ВАСИЛИСКИНЫ ПОБРЕХУШКИ
(деревенские волшебные сказки)
В маленьком домике возле речки, жила такая маленькая бабуленька, звали ее Василиской. Василиса в сказке, а бабка Василиска в деревне живет, чай с мухами из одного блюдца пьет.
В каморке возле печки, под звук потрескивающих дров, карябала бабка ручкой бумагу. Буквы, как запечные тараканы, разбегались по бумаге и рассказывали интересные байки и сказки. Много на своем веку бабка страшилок видала или слыхала, а может, и придумала. Своих соседей в зверей обрядила, односельчан сказками веселила. Нечего делать по ночам бабульке, вот и врет- сочиняет. Послушайте, что из этого получилось.
ЕРЕМЕЙ И СТАРУШКИ
На одной опушке жили- были старушки, да не простые, а лесные.
Одна старушка – лягушка; толстая, пузатая, плаксивая. Когда скачет- плачет, когда плакать начнет, землю дождь зальет.
Вторая старушка, белка – вертушка; худая, быстрая огневая.
Закрутится, завертится, от нее искры летят, огонь полыхает.
Третья бабушка – совушка, ночью шепни на ушко. Ночью видит, днем слышит, когда шептать начнет, трава на землю упадет.
Страшные были старушки, днем бабушки, ночью зверушки.
Ночью глаз не смыкали, от злого человека лес охраняли.
А по ту пору жил лихой чародей по имени Еремей, старый, страшный, лохматый. Плохой был человек, лихоимец, днем людей обижает, ночью зверей добывает. Много зверья добыл, да и у людей слез и кровушки попил. Решил он и до той опушки прогуляться. Пошел он днем тропу проведать, места повидать, следы зверя поискать. Дошел до избушки, глядь три старушки, большая да толстая, средняя – маленькая да худенькая, а третья – фигуристая да глазастая. Стал Еремей у старушек выспрашивать, да выведывать о житье – бытье и о здешней стороне.
Старушки помалкивают, Еремею поддакивают. Чаем напоили, кренделем угостили и тихо мирно, с лаской из леса выпроводили.
Воротился Еремей домой, ходит сам не свой. Ничего не узнал, время потерял. Думал, думал, решил ночью в лес наведаться и испугать старушек, они старенькие, слабенькие, а я - МАГ, КОЛДУН, ЧАРОДЕЙ, большой да сильный, попугаю, поиграю,
посмеюсь. Вышел Еремей на крыльцо, у луны круглое лицо. Встал Еремей спиной к Луне, два раза свистнул, три раза пискнул, скакнул через крыльцо и превратился в волка – оборотня. Завыл волк люто и поскакал старушек пугать, если можно побить – покусать. Прибежал волк к лесу. У края леса растет сосна. Под сосной высокая трава. В траве первая старушка – плакса лягушка. Прыгнул волк на лягушку, да не так укусил, она и выскользнула. Скакнула лягушка волку на голову и заплакала. Волк скачет, лягушка плачет, чем дальше в лес, тем больше слез. Плакала, плакала, залила волка рекой. Река Еремея на крыльцо его же дома и выплеснула. Очнулся Еремей, мокрый, лохматый, злой, а тут и солнце встает, злых дел делать не дает. Забрел Еремей в дом и дальше недоброе замышляет. Ждет темной ночки. Дождался волк. Опять через спину скок и в тот же лесок. Видит на той же сосне белочка сидит, хвостик огоньком горит. Хороша беличья шкурка, поймаю на варежки. Подпрыгнул волк, белочку за хвостик щелк. Белочка огневой шапочкой на голову волка упала и гореть стала. «Караул»: волк кричит. Под ним земля трещит, на нем шкура горит. Кинулся волк домой да в кадушку головой. Опять мокрый, грязный, горелый. Настала третья ночь, волк из дома прочь. Пришло время третьей старушки – совушки лес сторожить. Сидит сова на сосне ухает и глазами лупает. Сова глазами луп да луп, а Еремей слышит, труп да труп. Два раза сова полупала, а потом подумала: «Катись-ка, ты, волчок, да на каждый сучок натыкайся да накалывайся, и о самый маленький сучок спотыкайся». Покрутила сова головой и дунула. И покатился наш Еремей. Все сучки собрал. Об пни бока помял. А жук носорог чуть его не забодал, рогом в лоб дал. И покатился Еремей вместе с мусором к себе домой. Оказался на своем же крыльце, по уши в мусоре с шишкой на лбу. Еле из кучи выбрался, домой забрел и забрался под стол. Сидит под столом и дрожит, толи от страха, толи от бессилия, толи от злобы, так отдыхает, сил набирается.
Задумалась бабка Василиска, всем бы колдунам и злодеям так дастовалось, может, их в жизни меньше б осталось. Не хочется бабке Ваське про злое писать, а как же злодеев наказать, только в сказке и помечтаешь. Схватила бабка ручку и выписывает, карявки свои на бумажке раскладывает. Язык высунула, голову набок склонила, старается, аж пот на лбу выступил, выдумывает Еремею разные пакости. И вот что с ним дальше приключилось. Пока Еремей спал, отдыхал, ни одно лето зимой сменилось. Молодой лес зазеленел. Наши старушки внучками обзавелись, такими пригожими да шустрыми, где нашим старушкам за ними угнаться. Чему могли бабушки внучек выучили. И охраняют лесок теперь молодые внучки, не как бабушки, все по науке делают.
ВНУЧКИ И ЕРЕМЕЙ
Тем временем проспал Еремей без малого 20 лет. Проснулся, потянулся, об стол стукнулся и обиду свою вспомнил. Утром в лес побежал старушкам в глаза глянуть, силу их проверить. Прибежал к избушке, там девчушки – хохотушки, на крылечке сидят, семечки шелушат. Нет других забот – семечки в рот. Несерьезными показались Еремею девчонки и неприветливыми, чаем не напоили, кренделем не угостили. Бредет Еремей домой, старое вспоминает, злость свою тешит, темноты поджидает.
Вот и ночка настала, звездочками засияла, месяцем заблестела, ночь в радостные сны надела. Спать бы Еремею, да сны сладкие видать. Злость его среди ночи будит, с кровати стаскивает, спать не дает. Как всегда Еремей прыг да скок и в тот же лесок побежал,
девчушек попугать, злость свою услаждать.
Вот и опушка. Лежит на листе лягушка. Никого не боится, зверье ее сторонится; лапы развалила, брюхо небу выставила, спит себе, посапывает, только странного она цвета, желтого.
Такого нахальства Еремей не видал отродясь, он лягуху за лапу хрясь. Что тут началось! Нутро огнем взорвалось, из ушей дым валит, по небу крокодил летит, по земле рыба ползет. Выпустил Еремей лягушку и у ног ее свалился. К утру еле оклемался, мир ему перевернутым казался. Ядовитой оказалась лягушонка, хоть и укусил ее легонько. Горько усмехается себе Еремей: «Если съешь на ужин лягушонка, будешь хлопать ушками ты звонко».
Вот тебе и молодежь несерьезная.
Отлежался Еремей неделю в постели, снова злые мысли одолели.
Ночь блескучую поджидает, ядовитых белок не бывает.
Скок поскок, прибежал в лесок. Лягушку стороной обошел, до белочки дошел. По привычке зубами за хвост схватил и заискрил.
В глазах двоится – троится, из ушей дым валится, зубы выпадают, вот что от тока бывает. Потерял Еремей сознание, челюсти у него разжались и упал он к ногам белочки.
К утру Еремей поднялся, кое- как до дома добрался. Две недели в постели валялся и неделю зубы лечил, об полено зубы точил.
Страх Еремея забирает, да и злость никак не отпускает. Дождался
Еремей ночи и бегом в лесок, что есть мочи. Тихо ступает, всего пугается, на лягушку бы не наступить, да белку в ветках не зацепить, и чего они возле сосны все вместе собрались.
Пришел к сосне и не знает, что его ожидает. Смотрит на сову, а укусить боится. Сова сидит тихо, только в глаза глядит и головой крутит. Стало у Еремея все в голове двоится. Волчком стал на месте крутиться. Всю ночь до утра Еремей крутился, пятки в кровь истоптал, ум последний потерял, спроси его и имени своего не назовет, оказалось, сова гипнозом обладает – у злодеев ум отбивает. Притащился Еремей домой и в лес больше не ногой. 200 лет отлеживается, в себя придти не может.
Задумалась бабка Васька, пока сказку писала. Очки у нее с носа свалились, волосы на голове вместе с мыслями шевелятся, чем не деревенская медуза, только не Горгона, а ворона. А в это время на огонек соседка, бабка Аграфена, зашла. Любят они по соседски вместе вечерок скоротать, щи или чай похлебать. На улице темно, холодно, а в доме благодать. В печи дрова трещат, на печи чай кипит. Сели соседки чаевать. Бабка Василиска про Еремея сказки – страшилки рассказывает. Аграфену страх взял, а ну и впрямь такой Еремей по улице бродит, ветер то на улице вон как воет.
Может колдун за углом стоит да мощами шевелит или волком по деревне бегает. Забоялась бабка Аграфена, не стала и чай допивать, лишь бы до дома добежать. А бабка Васька ей в след: «Заходи завтрева, еще, что расскажу про Еремея». Всю ночь бабка Аграфена страшилась. Солнце утром в окно глянуло и все страхи ушли. Гложет бабку интерес, что же там натворил, ведьмак проклятый. Побежала опять к бабке Ваське чай свой вчерашний допивать. Не все ли равно от чего не спать, толи от старческой бессонницы, толи от страха, толи от любопытства. Бабка Васька чаю свежего налила, пирожков и варенье поставила и ну про Еремея сказывать.
СТАРЫЕ ЗАБАВЫ ЕРЕМЕЯ
Крепко Еремея девчушки напугали. Просидел Еремей взаперти 200 лет. За такой долгий срок многое подзабывать начал, и страхи не так страшны, и злые шутки хороши. Вот и повторить бы старые забавы, только в лес ни ногой.
В одну лунную ночь пошел колдун по деревне. Заглядывает Еремей в окна, смотрит над кем бы пошутить.
В одном доме вдовы – вековухи, в другом дети, да старухи. Хорошо Еремею старых да малых пугать, пока мужиков не видать. Подошел он к окну и завыл, да так страшно, что с деревьев листва посыпалась. Собаки по будкам попрятались. Дети и те под кровати залезли и дрожат. Долго дети бояться не могут, терпения не хватает, а дрожат они для интереса. Решили дети сами колдуна напугать. Встали один на другого, сверху отцов плащ надели, лица сажей намазали, на голову ведро нацепили и вышли на крыльцо… а Еремей только выть собрался, да и замер…
Вышел из избы великан, голова, что то ведро, вместо рук ветер.
Схватил великан голову и бросил в Еремея. Стоит великан без головы и свистит. Забрался Еремей под куст и думает, за 200 лет люди другими стали, без голов ходят.
Не получилось у Еремея детей напугать, может, что со старухами сладится. Пришел к избе, покрутился, повертелся и в костяшки превратился. Что ему не трудно было, исхудал за 200 лет. Старушки пряжу пряли да носки вязали. Вдруг в окно стук. Глянули бабульки и обмерли, покойник с кладбища пришел, стоит плачет и пальцем манит. Поначалу оробели старухи, потом взяли, кто полено, кто скалку, и скелет по хребту, по хребту: «Не ходи. Не броди. Старых в грех не вводи.» побили они скелет, он и рассыпался, в пыль песок обратился. Так вроде и сгинул злодей Еремей...
Послушала бабка Аграфена Васькины сказки и со спокойной душой спать пошла. Нечего больше бояться, от Еремея только песочек остался. Утром вышла бабка Аграфена на крыльцо, там песочек беленький насыпан. Где ж ей вспомнить Еремеев песок.
Колдуны вроде только в сказках бывают. Собрала бабка песочек в баночку, в сенках поставила и забыла.
Вечером по хозяйству управилась, к Василиске сходила, соседям кости помыла, и спать пошла. Бабка только в дом вошла, а песочек из банки возле ее ног вьется, веревкой свивается.
Бабка шаг шагнула и растянулась возле двери, и веревки нет, а ноги спутаны. Села бабка Аграфена и охает, синяки считает, глядь возле ног песочек беленький. Понесла бабка песочек в ту же банку, сколько не сыпет, он как живой из банки утекает. Кое-как бабка песочек собрала, прикрыла банку крышкой, и спать пошла.
Кровать под бабкой ходуном ходит, песком спину иголками колет.
Испугалась бабка, отродясь бешеной кровати не видала, и песок на постель она не высыпала. Как же теперь спать? Кто будет кровать объезжать? Хорошо кот с улицы пришел, грязный, блохастый, вонючий, и на кровать увалился. Кровать совсем сбесилась, по дому скакать стала, кота сбрасывать. Кот когти свои выпустил, в постель вцепился. Сколько кровать не брыкалась, кота не сбросила. Не нравится еремееву песку блошиная компания. Песочек с кровати к бабкиным ногам ссыпался. Бабка в угол пятится, песочек за ней. На скамейку залезает, песочек за ней, в шкаф прячется, подушкой прикрывается, песочек за ней. Не выдержала бабка, совок схватила и ну песок бить колотить и в банку его, в банку ссыпать, крышкой закрывать, тряпкой заматывать, кирпичом придавливать. До утра на крыльцо выставила. Только солнце вставать стало, бабка песок в огород выбросила, только склянки полетели. Не думала она, что в огороде с овощами может что – нибудь приключиться, а зря, неизвестно что еще весной произойдет.
Утром бабка Аграфена бегом к Ваське рассказывать новости. Плачет, нос рукавом трет, на Еремеев песок жалуется. Василиске смешно: «Ты что, старая, от сказок уши распухли или платок вместе с головой в сторону съехал. Я тебе врала – сочиняла, а ты и поверила. Это тебе во сне привиделось? Пошли чаю попьем с медом все и образуется». Успокоилась бабка Аграфена. Чаю попила и взаправду подумала, что все ей во сне приснилось.
ПРОКАЗЫ ЕРЕМЕЕВА ПЕСКА
Песочек меж тем из разбитой банки в кучку собрался и по деревне подался. Скучно просто так лежать. Дунул ветерок и полетел песок через три двора к скотнику Митрофану.
Тот, бедолага, вторую неделю горькую пил, только с чертом еще не дружил. Сидит Митрофан за столом пустую рюмку нюхает и думу свою думает, где б еще бутылочку добыть и свою рюмочку до краев налить. Глядь, за его столом мужик сидит, из его же графина себе наливает и пьет, льет и льет, а Митрофану - ни капли. Обрадовался Митрофан схватился за графин, пуст… а для мужика из графина водка течет. Разозлился Митрофан, графин об стенку, мужика за грудки, только мужик, как песок меж пальцев утекает.
Подумал Митрофан, что допился, с ума сходит, сам черт с ним водку пьет, да песком его бьет – хлещет. Побежал в больницу лечиться. Еремей доволен – испугал таки мужика. Ему и невдомек, что Митрофан человеком стал и пить бросил из-за еремеевых проказ. По деревне сплетни пошли, страшилки побежали; что завелась в деревне нечистая сила, по домам летает, в песок золото превращает, мужиков с ума сводит, старух калечит. Еремею в радость чужие страхи, знать еще силен. В один поздний вечерок поструился Еремеев песок к молодой одиночке Анюте. Интересная была молодица, и погулять, и попить, и мужчину в гости пригласить, всегда, пожалуйста. Да не каждый день праздник, бывают и скучные денечки и одинокие вечерочки. Еремей к ней и наведался. Вечером Анюта по хозяйству управилась, в дом зашла и обмерла…В доме стол накрыт. На столе и сало копченное, рыбка соленая, и огурчики хрустящие, и колбаска, ломтиками порезанная, и бутылочка белая, от холода запотелая. За столом мужик сидит, молодой, хорош собой. Улыбается, Анюту к столу приглашает, рюмку наливает. Та и рада. Рук не помыла, за стол уселась, и ну руками закуску хватать. Эх, жадность то человечья!
От чего Анюта не откусит, все на зубах песком скрипит. Скорее из бутылки наливать и песочек запивать. А в бутылке вода простая, из болота налитая, вонючая. Наелась Анюта всякой гадости, а мужик к ней обниматься лезет, песочек за шиворот сыплет. Анюта и рада бы испугаться, да некогда, все тело от песка чешется, волосы дыбом встали, будто сто лет не мытые, и глаза запорошило. Чихает Анюта, плачет, из носа и ушей песок выковыривает. Побежала в сенки, голову в ведро с водой ледяной колодезной сунула. И пила, и глаза мыла, где уж тут до нетопленной бани бежать с забитыми песком глазами, после можно и баню затопить, и хорошо отмыться. Дома Анюта три дня прибиралась, из всех углов песок выгребала, даже самой страшно стало, с одного мужика столько песка насобирала.
Остепенилась Анюта, опасается в гости мужиков приглашать. Да и в гостях пить да есть опасается. Все ей в водочке болото мерещится, а в колбаске с салом песочек скрипит. Скромной стала, такую и замуж можно взять. Тракторист из соседнего села на нее засматривается, может, что и сладится.
Заскучала бабка Василиска. Вся деревня о Еремее ей страшилки рассказывает, да не верит бабка селу, сама Еремея придумала.
Сидит бабка Василиска на крылечке под нос себе что-то нашептывает. Кто бы послушал, подумал бы, совсем бабка спятила.
А Василиска пришептывает и носки вяжет: «Еремеюшка, злодеюшка, появись, покажись. Все село ты оббежал, ко мне глазки не казал. Я ж тебя злыдня выдумала. Как же ты без меня жить могешь?»
Пришелестел Еремей, у бабкиных ног улегся, в галоши песком засыпался, и ну бабке пряжу путать, узлами завязывать. Василиска ругается: « Что за бес надо мной шутит, пряжу в руках крутит».
Тут и клубок давай скакать, от бабки убегать. Все кусты во дворе бабка Васька облазила. Репьев в волосы насадила, крапивой руки- ноги пожгла. Со слезами репьи из волос дерет, клубок ногой прижала, чтоб не убежал. Не иначе, как клубок ожил. Из под ноги ее укатился и мячиком по дому скакать начал. Норовит клубок чумной в окно угодить или что-нибудь разбить. Посуду в комоде перебил, а напоследок в лоб бабке угодил. Сидит бабка на полу, с носа очки свалились, на лбу шишка, посуда битая, в окне дыра.
Клубок в окно и выскочил вместе со спицами и недовязанным носком. Бабка стекла собирает, песок ей ноги натирает. Вспомнила тут бабка про Аграфену. Бегом побежала галоши отмывать и ноги полоскать. Наука тебе бабка, не будешь, кого не попадя в гости звать и пришептывать.
ОГОРОДНАЯ МЕСТЬ
Так бы может эта история и кончилась. Да проходил Еремей мимо бешеного огорода бабки Аграфены, где его песочек весной дел натворил, огород оживил. Овощи меж собой на грядках ругались, за людьми подсматривали, да подглядывали, и такими корягами вырастали. Такое увидать… неделю не спать: морковь- балерину культяпистую, картофель десятью глазами моргающий, помидор с пупком, огородное пугало-подсолнух говорящий, ворон пугающий, каркал не хуже самих ворон. Все как у людей.
Слышит Еремей, на грядке арбузы ссорятся, что-то трещит и лопается. Посмотрел Еремей, а там два арбуза животами бьются, трещат друг на друга, листья в боки уперли. Один арбуз трещит: «У меня корочка тоньше». Второй: «Я слаще и зерна мои чернее».
Толкаются, животами пихаются. Нельзя их на солнце долго оставлять, как перегреются, обязательно передерутся-лопнут.
Еремею скучно. Делать нечего. По своей злобности стукнул лбами оба арбуза, те и лопнули, на половинки развалились. Красные сочные, с черными семечками, кто спелее и не отличить. Сел Еремей на грядку и от обоих арбузов откусывает, оторваться не может. Ел, ел, живот у самого раздулся с арбуз. Кто арбузы ел знает, много не съешь, на горшок бегать придется. Побежал Еремей в заветный домик. Весь песочком мокрым и вытек. Так из домика и не вышел. Тихо стало на селе. Овощи угомонились, бабки перестали бояться и шишки набивать. Не выбраться Еремею из домика, истек на удобрение. Бабка Василиска печалится, про что бы еще написать, не век же соседям кости мыть, надоедает. Клубок свой так и не нашла. Но помнят на селе Еремея, осторожничают, сильно не пьют. Эх, Еремеюшка…Еремеюшка…