Дождь в доме, когда нет второго стекла, и капли собираются над головой под тремя люстрами с тонкими серебряными паутинками.
Боббинек ластится мягкой шкуркой о тёплые руки хозяйки, пахнущие кофе, крепким, терпким, заваренным после тяжёлого дня. Ластится своими короткими ушками, нюхая мягким розовым носиком пальцы, и чешется о них подбородком, задирая мордочку вверх.
А капли все капают с потолка, попадая в стаканы, на нос хозяйке дома, словно тает снег не за окном, а в десятках стен, где новый деревянный балкон соседнего дома не разваливается, но подкрасить бы. Тянется крыша-треуголка выше, выше. Приезжают две дочери, вытаскивают из багажника машины коробки со сладостями, и открываются ларцы. В них маленькие печенья сердечками украшены шоколадом, вишня спрятана в ром. Нарисованы белые завитки на печеньях в форме нот, ангелов, посыпаны колокольчики шоколадные разноцветной сахарной крошкой.
А зелёный чай пьётся и пьётся которые сутки из высоких стаканов. Тянется медленно, остывает, заваривается вновь в чайничке с коротким носиком, а Рождеством совсем не пахнет, как не пахло им и в Праге, где огромные зеленые чупа-чупсы стояли в маленьких магазинах.
И капли перестают вдруг падать и разбиваться о стол.
Дрожат, замирая над коробками огромными, где сахарной пудрой посыпаны колечки имбирных рогаликов в виде серпа луны и ракушек.
Дрожат капли, держась из последнего, только бы не упасть.
Но кто не падал, тот не впитывался в жизнь.
Кто не падал, тот не был и каплей, появившейся ниоткуда.
Важнее ведь – не упасть в никуда.
И Бобби спит, сложив белые лапки под собой. Снег, выпавший сутки назад, тает на ветках деревьев, а кто-то возвращается домой с помелой вместо грейпфрута, потому что не хочется кислятину очищать.
И ананасы закончились перед праздником.
И капля все не падает, не падает.
Зато смята жёлто-зелёная кожура в руках.
И следующий день, где ты?
Фотография: Kate Kolovskaya