Поздно ночью дивизия закончила погрузку личного состава и снаряжения в эшелон. Паровоз дал протяжный и хрипловатый гудок и набирая скорость, потянул лязгающие буферами вагоны. Всё быстрее и быстрее удалялся состав от формировочного лагеря с его землянками и густым могучим лесом, одетым в причудливый снежный наряд. Бойцы пулемётчики, обмундированные в полушубки, шапки ушанки и валенки, после напряжённого дня крепко спали на нарах. Командир пулемётной роты, лейтенант Казьмин не мог уснуть: болела нога. От быстрого движения эшелона вагон качало.
- Куда бежим? Куда бежим? Куда, куда, куда бежим? – слышалось лейтенанту в перестуке стремительно мчащихся колёс.
- Да, действительно, куда бежим? Куда я везу своих пулемётчиков, в большинстве своём безусых мальчишек, - подумал он, - на какой фронт? Так спешно дивизия погрузилась в эшелон. Наверное на юго-западный. По сводкам там сложилась очень тяжёлая обстановка. А на каком фронте лучше обстоят дела? На любом нехватка современного оружия и боеприпасов. Не стоит ломать голову, на какой фронт едем. Скоро всё станет известно. Надо постараться уснуть. Вон ребята молодцы, Храповицкого на разные тональности дают. Прямо ансамбль хрипунов. А как ещё много в них романтики. Насмотрелись кинофильмов, начитались приключенческих книг и думают что всё легко и просто. Пороха ещё не нюхали. И не надо им его нюхать, да что поделаешь, придётся. Не мы развязали войну.
Казьмин проснулся. В вагоне было тепло. Он посмотрел на железную печь, она не топилась.
- Неужели мы своим дыханием нагрели воздух? – подумал он. Все спят. Ну и здоровы поспать, черти! Не сделай подъём, так 24 часа проваляются на нарах.
Заскрипели тормоза. Вагоны замедлили ход, остановились. Дневальный открыл дверь. Яркий солнечный свет рассеял тьму вагона. Бодрящий весенний воздух волной поплыл по нарам. Бойцы зашевелились. Некоторые соскочили с нар и подбежали к открытой двери вагона.
- Почему стоим?
- Разъезд.
- Ба, братцы, да тут уже весна! Какая прелесть!
- Вот чудо! Как в сказке, ночью ложились спать, была зима, а проснулись – уже весна!
Весны моей златые дни. Что день грядущий нам готовит? – пропел боец речитативом.
- Суп с перловой крупой - вот что тебе приготовили повара, - сказал рядом стоящий боец. Пока мы тут калякаем, да весной любуемся, из других вагонов уже с котлетами к кухням бегут.
- Ты молодец! Хорошо знаешь третью заповедь бойца: быть всегда поближе к кухне. В животе полно, на душе светло. Вот все твои красоты жизни.
- Посмотрел бы я, как тебя с пустым животом потянуло любоваться красотами жизни. Наверное, другие бы арии запел. Вот кончатся в твоём рюкзаке гостинцы, что подружка дала на дорожку и ты вспомнишь про третью заповедь бойца.
- Товарищ лейтенант, обратился боец к стоящему в двери командиру, - разрешите сбегать за обедом?
- Идите. Товарищи бойцы! Мигом за обедом! Не забывайте котелки и фляжки. Да не мешкайте там. Вообщем, как говориться, одна нога тут- другая там.
У платформ с кухнями было шумно. Повара энергично работали черпаками, иногда отпуская реплики на замечания бойцов.
- Что опять приготовили суп с шрапнелью?
- Да, специально для тебя и таких, как ты, которые не умеют стрелять руками. Тут же раздался дружный хохот. Заполнив котелки горячим супом, вещевые мешки хлебом и сухарями, фляги водой, бойцы бежали к вагонам. Их уже поджидали товарищи, расстелив на нарах шинель. На ней резали на порции хлеб, делили между собой. Шумно устраивались с котелками на нарах и начинали есть суп.
После непродолжительной стоянки паровоз дал длинные предупредительные гудки, и медленно вращая колёсами, эшелон проплыл мимо одиноко стоящего домика разъезда.
* * *
Казьмин стоял у открытой двери вагона, облокатясь на поперечную доску, вставленную в проём двери. Эшелон мчался со скоростью курьерского поезда. Мелькали небольшие станции и полустанки, проплывали бурые зеленеющие весенние поля.
- Ну, вот и Горький далеко позади, - подумал он, - теперь известно: едим на юго-западный фронт. Под Горьким дивизия хорошо вооружилась, - он ещё раз посмотрел на новые пулемёты, поблескивающие заводской краской, - бойцы настроены по-боевому, горят желанием побыстрее вступить в бой. Это вот они сейчас беспечно балагурят, пока нет опасности, а в бою быстро повзрослеют. Смешные всё-таки они. Украдкой поглядывают на мой третий кубик в петлице, а когда обращаются ко мне, то делают особое ударение на слова «старший». И им ново и мне непривычно, потому что произошло всё очень неожиданно. Вдруг в лагере под Горьком командир полка перед строем зачитал приказ о присвоении мне звания старшего лейтенанта. Ну, что ж, как говорят - выше звание, больше ответственности.
Ночью эшелон остановился на степном разъезде, километрах четырёх от Сталинграда. Последовала команда: «Выгружаться!» Затарахтели тяжёлые двери вагонов. Послышалось вдоль эшелона:
- Бат-тарея-а! Выгружайсь! Оружие с платформы!
- Выкатывай пулемёт!
- Лошадей выводи!
- Первый взвод! Стройся!
Словно горох, посыпались из вагонов бойцы, спешно строились, сосредотачивались в отведённом им месте и подразделениями пехотным порядком шли к переправе. На переправе баржи заполнялись бойцами, оружием, снаряжением и переправлялись на правый берег Волги. Послышался нарастающий гул моторов. Заухали зенитки, прошивая небо пунктирными трассами снарядов. «Воздух!» «Воздух!» - понеслось по берегу.
- Рота, в укрытие! – подал команду Казьмин.
Дрогнул воздух, бомбовые удары подняли вверх водяные столбы с обломками баржи и остатками погибших бойцов. «Мессер-шмитты», круто набрал высоту и сделав разворот, вновь понеслись к переправе.
- Огонь! Огонь из пулемётов и винтовок по самолётам противника! – подал команду срывающимся голосом лейтенант-пехотинец. Дружно затрещали винтовочные выстрелы, застрочили длинными очередями ручные пулемёты.
Мощная звуковая волна пикирующих на переправу «Мессер-Шмиттов» тяжело наваливалась, всё глушила и придавливала к земле. Сбросив бомбы, самолёты выравнивались низко над водой и понеслись вдоль Волги, набирая высоту. Из хвостового оперения одного из них повалил чёрный дым. Он стал терять высоту и рухнул на город.
- Ура-А-А! Ура-А-А! Попали! Попали! – подняв верх винтовки и карабины, кричали бойцы. И каждый думал, что именно он из своего оружия поразил вражеский самолёт.
Сразу же после бомбёжки батальон, в составе которого была пулемётная рота, направился к месту назначения. Бойцы были ещё возбуждены и перебрасывались отдельными фразами.
- Что ж получается братцы? Фрицы топят нас, как котят, и ни одного нашего «ястребка».
- Значит нехватка у нас самолётов. Вон сколько фронтов. Их надо в первую очередь обеспечить авиацией.
-Здорово же ты, браток, перетрухнул, сразу лапы на живит и не поминайте лихом.
- Чего трепешь-то? Чего? Совсем не смешно. Свой испуг глупой шуткой прикрыть хочешь. Ты лучше на себя посмотри. Что ты ненормально шагаешь. Вроде у тебя штаны в мотне давят.
- Хватит вам ребята! Чего распетушились? Все смерти боятся. Чего упрекать один другого. Давайте сменим пластинку. Вот уже к домам подходим. Нечего на население своим мрачным видом грусть наводить. Нечаев запевай!
Дан приказ ему на запад, - приятным тенором запел боец.
Ей в другую сторону, - ровняя шаг, подхватил взвод.
Уходили комсомо-о-льцы на священную войну.
Жители доброй улыбкой и ласковым взглядом провожали проходивших мимо их бойцов.
Колонна спустилась в лощину. Был объявлен привал. Бойцы облегчённо вздохнули и повалившись на сочную зелёную траву.
- Ой, ребята, какая земля-то тёплая, ласковая, не даром её зовут матерью.
- А вон и отец к нам идёт.
- Кто?
- Командир роты сюда идёт. Ишь развалились, сядьте!
Казьмин подошёл к пулемётчикам. Они поднялись с земли.
- Садитесь, садитесь! Отдыхайте! Ну, как страшновато было во время бомбёжки на переправе? Пулемётчики смущённо переглянулись.
- Да, если сказать правду, товарищ командир, то страшновато, - сказал рыжеволосый боец с мелкими веснушками на круглом лице, - даже стало жутко, когда баржу разбили. Были товарищи и, в один миг их не стало.
- Конечно, на воде труднее уцелеть, а вот на земле, как я уже вам говорил, бомбовые удары большого урона войскам не наносят. Надо вовремя окопаться. Даже неглубокий окоп спасает. Не надейтесь на авось. Авось всегда подведёт. Гибнут чаще всего ленивые, беспечные парни. Заняли новый рубеж, немедленно окапывайтесь и тогда сам чёрт вам не брат.
Казьмина вызвал командир батальона.
- Кончай привал! Подъём! Приготовиться к движению! – передавалась по колонне команда.
- Вот тебе на! Не успели отдохнуть и опять топать. Думали несколько минуток прикорнуть на зелёной травке под солнечном одеяльцем, да не тут то было.
- Да что отдохнуть! Тут в животе подвело. Кишка кишке шиш показывает, а жратвой и не пахнет.
- Что за разговоры? Не к тёще на блины пришли, - сказал командир первого взвода, - не бойтесь, не умрёте. На фронте не то ещё будет. Через час наедитесь, напьётесь и отдохнёте. Будет большой привал. Взвод, становись! Шагом марш!
Зашевелилась колонна, блеснув на солнце штыками, и медленно поплыла по извивающейся среди донских степей дороге. Дорога заговорила шарканьем сапог, топотом копыт, скрипом колёс, звяканьем железа и заволоклась высоко поднятых вверх клубами пыли.
Больше месяца дивизия вела оборонительные бои с противником на Юго-Западном направлении. Против её полков и батальонов немцы бросали в бой части хорошо оснащённые новейшем оружием и по людскому составу превосходящие в два – три раза.
Батальон, занимавший оборону на отделении совхоза, с большими потерями отбил атаку противника. Не имея сил оказывать сопротивление врагу, он под покровом ночи отошёл к станице Нижне-Чирской, где соединился со своим полком и стал закрепляться на отведённом ему оборонительном рубеже. Бойцы тут же стали окапываться. В редеющей темноте предрассветного утра шевелящие фигуры бойцов, слышались позвякивания лопат о камни, шорох падающей на бруствер земли, отдельные команды и грубые выражения.
- Слышишь ты, кончай материться! Командир идёт!
- Где ты его видишь? Я ничего не вижу. У меня от усталости черти в глазах бегают.
- Да вон, вон от того окопа идёт.
- Как у вас тут дела? – спросил пулемётчиков Казьмин несвойственным ему хрипловатым голосом.
- Да вот видите, товарищ командир, сколько отрыли. Могли бы и больше, да проклятая тьма мешала, - сказал боец, вытирая обильно льющийся со лба пот.
- Но что ж, до рассвета осталось не так уж много времени, придётся поднатужиться. Надо к утру быть в полной боевой готовности. Дай-ка мне лопату, - обратился он к щупленькому бойцу, - а ты возьми котелки и сбегай к речке за водой. Только смотри тины не набери.
Командир понимал, что бойцы очень устали, нуждаются хотя бы в коротком отдыхе, но времени на это не было. Сам он тоже еле держался на ногах, но ни на минуту не позволял себе расслабиться, собирал волю в кулак. Он прыгнул в окоп. Лопата проворно и послушно заходила в его руках. И этот запал энергии, вызванный вторым дыханием, цепной реакцией передался находившимся рядом бойцам. Работа закипела. Окоп был вырыт.
- Ну, вот и всё! Молодцы! – сказал командир и бросил на бруствер лопату. Глаза его возбуждённо блестели. Мокрая от пота гимнастёрка прилипла к спине. Он вышел из окопа. Бойцы последовали за ним. Все отряхнули одежду. Вытерли сапоги.
- Ну а теперь можно и покурить. Присядем-ка вот тут, на бугорке, - предложил Казьмин, как говориться, кончил дело, гуляй смело, - продолжал он, доставая из кармана кисет, - но нашему делу конца не видать. Закончиться оно, когда прогремят последние залпы. Вот тогда и погуляем смело.
- Товарищ командир, а вы верите в нашу победу? Вон, как немец гонит нас, не успеваем окапываться на новом месте.
- Конечно, верю. Абсолютно уверен в нашей победе. Иначе я здесь бы не был. Ведь меня в госпитале хотели уволить из армии по ранению. Если бы вы знали, сколько стоило приложить усилий, чтобы убедить комиссию оставить меня в рядах Красной армии. Разговор о непобедимости гитлеровской армии – это чистейший блеф. В чём я и убедился под Ельней и особенно под Москвой, где немцам был нанесён сокрушительный удар. Да мы сейчас временно отступаем, но мы растягиваем его коммуникации, изматываем его живую силу и технику. А тем временем Красная армия накапливает силы и средства для мощного удара по врагу. Обязательно победим. Такой народ не может не победить. Он оторвал кусочек газеты, скрутил цигарку – козью ножку, достал из кисета щепотку махорки и насыпал её в цигарку.
- Берите, угощайтесь! – предложил он бойцам. И пошёл кисет из рук в руки, уменьшаясь в объёме.
Послышался гул мотора. Он всё усиливался. По земле побежала мелкая дрожь. Все стали смотреть в небо. Оно было ясное, на востоке окрашено розовостью рассвета.
- Танки с фронта! Приготовиться к бою! Подал команду Казьмин.
Полк отразил танковую атаку врага. Восемь танков было уничтожено. Отдельные бойцы самоотверженно вели борьбу с грузными машинами врага, забрасывая их связками гранат и бутылками с горючей смесью. Многие из этих бойцов погибли. Полк был слабо оснащён противотанковой артиллерией, не хватало снарядов. С наступлением темноты полк переправился через Дон и стал закрепляться на левом берегу. В течение недели он удерживал позиции. Огонь по неприятельским позициям вели танки Т34, закопанные в землю, 120 мл миномёты, 57 мл орудия. Но их было так мало, что урон от их огня у противника почти не ощущался.
Пулемётная рота Казьмина находилась в окопах первой линии обороны, вдоль железной дороги. Спереди окопов был Дон, сзади – лощина, поросшая ракитником, татарником и бурьяном. В высоком бурьяне стояли лошади с повязками, на которых лежали коробки с патронами. За лощиной на пригорке, стояли орудия.
Утром, рано на рассвете, немцы открыли мощный артиллерийский и миномётный огонь по позиции полка и начали переправу через Дон. Полк открыл огонь по врагу из всех орудий. От огня немецких миномётов загорелся бурьян и ракитник. Огромное пламя взметнулось вверх. Обезумевшие от страха лошади понеслись с повозками сквозь огонь. Пламя мгновенно распространялось вширь и вглубь. Пехотинцы и пулемётчики, задыхаясь от дыма и жары, вели огонь по противнику. Пламя всё ближе и ближе подползало к окопам. Бойцы под непрерывным обстрелом врага самоотверженно боролись с огнём. Казьмин заменив убитого наводчика, строчил из пулемёта по переправляющимся немцам. Дым застилал прицел, терпкой горечью обдирал горло, слепил глаза.
- Товарищ командир, вы ранены? – испуганным голосом спросил подносчик снарядов.
- Да не до ран мне тут! Патроны! Быстрее патроны! Быстрее патроны! – нажимая на гашетку пулемёта, приказал командир. Он в пылу сражения не ощущал боли в левой руке и не видел крови на рукаве и пулемёте.
- Товарищ командир, огонь отрезал от нас патроны. Лошади с повозками чёрт знает, куда умчались от огня. Тут только немного осталось коробок.
- Тащи их быстрее сюда!
- Товарищ командир, вы весь в крови, вам нужно сделать перевязку.
- Ты что не слыхал мой приказ?! – не отрывая глаз от прицела, крикнул Казьмин и вдруг закачался и стал падать. Подносчик подхватил его, прислонил к стенке окопа и достал его индивидуальный пакет, перевязал раненую руку. Бледное лицо командира стало розоветь. Он открыл глаза.
- Принёс патроны?
- Сейчас, сейчас, мигом принесу, вам немедленно надо в лазарет, товарищ командир.
- Я знаю, что мне надо, - встав за пулемёт, сказал он. Принесёшь патроны, тут же возьмёшь подносчика и, немедленно идите искать лошадей.
Подносчик принёс патроны и умолкнувший на время пулемёт вновь заговорил.
Попытка немецкого командования организовать переправу на левый берег Дона в этот день - была сорвана. Но потери полка в войсках и материальной части была огромной. Двое суток Казьмин руководил боем своей роты. Бинты на руке стали чёрными от грязи и копоти. Через них просачивалась кровь.
- Старший лейтенант, немедленно в медсанбат, приказал подошедший к нему командир Батальона.
- Я не могу оставить роту, товарищ капитан. Мне бы только перебинтовать руку.
- Я вам приказываю, немедленно в медсанбат!
- Слушаюсь товарищ капитан!
* * *
В доме, где находился медсанбат, около него и во дворе много было раненых бойцов. Хирург. Майор, лет пятидесяти, с седыми висками, энергичный, быстро осматривал раненых, давая сестре указания.
- Что у вас? – спросил он у подошедшего к нему Казьмина.
- Товарищ Майор, руку вот тут немного задело. Мне надо перевязать её и быстро возвратиться в роту. Там сложилась очень тяжёлая обстановка.
- Ну, что надо делать, я определю, рассматривая руку, сказал он, - Зиночка, обработайте рану и в эвакогоспиталь его. Медсестра обработала рану и сделала перевязку.
- Вон видите, в тенёчке, сидят раненые, - сказала она, - вот идите туда и дожидайтесь машину. Вас повезут в Сталинград, в эвакогоспиталь.
Шло время. Раненые изнемогали от жары, а машины всё не было.
- Да что ж это такое делается, - возмущались они, подохнем тут, как собаки и дела до нас никому нет. А раненых всё везут и везут.
- Что верно, то верно. Дадим дубу, как пить дать. Сидят там и не чешутся. Зовите сюда врача!
- Товарищи посмотрите! Не на чем вас отправить, - сказал подошедший к раненым врач., - мы всё сделали. Что было в наших силах. Но машины нет! Тут мы бессильны, Я думаю, что легко раненым, могущим идти, лучше потихоньку пешим ходом продвигаться вперёд, а не печься здесь на солнце. Если придут машины, они вас догонят и заберут. А там смотрите сами.
- Кто хочет идти, подойдите ко мне, - сказал капитан пехотинец с забинтованной правой рукой.
Раненых, желающих идти пешим ходом, набралось сорок человек. Капитан и старший лейтенант Казьмин пошли впереди. За ними, поднимая дорожную пыль, беспорядочно побрели раненые.
- Мне, капитан, эти места знакомы с юношеских лет, - сказал Казьмин, я, будучи студентом Зооветтехникума, был здесь на практике вместе с одной студенткой, которая потом стала моей женой.
- А где же она сейчас?
- Да недалеко отсюда. В станице Иловлинской. Не знаю, что с ними. Ведь у нас двое детей. Немец прорвал оборону наших войск под Клецкой. Это недалеко от Иловли. Не знаю, как им помочь выбраться оттуда. Ей оставаться там нельзя: она учительница, жена командира. Немец их не пощадит.
- Да понимаю тебя, понимаю, но, как и чем помочь, не знаю. Капитан, а мы будем идти по дороге, пролегающей недалеко от Иловли. Вот если бы попалась попутная машина, я бы подъехал, забрал их и дождался бы вас у дороги.
- Так вот, если бы попалась эта попутная машина. Так только в сказках бывает: «По щучьему велению, по моему хотению»
Раздался прерывистый гудок грузовика. Казьмин от неожиданности вздрогнул, обернулся. Обгоняя раненых, по дороге пылил грузовик. Казьмин поднял руку. Грузовик остановился.- Слушай сержант, в Сталинград едешь?
- Нет не в Сталинград.
- Но в том направлении?
- Да.
- Подбрось меня немного.
- Да нет места.
- Надо найти место для старшего лейтенанта, - сказал внушительным тоном капитан.
- Сами, товарищ капитан, видите, нет. Ну да ладно, найду.
- Вот это дело. Ну, давай, старший лейтенант. Успеха тебе!
- Спасибо капитан! Будем вас ждать у дороги.
Машина шла по ухабистой дороге, накреняясь то в одну, то в другую сторону. У Казьмина от толчков стала ныть рука и нога. Солнце стояло в зените и своими палящими лучами, нестерпимо жгло голову. И ему казалось, что грузовик, ползущий по дороге, как черепаха, к ночи не доедет до нужного места. Вскоре машина поднялась на пригорок. Показались Иловлинские вербы. Казьмин увидел. И очерствевшая его душа за многие месяцы и дни окопной жизни, соседствующей со смертью, вдруг встрепенулась, словно расправила крылья. И всё, что только что угнетавшее его, стало незначительным и мелким. Близко был дом, его семья, которую не видел три года. Он торопливо постучал по кабине. Водитель остановил грузовик. Он вышел.
- Ну, вот я и приехал. Спасибо тебе сержант.
- Я бы вас подбросил до станицы, но не могу: не положено.
- Да что ты. Ни в коем случае! Я быстро дойду прямиком. Благополучно тебе добраться. До свидания.
Казьмин пошёл по раскалённому полуденным солнцем песку. Ноги передвигались медленно, но душа торопливо бежала вперёд. И он уже зримо представил, как откроет калитку и жена изумлённо радостно бросится к нему на шею, подбегут детишки и он двоих подхватит здоровой рукой, крепко, крепко расцелует и прижмёт к груди. С такими радостными чувствами он вышел на Большую улицу. Всегда оживлённая, она встретила его безмолвием. Окна в домах были заколочены, на дверях висели замки.
- Неужели жители покинули станицу? – с тревогой подумал он, и колючие мурашки пробежали по спине, - спокойно Владислав, спокойно! – приказывал он себе, а сердце начало набирать обороты. Он ускорил шаг, завернул за угол.
- Что? Что такое? И в нашем доме забиты окна и двери!
- Нет, нет! Не хочу верить своим глазам.
Он вошёл во двор. Было жарко, но каким-то ядовитым холодом пахнуло на него от забитых досками дверей. Тяжёлый ком подкатил к горлу. Он устало опустился на порожки.
- Долгих три года я лелеял мечту попасть домой. Вот пришёл и встретил меня пустой мрачный дом. Чего ж я сел? Кого ждать? Надо идти искать людей. Не может быть, чтобы все выехали. И он пошёл. У здания Райфинотдела стояла гружёная машина. Около неё суетились два человека. В одном из них он узнал своего тестя Ивана Васильевича.
- Ну, значит здесь и Клава с детьми, - промелькнула обнадёживающая мысль. Он подошёл к машине. Иван Васильевич был занят своим делом и не обратил на внимание на подошедшего военного.
- Папа, здравствуйте! Не узнаёшь? Это я, Слава.
- Слава! Ты живой! Откуда ты? Вот это новость!
- С фронта я, ранен, направлен в эвакогоспиталь Сталинграда. Вот добрался сюда, хочу Клаву с детьми забрать.
А Клавы с детьми нет. Мне сказали, что она с Нелличкой и Юрой ушла с колхозного поля и присоединилась к беженцам, идущим по дороге. Не знаю, что с ними будет: без одежды, без хлеба. Денежного аттестата от тебя не было.
- Как не было? Я его выслал из госпиталя.
- Не знаю, не знаю. С января не было аттестата и писем.
- Письма я писать не мог: был ранен, контужен. А вот аттестат должны были выслать.
- Да, чего только война не наделала. Немного ты их не застал. И мы вот последними выезжаем. Слышишь, немцы дальнобойными бьют. Не знаю, сколько ещё наши у Дона продержатся. Последней через Дон переправлялась тракторная колонна совхоза «Пролеткультура».
- «Пролеткультура?!» Эту колонну наверняка вёл муж моей сестры, старший механик Левицкий.
- Вот бы тебе двумя днями раньше придти и семью застал бы, и зятя повидал бы.
- Так я же был в бою. Я еще сегодня вёл бой.
- Это верно. Так уж мы всегда говорим: если бы да кабы, а события развиваются так, что и ума не приложишь, как быть и чего делать? А вот и военком идёт. Табунщиков Фёдор Фёдорович. В гражданскую войну был личным поручиком Котовского. Это замечательный человек. Муж моей племянницы Анны. Он сейчас эвакуирует военкомат.
Иван Васильевич познакомил Владислава с военкомом.
- Ну, что ж, пойдёмте к моей тёще Христине Васильевне. Она вот тут рядом живёт. Покушаем горячих щей на дорогу. Тёща категорически отказалась эвакуироваться. Говорит, что «ежели придётся смерть принимать, так я и супостата с собой заберу. Зачем им, поганым, на нашей земле оставаться», - сказал военком.
Все трое поскорее пообедали, Иван Васильевич с Федором Фёдоровичем проводили Владислава до околицы, показали ему краткий путь через пески на дорогу и пошли к машинам.
Владислав прошёл километров десять и дальше идти не мог: разболелась рука и нога. Солнце закатывалось за горизонт. Он нашёл удобное местечко, лёг и тут же уснул. Разбудил его грохот орудий. Да уже близко идут бои, - подумал он, встал и пошёл на дорогу. По ней навстречу ему тянулись раненые. Их было около роты. Впереди шёл капитан.
- Что, не пошла с тобой жена? – поздоровавшись, спросил он.
- Нет её, взяла детей и ушла с беженцами, а куда никто не знает. Что-то много набралось раненых.
- Да наши отступают. Следом за ними идут. Некому и нечем держать оборону.
- Капитан я думаю, что легко раненым, могущим держать оружие в руках, надо возвращаться в полк.
- Мы с тобой им приказать не можем.
- Конечно же не можем, но я хочу поговорить с ними. Давайте сделаем привал.
- Ну, что ж это резонно. Привал, товарищи! – крикнул он. Уставшие раненые спустились в ложбину, садились и ложились на землю. Казьмин подождал, пока подошли последние.
- Товарищи, у меня к вам просьба! Вы все понимаете в каком тяжёлом положении находятся части, потеряв столько убитыми и ранеными, а немец неудержимо рвётся к Сталинграду. Так вот у меня к вам просьба и предложение. Если кто из вас, легко раненых, может держать оружие в руке, давайте возвратимся на фронт. Желающие подойдите ко мне.
Двадцать бойцов Казьмин привёл на передовую позицию.
Далее глава- 10. Сталинград.
http://www.proza.ru/2017/09/05/1034