Миры, которых нет

От Автора

Здесь не будет позолоченных карет, везущих капризную королеву в её загородное имение. Здесь не будет рыцарей с голубыми глазами, сражающихся за даму своего сердца. Вы не услышите аккорды кадрили на балу в честь совершеннолетия единственной дочери и не почувствуете запах сирени, исходящий от бумаги, на которой перо вывело с грамматическими ошибками признание в любви. Дуэлянты с завитыми усами, барышни, гуляющие с зонтами от солнца – все они останутся в прошлых веках, идеализируемых как безвозвратно ушедшее. Но что же всё-таки изменилось в наши дни, если Счастье всё так же ищет денег и флера романтики, Добродетель успевает успешно собой торговать, а Любовь вздыхает от собственного бессилия? Вы услышите вкрадчивый голос Хитрости, и он вам будет приятен. Вы соприкоснетесь с Нежностью, но будете ли Вы к ней готовы?
Кто-то, безусловно, умрет, а кто-то, безусловно, будет убийцей, раз уж мы посвящаем эти строки жизни. И не забывайте, что существуют разные преступники. Одни убивают чужое счастье, вторые – свою плоть, третьи берут охотничье ружьё и стреляют в человека. Но чьё-то преступление так и не будет открыто. Впрочем, найдутся и те, кто разоблачит себя сам. И если Вы заметите любовь, которая мелькнет здесь своими лучами, то не спугните её своим дыханием. Как всё призрачное и высокое, она может сразу же исчезнуть, и Вам придется опять томиться в ожидании. Можете делать ставки, но для начала просто насладитесь моментом и познакомьтесь с некоторыми действующими лицами с экскурсом в их недавнее прошлое, в котором, как Вы уже понимаете, нет ни карет, ни придворного этикета. Перед тем как Вы приступите непосредственно к роману, автор попросит Вас не искать главного героя этой книги. Может оказаться, что его или ее в этом романе нет. Просто впустите в себя чужую жизнь. Можете даже заглянуть в неё как в окно. Прильнуть к стеклу всем телом, чтобы не упустить ни детали, ничуть не заботясь о его хрупкости. Разбивается ведь всегда к счастью. Но помните, что фрагментами можно пораниться или увидеть в осколках не самое лучшее из своих отражений.

Глава 1. Женщины первого и второго сорта

Знаете ли вы, как всё изменилось в один прекрасный день в жизни Анфисы Кузнецовой прозябающей в маленькой затхлой квартирке на окраине города, где ремонта не было тридцать лет, а уютом принято считать обшарканную мебель, расставленную вдоль стен?
Анфиса Кузнецова обожала сериалы про чужую красивую жизнь и очень сочувствовала азиатским беднякам из научно-познавательных программ, живущим в антисанитарии, но вместе с тем её ничто особенно не смущало в своей собственной жизни, хотя тараканов в квартире она не могла вывести уже восьмой год, в лифте постоянно ощущала запах фекалий, а в магазинах с удивлением замечала, что пакет молока, кусок хлеба или малюсенькое пирожное могут стоить столько, что она на эти деньги накормила бы тремя обедами семью из трех человек.
Вечерами она гуляла по небольшому парку рядом со своим домом, где после выходных всё было выложено ковром из использованных презервативов, бутылок и бумажек от снеков, пропитанных кровью из разбитых носов. Иногда покупала мороженое и смаковала его на скамейке, не обращая внимания на долетавшую до её ушей нецензурную брань. Тогда она даже не догадывалась, что жизнь преподносит самые удивительные сюрпризы.
Всего лишь участие в лотерее, которая проводилась в супермаркете рядом с её домом, и красивая жизнь из сериалов становится её реальностью и реальностью её единственной племянницы Кати, работавшей до этого горничной в семье Леонида Шиндина. 
На выигранные деньги 49-летняя Анфиса Кузнецова купила себе дом рядом с семейством Шиндиных, своей племяннице выделила в нём самую большую спальню и подарила ей несколько платьев от именитых кутюрье, сделав из горничной настоящей госпожой. И ближайшие особняки с домом Анфисы Кузнецовой, разумеется, превратились в пчелиные ульи.
– Вы видели эту новоиспечённую миллионершу? – говорила Лидия Васнецова по телефону. –Это ведь не более чем бывшая продавщица обсиженных мухами хот-догов! Щёки как две булки и среди них красный нос сосиской. Одевается в чёрт знает что – смесь горчицы и кетчупа с жареным луком! И вообще, почему ей приспичило догнивать среди нас? Разве в дыре, в которой она жила раньше, не предусмотрено всё для того, чтобы разложение прошло как можно более успешно!?
– Ей 49? Мой бог! Как быстро стареют люди из народа! Посмотрите на меня и на неё, – рассуждала Ева Шиндина. – И ведь раньше мы покупали ее стряпню через нашу горничную. Ужас! Эти жирные ручки раскатывали тесто! Наверняка эта бродяжка, сорвав куш, исполнит свою мечту юности: будет разводить в комнатах особняка свиней. И это я ещё ничего не сказала о её имени и фамилии. Мы тут Шиндины, Соболевские, Нигреевы, Васнецовы, а она Анфиса Кузнецова. Вот приезжают ко мне телевизионщики, расспрашивают о новом певце, с которым я работаю, о моих планах, о моих соседях, и я такая: вот, мол, слева живут Соболевские, справа Анфиса Кузнецова с племянницей. Как думаете, наш дом можно продать после этой катастрофы хотя бы за полцены, чтобы переехать в другой район?
Целую неделю ульи не стихали. Правда, так никто и не переехал. Шиндины, Соболевские и Васнецовы воротили носы, но всё равно шли знакомиться или выразить добрососедские отношения парой незатейливых фраз Анфисе, чтобы потом перемывать ей косточки. И только Нигреевы остались в стороне от этой суеты, так как их постигло куда более великое горе – сын должен был привести в дом невесту примерно из такого же захолустного городского района, из которого перебралась Анфиса Кузнецова. Горе сплотило всех женщин в этом доме, живших до этого момента довольно разобщённо.
– Деточка, ты невероятно хороша! – репетировала перед зеркалом Вера свою первую встречу с невестой сына; копна рыжих волос не убрана, один глаз накрашен, второй ещё нет. Портить отношения с сыном она не желала. А значит, притворство – лучшая тактика.
– Нинет, Ниночка, Нинусик, Нинель, Нини…– пробовала на язык все возможные обращения к невесте Владика Вера, пока сама не ужаснулась своему масляному выражению лица в зеркале.
Старшая сестра Мила, проведя вторую бессонную ночь в ожидании молодой и красивой, утром постучалась в комнату Веры. Вера, сидя у зеркала, отозвалась и позволила войти. В руке у Милы было кольцо, которое Вера сразу же узнала, хотя ей и пришлось сослепу прищуриться. Это было то самое кольцо! Когда-то прабабка подарила его Миле. Когда-то Вере оно так понравилось, что она попросила Милу передарить его ей. Но старшей сестре оно нравилось ничуть не меньше, и она предпочла сказать младшей сестре, что потеряла ювелирное изделие, чтобы чахнуть над своим златом в одиночку, с тех пор так и не надев его, чтобы не быть разоблаченной.
Мила протянула Вере кольцо с виноватым видом.
– Прости, я никогда его не теряла. Теперь оно твоё.
Вера, и без того вся на нервах, хотела было пообличать сестру во лжи, но вовремя пресекла в себе это желание. Вера видела перед собой помятую от недосыпа 53-летнюю женщину, которая запросто могла бы прожить с прабабкиным кольцом в своей шкатулке до конца дней своих и перед смертью проглотить его, унеся в могилу. Могла бы при других обстоятельствах. Совестью здесь и не пахло. Нынешние же обстоятельства изменили ход истории. Вера приняла кольцо и улыбнулась, понимая, что этот утренний визит мог означать лишь дружбу против общего врага – Нины Ададуровой.
Но не прошло и часа, как Раиса Александровна, мать Веры, так же пришла в её комнату с парой семейных фотоальбомов. Вместе они три часа смотрели фотографии, запечатлевшие их былую жизнь. Комнату в коммунальной квартире, которую они некогда (Раиса Александровна, Вера и Мила) занимали в центре города. Здание школы, в которую ходили Мила и Вера. Шляпку на молодой Раисе Александровне, которая теперь хранится где-то в подвале, рядом с гаражом. Пианино, за которым сидит улыбающаяся Вера.
– Счастливая-то ты здесь какая! – прослезилась Раиса Александровна, и слезы матери показались Вере довольно искренними, хотя она очень хорошо знала и сестру, и мать, чтобы позволить ввести себя в заблуждение какой бы то ни было искренностью. Правда, и старушка едва бы ответила, что именно вызвало этот выброс эмоций, поскольку с одной стороны, слезы можно было трактовать как плач по утраченной молодости (больше её собственной, чем дочерней), а с другой стороны – как тоску по жизни, которая неминуемо изменится с приходом Нины.
Вера учла и первый, и второй вариант развития событий, который мог выжать скупую старушечью слезу, и, проставив галочки в своей голове напротив каждого варианта, с благодарностью посмотрела на родительницу, которая к тому времени уже перелистнула страницу фотоальбома и, тыкая пальцем в лицо не очень симпатичной женщины на черно-белом снимке, не могла вспомнить, кто это такая.

Новоиспечённая миллионерша Анфиса, всё ещё с трудом понимающая, что сказка стала былью, затосковала по яблочному варенью, которое продавалось в супермаркете эконом класса рядом с ее московской квартиркой. И в том числе от безделья, которое ей было не особенно привычно. Племянница Катя убедила тётушку, что негоже переезжать в богатый дом с бедными привычками, поэтому они наняли молодую горничную Дашу, которая прибиралась в доме и приносила чай прямиком в спальню. Но готовить Анфиса не перестала. Впрочем, готовить стала намного меньше. Соседки по подъезду больше не приходили на обед, Катя почти ничего не ела, а горничная, невзрачная девушка с косой, обходилась бутербродами. На выходные Даша, как и было уговорено, уехала домой, а, вернувшись в понедельник, привезла себе на завтраки дешевого сыра, похожего на пластилин, упаковку пакетированного чая и клубничного джема, в составе которого было всё кроме клубники. Встретив её с сумками из магазина, Анфиса пошла обратно к себе в комнату, но застыла на лестнице, ведущей на второй этаж. Близость к дешевым продуктам, к которым Анфиса привыкла, была огромным искушением, а она была простой женщиной, чтобы бороться с соблазнами. Воровски пробравшись на кухню и никого там не заметив, Анфиса открыла холодильник и среди свежего шпината, двух банок с красной икрой и бутылкой органического йогурта, нашла джем Даши. Вынув баночку с джемом из холодильника, она открыла её, оглядываясь по сторонам, и, обмакнув палец в содержимое банки, занесла его в рот, причмокивая от удовольствия, как вдруг у её ног мяукнула кошка, до смерти её напугав.
– Ну чего тебе? Выдать меня решила? – шикнула на неё Анфиса.
Поняв, что на кухне её ждет разоблачение, она пошла к лестнице, чтобы насладиться джемом в своей комнате, но столкнулась в гостиной с Катей.
– Объедаешь прислугу, тетя? – не без улыбки упрекнула её племянница, сообразив, откуда может быть банка в руках у толстухи.
– Я заплачу ей. Скажу, что нечаянно разбила её банку, когда полезла в холодильник за…
– За фуа-гра, – подсказала Катя.
– Скажи-ка ты ей лучше сама и прямо сейчас. И дай ей денег. А то моё лицо выдаст меня.
– Лицо, съевшее полбанки джема, выдало бы кого угодно. Скажу, скажу, успокойся, а тебе я ничего не буду говорить про эту биомассу, но знай, что я не покупала её, даже когда сама была горничной.
– Катюнечка, это единственное, что делает мою жизнь поистине сладкой! Сжалься!
– Тётя, на твоем счету всё ещё лежит несколько миллионов, дающих тебе неплохие проценты. Сжалься лучше ты надо мной! Ты теперь невеста на выданье, а не хомяк-одиночка, опустошающий холодильник.
– Это всего лишь баночка джема, Катенька! – деланно захныкала Анфиса.
– А ты не думала над тем, что 49 лет еще не тот возраст, когда мужчин меняют на дешёвый джем и наслаждаются им в спальне за закрытыми дверями?
– Ты меня смущаешь…
– Вот скажи мне, когда ты последний раз любила мужчину? – допытывала племянница с улыбкой на лице.
– Мне и сейчас нравится один. И его музыка. Но он вроде уже не сочиняет.
– И кто это?
– Игнат Скрипка. Помнишь чудесную музыку в фильме «Паранойя водителя автобуса»? Та-ти-та-ра, там-ти-ту! – попыталась напеть Анфиса.
– Он умер в прошлом веке, да? – поморщилась Катя.
– Нет, он вроде бы жив…
– И вроде бы не женат?
– Я не знаю, дорогая.
– Тогда узнаю я. Если он давно не сочиняет, то, может, ты станешь его музой? Ладно, иди уже. Только не особенно налегай на джем. Возможно, тебя ждёт не только диабет, но и новая влюбленность. Не забывай, мы теперь можем позволить себе и кое-какие шалости поинтереснее.
Анфиса добралась до своей комнаты, села на кровать и, обведя взглядом стены и обстановку, издала громкое «Хм!». Столик у противоположной от кровати стены был сдвинут ближе к окну. Вазу с цветами она ставила на прикроватную тумбочку по левую руку, а теперь она была по правую. «Что за чертовщина!» – подумала Анфиса, но тут же отвлеклась на более приятные мысли о шалостях поинтереснее: «И почему это я, женщина в рассвете сил, не догадалась обзавестись в своей комнате большим зеркалом?!» Аппетит пропал. Анфиса взяла лист бумаги и написала: «Срочно купить зеркало, губную помаду, краску для волос, семь комплектов нижнего белья, возможно – красного цвета».
Катя тем временем тоже поднялась в свою комнату и тоже обнаружила небольшие изменения. Её большая фотография на стене теперь висела покосившись на одну сторону, а левая занавеска на окне опять была задернута. Решив не придавать этому значения, она поправила фотографию и занавеску и села с ноутбуком на кровать, найдя в поисковике информацию об Игнате Скрипке: «Композитор, не женат, бывшая жена – художница Круглова, имеет сына, живет на северо-востоке города».
«Что ж, его срочно нужно приглашать пожить в наш гостеприимный особняк! Свежий воздух, отличная атмосфера. Ну какой мужчина устоит?!» – размышляла сама с собой Катя. Как все молодые особы она не сомневалась в успехе, а нежданное богатство толкало её на подвиги.

Вера, целую неделю представлявшая себе встречу с Ниной, и за 50 лет научившаяся не строить иллюзий, всё же на пару секунд замешкалась, когда Нина вместе с Владом вошла в её дом. Она-то готовила фразу «Нина, я, конечно, знаю вкус моего сына, но не думала, что вы настолько хороши собой» или на худой конец «Нина, внешне вы само очарование и надеюсь, мы с вами подружимся». На деле же, она не смогла вымолвить ничего о вкусе своего сына и секунду колебалась, беспомощно взирая на своего мужа, отчима Влада, поскольку безнадежно разуверилась и в сыне, и в его предпочтениях. Но, быстро спохватившись, что у неё не повернется язык назвать её очаровательной, улыбнулась деланной улыбкой и выразила надежду, что однажды они станут добрыми подругами. Как ни прискорбно ей было думать об умственных способностях единственного сына, они явно желали лучшего. «Где свежесть лица в её 32 года, если уж не красота?» – задавалась вопросом Вера. «И что за нос такой? Сделать приличную пластику можно и за весьма скромную сумму денег!»
Проходя к обеденному столу, Вера на секунду задержала взгляд на своём отражении в зеркале. Вот она-то точно безупречна: белая, сияющая здоровьем кожа лица, коричневое платье от подающих надежду дизайнеров-сиамских близнецов из Швейцарии, рыжие волосы, собранные на затылке.
 Когда все расселись, горничная стала открывать игристое и пробка ударилась в стену рядом с картиной.
– Аккуратнее, милая, это же абстракционист Гавриков, – попыталась сдержаться Вера.
– Моя милая, – вмешалась Раиса Александровна, обращаясь к горничной и улыбаясь Нине, – у нас вообще-то здесь дорогая гостья, а ты выставляешь всю «кухню» напоказ. Игристое охлаждают в холодильнике и открывают на кухне, а не в столовой.
– Мамуля, Верунчик, не придавайте этому значения, – засияла Мила, – просто некоторым чуждо любое искусство.
– Гавриков прекрасен, – отозвалась Нина, – эти красные строгие линии, эти дерзкие красные пятна, – всё это наполнено страстью и безумием.
Влад еле сдержал улыбку. Мила, сама от себя не ожидая, произнесла, что чуть ли не расплакалась, когда впервые увидела это полотно.
– Современное искусство, – подытожила Вера, – это всегда эпатаж и противоречие, замешанные на страсти и безумии. Почти все наши соседи коллекционируют живопись. Мы вот можем похвастаться этим шедевром и ещё кое-чем.
Горничная извинилась ещё раз и начала разливать всем вино. Раиса Александровна, любившая выпить, но желающая быть начеку с Ниной, покачала головой, чтобы ей не наливали. «Что-то зуб болит на погоду», – решила объяснить она свой отказ.
Нина с участием заметила, что у её бабушки тоже болит зуб на погоду и ей очень помогает полоскание рта отваром ромашки и зверобоя в равных частях. Раиса Александровна не преминула заинтересоваться рецептом, а Вера вдруг осознала, что эта дрянь живет на белом свете ни одна-одинешенька, что у неё, конечно же, есть бабушка и даже родители, и, возможно, братья и сестры, а еще троюродная тётушка-болтушка и четвероюродный дедушка со стороны отца с начинающимся маразмом. Все они будут время от времени наносить им визиты вежливости. Все такие же большеносые, бесфигурные, наверняка далекие от французского и музыки.
– Если через месяц она всё ещё будет здесь, убейте меня! – заключила про себя Вера. По крайней мере, примерно так сказала бы какая-нибудь героиня-злюка, коих она достаточно переиграла за свою карьеру.
– Старая притворщица, – думала не без удовольствия про свою мать Мила, – у тебя своих зубов уже нет четыре года.
– Это ведьминское отродье наверняка знает толк ещё и не в таких зельях, – прикидывала в уме Раиса Александровна. – Иначе, как она вообще могла заполучить Владика?
Нина, как отметили все три женщины, вела себя довольно естественно, хотя и немного вызывающе. Мило улыбалась. Ела с аппетитом. Успела заметить, что Влад никогда не покупал такого вкусного вина, какое есть в доме у его матери, чем еще раз проявила нечто вроде подобия вкуса, но пристрастия трёх заговорщиц были не на её стороне. Вера смотрела на девушку своего отпрыска и с трудом представляла, что могут подумать о ней их соседи. Ведь им эти нос и фигура покажутся ещё более безобразными. Хотя куда уж более! А сестре и матери? Если б только можно было залезть им в голову и поворошить их мысли!
После обеда бабуля зазвала Нину к себе в комнату, объяснив, что хотела бы с ней посекретничать. Вера не возражала, решив, что настал момент поговорить с сыном с глазу на глаз. Вадим, муж Веры, ретировался в спальню, отдохнуть от женщин и почитать. Мила осталась одна в гостиной.
Заперев дверь на ключ изнутри, старушка предложила Нине сесть в кресло, а сама минут пять ластила кошку, называя ту то маленькой пушистой прелестью, то своей третьей доченькой, то нежным созданьицем божьим и невероятной симпапулечкой, что случалось только в те дни, когда старушке было перед кем показать свои чувства к питомице. В другие дни питомице едва ли перепадала ласка, впрочем, кошка не могла пожаловаться на то, что с ней не разговаривают и, вероятно, знала предостаточно тайн, выболтанных старушкой на трезвую и не очень голову.
Нина рассматривала комнату Раисы Александровны. Темную и безрадостную. Она сидела возле стола, на котором стоял отслуживший свою службу дореволюционнй телефон, пачка писем, перетянутых ленточкой, пустая китайская ваза, полный графин воды и бесконечные пузырьки и упаковки с таблетками. По другую сторону стола стояло кресло-качалка. На стенах висели уродливые картины и старые фотографии в новых рамках. Кровать, на которой спала старушка, была застелена почти траурным пледом. Шкафчик, заставленный хрустальными бокалами всех размеров и бутылками с алкоголем, приглянулся Нине больше всего, заставив её улыбнуться, пока хозяйка комнаты была занята сюсюканьем со своей Марией, которая недоуменно посматривала на свою заводчицу.
– Так вот, – начала вдруг Раиса Александровна, отстраняя кошку и слегка отряхиваясь от её шерсти. – Ниночка, я обожаю своего единственного внука и желаю ему всех благ. И молитвы мои все лишь об этом. Я не из тех ханжей, с которыми можно поговорить лишь на отстраненные темы об абстрактной морали, благородстве и красоте души. Давайте начистоту, дорогая. Выбор внука для меня не может не быть неправильным. Я вижу, вы отличная девушка. Конечно, странно с моей стороны было бы думать, что вы достаётесь ему девственницей в вашем-то возрасте. Но, как я уже сказала, я не ханжа. Тем более что своему первому мужу я досталась четырежды не девственницей. И как бы меня не смущала ваша разница в возрасте с моим Владиком, вы ведь старше его, и ваша, так сказать, подпорченность (для любимых своих чад мы всё-таки желаем самого лучшего, самого чистого, самого-самого), я, как женщина далекая от ханжества и, не дай бог вам заподозрить меня в предрассудках, склонна наделять вас добродетелями и видеть в вас человека чуткого и неглупого. Так скажите мне, у вас всё серьезно, и вы готовы даже родить от моего внука?
– В моем возрасте, который вам, видимо, уже известен, глупо откладывать рождение ребенка, тем более с мужчиной, который мне нужен, я уже определилась.
– Но вы же психоаналитик! Вы должны понимать, что он заласкан нами, женщинами, и в свои 25 ещё совсем ребенок, которого, впрочем, невозможно не любить.
– Конечно же, мы психоаналитики не привыкли обманываться.
– Какое счастье, что вы принимаете его таким, каков он есть! – резюмировала Раиса Александровна, не приняв слова Нины на свой счет.
За стеной, в своей комнате, Вера разговаривала с сыном.
– Она такая бледненькая, ей нужен свежий воздух. Пусть остаётся у нас уже сегодня, я её никуда не отпущу. А вещи свои она перевезёт к нам на неделе. Ты всё равно сейчас устраиваешь выставку своих фотографий и почти безвылазно в Питере, так что совместная жизнь начнётся для вас только после свадьбы.
– Думаю, Нина будет не против.
– Ещё бы ей быть против, здесь живут любящие тебя люди, здесь отличная экология, здесь, наконец, ей не нужно ни убираться, ни готовить. Если только она сама этого не захочет.
– Значит, она тебе понравилась?
– Милая девочка, очень милая девочка, – улыбнулась Вера и обняла сына, а Мила, обнявшись с диванной подушкой в гостиной, лишенная возможности подслушать хоть один из диалогов и очень по этому поводу расстроившаяся, разговаривала по телефону со своей давней подругой, живущей в Москве:
– Крокодил, настоящий крокодил! Что же теперь будет? Нет, с лица, разумеется, воду не пить. И боже упаси подумать кому-то, что я погрязла в предрассудках, но я так переживаю за свою сестру, ведь, конечно же, это удар для неё, который ей необходимо принять и смириться.
Довольная своим красноречием, Мила верила всему, что говорила подруге, и случись в этот момент в гостиную зайти кому-нибудь из домашних, они бы наверняка увидели, если и не нимб над головой этой доброй женщины, так её кроткую улыбку, в которой отразились все тревоги, связанные с её семьей.
Впрочем, Вера играла лучше всех. В жизни она это делала с таким же удовольствием, как на сцене и в кино. Перед тем как идти спать, Вера поцеловала в щечку ту, которую еще неделю до встречи решила считать врагом. Поцеловала, мягко улыбнулась и пожелала bonne nuit.
– Довольно проста и неказиста. Уверена, в своей жизни она не разбирается, хотя наверняка что-то там и советует своим клиентам в их бесконечных проблемах, – ухмылялась про себя Вера в объятиях супруга.
– Что ж, как я и ожидала, тактика моей сестры безупречна, а уж мы с мамой не подкачаем, это точно, – размышляла Мила.
– Перемены переменами, но наконец-то можно накатить рюмашку настоечки, – думала Раиса Александровна.
– Весёлое местечко! – призналась самой себе Нина, находясь в комнате с Владом. – Хотя три злобные суки – это, конечно, перебор!

Когда-то – да что там, еще совсем недавно – Анна просыпалась с мыслью о том, что Вселенная любит её, а она сама – мужа, его детей, своих родителей, родителей мужа, рябину за окном спальни и берёзу за окном гостиной, кротов, подъедающих корни её любимой яблони, вечера, наполненные тоской, мозоли от новых туфель. С этой мыслью она включала каждое утро мантру абсолютного женского начала, и день ее проходил вдохновенно и с улыбкой. Она готовила мужу пироги и пирожные, посылая заряд любви тесту. И даже сахар в чашке с кофе для супруга размешивала по часовой стрелке, думая о том, как прекрасна и эта чашка, и этот насыщенный цвет напитка, и этот тростниковый сахар. Она знала, что молекулы воды воспринимают её мысли и сливаются от этого друг с другом в экстазе счастья и любви, делая кофе уникальным по своей ценности. Она знала, как важно следовать в жизни мудрым советам Конфуция, Далай Ламы и разных бородатых индийских гуру, поэтому не забывала время от времени наполнять свои будни светом их умозаключений – простых для понимания и абсолютных до священного трепета.
Муж много работал и часто оставался ночевать в офисе. Тогда она ездила в магазин, покупала самые сочные фрукты, чтобы придать ему сил, когда он появится дома. Знакомым, встретившимся в магазине, она непременно улыбалась, непременно подходила к ним, непременно спрашивала, как их дела. Она искренне верила в то, что счастлива и была рада делиться этим счастьем.
Муж был порой груб. Она знала, что это от напряжения. Поэтому, после стакана сока из тех самых фруктов, предлагала ему массаж, выученный по видеоурокам. Массаж проходил при ароматических свечах и песнях Девы Примал. Потом он стал раздражаться даже во время массажа, и она сменила тактику. Никакой Девы Примал, только запись шума моря!
Но потом он вообще стал отказываться и от фрэшей, и от массажа, и тогда она просто стала подносить ему ванночки с теплой водой для ног, пока он смотрит что-то по телевизору. И винила себя за то, что он устает, не очень счастлив и весьма раздражителен.
Светлые длинные волосы на одежде мужа, конечно же, от дочери. Темные длинные – вероятно, от старой секретарши, теряющей волосы от постоянного окрашивания. Анна знала, что нужно делать добро. Она купила дорогущее средство по уходу за волосами и повезла в офис к мужу. Секретарша оказалась рыжеволосой от природы и коротко стриженной.
Она вернулась домой, смутно понимая, что что-то не так. Приготовила суп, от которого отказались его дети. Муж пришел ночью и заявил, что ее забота ему надоела.
– Ты просто очень устал, давай я помогу тебе снять обувь, – сказала она, улыбаясь.
– Нет, я просто уже потрахался, поужинал в пиццерии и как-то неловко потянул руку в боулинге, так что мне нужен только сон, – прокричал он, потеряв терпение.
Анна знала, что ей уже нужно спать, чтобы быть свежей и красивой для мужа завтра, но она не могла заснуть. Утром, перед уходом на работу, он сказал ей, что они разводятся. При детях. Сказал и сразу ушел.
– Вам пора в школу, – попыталась улыбнуться детям Анна и сказать это как можно мягче, чтобы инцидент был исчерпан и не повлиял на бедняжек.
– Но ты вроде уже не мать, чтобы иметь право голоса, – ехидно улыбнулся ей в ответ 13-летний бедняжка.
Анна посмотрела на себя в зеркало. Почему это произошло с ней? Она прекрасно выглядит, разве что красная сетка в глазах от недосыпа.
Всё еще хватаясь за привычку, она пригласила двух знакомых на чай в 17 часов, чтобы улыбаться им и искренне интересоваться их здоровьем и здоровьем их детей. Но уже в час дня она не знала, чем себя занять. Вся прежняя жизнь, рушившаяся последний год, рухнула окончательно. Массаж, ванночки для ног, фрэши, проверка школьных заданий у детей, мудрый Конфуций, свежесть и красота – для кого всё это теперь и было ли это на самом деле? В два часа она надела платье для встречи гостей. Его любимое. По привычке. Ей-то всегда больше нравилось другое. Мысли всё блуждали и блуждали в её голове. И вдруг всё стихло. Она заварила элитный сорт чая и в 3 часа, не ведая времени, стала разливать его в антикварный фарфор, купленный мужем на аукционе за баснословные деньги. До этого они ни разу не пили из этих чашек. И гости всё не шли. И время будто замерло. И мыслей уже не осталось. И звуки куда-то делись. Она стала брать чашки с остывшим чаем и в каком-то полузабытье, абсолютно без ярости, разжимать пальцы, отстраненно наблюдая, как они бьются о мрамор пола. Звуки разбивающейся посуды далеко не сразу вывели её из ступора. И, наконец, слезы, которые она годами душила в себе, полились навзрыд. И плакала она далеко не от вселенской любви к осколкам…
Впрочем, своих попыток на счастье Анна не оставила. Она заплатила бывшему мужу из материнских денег за разбитый антикварный чайный сервиз и, не дожидаясь, когда на горизонте появится принц, решила отыскать его сама. Попытка увенчалась успехом. Иначе как еще назвать мероприятие в ее жизни, которое собрало всех родственников и соседей?
А вот и сама Анна, в белом платье и фате, с уже заметным животиком, танцует медленный танец со своим близким другом, а теперь ещё и мужем – Борисом Скрипкой. Мать Анны – Инга Соболевская – успевает выносить сор из избы, рассказывая Вере Нигреевой о Борисе:
– Не лучшая партия – беден и не особенно статен. Если бы его отец не был известным, пусть и в узких кругах, композитором, я бы скорее пичкала Анне какие-то препараты типа того, что дают кошкам, чтобы отбить им половое влечение.
Вера вздыхала. Она понимала, что ни сегодня, так завтра и ей придётся оправдываться за Нину. И что она скажет? «Не лучшая партия – бедна и не особенно статна. И её отец, наверняка, спившийся алкаш, так что мне бы лучше вовремя давать своему сыну пилюли, отбивающие половое влечение, но я такая дура, что осознала это только сейчас!»


Любые праздники наших дней – повод заполучить минуту внимания. Если и не всеобщего, то хотя бы небольшой группы лиц. Особенно когда дело происходит на свадьбе. Все так деланно счастливы, что начинаешь чувствовать себя неуютно, пока не похвастаешь какой-нибудь мелочью или реальным достижением. Старший брат Анны – Андрей Соболевский – хвастал своей миловидной женой, в её отсутствие, Леониду Шиндину, зная, что тот любит приударить за красотками:
– Досталась мне девственницей, но такая страстная! Два года женаты, а ещё ни разу ей не изменил. Вроде и смотрю налево, но иду только направо!
– Андрюш, а ты думаешь, я Еве изменяю?! Упаси господь! Это не измены, это антракты. Когда ведущая актриса уходит на время за кулисы, я иду в буфет и у меня отменный аппетит, – ехидно улыбается Леонид. Он мог себе позволить так говорить – в его жизни было много трофеев женского пола, хотя время от времени он стал просыпаться в холодном поту. И всё из-за своего отменного аппетита.
Как для многих мужчин, возраст которых приближается к 50 годам, поход в бар в лучшем из своих костюмов был для него легким способом произвести впечатление и познакомиться. И уж если знакомство состоялось и молодая женщина, разгоряченная коктейлем, улыбнулась ему и стала прикасаться в разговоре то к его запястью, то к плечу, он точно продолжал с ней вечер и даже приглашал её к себе домой, если дома не было жены и детей.
С той красоткой всё шло по плану. Да, он ожидал от нее безудержной ночи любви, на которую способны одинокие женщины, бывающие в барах. Да, он хотел, чтобы к утру она испарилась, так как на трезвую голову ему будет несколько неловко за свой живот и мешки под глазами. Но чего он точно не мог желать и ожидать, так это увидеть её утром следующего дня все ещё в своем доме, одетую, с подведённым красной помадой ртом.
Проснувшись утром, пока будильник ещё не прозвенел, Леонид увидел, что красотка уже не занимает вторую половину кровати и вздохнул с облегчением – есть женщины, которые сами знают, когда уйти. Он вспомнил её жадный рот и кружевные трусики. И даже присвистнул от удовольствия. А потом надел халат, раз уж сон больше не шел, чтобы пойти в ванную комнату. И тут, на какие-то доли секунды, сердце его ушло в пятки. Как там она себя назвала – Лара, Лера? На ней было платье, хотя он уже видел её без него. Рот её был заново подведён красной помадой, которую он слизывал с её губ часов так 6 назад. И она лежала без признаков жизни, на полу, с лужицей крови возле головы.
Леонид беспомощно посмотрел на часы – начало девятого. Дом начинал оживать. Кухарка, наверняка, уже встала, чтобы приготовить что-нибудь вкусное к приезду его семьи, возвращающейся из отпуска. Водитель, наверняка, уже начал мыть авто, чтобы встретить его жену, сына и дочь. Горничная, скорее всего, чистит зубы, думая, что ей предстоит в ближайшие два часа перестелить простыни в комнатах и поставить в них вазы с цветами.
Стук в дверь отрезвил Леонида. Услышав голос своего водителя и поверенного в ночном адюльтере, который привез его в бар и отвез обратно домой, он решил, что ему ничего не остаётся, как просить его об очередной помощи. В конце концов, он не убивал эту несчастную, если только не в приступе лунатизма. А если даже и так, должна же действовать мужская солидарность, подкрепленная монетой!
 И вскоре всё было улажено. Сначала тело было завёрнуто в брезент и отнесено в гараж. Потом в доме появилась жена, сын и дочь. Ева говорила, что прекрасно отдохнула, но родина требует больше не расслабляться – впереди блефаропластика и желание заняться раскруткой нового певца. Миша показывал фотографии, сделанные на островах. Даша с порога почувствовала запах печенья и хмуро, как это она запросто умела, ждала, когда же все сядут за стол, пару раз намекая, что «Инна, вероятно, уже даже успела сварить какао».
А поздно ночью, когда было уже очень-очень темно, водитель погрузил тело в машину и отвёз в лес по просьбе Леонида, тогда как сам Леонид всё это время провел в своей спальне, бодрствуя и порой подходя ко всё ещё распахнутому окну, возле которого утром лежала та женщина. Он всматривался в пустой дом напротив, и ему мерещилась в нем скрытая угроза. Выстрел, вероятно, был оттуда.
Впрочем, мыслями делу помочь было нельзя. Вскоре водитель получил то, что пожелал, и испарился в неизвестном направлении, как и обещал Леониду. Чего еще не знал Леонид, так это то, что свидетель адюльтера все же появился. Уже через пару часов после произошедшего видеозапись, сделанную скрытой камерой, запечатлевшей и кружевные трусики ночной обольстительницы, и ее жадный рот, и его стоны, просмотрел один человек.
 – Вроде бы Ева не актриса, – подтрунил Андрей Соболевский.
– Вся жизнь театр, – заключил Леонид, обменявшись взглядами с Андреем.  – Так вы, говорят, надолго в наши края?
– Да, мои дела в Питере закончились, и мы с годик поживем у матери. Ей ведь трудно постоянно находиться в доме с инвалидом.
Инвалид и младший брат Анны – Артур Соболевский – смотрел в своем инвалидном кресле, как танцуют новобрачные, и краем глаза следил за женой Андрея. Её простое платье, её волосы, её скромность казались ему трогательными. И ему нравилось, что она здесь, хотя он ещё и не понимал, что в его жизни после аварии наконец-то появился стимул.
Но, как и все праздники, этот тоже подошел к концу. В номере гостиницы, из которой завтра она с Борисом отправится в свадебное путешествие, Анна пила шампанское прямо из бутылки и жаловалась, что у неё ужасно устали ноги на каблуках, пока Борис помогал ей освободиться от обуви. Потом он расстегнул ей молнию на платье, и она, отложив бутылку, стала его с себя стягивать, обнажив маленькую подушку, прикреплённую к талии ремешками.
– Месяцев через пять я рожу им большую подушку и пусть растят из неё кого угодно, – пьяно улыбнулась Анна.
– Да ты уже готовая. А как же первая брачная ночь? – засмеялся Борис.
– Давай перенесём её на завтра. А сейчас я попробую дойти до ванной и не выблевать там свой измученный праздником желудок и бесполезную матку.
– А ты хорошо знаешь Влада Нигреева? – поинтересовался Борис.
– Если бы я хорошо его знала, то вышла бы точно не за тебя. Он такой милый.
– Вот и я о том же. Мне подержать твои волосы или сама справишься?
Ночью Анна проснулась и, будучи уже трезвой, впервые почувствовала, что ей всё удалось. Замужество, отношения с родственниками. И это правда был успех, но не счастье. И видимо поэтому она так много пила последнее время.

Когда Анна и Борис ждали своего вылета в аэропорту, было самое время наслаждаться пешими прогулками в парке и птичьими трелями, так как утро в Подмосковье выдалось чудесное, но Лидию Васнецову обычно волновали другие вещи. Вот и на этот раз в кабинете своего благоверного она вскрыла конверт, адресованный не ей, и прочитала письмо, адресованное тоже не ей. Из письма она вынесла одну хорошую и одну плохую новость.
Суть письма состояла в том, что ее пытались оклеветать перед её мужем. Анонимно, без особых на то улик. Своевременный перехват корреспонденции, которую Лидия Васнецова даже и не думала теперь показывать мужу, заставили её нахмуренное лицо расплыться в коварной улыбке.
Лидия Васнецова была из тех людей, которые умеют сделать выгоду даже из необратимого.
Умерла любимая тётушка – ну что ж, все невечны! Зато теперь можно под шумок забрать коллекцию её книг и пополнить ими собственную библиотеку. Потеряны любимые серьги – какая досада! Зато можно отыграться на домработнице и вышвырнуть её вон, получив моральную компенсацию. Разоблачен клеветник – поделом! Конечно же, это отчим ее мужа…Тон письма мужской, деловой. Ну ничего, он тоже отойдет в мир иной раньше нее. И она еще успеет попользоваться его деньгами и уж точно ей достанется его дом в Италии, который она всегда мечтала заполучить. А для чего ещё мечты, как не для того, чтобы они сбывались?
С одиннадцати утра до двух часов дня Лидия Васнецова обзванивала своих подруг и перемывала косточки отчиму своего мужа  – известному писателю и интригану Егору Коркину, который посмел покуситься на её честь и достоинство. В два часа дня она пообедала дома, съев тарелку супа, который нашла аппетитнейшими, и кусочек бараньей ножки с овощами на гриле, которые нашла изумительными и достойными наивысшей похвалы. А после обеда она вышла из дома, села в машину и покатила в сторону города, где в пентхаусе жил автор гнусного письма – Егор Николаевич Коркин.
Но ей не суждено было доехать до него. Она неспешно вела свою красную ауди, как вдруг салон автомобиля огласил звон мобильного телефона, она взяла трубку и кое-что сказанное ей в эту трубку, заставило ее остановиться. Голос был страшным и неузнаваемым, а связь, к счастью, – отличной, так что Лидия Васнецова все правильно расслышала и предпочла вернуться домой.
С подобными угрозами она столкнулась впервые и была не на шутку испугана с четырёх до семи вечера, сидя в своей спальне и плотно закрыв все окна и двери. Как женщина практичная и далеко не глупая, в эти часы она не могла не задаться вопросом, что это был за розыгрыш. Или не розыгрыш?
Немного придя в себя, еще до того как с работы пришел ее супруг Даниил Васнецов, она уволила кухарку – надо же было хоть на ком-то отыграться после стресса. Мысли ее роились возле недавнего происшествия со шкатулкой, пропавшей из ее комнаты. Ей казалось, что все её несчастья начались со смерти, сложившей крылышки волнистому попугайчику, которая взволновала Оленьку – маленькую племянницу ее мужа –  до глубины души. Кое-что зная о похоронах глупая маленькая девочка положила бренное тельце пернатого друга в гробик-шкатулку на вышитый бисером платок и позвала братишку, объявив ему о необходимости соблюсти ритуал.
Если б вам довелось быть поблизости, вы бы увидели, как маленький Виталик важно несет маленький гробик, а сама Оленька размахивает красной розой на длинном стебле, которой они позже украсят могилу. Вы бы увидели, как грустна и в то же время довольна собой Оленька, на чьи детские плечики легли столь тяжкие заботы. Но вот маленький гробик опущен в землю под большим деревом, и детские слова скорби и печали растворились в вечности.
На следующий день у Оленьки появится новый друг и ей захочется рассказать и показать ему, через что они все прошли. Она поведет его к парку, к тому самому дереву. Он будет упрямиться, он даже заплачет по дороге, но Оля, познавшая горечь утраты, будет непоколебима и настойчива. Она откопает гробик-шкатулку, чтобы он поверил, что у неё была причина привести его сюда. Она даст ему посмотреть на маленькую птичку, и мертвый попугайчик вызовет у Славика живейший интерес. Он даже захочет его перышко. И секунду Оленька будет сомневаться, уступить мальчику, который ей нравится, или цыкнуть на него и сказать, что он дурак. Она уступит. А потом, как ни в чем не бывало, опять придаст тело земле.
А еще спустя пару дней, когда Оля устроит для своих кукол чаепитие, Лидия Васнецова будет грозно орать что-то нечленораздельное. И Оленька не сразу поймет, что женщина не досчиталась одной малозаметной шкатулки из своей коллекции. Элла Дмитриевна, свекровь Лидии Васнецовой, прислушается к переполоху и даже проявит к нему интерес, как к чему-то из ряда вон выходящему в своей тусклой жизни без права на возрождение. Уже пару лет Элле Дмитриевне хотелось выздороветь от старости, как от тяжелой болезни. Почувствовать, наконец, облегчение, какое испытывают те, чей приговор отменяется, вдохнуть полной грудью. Но она понимала, что лечащий врач не позвонит ей и не скажет, что старость как рак перестала прогрессировать и отступила. Она понимала, что ей не выбежать с этой новостью на улицу. И не кружиться, воздев руки к небу, от счастья. И не упасть после этого в траву. И не рыдать от неконтролируемых положительных эмоций.
Иногда вечерами она сидела в кресле, попивая отвар из шиповника, и задавалась вопросом, не умерла ли она уже случаем. И эта мысль веселила ее. Она ходила по своему большому дому, из комнаты в комнату, прислушиваясь к разговорам прислуги, и время от времени пугая кого-нибудь их них своим присутствием в темной гостиной, когда они совсем не ожидали ее там застать. «Живых надо бояться», – невозмутимо говорила в таких случаях Элла Дмитриевна. – «Я же всего лишь призрак этого дома».
Но все же как страстно она желала вновь ощутить себя живой, цепляясь за всё, что происходит в доме!

В жизни Анфисы Кузнецовой на зависть соседям продолжало всё меняться в лучшую сторону. Катя, увидев список покупок тётушки, направила её в салон, и та вернулась к ужину уже преображенной. Племянница крепко обняла тётушку от избытка эмоций.
– Даша, присаживайся ужинать с нами, – предложила Катя. – Ты согласна, тётя?
– Ну, разумеется. Как я тебе, Даша?
– О, вы потрясно выглядите! – ответила та.
– Я так рада за тебя, тётя, – говорила Катя. – Ты у меня красавица и будешь ещё красивее. Здоровое питание, немного современной медицины и ты утрешь нос всем худым пигалицам, среди которых мы значимся соседями.
Анфиса не возражала. Она была довольна своим отражением в зеркале и всё никак не могла начать разговор про Игната Скрипку. Общалась ли с ним уже Катенька? Что он сказал? Согласен? И как выразил согласие? Или уже успел отказаться?
– А меня опять пригласили сняться в рекламе, – поделилась успехом Катя, накладывая себе салата. – Наконец-то моё актерское образование заработало хоть с каким-то постоянством. Кто знает, может, я и до фильма дорасту! Вы бы стали смотреть кино со мной в главной роли?
Анфиса кивала и улыбалась.
-Но если нужно будет целоваться со старикашкой, просите дублершу, – сморщилась Дарья
– Ты говоришь со знанием дела, Даша! – констатировала Катя. – Но, думаю, дублер понадобится ему. Я же страстная натура. Его сразу хватит инфаркт.
Даша вздохнула и призналась, что у неё давно не было мужчины.
– Деточка, ты ещё не знаешь, что значит давно, – ответила ей толстуха. – Если бы мне сейчас показали член отдельно от мужчины, не уверена даже, что узнала бы в нём мужской орган.
Анфиса за разговорами попыталась положить себе добавки, но Катя её остановила.
– Хочешь вспомнить, как это выглядит, будь хорошей девочкой и откажись от фасоли в пользу здорового сна, – сказала она тёте.
– Что ж, если богатство – это не смерть от обжорства, то я, пожалуй, ретируюсь от соблазнов в свою комнату и попытаюсь вспомнить хотя бы запах мужчины, если уж не запах печеночного паштета с хрустящим хлебом, – проворчала Анфиса.
В комнату она поднялась резвее обычного, но, открыв дверь, замялась на пороге, не спеша входить. Спальня опять была не в том виде, в каком она её оставила.
– Завтра же вызову священника. Этот дом не мешает освятить. Катя! – позвала она племянницу.
Племянница поднялась к ней через минуту.
– Я боюсь входить, в моей комнате постоянно кто-то бывает и явно не Даша или ты, - протараторила Анфиса.
– Я понимаю, о чем ты. Я тоже замечала это по своей комнате, – ответила Катя и пошла к своей спальне, чтобы понять, что с ней произошло на сей раз.
Левая занавеска там опять прикрывала половину окна, а фотография на стене опять была скособочена.
– Ну как? – поинтересовалась Анфиса, оставаясь в коридоре. – Я такая богатая и такая красивая, что совсем не готова умереть.
Но в эту минуту ей стало ещё более жутко, потому что внизу раздался пронзительный крик. Кричала Даша.

Спустя год
Без поцелуя на прощание, без «до свидания», произнесенного полушёпотом. Два лестничных пролета. 12 ступеней к выходу из подъезда. Свет фонарей вдоль бульвара. Цоканье её каблуков по асфальту. Взмах руки, останавливающий такси.
 
За окном машины мелькал город, и она знала, что он будет так же мелькать в глазах других десятки и сотни лет. Как мелькает и сама жизнь. Как мелькает в этой жизни счастье. Судьбы. Призраки прошлого.

Она улыбнулась, но улыбку никто не увидел, потому что она была скрыта неярким освещением салона автомобиля и вуалью, свисающей с ее широкополой шляпы. Она почувствовала себя главной героиней какого-то немодного фильма с расплывчатым понятием о жанре. Но все же главной.

Сломанная игрушка чьего-то детства, оставленная на заднем сиденье. И почти никаких мыслей. Её шляпка с вуалью, отражённая в зеркале водителя. Шелест купюр, передаваемых в качестве платы за проезд.

Она вышла из машины и достала из сумочки пистолет. Он пах порохом. Она не сожалела о том, что пустила его в ход. И не цепляясь за воспоминания или вещи, выбросила его в мусорный бак.

Плим-плим телефона известил, что пришло смс. «Я люблю тебя» было написано в сообщении. Она прошла ещё немного и, достав из телефона сим-карту, швырнула его в подворотню.

Ну что еще она могла ответить Ему, когда и без того всё было сказано.

P.S. Женщины, живущие за шикарными фасадами, знают, сколько стоит платье из новой коллекции именитого кутюрье. Откройте светскую хронику свежего номера Vogue – да-да: в красном атласном брючном костюме никто иной как Ева Шиндина! Она всегда правильно улыбается и всегда занимает правильную позу перед камерой, чтобы потом не разочаровать саму себя, листая журнал. «Выглядеть на миллион не так уж и сложно, если миллион у тебя уже в кармане», - сказала как-то Еве Инга Соболевская, мужеподобная бизнес-леди, не особо следящая за собой. – «Поверь мне, дорогая, я выгляжу на полмиллиарда евро, потому что именно такая сумма в моем кармане». И, разумеется, Ева Шиндина ей поверила. По крайней мере в то, что касается содержимого кармана Соболевской.
Женщины, живущие за шикарными фасадами, знают, что прислуга может запросто плюнуть в их бокал с Roman;e-Conti, поэтому стараются дарить ей на праздники подарки и меньше нервировать. «Люсенька, милая, ты уж прости меня, дурочку, не сдержалась я», – говорила Мила горничной, вспоминая об инциденте с пробкой и картиной. – «Вот, держи конверт, это на ребенка, не скупись, подготавливая своего мальчика к школе. И, кстати, спасибо тебе, что надоумила меня обратиться к этому ювелиру. Кольцо он и правда сделал точь-в-точь как это».
Женщины, живущие за шикарными фасадами, знают, что их мало что отличает от прислуги. Разве что они платят ей, а не наоборот. У прислуги зачастую есть и высшее образование, и дворянские корни, и библиотека в доме, насчитывающая свыше 500 книг – прочитанных от корки до корки. Домработница Лидии Васнецовой, к тому же, могла похвастаться колечком с бриллиантом внушительных размеров и загаром, привезенным с Мальдив. «Лидия, а может вам нанять какого-нибудь итальянского шеф-повара? Соседи обзавидуются!» - имела дерзость заявить Васнецовой та самая домработница Ира. «А что, неплохая идея! – соглашалась Лидия, думая про себя: «Слишком умна, надо бы к ней присмотреться, а то я останусь на бобах, а Даниил будет с ней вкушать блюда итальянского шеф-повара». Лидия, как мы знаем, была из тех женщин, которые умеют всё обращать себе на пользу, но ещё она была из тех женщин, которые прекрасно понимают, что высший сорт – иллюзия, а между первым и вторым порой стоит всего лишь мужчина, делающий свой выбор. Но Иру совсем не интересовал Даниил Васнецов. Ира просто хотела иметь красивые драгоценности и хороший отдых, поэтому поддерживала отношения другого рода.



Глава 2. Вещи изнашиваются

Знаете ли вы, что Мила уже полгода присматривалась к вдовцу, жившему по соседству, ровно с того дня, когда на похоронах его жены, услышала стихи, которые он посвятил усопшей? Именно с ним она и вела теперь переписку.
Мила была не из тех женщин, которые торопились женить на себе симпатичного кавалера и переехать к нему. Менять одну зависимость на другую в 53 года она не собиралась. Вся её молодость прошла в коммунальной квартире с Верой и матерью. Привычка жить с ними была настолько сильна даже в отсутствие настоящих родственных чувств, что она не представляла себе, как может быть иначе. Вероятно, не представляла это себе и Вера, иначе, переехав в подмосковный дом, никогда бы не захватила с собой родственниц. Однако сердце Милы всё же жаждало любви. В 20 лет она мечтала о романе с французом, а встречалась с простым советским учителем математики. В 30 лет она мечтала о миллионере, а встречалась с врачом, работающим в государственной поликлинике. В 40 лет она мечтала об актёре, сыгравшем главные роли в сериалах «Самый красивый мужчина», «Самый красивый мужчина -2» и «Красивые мужчины тоже умеют любить», а встречалась с шеф-поваром небольшого кафе. А теперь, когда ей перевалило за 50, она просто мечтала о маленьком любовном приключении в своей маленькой скучной жизни, поэтому однажды постучала в дверь дома вдовца и попросила его об одолжении написать красивые строфы, чтобы поздравить подругу с днём рождения. «О вашем таланте должны знать не только соседи», – улыбнулась она ему. Поэт не заставил себя ждать. Сначала прислал Миле поздравительные стихи, а потом стал присылать и другие стихотворения собственного сочинения.
Мила, как натура романтическая, всегда считала, что мужчина, слагающий стихи, наделён большим, по сравнению с обывателями, количеством добродетелей и поэтому сердце ее забилось сильнее, ведь богатство души поэта могло достаться лишь ей одной. Мила стала читать его стихотворения и находить их оригинальными со всеми их «червивыми грудями девственниц» и «ночью открывал её как в детстве книгу под одеялом с фонарем».
В свою очередь вдовец, получив высокую оценку своему творчеству, воспылал к Миле нежными чувствами и пригласил её погулять с ним по Москве.
О приглашении она узнала в его новом письме, там же было ещё одно его новое стихотворение. Уже без «девственниц» и «открытых книг», но зато с дважды повторёнными «мой голод» и «нежней, чем роза».
Мила приняла приглашение. Они бродили по набережным и бульварам, он что-то рассказывал ей, декламировал Пушкина и свои стихи, а Мила кивала и улыбалась. В какой-то момент она даже заскучала, но она прекрасно понимала, что он пытается возвыситься в ее глазах и принимала это как неотъемлемую часть флирта.
– А вообще, сегодня прекрасный день и вы его украшение для меня, – сказал после некоторой паузы поэт.
– Я могу сказать то же самое о вас, Александр, – ответила Мила.
И они вошли в кафе, где она заказала лишь воды и порцию салата с зеленью, что ему пришлось по душе, так как женщины, которые мало едят, казались ему феями, а сказки он обожал.
Внимание со стороны мужчины на 8 лет моложе её самой говорило ей, что она ещё не вышла в тираж. И этот факт радовал её как девчонку, что «нежней, чем роза».
– Вы были замужем? – задал он очередной вопрос.
– Нет, - ответила она и сделала такое лицо, будто этому препятствовали все силы мира.
– Извините, я так неделикатен! Просто хочется знать о вас больше, а вы не рассказываете сама.
– Всему свое время, – нашлась Мила.
– Вы знаете, у меня только что в голове родились строки. Хотите?
– Да, разумеется, – вымолвила она с волнением и взглянула на него так, как может только смотреть собака на своего хозяина, хотя на самом деле, если она от чего-то и устала за тот день, так это от стихов.
Он продекламировал новое творение. В нём говорилось о прогулке в центре города с женщиной-феей. Она почувствовала себя музой, и эта роль унесла её в заоблачные дали. «Может, его я и ждала всю жизнь?» – робко поинтересовалась она у самой себя. Но следом пронеслась чья-то чужая, будто совсем не её, мысль: «Опомнись, дура, тебе уже 53!»
Они вышли из кафе, машина была совсем рядом. Но не успели они проехать и ста метров, как он остановил железного коня, и набросился на Милу с поцелуями. «Что ж, почему бы и не прямо в машине?! – подумала Мила, – я ведь совсем не пуританка, а он так хорош собой!»
– Вы прекрасны! – шептал он ей.
– Не останавливайтесь, – умоляла она.

В жизни Анфисы Кузнецовой опять произошли изменения. Из её дома уволилась Даша, унеся с собой 300 граммов пластилинового сыра и четыре круассана с двухгодичным сроком хранения. Даша, как Анфиса и Катя смогли узнать, когда успокоили её, видела какую-то дьявольскую тень. Остановить горничную было невозможно – она требовала рассчёта.
– Ну и пусть уходит, дура слабонервная! – не выдержала Катя, когда Анфиса отсчитывала деньги.
– Ты у меня такая импульсивная порой! Мне вообще-то тоже страшно, – призналась тётушка.
– Я не импульсивная, а живая. И как живой человек, я всего лишь хочу счастья. А с этими странностями и увольнениями прислуги всё катится непонятно куда.
Анфиса Кузнецова взяла себя в руки и набрала номер священнослужителя местной церквушки. Тот прибыл в течение часа.
– Рад, рад новым жилицам этого прекрасного дома! Неужто, милые, в беду попали? Что ж, давайте же начнем обсуждение проблемы с чашечки кофе. И, если можно, горгонзолы пещерной выдержки или сыра бри на хлебце, смазанном чесночком, – обратился с пожеланием к Кате отец Устиний. – Надеюсь, вы заказываете продукты прямиком из Европы? Знаете, я так отравился с полгода назад камамбером у Соболевских, который они покупали в супермаркете, что на пересечении Ховроньевского шоссе и проспекта Кумачёва, так отравился! Что-то у них там в этом супермаркете неладное. И я ведь готов был им помочь, пару раз самолично вызывался, но нет, говорят, им не нужно! Всего-то бы побрызгал водичкой святой, да молитвы почитал! Что за народ! Всё бы им отказаться, будто в бизнесе не может быть место духовному.
Когда Катя ушла на кухню делать кофе, а Анфиса хотела было изложить суть да дело, отец Устиний спросил:
– Слушайте, матушка, так вы что же, переманили к себе горничную Шиндиных?
– Отец Устиний, она моя племянница.
– Аааааа, – протянул священнослужитель. – И много вы ей в месяц платите, голубушка?
– Отец Устиний, не горничная она уже давно.
– Ну и правильно, - согласился отец Устиний. – Племянницу можно и повысить. Это по-христиански. Она, вижу, девушка симпатичная, нрава не вздорного, молода, здорова, может на себе и весь дом…
– Дом, отец Устиний, – прервала его Анфиса Кузнецова, переводя разговор на нужные рельсы. – Понимаете, здесь происходят странные вещи.
– Тсссс, голубушка! Я всё понял, о происках нечистой ни слова! Да и потом мне с дороги надо бы сначала кофейку.
Катя вошла с подносом. Отец Устиний взял кусочек тоста с сыром.
– Что это? – спросил он неодобрительно.
– Вчера прислали из Бордо, отец Устиний. Овечий сыр наших друзей. Овечки питаются рукколой, выращенной без применения химикатов, и их молочко два раза в день сцеживают девушки, напевая народные песни, – ответила Катя и переглянулась с тетей, у которой уже начали округляться глаза.
Отец Устиний положил сыр с хлебом себе в рот и причмокнул.
– Прелестно! Итак, у меня с собой найдётся и водица святая, и всё, что нужно. Думаю, молитв придется прочитать немало. Ой, голубушки, голубушки! У меня ж сегодня столько дел в Москве. И тебе крещение, и тебе новый феррари освятить, и ещё одно крещение! – говорил отец Устиний, хлопая в ладоши при перечислении дел. – И ведь с людьми оговорено заранее было. Но вас в беде, милые мои, не брошу.
– Не бросайте! Уж мы церкви денег пожертвуем! – начала Анфиса.
– Да-да, и сыра вам завернём монахинь поподчевать! – продолжила Катя.
– Монахинь, – кивнул отец Устиний. – Это хорошо! Но не забывайте, что скоро недельный пост, мои сердечные.
– И что же кушать можно будет в пост, отец Устиний? – поинтересовалась Анфиса.
– Что-что! Заказывайте 10 килограммов красной икры и 10 килограммов осетровой и кушайте на здоровье. А уж если что останется, в церковь несите, – молвил святой отец.

Надо заметить, что не все уповают на молитвы и святую воду. Некоторые, как Лидия Васнецова, желая приоткрыть завесу будущего и разобраться в тенях прошлого, внемлют голосу медиума. Изольда Герц прибыла по приглашению в её дом, сразу попросилась в ванную комнату и пробыла там минут 20.
– Запор у неё там, что ли? – начала гадать Лидия.
– Чудесный освежитель воздуха! Вдыхала его аромат и забыла о времени, – нарушила ход мысли Васнецовой появившаяся наконец Изольда.
– Но мы не пользуемся в той ванной комнате освежителем воздуха, – начала было Лидия.
– Это мой. Всегда при мне. 15 лет уже покупаю освежители этой компании. Скажу по секрету, даже секс стал не нужен. Релаксирует так, что каждый раз возрождаешься будто Феникс. И помогает настраиваться на голос Вселенной.
– Да что вы?! – смутилась Лидия.
Изольда закрыла глаза.
– Вы чувствуете себя в опасности, – произнесла она, и Васнецова ощутила, как к её горлу подступает комок.
Медиум зашла за спинку кресла, в котором сидела Лидия.
– А теперь закройте глаза и подумайте о вчерашнем дне, – попросила Изольда. – Вы почувствуете тяжесть в ваших висках. Это я считываю ваши мысли и настраиваюсь на Космос.
Лидия прислушалась к своему телу. Действительно ли она чувствует тяжесть в висках?
– Откройте глаза, – велела медиум. – Вижу письмо от недруга, вижу смерть, нависшую над ним и над вами. Женщина выходит из вашего дома, сыплет проклятиями. Слышу слова «тварь» и «уличная шлюха с облупившимся маникюром». Да, вижу и слышу!
Лидия посмотрела на свои ногти.
-Всё подметила эта гадина! Но ничего, я позвоню в её агентство и с ней там разберутся, – Лидия негодовала на уволенную кухарку.
– Опасность исходит от мужчины, – продолжала Изольда.
«Егор Коркин», – пронеслось в голове у Лидии.
– Кровь! – выкрикнула медиум.
Сердце Лидии бешено заколотилось.
– Где? Чья? Говорите же! – пролепетала она.
– Проклятие на вас! Вижу шкатулку…Что там? Помогите мне! Подскажите! Всё так смутно!
– Шкатулка? – испугалась Лидия. – Что вы видите?
– Беды и несчастья. Нищету и забвение! Сатурн готов принять жертву!
Лидия опять почувствовала, как комок подступает к горлу.
– Сатурн – жертву? – спросила Лидия. – А что со мной? Что со мной-то будет?
– Нужно снять проклятие и уповать на силы Марса. Шкатулка…в ней сокрыт страх! Ваш страх! Им питаются темные силы. Вы должны как можно быстрее поведать его мне.
– Я совсем запуталась. Сатурн, Марс, темные силы…Что я должна вам поведать?
– Кармический лабиринт, дорогая моя! Малая и большая колесница несчастий! Шкатулка стала вашим лабиринтом!
– Если б только она не пропала из-за этой пигалицы с косичками! Малолетняя воровка!
– Ребёнок, девочка, светлые волосы! О нет, нет! Нет её вины! Вина в вашем сердце, порождённая злом планет. Стихия просит жертву!
– Да уж, конечно, нет. Раз маленькая, значит не при чем? Я не согласна.
– Как раскалывается голова! – застонала медиум. – Лидия, будьте добры, подскажите, что за тайна, связана со шкатулкой, которую я вижу. Мне трудно сейчас напасть на след беды, чтобы снять с вас проклятие третьего уровня.
Изольда замычала закрытым ртом, затихла и приоткрыла один глаз.
– Зря это всё, не готова я сейчас. В следующий раз. Слишком разволновалась, – запинаясь, говорила Лидия.
– В следующий, так следующий, медлить нельзя, порчу можно снять экспресс-методом, который отнимает много сил, но действенен на 101%. Экстрасенс опять попросилась в ванную комнату. Лидия передала Ире конверт с деньгами для медиума и поднялась в свою комнату с тяжелыми мыслями. Ира, подойдя к Изольде, протянула ей конверт от Лидии и ещё один конверт, о котором Лидия даже не подозревала.
– Знаешь, я впервые сказала человеку хотя бы 50% правды. Вот всегда бы так работать. Спасибо тебе, Ирочка. Зовите ещё, помогу, чем смогу! - подмигнула Изольда Ире.
– Что там про шкатулку? – спросила Ира. – Рассказала?

«Нужно действовать!» – эта мысль засела в голове у Веры, руководствующейся в жизни
двумя правилами: «Соблюдай приличия» и «Копай яму сопернику тихо, но уверенно». «Нужно действовать!» – повторяла она при любом удобном случае, даже за завтраком, когда в одной руке у не` был нож, а в другой – мягкая булка. Начинать соблюдать приличия проще всего с Инги Соболевской – подруги по несчастью и внешне ничем не примечательной женщины. Но вот какую лопату выбрать, чтобы копать яму?
Инга Соболевская с радостью согласилась принять у себя Веру с мужем и Влада с Ниной в один из вечеров. Вера предварительно навешала на Нину свои бриллианты, надеясь, что их блеск отвлечет внимание от деталей. И успела трижды повторить Инге по телефону, что у её будущей невестки, дипломированного психоаналитика с 7 годами стажа, людские мысли будто на ладони. На всякий случай. Чтобы даже думать плохо о девушке её сына не особенно пытались. А уж свои мысли Вера точно не выдаст.
– Отличные брюллики, черт побери! – приветствовала Нину Инга Соболевская. – Chaumet? Видела недавно в бутике нечто похожее.
– Так, цацки да цацки, – отмахнулась Нина. – Но в свете высшего общества начинают играть на полную мощь.
Обмен любезностями удался. Вера вздохнула с облегчением. «Хотя бы не дура», – успокаивала себя она.
Андрея не оказалось дома. Его жена, Вероника, которую Вера видела года два назад, стала будто ещё милее. «Этим двум лучше не сидеть рядом за одним столом, а то Нину не спасут даже бриллианты», – подумалось ей, и она поторопилась усесться по левую руку от будущей невестки, тогда как справа от Нины за стол сел Влад.
Артур, младший сын Соболевской, едва ли удостоил Нину взглядом в своём инвалидном кресле. Вадим Нигреев неудачно пошутил и больше старался не встревать в разговор, время от времени наблюдая за улыбкой Вероники и хохотом Инги.
– Выставка уже скоро, Влад? – поинтересовалась Инга.
– Недельки через две, так что всех приглашаю в Питер.
– Я всё равно не смыслю в фотографии. Мне лишь интересно, провалится она или нет. Если нет, то куплю пару снимков для своего офиса. Мои бухгалтеры жалуются, что устали смотреть на серые стены.
– Хруст новых купюр их уже не бодрит? – задала вопрос Нина, обращаясь к Инге.
– Не знаю я, что им нужно! Всем хочется красивой жизни, а я в собственном доме уже два года не могу поменять обивку на диванах, просто потому, что у меня нет времени.
– Я бы могла помочь. Вы целеустремленная женщина, знающая цену вещам и себе. Вам не подойдут ни цветы, ни райские птички, если даже порой вам хочется быть нежной и ранимой. Квадратики и треугольники – слишком угрюмый классический вариант, а вы яркая женщина, а не монумент. Как насчет горошин и полукружий? Слегка игриво, но не легкомысленно. А детали мы обсудим, когда я подберу по каталогу именно то, чего вы хотели все эти годы.
Инга с подозрением слушала то, что, будто астролог, вещает Нина, но была поражена её деловому подходу и не удержалась от аплодисментов, заставив просиять лицо Веры.
– Что ж, – заговорила Инга не без иронии. – Почему бы и не довериться психоаналитику в столь важной личной дилемме? Мне как-то советовали одного дизайнера, но она задавала столько наводящих вопросов, что утомила меня раньше, чем смогла предложить хоть что-то дельное.
– Я уже давно молчу, – улыбалась Нина, кокетливо играя бриллиантовой серёжкой в своем ухе. Под конец вечера она заметила, что ищет хоть какого-то одобрения во взгляде Артура, но Артур едва ли улыбался её шуткам.
– Вижу, ты жаждала ему понравиться, – не удержался в определенный момент Влад.
– Если ты считаешь, что мы будем говорить об этом, ты ошибаешься, – посмотрела на Влада Нина. И было в её глазах что-то такое, что не позволило Владу продолжить расспросы.

Звезды…Романтики сразу же представляют ночное небо, тёплую ночь и жаркие объятия, Ева Шиндина – невразумительных девушек и парней, из которых она, как богиня, творила кумиров молодежи. Работу свою она обожала. Даже не столько результат, сколько процесс. Очередным подопечным в её нелегком труде оказался молодой человек, с довольно приятным голосом и довольно приятной наружностью, которого она, согласно своей давней тактике, пригласила пожить на пару недель к себе домой.
– Поживешь, вкусишь красивой жизни, поймешь, что такое пармская ветчина с дыней, узнаешь пару-тройку названий дорогих вин, как приказывать прислуге и чем хороша женщина, у которой есть деньги, а не только красота и большие сиськи, – говорила Ева, сидящему рядом с ней Никите. – И если я ещё не говорила тебе, что ты для меня верный пёс, то я потеряла целых пять дней. От верных псов я, однако, не требую слишком многого. И даже, как видишь, даю им возможность сразу же окунуться во все прелести роскоши, спать не на полу, а на перинах. Ты лишь должен научиться жить моим умом. Но поскольку ты пёс и все равно где-то обсерешься, там, где совсем не следовало, то хотя бы закапывай дерьмецо, чтоб его не смогли разнюхать журналисты.
Красноречие и самолюбование Евы перед подопечным прервала новая горничная, вошедшая в гостиную с трубкой телефона, сказав, что её спрашивает Лидия Васнецова. Ева, однако, не была готова к общению с подругой, пока перед ней сидел слегка ошеломлённый молодой человек и слушал её с подобострастием. Она показала горничной жестом удалиться и не мешать, а сама продолжила:
– Послезавтра у тебя фотосет. Что главное во время фотосета?
Никита пожал плечами.
– Ты, кажется, совсем не поспеваешь за вагоном моей мысли. Главное – не обосраться. Понимаешь? Нет, конечно, тебе там расскажут и покажут, как улыбаться, как строить гримасы, давать на камеру секс и брутальность, но от тебя потребуется какое-никакое актерское мастерство, и я преподам тебе основной урок, чтобы не краснеть за тебя. А уж потом мои начинания продолжат профессионалы.
– Я готов, – неуверенно сказал Никита.
– Замечательно. Тогда приведи себя пока в порядок. Прими душ, что ли. Такое ощущение, что ты добирался ко мне три дня на перекладных. И попроси дезодорант у моего сына, меня просто убивает эта дешевая отдушка твоей туалетной воды под названием «Мыло для хозяйственный нужд и немного мяты».
Никита удалился, а Ева попыталась перезвонить Лидии, но у той уже был отключен телефон. До этого Лидия успела позвонить Вере Нигреевой, нажаловаться на Еву, которая не захотела с ней говорить, хотя Лидия отчетливо слышала ее голос в трубку, произнесший по слогам «закапывай дерьмецо» и договориться с Верой о встрече в городе.
Гуляя по торговому центру с Верой, Лидия потратила около 3 миллионов рублей, и её настроение улучшилось.
- Вера, ты всё-таки моя лучшая подруга!
– Такое ощущение, что ты в этом сомневалась, Лида.
– Не буду сомневаться больше никогда, если мы сейчас съедим по гамбургеру, и ты никогда мне этого не припомнишь.
– За мой счет, дорогая. Я никогда не думаю о деньгах Вадима, когда их трачу, поэтому мне действительно нечего будет вспомнить.
– Отличная идея. Фастфуд сделает мой день!
– И всё-таки тебя будто что-то гложет, дорогая? Не расскажешь? Ты вся такая напряженная.
– Пришлось уволить вчера кухарку. Теперь все мысли о том, где достать новую. Целая головная болячка! А как Нина? – поинтересовалась Лидия, вдруг сообразив, что кроме ее жизни существует еще и жизнь её лучшей подруги.
– Оказалась чудесной девушкой, – улыбнулась Вера. – Психоаналитик. С красивой и звучной фамилией – Ададурова. Знает толк в современной живописи. И, что немаловажно, хотя я никогда не придавала значения внешним данным, у неё такое интересное, одухотворенное лицо. Я не могла оторвать от неё взгляда ни вчера весь день, ни сегодня. И всё думала, как бы её мог гениально написать Ренуар, передав то, что никогда не передам я словами. А уж как она понравилась Инге Соболевской, они сразу нашли общий язык…
Вера не могла сказать ничего другого и врала что есть сил. Мысли внушаемы. Пусть люди поверят в то, что так и есть. Не признавать же вкус собственного сына безнадежно отвратительным. Лидия же кусала гамбургер, запивая его газировкой, охотно желая верить в то, что у некоторых действительно всё складывается идеально. Во-первых потому, что она не любила чужие проблемы. А во-вторых потому, что зависть предавала ей определенный тонус.

– Привет, как дела с романом? Уже даешь читать? – спрашивал по телефону Коля Васнецов своего деда – Егора Коркина.
– Еще не время, – отозвался дед. – А как там наша бабуля? Не хандрит?
– Что ты! Элла Дмитриевна настоящее железо. Выглядит лучше мамы. Папа сказал, что никогда бы не стал выделять ей столько денег на пластических хирургов, сколько даешь ей ты.
– Твой папа мало что понимает в женщинах.
– Может, я погощу у тебя недельку? Так много нужно рассказать. Не всё же в дневнике строчить!
Именно Егор Коркин подарил мальчику на 15-летие дневник. Мальчик стал записывать туда обычные подростковые переживания. Почему бы и нет? К тому же, мальчик, ведущий дневник, выглядит поэтичным и загадочным, а это нравится девочкам, сказал дарящий. Такой сложный возраст, поделиться не с кем, а бумага всё стерпит.
«Нравлюсь ли я ей?» – задавался он вопросом в начале зимы. – «Ее волосы так прекрасны!»
«Назвала меня при всех слабаком», – сокрушался в январе.
«Наверное, она всё-таки дура, если быть предельно честным», – признавался на исходе февраля.
Весна началась бессобытийно. О школе писать уже не было желания. Что толку, что Татьяна Ивановна не носит нижнего белья и это знают все старшеклассники? Это уже не смешно и уж тем более не эротично в её 38!
Однажды он пробрался в пустой соседский дом, пока ещё не выставленный на продажу, чтобы посидеть в полном одиночестве, без компьютера, выхода в интернет, и прислушаться к своим мыслям, которые тут же можно будет записать в дневник. Тускло светил карманный фонарик. Он выкурил сигарету. Здесь можно, всё равно никто не видит. Потом в слабо освещенной фонариком комнате стало чуть светлее, и он встал с пола и выглянул в окно. В окне напротив горел свет, и голая женщина говорила по мобильному. Оторваться от нее было невозможно. Он смотрел, как она одевается, то приближается к окну, то отдаляется от него. Эти ощущения годятся для дневника. Еще как годятся!
Но что с ней? Почему она так резко упала?
Мальчик слегка запаниковал, всматриваясь в окно напротив. Мелькнула тень. Он понял, что женщина в комнате, к счастью, не одна. Потом свет выключили и отварили окно.
Подросток решил, что следующая ночь принесёт не меньше сюрпризов. Опять пробравшись в тот же пустой дом, он долго ждал, но увидел в окне только Леонида Шиндина. И, кажется, его жену – Еву Шиндину. Но вчера точно была не она. Совсем не она…
– Я простыл, так что лучше договориться на следующей неделе. К тому же, мне отлично работается над новой книгой. Ты сейчас можешь помешать. Извини, малыш. Кто знает, может, это будет шедевр! Я должен целиком и полностью в него погрузиться.
– А тебе оно надо? Ты и так на книжках состояние сколотил.
– Малыш, неужели ты ещё не понял, что денег и славы много не бывает? – звучало в трубке у Коли.
Егор Коркин и правда был сказочно богат и невероятно тщеславен. В свои 70 лет он мечтал, наконец, написать не просто роман, который купит каждая золушка, чтобы убить время с 15.00, когда обед уже приготовлен, до 15.30, когда начнется её любимый сериал. Он мечтал о книге, о которой будут говорить и через 50 лет после его смерти. Успокаивало его одно – кажется, он как раз работал над такой книгой. Но ему мешала давняя хроническая болезнь. И некоторые давние враги, которые теперь глумились над его немощью. Правда, если болезнь он побороть не мог, то с врагами решил не церемониться – все равно впереди лишь ад или рай. Подумаешь, выбор будет сокращен!
В своей огромной московской квартире он жил с домработницей Марией Федоровной, служившей ему верой и правдой. Мария Федоровна любила писателя тихой любовью уже многие годы. И, видимо от того, что он никогда не позволил себе с ней ничего лишнего, было в этой любви и нечто идолопоклонническое. Пылинки она с него не сдувала и цветы к ногам не бросала, но всегда держала рядом со своей кроватью одну из книг, написанных им. Почти как в сказке промчались для неё годы в служении своему Господину, и она просто не понимала, как можно жить без него. Он же предпочитал не замечать её любви, прибегая к другому источнику вдохновения –Лие Гузман. Ей он позволял радовать читателей глянцевых журналов своей робкой красотой, стоя позади него на снимках. Успешный мужчина и Красота. Да, безусловно, читателю это просто необходимо.

Катя, пытающаяся не паниковать все последние дни, вдруг начала сомневаться, действительно ли её тётушка выиграла огромную сумму денег в лотерею или кто-то ставит над ними злой эксперимент, пытаясь свести с ума. Но кто?
Двери и окна она с тётей закрывала вроде бы плотно. Да и замки они вроде бы сменили сразу, как только въехали в дом. Вроде бы…
Неужели Шиндины, не смирившись, что их горничная стала жить напротив, в большом особняке, что-то там замышляют благодаря своим связям? Или, быть может, это всего лишь паранойя? Но тем не менее, не зелёные же человечки прилетают к ним дважды на дню в своей межгалактической тарелке, чтобы провозгласить торжество Фэншуй! Продолжающаяся перестановка мебели и предметов интерьера не могла быть связана и с проиcками дьявола, что уже успела понять и Анфиса Кузнецова, так как святая вода и молитвы отца Устиния, по его же собственным словам, помогают даже с земными тварями – муравьями и блохами. Отвергнув теории о сейсмических воздействиях на их дом и прочую маловероятную чепуху, Катя всё же решила в ближайшие дни внимательно изучить чердак и подвал и заодно нанять телохранителя для своей и тётиной безопасности.
Тем временем Игнат Скрипка принял приглашение и приехал к ним погостить, осчастливив измученную диетой Анфису и порадовав Катю своим волевым видом – с этим мужчиной должно быть уже не так страшно! Правда, Катя заблаговременно предупредила Анфису, чтобы та не особенно вздыхала, а наоборот создавала вокруг себя завесу тайны и рока, потому что за 5 минут до появления Скрипки тётушка обильно потела и чуть ли не пускала слюни в предвкушении. Успела Катя и подрессировать новую горничную Жанну. В результате чего та распахнула перед ним двери со словами: «Игнат Петрович, чувствуйте себя как дома и пусть в этом доме звучит только ваша музыка!» Получилось слишком пафосно и неестественно, но сморщилась только Катя, поняв, что переборщила с указаниями прислуге. Скрипка же явно был польщен, а Анфиса, приготовившая похожие приветственные слова, была вынуждена поддаться на импровизацию, чтобы не повторяться.
– Слышала, что ваш сын Борис будет жить где-то здесь с женой, по соседству. Знайте, что мы будем рады и ему в этом доме, – сказала Анфиса Кузнецова.
– Ну его ко всем чертям! И жену его туда же! – отрезал Скрипка.
Анфиса, вспомнившая напутственные слова племянницы, попробовала быть таинственной:
– Тогда ему точно к нам: здесь их предостаточно!
– Надеюсь всё же, что здесь не черти, а дьяволицы, – парировал композитор.
Анфиса вызвалась показать Скрипке дом, а когда они опять очутились в гостиной, подмигнула Кате и томно сказала:
– Катя, ты мне сейчас понадобишься, а с вами Игнат Петрович я распрощаюсь до вечера.
– До вечера! – отрезал Скрипка.
В спальне Анфиса наконец расслабилась и попросила Катю быстрее расстегнуть ей платье и помочь с корсетом.
– Боже, я чувствую себя неопытной девчонкой! – воскликнула радостная Анфиса.
– А я себя воином, который после сражения решил расседлать взмыленную лошадь, – ворчала Катя.
– Да уж, я переволновалась. От меня не пахнет?
– Три глубоких вдоха, тётя! Это всего лишь мужчина! Ну да, довольно привлекателен. Ну да, брутален и вроде с чувством юмора – но! – сколько тебе говорить, что ты королева!
– Я не хочу быть просто королевой, я хочу быть влюблённой королевой!
– Тогда неси с достоинством свои 250 килограммов!
– Укорочу я тебе язык, дорогая! О каких 250 килограммах ты говоришь? – деланно нахмурилась Анфиса.
– Ладно, проехали! Только держи себя в руках, а то весь твой вид говорит, что ты не видела мужика с прошлого века, – дразнила Катя тётушку.
– Да нет же, – призадумалась на полном серьёзе Анфиса, – в 2008 году в Твери…
– Не уверена, что хочу об этом знать, – прервала Катя.
Когда Анфиса переоблачилась в новое платье и села возле зеркала поправить макияж, Катя спустилась на кухню, чтобы узнать у Жанны, успевает ли та с ужином, и увидела, что Жанна много чего успевает в этом доме. Прямо на кухонном столе. С Игнатом Скрипкой! Надо заметить, что Катю с миллионами тёти смутить уже было невозможно и она, не сдвинувшись с места, дала Жанне и Игнату Скрипке закончить начатое, после чего смущались Жанна и Игнат Скрипка, а Катя не без удовольствия произнесла, что если треска получится так же хорошо, как финальные завывания Жанны, то уволена она не будет.
– А вы, – обратилась Катя к Скрипке. – явно фальшивили, с вашим-то музыкальным слухом!

– Вам же понравился мой чай, который я готовила вчера, поэтому я подумала, что мы можем минут 15 перед сном поболтать и выпить по чашечке, – с этими словами Нина решительно вошла в комнату Веры и Вадима.
Они немного поболтали ни о чем, Нина дождалась, пока Вера с Вадимом выпьет всё до последней капли и, пожелав им спокойной ночи, направилась к Раисе Александровне.
– Вам же понравился мой чай, который я готовила вчера, поэтому я подумала, что мы можем минут 15 перед сном поболтать и выпить по чашечке, – сказала ей Нина.
– Проходи, проходи. У меня вечные бессонницы, но от чашечки чая я не откажусь, – ответила старушка.
Выйдя из комнаты Раисы Александровны, Нина подошла к своей комнате, приоткрыла её и тихо позвала Влада, но он уже спал. Она приоткрыла дверь в комнату Веры и Вадима, те похрапывали на неразобранной постели. В коридоре раздались звуки телевизора, старуха включила на полную мощь. Нина постучалась в комнату Милы, приложилась ухом к двери, никто не ответил. Нина опять подошла к спальне старухи.
– Сначала я отрежу тебе руки, потом ноги, тебе будет очень больно, и ты будешь умолять меня этого не делать. Но мне не нравится, когда меня останавливают. И, поверь, я дождусь момента, когда мы будем мыслить с тобой одинаково. Ты не будешь отчаянно биться и извиваться, ты просто попросишь меня убить тебя, и я соглашусь. Но попросишь не с помощью языка. У тебя его уже к тому времени не будет. А глазами. Как же я любил когда-то твои глаза, детка! – зловеще трещало в телевизоре у Раисы Александровны.
Нина аккуратно приоткрыла дверь её спальни. Та спала сидя в кресле с открытым ртом. Кошку тоже явно не раздражал шум телевизора, и она дремала рядом с креслом.
Нина спустилась на первый этаж и открыла входную дверь.
– Там ещё явно не спят, - сказал мужчина, указывая наверх и входя в дом к Нине. – Телик просто орет!
– Поверь, я знаю толк в снотворных. Проходи и не дрейфь, – ответила ему Нина.
Они очутились в столовой.
– Вот! – указала Нина на картину Гаврикова. – Снимай!
– Да уж, теперь я и правда понимаю, что и ты так можешь нарисовать, – усмехнулся мужчина, глядя на картину.
– Вот только я Ададурова, а не Гаврикова и за мои картины люди не платят по 15 тысяч евро. Жди тут, я припрятала своё творение за диванами в гостиной, – с этими словами Нина ушла, вернувшись с копией картины Гаврикова. – Ну как? Похоже?
– Я ничего в этом не смыслю, но количество пятен и красных линий одинаковое.
– Вот и хорошо. Я старалась, – улыбнулась Нина.

P.S. Девальвация чувств, остро ощущаемая Милой, вызвала у неё вторую бессонную ночь подряд. Ей казалось, он обязательно позвонит, но прошло уже три дня. Она перечитывала его стихи, томясь в ожидании, и в какой-то момент поняла, что они ей совсем не нравятся. Но почему же она ждала тогда его звонка? Чтобы не чувствовать себя дурой, чтобы почувствовать себя если и не любящей, то любимой и, конечно же, ещё немного подыграть этому фарсу. Ей было больно. Больно, что она так обманулась. Больно, что позволила себе то, чего не должна была позволять. Больно, что не способна любить. Да и кого?
Певец Никита понял, что он товар, за который уже заплатили, когда Ева, спавшая отдельно от мужа, позвала его ночью в свою спальню и попросила раздеться, чтобы снять зажимы и дать парню возможность почувствовать себя не только верным псом, служащим госпоже, но и королём положения. Королём положения сверху. Вот только по результатам ночи Никита навсегда покинул дом и мысли Евы Шиндиной, которая посчитала, что творческий потенциал молодого человека был временно ею переоценён. Она так ему и заявила: «Прости, дружок, но если ты не можешь трахнуть меня больше одного раза за ночь, публику тебе не завести никогда. По крайней мере, стараться ты это делать будешь не за мои деньги».


Глава 3. Ничего личного, просто была весна