Глава 2. Ночная встреча

Жозе Дале
- Барышня! Барышня! Куда же вы? А письмецо, которое вам третьего дня принесли... Там ответ ждут...

Дамир бежал за ней аж от самых ворот, а Мими быстрым шагом летела через двор, даже не думая останавливаться. Сейчас ей позарез надо было на Свиличское кладбище, а это часов шесть быстрой езды, да и то, если повезет. Иначе к полуночи туда не попадешь.

- Вообще странно, - она внезапно остановилась, так что эконом едва не налетел на нее. – Мне почти сорок лет, а меня все называют барышней. Осталось только кринолинчик надеть и глядеть поглупее.

Дамир выпучил глаза:
- Так это... того... как прикажете, госпожа баронесса... Как велите, так и будем называть... С письмецом-то что? Там такой мордоворот его привез, аж смотреть страшно. А жрет-то сколько... пол-деревни месяц кормить можно.

- Ладно, давайте ваше письмо. У меня сейчас совсем нет времени на переписку. Подготовьте мне Исидора, он свежий, и велите завернуть с собой что-нибудь, а то возле Свилича хороших трактиров днем с огнем не сыщешь.

- Как прикажете, госпожа баронесса... барышня...

- Барышня все-таки лучше.



«... дорогая баронесса. Простите, что обращаюсь к вам вот так, запросто, но то, что мы пережили вместе, дает мне право на некоторые преференции. Я надеюсь, что вы еще помните безнадежно глупого принца, обязанного вам жизнью и короной. Да, судьба моя в очередной раз выполнила сальто, и теперь я король Тридесятого царства, Его Величество Марк I. Но сколько бы корон не было надето на мою голову, она не забудет вас и всего того, что вы для меня сделали.

Я пишу вам, воспользовавшись предлогом, любезно предоставленным мне покойным дедом, королем Драгомилом, и очень благодарен ему за эту возможность, ибо сам я, возможно, и не решился бы напомнить вам о себе. Сегодня ночью мы похоронили Драгомила, в том роковом ущелье, где вы помогли спасти мою страну, и теперь я занят приведением в порядок дел, оставшихся мне от него. Король Драгомил незадолго до смерти оформил завещание, в котором назначил меня своим преемником – вы можете в это поверить?! А также распорядился насчет некоторых, принадлежащих ему вещей, и одну из них он завещал вам.

Это фамильный перстень с печатью – им покойный король запечатывал свои личные документы. Перстень золотой, с огненной саламандрой, символом нашего дома. Может, он и не настолько изящен, как произведения ювелиров Амаранты, но имеет большую историческую ценность. Я рад, что дед оставил его вам – нельзя найти лучшего хранителя для такой реликвии. Кроме того, по распоряжению короля Драгомила, вам пожизненно присваивается титул княгини Тридесятого царства и предоставляется место в Королевском совете с полными правами.

Должен сказать, что совет не собирался лет тридцать, ибо мой дед любил все решать сам, но я намерен восстановить его работу. Членство в совете переходит по наследству, и, насколько мне известно, наши вельможи очень дорожат этой призрачной привилегией. Таково наследство, оставленное вам моим дедом, а мою благодарность и уважение ничем нельзя измерить, но они всегда будут с вами. Я пишу вам для того, чтобы попросить вас о личной встрече, в ходе которой я передам вам перстень, документы на титул и должность, и буду счастлив засвидетельствовать вам свое почтение. Передайте гонцу время, когда вам угодно было бы меня видеть – и я прибуду в любое назначенное место.

С бесконечным уважением,
Король Марк»

Мими закончила чтение и горестно вздохнула. Все такой же дурак, ничего не меняется! Зачем тащиться сюда лично, чтобы отдать ей какие-то побрякушки? Отправил бы с нарочным, раз уж приспичило – теперь он король, и головушка его, пусть и глупая, стоит куда больше любого наследства. Она повернулась к Дамиру:
- Где нарочный?

- Там, в кухне прохлаждается, идолюка! Жрет круглыми сутками да на баб пялится!

- Зови сюда. Мигом.

Она прошлась до старого колесного сарая, который в последние годы служил ей лабораторией и покидала в холщовую сумку кое-какие мелочи для сегодняшней поездки. Письмо Марка растревожило ее, зацепило казалось бы умолкнувшую струну в душе, и хрупкое равновесие мирного дня было утрачено. Иногда они возвращаются... Призраки прошлого с потрясающим упорством вставали перед ней, не давая отгородиться от несбывшихся надежд и просто жить своей жизнью.

Снаружи раздались торопливые шаги, дверь распахнулась и внутрь шагнул мужчина высокого роста, с очевидной военной выправкой, хоть и без формы. Он щелкнул каблуками и поклонился махонькой баронессе.
- Жду ваших распоряжений, сударыня.

- За сколько времени вы добрались сюда? – она взяла со стола свою карточку и поискала карандаш в ящике, но не нашла. Пришлось подлить чернил в чернильницу.

- За четыре дня, госпожа.

- А как ехали? Через Кошачий лаз или по узенькой тропиночке через Первую Драгунату?

Всадник удивился – очень немногие знали о существовании этого пути, и еще более немногие знали о существовании Кошачьего лаза. Это явно была непростая женщина.

- Через Первую Драгунату, сударыня. Кошачий лаз закрыт, там нет прохода.

- Драгомил завалил?

- Нет. Король Драгомил был похоронен в Молчаливой лощине, а проход теоретически открыт, но там нет хода – его охраняют мертвые.

- Вот как... А лучше бы завалил, впрочем, это его дело. Скажите, и как вы добрались через Первую Драгунату? Там свободно, или проход очень затруднен? В последний раз, когда я там была, проход представлял собой узкую тропинку, по которой только комар мог пройти спокойно. И эта тропинка висела над головами целой армии примерно в пяти метрах.

- Да все так и есть, сударыня, ничего не изменилось. Армия, правда, сейчас подальше расположена, а так все по-прежнему.

Мими снова вздохнула:
- Я так и знала, что он идиот... Это я не вам.

Она присела за стол и что-то написала на визитной карточке, упаковав ее в чистый конверт.
– Передадите это тому, кто вас послал, и скажите ему вот что: лучше бы ему не приезжать. Я буду в условленном месте, но он меня несказанно порадует, если не явится, ибо это будет значить, что он действительно повзрослел и многому научился. Ступайте, и передавайте привет своему господину.



Через десять дней Мими Ферро ехала по Великому тракту в сторону Арпентера. Ей предстояло проехать Ханг-Нуч, который стоял в забросе, и всегда наводил на нее тоску – прекрасный сад был разорен и покрыт снегом. Глядя на разбитые статуи и замусоренные фонтаны, Мими всегда проводила аналогии со своей страной и своей жизнью – ей становилось неуютно.

Уже вечерело, когда она приблизилась к дороге, сворачивавшей в заброшенное поместье. Можно было проехать мимо, но она, как загипнотизированная, каждый раз сворачивала направо и долго блуждала среди развалин нижнего парка. Она помнила это место во всем его блеске: отец возил ее сюда полюбоваться творением человеческого гения, и маленькое сердце замирало от восторга при виде тенистых аллей и зеркальной поверхности маленьких прудов. Были они и в верхнем парке, как и все искали «Тайный знак». Говорят, что никто так его и не нашел – ничего удивительного, ведь он должен был открыться только особам королевской крови. Скорее всего, его и вовсе не было, барон Беккенбауэр просто пустил слух, добавляя таинственности своему творению.

Сейчас же поместье пустовало, наследники барона затерялись где-то в войне и чуме, а новые владельцы не спешили порадовать местность своим присутствием. Да и были ли они? Вполне возможно, поместье отошло казне, и теперь стояло, как полный неликвид. То же самое было и с Куркколой, когда Мими, наконец, явилась в префектуру Эль-Пасо и заявила о своих правах: она числилась не то в розыске, не то без вести пропавшей. Впрочем, документы на собственность ей вернули без особых проволочек, и она смогла устроиться в родовом гнезде после того, как выписалась из больницы в Амаранте.

Вернее, не выписалась, а выписала оттуда последнего пациента. Мими Ферро, слегка оклемавшись, тут же включилась в борьбу с болезнью и не оставляла ее, пока с Синей башни официально не было объявлено, что эпидемия миновала и чума оставила столицу. Уж где-где, а в Амаранте люди знали о том, кто такая баронесса Ферро, и что она сделала для города.

Когда она вышла из дверей бывшей ратуши в Касабласе, и запахнула ворот плаща на тонкой шее, ее провожали всем кварталом. Было свежо и холодно, влажный воздух бередил душу и наводил на мысли о чем-то удивительном, что скоро должно произойти. А главное - ей непременно хотелось жить. Странно, после всего, что с ней произошло, она вдруг захотела напиться жизни. Ее работа в госпитале и в деревне внезапно натолкнула ее на мысль, что в мире еще осталось кое-что интересное.

С тех пор Мими заинтересовалась своей профессией и стала много и всерьез заниматься. Врачевание дало ей новый толчок, пробудило от долгого страшного сна и заставило интересоваться каждым новым днем. Когда она подходила к постели больного, она чувствовала себя нужной и важной и понимала, что приносит пользу. Ее новая лаборатория работала круглые сутки, и уже крутилась возле котлов стайка ее быстроглазых учениц.

Теперь Мими часто бывала в Куркколе, но все равно, как и прежде, была готова сорваться в любой момент и скакать через полмира за интересным случаем или какой-нибудь контрабандной редкостью. Не считая себя хорошим учителем, она, тем не менее, постоянно была вынуждена отбиваться от желающих у нее учиться:
- У меня права нет вас учить, я не держала экзамена. Да и вообще, я вам не Ирья ДеГрассо, которая именно учила. Я своими делами занимаюсь, ученики мне не надобны, только что дров принести, да за котлом последить.

Так оно и было, яркий и самобытный талант не может научить других быть собой. Но все равно многие желали хотя бы посмотреть, как она мешает зелье в своем котле. Мими и сама не заметила, как превратилась в легенду.

Легенда в легендарном месте – это была баронесса Ферро в садах Ханг-Нуч. Она, как всегда, не смогла устоять перед искушением и заехать на минутку в это печальное и значимое место. А сама подумала, что зря травит душу, ибо ехать ей еще далеко, и в далеком арпентерском трактире ее ждет придурковатый принц, вернее, теперь уже король Марк. На встречи с королями опаздывать не комильфо, но как тут не задержаться, когда причудливый узор голых ветвей заброшенного сада звучит как музыка. Тихая, печальная, полная тоски и несбывшихся надежд – музыка, звучавшая в душе Мими с самого Белого дня.

Интересно, если бы Лие довелось посетить верхний парк, она нашла бы Тайный знак? Непремено нашла бы, если он вообще существует. Мими вышла на берег замерзшего пруда и остановилась: мороз сковал его поверхность и присыпал сверху серым снегом. Мраморная статуя с отбитыми руками стояла рядом и печально смотрела на матовую гладь, в которой некогда плескались оранжевые рыбки, Солнце садилось где-то далеко, красным шариком падая за горизонт, и Мими подумала, что все на самом деле естественно: как день и ночь сменяют друг друга, так и люди уходят, уступая место новым. Эпохи меняются, и нет в этом ничего печального. Но сердце почему-то саднило, и зимний парк только глубже и глубже расковыривал болячку, вскрытую принцем.
В Эль-Пасо она прибыла, когда уже стемнело. Остановилась в трактире, поужинала, и долго глядела в окно, как редкие снежинки ложатся на подоконник. Завтра ей предстоял последний переход до Арпентера, там она назначила принцу встречу, на которую просила его не являться. А если он и правда не приедет? С удивлением Мими обнаружила, что будет очень разочарована.

Утром она спокойно поела и выехала, когда схлынула волна торговцев, загромождавших дороги своими телегами. Торопиться было некуда – она, как важная персона, спокойно доедет шагом до того места, где раньше кипела жизнь в придорожных трактирах, а теперь остались только воспоминания о веселых временах расцвета государства. Ее ждал небольшой придорожный кабак на Арпентерской стороне, где всегда было достаточно многолюдно, и посетители были все сплошь случайные да проезжие - то, что надо для конспирации.

Этот кабачок назывался «Три гвоздя», и был довольно стандартным заведением по здешним меркам: низкое темное помещение, грязное и вонючее, с тяжелой деревянной мебелью. Вроде как предполагалось, что наличие лавок вместо стульев убережет посетителей от швыряния ими друг в друга, но на деле оказывалось, что пущенная кем-то лавка производит куда большие разрушения, чем скромный стульчик. Учитывая, что пиво там безбожно разбавляли, снижая цену, это была одна из самых дешевых харчевен в округе, и от посетителей отбоя не было. Разбавленное пиво – оно же только в первый раз противно, а потом уже все льется как вода.

Мими подъехала к харчевне примерно часов в пять пополудни – уже темнело и силуэты домов начинали расплываться в сумерках. Она спрыгнула с лошади и сама отвела ее в сарай, где дремал пьяненький конюх. Стойла были почти полностью заняты, да это и так было слышно по гомону и залихватским песням, раздающимся из кабачка. Пробежавшись взглядом по стоявшим лощадям, Мими не смогла на глаз определить, прибыл ли Марк, и это было хорошим признаком.

- В крайнем случае просто попью пива и потихоньку двинусь домой около десяти...

Погода была какая-то странная: несмотря на холод, влажность воздуха была больше, чем обычно. Наверное поэтому ветер приносил так много запахов, говорящих о здешней немудреной жизни: пахло хлебом, навозом, перегаром и почему-то мокрой землей. Баронесса удивилась, этого запаха она не ощущала со времен своей молодости, когда в стране царила осень, и проливные дожди возвращались на небо теплым паром. Странно это было, отрадно и странно.

Расхлябанная дверь в «Трех гвоздях» хлопала каждые три секунды, выплевывая на замызганное крыльцо то пьяных посетителей, которые облегчали свой требух, перегнувшись через полусгнившие перила, то остатки пива из стаканов, то ополоски. Приходилось уворачиваться, чтобы не быть облитой помоями. Мими быстренько проскочила крыльцо и вступила в жаркое помещение трактира.

Топили там изрядно: на крохотных окнах выступила мощная испарина, стекавшая вниз крупными каплями. Запах стоял душевыворачивающий, но в таких заведениях и не могло быть по-другому, особенно в час, когда в зале яблоку негде упасть. Сделав несколько осторожных вдохов, баронесса Ферро подождала, пока нос и глаза немного адаптируются, и прошла внутрь, не забывая уворачиваться от каких-то летающих предметов.

Веселье было в самом разгаре: стучали кружки, летали рюмки, орали посетители, перекрикивая друг друга. За стойкой дюжая рыжая девица успевала наливать пиво и стучать в бубен наиболее активным пьяницам. Мими осмотрелась в поисках свободного места и вдруг увидела, как навстречу ей со столика  в дальнем углу, поднялся невысокий коренастый человек, которого она узнала каким-то шестым чувством. Сердце ее трепыхнулось и рухнуло в пятки. Приехал все-таки.

На ватных ногах Мими пересекла зал, и только сейчас подумала, что выглядит, наверное, не очень. Долгая дорога никого не красит, а несчастливая, неспокойная жизнь – тем более. Ей ведь было уже тридцать девять лет, в этом возрасте ее матушка записала себя в старухи, надела чепчик и перестала принимать по четвергам. А она все скакала на лошадке по горам и долам.

Однако баронесса зря переживала: природа отнеслась к ней благосклонно, наградив красотой и железным здоровьем. Кроме того, ее визави тоже не похорошел с момента их последней встречи. Мими помнила его немного томным молодым человеком с медно-рыжими кудрями и бледным веснушчатым лицом, а теперь ей навстречу поднялся зрелый человек с тяжелым взглядом, который многое повидал и пережил. Волосы его стали намного короче, лицо жестче и морщинистей, но это все равно был принц, и она почему-то была жутко рада его видеть.

От радости она даже растерялась и забыла, как хотела его поприветствовать. Вроде бы, к нему теперь надо обращаться «Ваше Величество», но в таком месте нежелательно упоминать имена и титулы, а как выкрутиться из ситуации она не придумала. Но принц решил все за нее – он просто шагнул ей навстречу и крепко обнял, вогнав непрошибаемую баронессу в краску.

- Здравствуйте... – а вот голос остался прежним, его трудно было с чем-то перепутать. Мягкий, красивый тенор немного дрожал, тоже от волнения, и Мими поняла, что все не так уж плохо. Если бояться, то вместе.

- Здравствуйте. Простите, я не обращаюсь к вам как следует, но сами понимаете...
Марк сделал отрицательный жест рукой.

- Это не имеет значения. Много лет меня вообще называли Подбитым, и я не обижался, а уж вы можете звать меня как угодно, главное – зовите...

Они присели за столик, который Марк очень осмотрительно занял в самом углу, и уставились друг на друга, не зная, с чего начать. Неловкость и скованность мешала им говорить, но где-то в глазах плескалось узнавание, радостное понимание, что твой друг жив и он по-прежнему твой друг.

Перед ними плюхнулись две массивные кружки с мутноватой жидкостью. Марк потянул руку к одной из них, но Мими стукнула его по руке и подняла палец, приказывая подавальщице вернуться к столику.
- Разбавляла? Только не ври, я этот кабак знаю.

- Зуб даю, пиво отличное! – На румяной морде девицы сияли честнейшие голубые глаза, и Мими положила на стол ландрский кинжал, не забыв немного вынуть его из ножен.
- Замени.

Пиво исчезло так же быстро, как и появилось, а король вытаращил глаза:
- Жестко вы с ней.

- С ними нельзя по-другому, они понимают только кулак. Зато нормального пива попьем, а не этой дряни, - она кивнула в сторону соседнего стола, залитого вонючей жижей, где вовсю пировали торговцы свининой.

Пиво появилось очень быстро, и на сей раз оно походило на пиво – разница была видна невооруженным глазом. Баронесса невозмутимо убрала кинжал и прихлебнула из кружки:
- Другое дело. Ну что ж, за встречу!

- За встречу! – Они чокнулись и выпили, и пока пили, каждый из них обдумывал, что же расказать другому, ибо жизнь их была насыщенной и полной событиями. Марк первый поставил кружку и облизнул пену с губ.
- Как вы знаете, мой дед умер недавно.

- Кто бы мог подумать. Казалось, он вечен – могучий был старик, хоть и противный.
Король улыбнулся.

- Он меня очень удивил, уже посмертно. Оказалось, что он составил завещание в мою пользу, несмотря на то, что по его приказу я восемь лет отмотал на фронте да в крепости. У нас там такая заварушка вышла, что и не знаю, как рассказать – всяко неприлично получается.

- У вас в жизни куда ни плюнь, все неприличности, так что не стесняйтесь.
Баронесса была в своем репертуаре, и Марк расплылся в улыбке, чувствуя себя совершенно счастливым, раз она рядом и совсем не изменилась.

- Ой, начну по-порядку: после сражения в Молчаливой лощине меня отдали под трибунал. Суд приговорил меня к смертной казни через повешение, как предателя родины, урода и ренегата, но дед своим решением отменил приговор и заменил меру наказания на пожизненное содержание под стражей. Впрочем, через пару месяцев он ее снова заменил – и меня отправили на фронт. Три года я кормил вшей в окопах, и, должен признаться, нес службу честно, о чем, видимо, докладывали королю. Но на исходе третьего года со мной случилась неприятность – я был ранен и очень серьезно. Думал, что вообще останусь без ноги или умру от болевого шока. Сами знаете, какие госпитали в полевых условиях.

Но мне повезло, не знаю, вмешался дед или нет, но меня перевели в тыл, и там одна опытная ведьма сумела выходить мою ногу, которая с тех пор почти не сгибается, но все-таки служит мне по мере возможности. После такого ранения я стал непригоден к строевой службе и меня снова вернули в тюрьму. Вернее, в полутюрьму, ибо я был прикомандирован к гарнизону Картероса в качестве подсобного рабочего. В мои обязанности входила уборка помещений, стирка солдатского белья, чистка картошки и прочее. Представляете меня, чистящего картошку?

Он засмеялся, а Мими промолчала – новости подействовали на нее угнетающе. Если она чего и хотела в Молчаливой лощине, то это избавить принца от страданий, а получилось, что смерть была бы для него гораздо более легким выходом.

- Так вот, я был просто виртуозом по этой части, мне удавалось очистить картофелину, не порвав кожуры, одной ленточкой. И делал я это очень быстро – еще бы, когда у тебя кровавые мозоли на пальцах от ножа, ты быстро учишься, как оптимизировать свою работу. Вот... – он тоже помолчал, собираясь с мыслями.
– Знаете, я там много передумал, в этом Картеросе, и пришел к мысли, что вы были правы. Я был дураком, безнадежным, убогим дураком, который совершенно не стоил вашей жертвы.

- Жертвы? Какой еще жертвы? Я просто прокатилась по Орлиному зобу и рассказала вашему деду о готовящемся вторжении. И преследовала я сугубо свои собственные цели, уж не сомневайтесь.

- Я видел это ущелье и знаю, как вы «прокатились». Скажите, правду ли говорят, что вы прошли Туманным лесом, чтобы попасть в Мариенополь? Слухи ходят, знаете ли...

- Туманным лесом? Это так называется? Не знаю, я взобралась на утес и прошла по лесу сквозь какой-то скверный голубоватый дымок, в котором мне мерещилась всякая пакость. Если честно, я бы не хотела повторить этот опыт.

За спиной Мими раздался скрип. Она повернулась и увидела в щели между досками лицо девицы-подавальщицы.
- Еще два пива. Неразбавленных.

Девица скрылась ровно на минуту, чтобы плюхнуть перед ними две новые кружки.
- Смотри ты, она и кружки вымыла. Вот что делает правильный метод общения.

Марк снова улыбнулся:
- А вы знаете, дорогая баронесса, что это за место с голубоватым туманом? Там души умерших покидают наш мир, и у вас был большой шанс забрести куда не следует.

- Я и говорю, что мне там сразу не понравилось. Хотя знаете, - Мими придвинулась поближе к столу и засипела в лицо королю, - иногда мне кажется, что я действительно забрела не туда, встала на Кривой путь. Реальность у меня искаженная, вроде похожа на то, что должно быть, а на самом деле – искаженная. Я живу, будто дурной сон вижу, и никак не могу проснуться.

Зеленые глаза короля стали серьезными, раздвинулись и превратились в два речных русла, по которым баронессу понесло и закрутило течением.
- А когда это началось?

- В Белый день, когда же еще. Мы с Рыцарем когда вышли из тоннеля и увидели снег на улицах Сеймора, так меня и прихлопнуло – все показалось нереальным... Может я там, в тоннелюшке и повернула не туда, а? – лицо баронессы на миг стало детским и жалким, Марк даже не нашелся, что ответить.

- Не думаю. Просто вы до сих пор живете прошлым, которое давно пора отпустить и забыть. Я вам рассказал о своих злоключениях, теперь ваша очередь. Чем вы занимались эти восемь лет?

- Ой... чего только не было. Во-первых, я чуть не померла от чумы. Да-да, вы, наверное слышали, что после поражения в Молчаливой лощине в Амаранту пришла чума. Это был ад на земле, мой дорогой принц, ой, простите, Ва...

Она прихлопнула себе рот ладошкой. Марк тревожно нахмурился.
- Прошу вас, называйте меня просто Марк.

- Неудобно...

- Неудобно штаны через голову надевать, а здесь лучше соблюдать конспирацию, местечко так себе.

Безусловно он был прав, ломаться не следовало, и Мими продолжила:
- Так вот, чума застала меня в моем поместье. Большая деревня, рядом с которой расположена усадьба, вдруг начала вымирать, и мне пришлось принимать меры. Я вспоминала все, чему меня учила Ирья ДеГрассо, думала, пробовала наугад. Несколько недель я производила помои в фабричных объемах. Чудом мне удалось создать вакцину, после которой выживало примерно 70% заболевших и мои крестьяне были спасены.

Я собралась было в Амаранту, которая как раз вымирала, но не доехала: видимо под конец я все-таки поймала заразу. В пути меня накрыло, я потеряла коня, свои записи и вакцины, и оказалась одна в глухом лесу. Там бы мне и помереть, но я нечаянно вышла на одно памятное место, которое искала все эти годы и не могла найти. Угадайте, что это было?

- Могила принцессы?

- Откуда вы знаете?

- Простите, конечно же я не знаю, но я видел еще тогда, что вы найдете эту могилу, будучи близко-близко к смерти. Смерть вам ее покажет. Разве я не прав?

- Ну да, так и было. Я чуть не околела на этом камне, и, признаюсь, мне очень этого хотелось, но тут появился мой злой гений, который всегда все портит, и вытащил меня оттуда. Я этого, конечно, не помню, это мне уже в больнице рассказали. Представляете себе: правитель Орландо в разгар эпидемии заделался мортусом, он ходил по чумным домам и разыскивал выживших чтобы отнести в больницу. Ходил сам, брал больных голыми руками, и хоть бы чихнул! Болезнь выкосила три четверти населения! Три четверти! Сеймор почти полностью вымер, а ему хоть бы что! Уму непостижимо! Я начинаю верить, что этот человек действительно проклят...

Марк слушал ее чрезвычайно внимательно, потихоньку прихлебывая пиво.
- В данном случае он совершил благо, он спас вашу жизнь, и, если мне подвернется случай, я его за это поблагодарю.

- Вы ненормальный? – холодно осведомилась Мими. – Я могла уже давно отдыхать на кладбище и ни о чем не беспокоиться, а вы собираетесь его благодарить. Хорошенькая благодарность! Неужели вы не понимаете, что моя жизнь мне тяжела, я устала тащить ее за собой, как чемодан без ручки!

- Но это ваш собственный выбор, баронесса. Если бы вы захотели, жизнь могла бы перестать быть чемоданом и заиграла яркими красками. Никогда не поздно начать все заново и дать себе еще один шанс.

Мими посмотрела на него, как на умалишенного.

- Посмотрите на меня: у меня нет даже счастливых воспоминаний, но я не намерен унывать. Теперь я свободен, а это величайшее богатство, и я намерен много работать, чтобы моя страна перестала быть скопищем нищих горцев. У меня большие планы.

- Рада за вас... – буркнула Мими.

- Планы и на вас в том числе.

Король повернулся к стене, где висел на гвоздике его плащ, и стал рыться в карманах. Пока несли еще пиво, он нашел там плоский серый конверт с алой сургучной печатью и небольшой сверток, размером с грецкий орех.

– Вот... это кольцо, которое дед вам завещал. Не бог весть какое произведение искусства, но исторической ценностью, безусловно обладает, ибо Драгомил скреплял его печатью многие исторические документы. Это была, в общем-то его личная печать.

Мими развернула сверток и положила на ладонь массивное золотое кольцо с грубо вырезанной печатью. Несмотря на внешню неказистость, от него веяло силой – Драгомил напитал его своей энергетикой.

- Послушайте, раз это историческая вещь, не разумнее ли будет хранить ее в Мриштино, среди других сокровищ вашего царства. Кто я такая, чтобы претендовать на реликвию?

- Мой дед счел, что вы ее вполне заслуживаете.

- Ваш дед был, простите, придурок. – Баронесса взвесила кольцо на ладони и вернула его королю. – Возьмите его и пользуйтесь, какой смысл в том, что оно будет плесневеть где-то в Куркколе. Мне оно все равно велико и я не смогу носить его, а вам в самый раз будет.

Надо признать, что на пальце Марка оно смотрелось, как влитое.
- Но я не могу нарушить волю Драгомила...

- Еще как можете, ему теперь все равно.

- Я и сам хочу что-нибудь вам подарить, чтобы осталось у вас на память обо мне.

- Тогда это кольцо тем более плохая идея, оно мне напоминает не вас, а Драгомила, которого я совершенно не хочу вспоминать. Если уж придет вам в голову такой стих, то подарите мне что-нибудь поменьше и не исторически ценное. Давайте не будем больше спорить.

Мими загнула ладонь Марка в кулак, давая понять, что кольцо брать не будет ни в каком случае. Король заметно огорчился, больше потому, что у него не было с собой ничего такого, что он действительно мог бы подарить баронессе и не стыдиться своего подарка.

- Как же так... Я рассчитываю, что хоть от этого вы не откажетесь, - он протянул ей конверт. – Здесь патент на пожизненное членство в Королевском совете Тридесятого царства. Я жду вас в Мриштино, и возражений не принимаю.

- Ага. А остальные пэры и сэры в курсе о моем соседстве? Я, как-никак, подданная Страны Вечной Осени, то есть идеологический враг. Боюсь, что это решение вам нехорошо аукнется.

- Это не мое решение, а короля Драгомила. Я просто исполняю его.

- Да кто будет в этом разбираться. Вам сейчас надо на тряпки порваться, доказывая свой патриотизм, чтобы удержать корону.

И тут Марк вспомнил, что недорассказал ей о самом главном.
- Ба, я же с мысли сбился, и не рассказал вам самое интересное! Представьте себе, когда деду заплохело, моя супруга внезапно вспомнила о моем существовании.

- У вас есть супруга?

Марк почему-то покраснел и заерзал на месте.
- Это было давно. И практически неправда. Мы не виделись и не общались очень много лет, еще задолго до моего ареста, и уж разумеется, я не интересовал ее, пока был на фронте и в крепости. Но тут она внезапно вспомнила, что я все-таки не умер, и поняла, что со смертью Драгомила я восстану из небытия, а этого ей очень не хотелось. И она издала распоряжение забрать меня из Картероса и казнить на месте. В ту минуту, когда король Драгомил испускал дух, моя жена строчила приказ, чтобы найти и немедленно казнить узника крепости Картерос под номером 1283. К счастью, она была не одна такая умная, меня перехватили буквально перед носом, и несколько минут моя жизнь действительно висела на волоске. Никогда бы не подумал, что мне придется решать подобную проблему в своем собственном семействе...

- Да уж... – Мими приканчивала третью кружку и чувствовала, что в голове слегка шумит. Пиво им действительно подавали хорошее. – И что вы намерены делать?

Марк развел руками.
- Развестись. Что тут еще сделаешь? Я же не заставлю ее меня любить, да мне и самому это не надо. Чем дальше Красимира будет от меня и моего сына, тем лучше.

- О, так у вас и сын есть!

- Да, и это преотменнейший говнюк! – Король рассмеялся, - полная безмозговщина. Ему почти четырнадцать лет, а ума – как у пятилетнего лягушонка.

- Весь в отца.

- И не говорите. Я сначала на него сердился, а потом вдруг подумал, что я и сам умом не блистал.

- Вы и сейчас не блещете, ничего не изменилось. Вот скажите мне, гонец передал вам мои слова о том, что эту встречу лучше отложить? И вы все равно приехали? Поздравляю, восемь лет вашей жизни прошли зря, вы так ничему и не научились. Неужели вы думаете, что Орландо разучился бить исподтишка? Или вы считаете, что чума ему мозги поела? Нет, уверяю вас, этот человек теперь еще опаснее, ибо заступил за грань человеческого и больше ничего не боится. Мы можем думать, что сидим тут мило беседуем, а потом встанем и разъедемся по своим сторонам, но вот эти люди в кабаке вполне могут встать и оказаться тайными агентами полиции. Вы хотите, чтобы ваш труп нашли в кустах? Я – нет, я не для того вас спасала.

- Успокойтесь, баронесса, три четверти посетителей этого кабака – мои люди. Они здесь, чтобы охранять меня и вас, если потребуется. Посмотрите туда, на того пьяницу в островерхом колпаке.

Мими вытянула шею и увидела быковатого мужика с толстой шеей, который медленно повернулся и посмотрел ей в лицо, подмигнул, и тут же лицо его снова стало пьяным, а взгляд мутным и ничего не выражающим.

- Ой! – баронесса прикрыла рот рукой, - Это что, Кайт? Тим Кайт?

Марк кивнул с довольным видом.

- Я хочу его обнять!

- Потом, на тракте поговорите, а сейчас лучше не портить маскировку. Видите, как он удачно справляется с ролью пьяницы. Так что не все безнадежно, и кое-чему я научился. Кроме того, я рассчитываю научиться еще большему под вашим непосредственным руководством. Когда вы прибудете в Мриштино?

Мими раскрыла глаза пошире, а потом вспомнила про место в совете.

- Черт... Послушайте, я недостаточно умна, чтобы заниматься государственными делами. Ведьмовская практика – еще куда ни шло, а заседания в совете ни-ни...

- Баронесса, я не приму отказа.

- И что вы сделаете? Свяжете меня и увезете против моей воли? Мне жаль, правда жаль, но я не хочу жить в Мриштино и заниматься тем, в чем ни черта не понимаю. Меня моя Курккола вполне устраивает – там навалом соплей, экземы и метеоризма, на мой век работы хватит.

Марк сжал кулаки и положил их перед собой на стол. Плохой признак, особенно учитывая, что в зале было три четверти его головорезов, и Мими сразу же стала думать, как сбежать из кабака. Но король тяжело вздохнул и опустил голову.

- Вы правы, конечно, я не буду заставлять вас делать что-то против вашей воли. Я надеялся, что вы сами захотите поехать со мной и принять участие в восстановлении страны. Подумайте, мы ведь можем основать целый институт – если вам нравится врачевание, почему бы не учить этому других? У вас будут огромные возможности.

Звучало чрезвычайно заманчиво.

- Понимаете, если бы меня звали Ирья ДеГрассо, меня бы вдохновило ваше предложение. Но я – Мими Ферро, и учитель из меня, как из топора поплавок. Я делаю что-то сама, пробую, изобретаю – иногда получается, но это только моя возня, я не умею ее передать другим. Очень хреновый ректор из меня получится.

- Да что ж такое, ничем я не могу вас заманить! Может, вы просто захотите поехать со мной? Я ваш друг, - голос Марка снова предательски дрогнул, - а вы жалуетесь на одиночество. Вместе нам будет гораздо веселее.

Мими не знала, куда деваться от этих навязчивых королей.
- Нет, я останусь здесь. Здесь мой дом, моя судьба. Не забывайте, что доля моя не избыта, принцесса должна вернуться, я в это верю.

Марк снова увидел перед собой полубезумные глаза чокнутой баронессы, которая восемь лет назад искусала его охрану чуть не до смерти. Он тяжело вздохнул, понимая, что с мертвой принцессой никто не может тягаться, и сейчас его партия проиграна.

- Хорошо. Но обещайте мне, что серьезно обдумаете мое предложение, и, если что-то случится, или у вас возникнет в чем-нибудь нужда, вы обратитесь ко мне.

- Обещаю.

Марк поднялся и бросил на стол пол-септима. Мими тоже встала, и, пошатываясь, вышла наружу, где ее сразу стиснул ледяной холод, немного отрезвив разгоряченную голову. Она встала на крыльце, ухватившись за столбик, чтобы не поскользнуться, и подождала, пока скрипучая дверь не пропоет свою песню, возвещая, что к ней вышел повидаться старый друг.

Кайт обхватил ее и подкинул вверх.
- Сдурел! Пусти, черт!

- Ха-ха-ха, все такая же худышечка! – краснорожий Тим стал еще шире и мощнее, они с Марком вместе почему-то росли в ширину. – Ну надо же, живая! Никогда бы не подумал, что из такой передряги можно выбраться, не поцарапавшись! Баронесса, да вы живая легенда!

- Поставьте легенду на место!

Мими почувствовала твердую землю под ногами и тут же бросилась обнимать  бывшего начальника охраны:
- Как же я рада вас видеть, Кайт! Хотите, еще покусаю?

- Нет, благодарю, мне тогда хватило. А вы чудесно выглядите, словно и не изменились совсем. Как живете: дом, семья, дети?

- Нет, все по-прежнему: дурь, жопа, приключения. Надеюсь, хоть у вас по этой части все в порядке?

Кайт расхохотался.
- Не поверите – нет! Мы все такие же придурки, как и были, и это здорово! Я счастлив вас повидать, правда, счастлив! – он увидел, что на пороге нарисовалась коренастая фигура короля, и машинально отдернул руки от баронессы. – Что ж, желаю вам всего наилучшего, и надеюсь однажды увидеть вас в Мриштино.

Мими улыбнулась и треснула Кайта кулаком в плечо. Подошел Марк, застегивая пряжку от плаща:
- Может, все-таки передумаете?

- Может и передумаю. – Она почесала в затылке и разулыбалась, запрокинув голову, широко и свободно, отчего у короля екнуло сердце. – Но сейчас я еду домой, в Куркколу. Прощайте, господин Кайт, прощайте, Ваше Величество!

- До свидания! – строго перебил ее Марк. – Я не прощаюсь.

Лицо его было грустным, когда он смотрел вслед баронессе, лихо оседлавшей своего коня, отсалютовавшей шпагой и поскакавшей прочь по Великому тракту. Сколько бы ни прошло лет, а она держалась в седле все так же прямо и уверенно. Марк и сам не мог понять, как отпустил ее. В кармане тяжело стукалось кольцо литого золота.
- Вот и зачем я съездил? Только время зря перевел...



Когда они вышли из трактира, девица-подавальщица отклеилась от тонкого простенка между залом и кладовой и вытерла пот со лба. Ее трясло, как в лихорадке, а рука никак не могла попасть в ручку кружки. Чья-то сальная клешня протянулась и схватила ее за юбку:
- Милашка, что-то ты ходишь медленно! Давай ко мне на колени, я тебя мигом расшевелю!

Без злобы, без настроения, просто чтобы отстал – она развернулась и треснула обладателя клешни прямо между глаз. Чугунный удар отшвырнул его к стене, а стайка собутыльников радостно рассмеялась:
- Так ему!

- Давай, Ундина!

- Ей палец в рот не клади!

Ундина подобрала кружки и добила легким пинком начавшего вставать пьяницу.
- Будете бузить – всех повышвыриваю к чертовой матери...

Поставив кружки на стойку, она внезапно ощутила легкое головокружение. Сальная тряпка, которой вытирались лужи со столов, прокатилась по лицу, охлаждая разгоряченные виски.
- Тьху ты, черт... Марко! – она кликнула сменщика и бросила тряпку на стойку. – Я воздухом пойду подышу, мне что-то нехорошо...

- Надышали? – погано скривился Марко, а Ундина подумала, что как-нибудь обязательно повозит его мордой по полу. Но сейчас ей было не до того.

Снаружи было темно и холодно, дырявый зипунишко пропускал ветер, как ни заматывайся. Ундина отошла от входной двери и встала справа, в тени окна, отбрасывавшего на снег золотые полосы. В кармане было немного махорки, краденой у посетителей. А что, все так делают, грех не поживиться чем-нибудь хорошим у вусмерть пьяного человека. Не ты, так другие обворуют.

Она оторвала кусок бумажки от старой газеты, приклеенной к стене и лихо свернула самокрутку. Такая сноровка выдавала в ней человека бывалого, а это в местных краях весьма ценилось. Чиркнув спичкой, она втянула в легкие вонючий дым и подождала несколько секунд, пока пройдет небольшое головокружение, которое всегда возникает после доброго арпентерского самосада.

- Славный табак... – Ундина принялась вспоминать, у кого она его украла, но  так и не вспомнила. А жаль, еще пара горстей очень бы пригодилась. – Славный табак...

Повторяя про себя эту фразу на разные лады, она попыталась успокоиться, но это ей никак не удавалось. Пальцы тряслись, она жадно заглатывала дым и прижималась затылком к обледенелой стене кабака – нахлынувшие чувства едва не раздавили ее, крепкую и сильную. Эти двое, мужчина и женщина за крайним столиком, были ей знакомы – она уже слышала эти голоса и видела эти лица: как в тумане ей слышался давний разговор.

Ундине было двадцать лет, и на арпентерских хлебах она выросла в высокую и здоровенную девицу с пудовыми кулаками. Будучи от природы нрава крутого и решительного, она ни с кем не церемонилась, что здорово ей помогало в работе. Подавальщица в придорожном кабаке – не бог весть какая царская должность, но на что еще могла рассчитывать простая девушка, не имевшая ни дома, ни семьи? Работаешь за угол, еду и пиво – и на том спасибо, вон сколько побродяжек каждый месяц на дорогах замерзают, только посинелые тела находят в сугробах. Кому нужна шантрапа, которая там украдет, тут прихватит?

Так было не всегда. Ундина родилась в крестьянской семье в маленьком плериэльском селе, куда даже сборщики налогов редко заглядывали. Одна из восьмерых детей, она росла крепкой и здоровой девочкой, падкой на простые радости жизни вроде краденой малины и хорошей драки. Еды на всех не хватало, но ее жизнестойкость и здоровье сразу же дали родителям повод надеяться на хорошую работницу, которую не возьмет ни болезнь, ни голод.

Они оказались правы. Восемь лет назад Ундина хлопотала по хозяйству, как большая – хоть какой работой ее нагружай, она все вынесет. Как крестьянская лошадь, она успевала все: не успеет вода в чугунке нагреться, а она уже дров наколола, не успела печь раскочегариться, а она уже младших перемыла и по задам надавала. Все в руках горело у девчонки.

Однажды вечером, когда она закончила работу и почувствовала, что поясницу ломит от натуги, снаружи раздался шум. Это была большая редкость – к ним никто никогда не заезжал. Отрезанные от всего мира, они жили тихонько в своем болотце, никому не мешая, а тут приехала целая кавалькада всадников, да такого важного вида, что чистые короли да принцы.

Несмотря на непростой внешний вид, люди были уставшие и измученные. Они попросились на постой и щедро заплатили за постель и ужин – Ундина сама видела, как блестят глаза у отца и полыхают щеки матери. Такие деньги значили для них много, очень много. Дорогих гостей накормили-напоили, да так, как они и в праздники не ели. Даже в Поворотный день не случалось на столе такого изобилия, и дети подсматривали, обливаясь слюнями, как заезжие гости неторопливо и совсем без аппетита ужинают, отламывая хлеб мелкими кусочками.

Потом их положили спать, кого куда. Места в доме совсем не осталось, и детей наскоро затолкали на печку, застелив ее тулупами. Ундина жалась на краешке печки за ситцевой занавеской, и подсматривала за приезжими, которые никак не ложились. Их было двое: мужчина и женщина, оба красивые, нарядные, чистые. Волосы у обоих были расчесанные, руки тонкие – чудеса, да и только!

А как они были одеты! Сняв верхнюю одежду, они остались в камзолах, расшитых золотом и драгоценными каменьями! На самом деле не было там никакого золота, и тем более каменьев, но что взять с деревенской девчонки, которая и зеркальца-то ни разу в жизни не видела. Оба были одеты в костюмы одинакового кроя, и женщина тоже носила брюки - если бы не красивое лицо с огромными карими глазами, Ундина бы и не поняла, что перед ней женщина.

Как на чудо, невероятное и невозможное, смотрела девочка на этих людей, пришельцев из другого мира, а они и не подозревали, что чьи-то глаза ловят каждое их движение.

Они говорили долго, почти до самого рассвета, и даже сейчас, спустя восемь лет, Ундина могла вспомнить каждое их слово. Говорили о принцессе, которая была добра и прекрасна, но она умерла, потому что ее сгубил подлый правитель Орландо. Красивая женщина рассказывала о ней так, что перед глазами девочки проносились целые картины: потрясающие, смешные, страшные, трогательные. Ундина впитывала все, подобно губке. Эта ночь навсегда изменила ее жизнь, взяла за шкирку и швырнула в море, полное фантазий и грез.

С тех пор девчонка испортилась, работа встала – теперь ей уже не к лицу было помет за курами разгребать, она про прынцев и прынцесс мечтала. Встанет, бывало, с выпученными глазами, выпустит из рук коромысло, и стоит, словно громом зашибленная, а журавель-то вниз падает. Три раза доставал отец веревку из колодца, потом примерно отколотил Ундину, но не помогло. Она не жила больше в постылой деревне, она бегала с принцессой по улицам Амаранты, скакала на коне по равнинам Ферсанга и брела по узкому подземному ходу с дрожащим факелом.
Как же красива была та женщина!

Волшебные люди пробыли ночь и ускакали утром, только снег засеребрился под копытами. Ундина помнила, как эту красивую женщину утром почему-то связали арканом прямо на лошади, а она даже и не пробовала сопротивляться. Легкий снег вспорхнул облачком, а, когда осел, темная кавалькада уже растворилась в поле.

Это было последнее счастливое воспоминание Ундины. Через несколько месяцев в их маленькое село пришла беда – страшная, неминучая. Ржавыми пятнами пометила светлые лики ее маленьких сестер и братьев, изглодала лица отца с матерью. Сначала по деревне раздавался плач, а потом стало тихо – больше никто не плакал и не причитал, смерть в тишине вершила свою работу, не отвлекаясь и не оглядываясь.
Ундина помнила, как нашла в сенях мать – она сидела, прислонившись к дверному косяку. Голова ее, покрытая синей будничной косынкой, склонилась набок, как колодезный журавель. Было что-то страшное и неестестенное в ее позе, и Ундина шагала медленно – последние пять шагов она сделала, замирая от страха. Тронула мать за плечо, глотнула воздуха побольше и обошла спереди. Черное лицо без глаз упало на нее и придавило. Плюхнулась Ундина рядом и завыла, да только вой – не вой, ничего не поделаешь.

Вслед за матерью умер отец, а потом, как головешки сгорели ее младшенькие. Страший брат уезжал в соседнее село на заработки, и, когда вернулся, нашел только ряд распухших тел в сарае, куда их стаскала хозяйственная девчонка. Увидев, что творится в селе, он ужаснулся и велел Ундине собираться, но она почему-то не спешила. Окрикнув ее дурным словом, он дернулся и поскакал прочь, а она лишь проводила его равнодушным всезнающим взглядом.

Снег падал за околицей, засыпал мертвых, а Ундина просто сидела и смотрела в окошко. Сколько она так сидела? Три дня, пять дней, неделю? Она не считала, но в какой-то момент вдруг ощутила голод. Это было странно, очень странно, ей казалось, что она тоже должна умереть, а мертвые жрать не просят. Но факт оставался фактом, в животе внезапно заурчало. Она вышла из дома, опасливо покосившись на дверь сарая – по ночам оттуда выходили мертвые, со страшными, черными лицами. Они ходили по дому, махали руками, совали свои рожи ей в лицо и скалили гнилые десна. Пакость одна.

В деревне было тихо, нигде ни одного звука не мелькало под серым небом. Ундина подставила лицо редкому снегу и долго стояла так, никуда не двигаясь, пока совсем не замерзла. Надо было идти к соседям, спросить, не дадут ли чего пожрать сироте. Какое слово-то страшное! Одинокое и бесприютное.

Ундина постучалась к соседям. Тетка Айгуль была добрая женщина, у нее всегда было что-нибудь даже для соседских ребятишек: не корочка, так доброе слово или ласка. Но сейчас на стук никто не открыл, и Ундине пришлось налечь на дверь, никак не желавшую открываться. Вместе со скрипом несмазанных петель в дом ворвался снег и ветер, и свежий воздух немного освежил жуткое зловоние, такое, что Ундина даже зажмурилась. Так и закрыла она дверь, не открывая глаз, не было сил смотреть на лицо тетки Айгуль, такое же страшное, как у матери.

Она обошла всю деревню, но не нашла никого живого. Вся деревня вымерла, кроме нее одной – с ужасом Ундина поняла, что окружена мертвецами. Представив себе, что ночью они все повылазят из своих укрытий и будут танцевать вокруг нее, беззвучно кричать в уши проклятия и жалобы, она так испугалась, что рванула прочь из деревни, даже не представляя, куда направляется.

Она бежала несколько часов, пока не начало смеркаться. Выбившись из сил, она совершенно взмокла и больше не могла сделать ни шагу. Осев в снег, девочка беззвучно заплакала – ей было одиноко и страшно, но еще страшнее оттого, что мертвецы догонят ее, приплетутся сюда на распуших ногах по оставленному ею следу. Страх был так велик, что она вскочила и начала подолом заметать след, пока не сообразила, что потихоньку сходит с ума.

Впереди чернело что-то, похожее на мертвое тело. Кто бы знал, как Ундине осточертели мертвецы! Только чтобы не смотреть на него, она поднялась и двинулась вперед, торопясь оставить его позади. Однако, проходя мимо, девочка все же не сдержалась и заглянула в его лицо – это был ее брат.
 
Слез не было. Совершенно одна в целом мире, Ундина больше не могла плакать. С тех пор она не проронила ни слезинки, что бы с ней ни случалось. А случалось многое: после эпидемии чумы Страна Вечной Осени лежала в руинах, и уцелевшие люди бродили по  пустым деревням, дичали и сходили с ума от голода. Были и дети, оставшиеся без родительского догляду – они часто сбивались в стаи, становясь опаснее хищных зверей. В одной такой стае Ундина пробыла несколько месяцев – ее сила и выносливость позволили ей выжить среди них, но долго терпеть такую жизнь она не хотела.

До шестнадцати лет она нищенствовала, крала и бывала бита за это дело. А потом пристроилась к местным кабакам – сначала просто двор мела да жбаны катала, а потом ее взяли подавальщицей. По сравнению с бродяжничеством это было просто королевской жизнью. Однако после того, как она отъелась и перестала хватать куски, на нее навалилась тоска.

Делать было нечего, жить было не для чего, перспективы – совершенно никакой. Таких умных слов, как перспектива, она не знала, но нутром ощущала, что дело дрянь. Ей совершенно ничего не светило, и, проживи она здесь хоть тысячу лет, ничего бы не изменилось. Разве это жизнь? Ей двадцать лет, умом природа не обидела и силищи, как у быка, а случая все нет.

Сегодняшнее происшествие выбило ее из колеи, разом воскресив в памяти детские дни и весь ужас, который ей пришлось пережить. Но несмотря на чуму, на смерть родных и свои печальные скитания, Ундина не забыла золотой флер сказочных воспоминаний недолгих дней, когда она была счастлива.

Самокрутка догорела, обжигая пальцы. Девушка сунула ее в снег и выдохнула горячий воздух вместе с сизым дымком, повисшим во тьме. Так и не научилась делать колечки, моряка из нее не выйдет. Да и вообще ничего не выйдет – она умеет только пиво наливать, воровать, да стучать в бубен назойливым пьяницам. Читает по слогам, хорошо хоть считать умеет, иначе ей бы и этой работы не видать.

С развеселым воплем в дверь выкатилась очередная ватага пьяниц – чтоб им всем погореть на месте! Спалить пивнушку, что ли? И потом снова пойти по миру, ибо в стране таких девиц пруд пруди. Но как же непостижимо и непонятно, что сегодня она снова встретила этих людей! Красивая женщина стала старше, но совсем не подурнела, а вот мужчина изменился гораздо сильнее – он не только постарел, но стал намного серьезнее и значительнее. Теперь уже не принц, а король.

Ундина сразу их узнала – если мужчина еще вызывал сомнения, пока не заговорил, то женщина поразила ее с первой же секунды, едва вошла и откинула капюшон. Это лицо невозможно было забыть, сколько бы лет ни прошло. Ундина прикрыла глаза и вспомнила, как она вошла, осмотрелась, и вдруг заметила вставшего ей навстречу мужчину. Лицо ее просияло, и она двинулась ему навстречу. А Ундина едва не рухнула под стойку.

Вот так и случаются невозможные вещи. Ночная встреча, ярким светом озарившая ее нерадостную жизнь, повторилась восемь лет спустя. И снова она была тенью, подслушивающей из своего угла. Вот только теперь она знала гораздо больше: тянущаяся война давно стала притчей во языцех по всему Великому тракту, ибо оскудели заработки трактирщиков. И даже те, кто, подобно Ундине, не помнил, как было до войны, привычно вздыхали, подсчитывая кассу: «Проклятая война!».

Теперь она прекрасно знала, кто такой король Драгомил, и даже слышала о том, что произошло с его наследником, принцем Марком. Темная история, но суть она уловила – принц был сослан за предательство, а совсем недавно, когда его уже и след простыл, он вдруг вынырнул из небытия и лихо напялил корону, стоило старому королю окочуриться. Самым потрясающим было то, что именно сегодня, стоя за хлипкой фанерной перегородкой, она вдруг поняла, кем был тот мужчина из ее детских воспоминаний. Женщину-то она давно опознала – о баронессе Мими Ферро ходили настоящие легенды.

Впервые Ундина услышала о ней в Эль-Пасо, куда забрела ненадолго в поисках пристанища: местные отзывались о ней с благоговением, как о святой. Оказалось, что баронесса является ведьмой, и, хоть не практикует открыто, но никогда не отказывает в помощи страждущим. А главное, она избавила от чумы их края. И еще – некогда она скиталась вместе с юной принцессой, пытаясь добыть ей корону. Услышав эти слова,  Ундина подпрыгнула на месте:
- А как она выглядит? Маленького роста, темные стриженые волосы, карие глаза. Очень красивая...

Но никто не мог ей толком сказать, ибо не видел баронессу в лицо. Уже потом, несколько недель спустя, кто-то подтвердил ее описание, и Ундина испытала сильнейшее желание пойти в Куркколу, где, по слухам, она жила. Но баронессу было трудно застать, она постоянно где-то моталась, да и Ундина попалась на краже в Эль-Пасо, так что на какое-то время ей стало совсем не до романтических грез.

Со временем история призабылась, всколыхиваясь в душе каждый раз, когда она слышала что-то о сумасбродной Баронессе, которая потихоньку превращалась в персонажа анекдотов, появляясь и исчезая с треском и блеском. В анекдотах она была слегка придурковатой, абсолютно бесстрашной и не в меру энергичной, поэтому творила дела, которые никому не под силу. Но Ундина-то знала, что это все правда, она видела ее тогда и слышала ее историю.

Баронесса действительно была храбра до безрассудства, но впечатления идиотки совсем не производила, особенно сегодня. Сейчас Ундина охотно верила в то, что она избавила от чумы целую провинцию – ее лицо было умным, а глаза глубокими, как у человека, который много страдал, и в страданиях обрел себя. В глазах Ундины баронесса Ферро обладала невероятной романтической аурой, та бросила бы все на свете и пошла за ней куда угодно, хоть на край света. Жаль, что та ее не позвала.
В ночной мгле мелькали редкие сполохи, когда почтовая карета проезжала по тракту. По приказу Орландо их оснащали фонарями, ибо почте надлежало двигаться и днем и ночью, чтобы как можно скорее доставлять свой груз получателям. В кабаке тоже попритихло, вместе с Мими Ферро и королем Марком уехала добрая половина посетителей.

- Надо же, - присвистнула Ундина, - я самому королю пиво подавала! А сама баронесса Ферро обещалась меня зарезать за разбавленное!

Да уж, будет что рассказать внукам, если они когда-нибудь случатся, эти внуки. Пока что не похоже – жизнь подавальщицы совсем не располагает к счастливому замужеству. Ну и черт с ним! Ей хотелось не замуж, а как той принцессе скакать по горам и долам, переходить болота, поднимать мертвых из могил и призывать живых к ответу...

Так много чужих воспоминаний нахлынуло на нее разом, что она даже соскользнула по стенке и утвердилась попой на промерзшей чурке, но не почувствовала холода.

- Это... если войдешь в дверь, то справа – вешалка, а под ней стоят туфли и галоши на случай дождя. На полу тканые половички, полосатенькие такие, как в деревнях плетут. Прямо от двери один такой ведет направо, в кухню, прямо – в кабинет, левее – там лестница наверх, и направо – к ведьме в комнату....

Ундина задумалась, будто и вправду стояла на пороге Ирьиного дома и выбирала, куда ей двинуться.

- Направо... – ну конечно, как же она может пройти мимо кухни! А там на серванте стоят пузатые чашки и баночка с вареньем. И белая кошка с серыми пятнами караулит проход: Пшшшшш.... Как же ее звали-то?... Брынза!

Точно, Брынза! И услышав свое имя, кошка возвращается на сервант, пропуская незваную гостью в маленькую кухоньку с клетчатыми занавесками на окнах и гирляндами лука, висящими по стенам. Там всегда тепло, окна запотевают, и шкворчит на плите большая сковородка с пышными оладьями. Пахнет свежесваренным кофе и чем-то пряным, наверное, от засушенных трав, которых тут невероятное количество. Посреди кухни стоит стол, застеленный чистой скатертью, а чуть дальше еще одна дверь, выходящая в огород. Ундина точно знала, что если выйти в эту дверь, то попадешь в небольшой, огороженный деревянным забором огородик с несколькими грядками, картофельной ботвой и старыми ранетками. Там, в картошке, и настаивала Мими свое зелье.

Ундина прыснула со смеху – надо же такое придумать! Воистину, ненормальная эта баронесса. Она закрыла глаза и словно огляделась кругом – снега нигде не было, земля стояла голая с жухлыми желто-коричневыми травинками. Как странно... Ундина родилась незадолго до Белого дня, и совсем не видела осени, для нее мир всегда был покрыт снегом. А там, в том мире, светило неяркое солнышко, и было тепло. Доски, лежащие в огороде, нагревались за день, и Брынза очень любила полежать на них под вечер.

Если вернуться в кухню, а потом в гостиную, то можно посидеть на диване, полистать газеты, или попить чаю за круглым столом. А можно пройти прямо в кабинет ведьмы, который она сегодня оставила открытым – там на полу нарисован круг с магическими символами и выложен очаг плоскими камнями. Там книжные шкафы до самого потолка, а в них тайные знания, способные изменить мир. Там письменный стол с приставкой, за которым Ирья принимает посетителей, и целая куча таинственных и непонятных артефактов. Даже настоящий скелет стоит в углу и грустно таращится на посетителей.

Окно кабинета выходит в палисадник, где раскинулась старая черемуха, бормочет что-то, скрипит ветками, стучит в окно. Прямо над кабинетом находится мансарда, в которой спят девчонки, и черемуха засыпает листьями их подоконник так же щедро – у нее их много, на всех хватит.

Ступени лестницы теплые, нагретые солнцем, падающим из окошка. Так приятно переступать босыми подошвами по половичкам, слушая, как отзывается сухое дерево: скрип-скрип. А наверху есть маленькая дверь, ведущая в комнату со скошенным потолком, где стоит деревянный шкаф, две кровати, маленький столик и умывальник. Это все богатство наследницы Сигизмундовичей, королевы Лии I. Как жаль, что она никогда больше не войдет в маленькую комнату, чтобы с разбегу плюхнуться на кровать, задрав ноги, и обнять голубоглазую куклу с рыжими волосами. Кукла сидит здесь же, на кровати, старательно заправленной, краска на ее лице немного потерлась, но яркие голубые глаза по-прежнему сияют, как два сапфира. Ничего удивительного, что Лия влюбилась в нее с первого взгляда – если бы Ундина увидела такую в пятилетнем возрасте, она бы умерла на месте.

В шкафу висят платья, простые, будничные – девчонкам в Касабласе не пристало одеваться, как принцессам, хотя Мими любит нарядиться, и в ее отделении всегда есть что-то остромодное. У нее всегда порядок, не то, что у Лии – там одежда засунута комком, и хозяйка никогда не знает, что именно у нее имеется. В комнате тихо и тепло, по стенам развешаны детские рисунки: один из них тот самый, знаменитый, с Василисой, похожей на бочку, и Змеем, напоминающим земляного червяка.

Змей!... Как много раз, целыми часами Ундина мечтала о том, что когда-нибудь и у нее будет свой Змей! Он будет любить ее, катать на спине, пускать пламя, когда ей захочется и кусать за пятки любого, кто посмеет ее обидеть. Змей – детская мечта несчастного ребенка! Чем горше и тяжелее была жизнь Ундины, тем чаще она думала о нем, тем больше ей хотелось иметь такого папу. Даже сейчас она закусила губы, чтоб не разреветься, но тут дверь распахнулась и на снег кубарем выкатились двое сцепившихся мужиков, в одном из которых она признала Марко.

- Что стоишь?! Помоги! – полузадушенно всхлипнул ее напарник, когда второй мужик перевернулся и навалился на него сверху, выламывая горло. А Ундина подняла бровь, внутри себя наслаждаясь сценой и явно не торопясь вмешиваться. Гнилой человек Марко, таких не жалко. И только когда сцена приняла опасный оборот, она сплюнула и подошла к сидящему на подавальщике мужику.
- Эй, друг, посмотри-ка сюда.

Тот поднял голову, привлеченный вопросом, и тут же чугунный удар в лицо отбросил его к стене кабака. Ундина усмехнулась и поплелась внутрь, даже и не думая помогать Марко подняться. Внутри она ощущала странную дрожь, как будто все ее внутренности превратились в желе и теперь колышатся от каждого шага. Неведомое ей ранее волнение кружило голову, заставляло пальцы вздрагивать и проливать пиво.
- Продукт переводишь почем зря, дура криворукая! Пусти... – вернувшийся Марко оттолкнул ее от бочки. – Зачем тем двоим неразбавленное наливала? Плакали теперь наши недельные барыши.

- Да пошел ты, - Ундина посмотрела на часы, показывавшие половину первого. Можно было и еще поработать часов до двух, но сегодня она была не настроена. Стукнув кружкой по стойке, она зычно гаркнула: - Все, мы закрываемся! По домам, алкоголики!

- Ты чего? – зашипел Марко, - еще рано...

- Ээээ! Куда закрываться-то?

- Имей совесть, толстожопая!

Ундина еще раз шваркнула кружкой и облокотилась на стойку, угрожающе сдвинув брови.
- Даю вам пять минут, господа пьяницы, чтобы подобрать свои слюни и очистить помещение. Через пять минут буду применять насилие. Заведение закрывается!

В зале поднялся жуткий шум – те, кто были поразумнее, встали, рассчитались и вышли, пошатываясь. А для непонятливых у Ундины имелся давно отработанный метод: она подходила, поднимала жертву за шкварник, не обращая внимания на жалкие попытки сопротивляться, встряхивала так, что все содержимое карманов летело на пол, смотрела, чтобы этого содержимого было достаточно, и вышвыривала пьянчужку во двор. Только с кузнецом иногда приходилось повозиться, а все остальные даже напряжения не вызывали.

Вот и сейчас она проделала нехитрую процедуру с оставшимися посетителями, причем даже немного приложила об косяк Марко, якобы перепутав его с пьяницей. Когда помещение опустело, она выдохнула и прислонилась к стене – еще придется убирать заблеванный пол да мыть кружки.

- Что ты творишь? Что с тобой такое сегодня? Я хозяину пожалуюсь...

- Только рот открой, и я расскажу как ты разбавляешь пиво. И давай-ка пошевеливайся, я устала сегодня, не могу убираться. Твоя очередь.

Марко зашипел и сжал кулаки, но Ундина кинула тряпку на стойку и хлопнула дверью кабака – да пошли они все! Ночное небо расчистилось и стали видны звезды, крупные, яркие, как ледяные кулачки или праздничные леденцы на палочках. Жизнь все-таки прекрасна, как ни крути...



И опять таинственная баронесса Ферро со своим спутником оказали на нее плохое влияние: с того самого дня стала девка сохнуть и задумываться, а для простого человека хуже нет, как начинать думать. Если ты родился господином, то тебе и делать нечего, кроме как сидеть целыми днями, глаза вытаращив, и думать о чем попало, а коли в кармане свистит, то некогда рот разевать. Да и то верно, что если работяге о своей судьбе задуматься, то недолго и до осины. Не думай, крутись как белка в колесе, пока не упадешь, потому что завтра будет такой же день.

Ундине и раньше случалось размышлять о своей судьбе, особенно спьяну. Ничего хорошего эти размышления ей не приносили, а перестать не получалось. Если эта зараза однажды заведется, потом ее никакой отравой не вытравишь. Стоило ей подумать, как Ундина лезла в драку, пыталась наводить справедливость на местах и портила отношения с людьми. От подавальщицы требовалось быть услужливой, проворной и незаметной, из этих трех условий Ундина от силы выполняла одно, когда бывала в ударе. Но хозяин ее держал, потому что экономил на вышибале, и потому что видная девка привлекала в его кабак посетителей. Многие специально ходили посмотреть, как она ловко вышибает зубы очередному дурачку с претензиями. Можно сказать, что подавальщица из «Трех гвоздей» была местной знаменитостью.

Но ей самой от этого было ни холодно, ни жарко – денег в кармане не прибавлялось, и жизнь не становилась интереснее. По здравому размышлению, ей не столько деньги были нужны, сколько хотелось чего-то, чего она и сама не понимала.
Вот бы коня... белого... Роланда! Да, если бы у нее был белый конь, она назвала бы его только Роландом и никак иначе! Сесть бы на такого коня и поскакать в закат... и чтобы баронесса Ферро скакала рядом. Поехали бы они в Амаранту, свергать правителя Орландо и восстанавливать законную королевскую власть, чтобы принцесса снова восстала из мертвых и вернулась в свою страну.

Она никогда не видела осени, не знала, что такое листопад, но почему-то хорошо представляла себе, как это может быть: вот так проснешься, а по стеклу шуршат листья – они как в банном венике, только больше и мягче, ярко-желтого цвета. И еще дождь: он как снег, но мокрый. Действительно, если падающий снег вдруг растает, он превратится в дождь. Ундина много раз подставляла руку под падающие снежинки, и видела, как они тают, становясь мелкими каплями. Душа тосковала по чему-то, чего с ней никогда не случалось.

- Эй, ты, очнись уже! Что с тобой происходит, ты на ходу спишь! – это не Марко, это уже хозяин кабака окликнул ее, пробудив от мечтаний посреди рабочего дня. Он был наблюдательным типом, кабатчик, и давно заметил, что с его подавальщицей неладно. Влюбилась, что ли? Но непохоже, уж влюбленных-то девок он на своем веку перевидал, а эта как с ума сошла, встанет вдруг, глаза в стену вытаращит, рот откроет и словно спит. Хоть кричи ее, хоть стучи – все одно, ничего не слышит.
Ундина вздрогнула, грубо разбуженная от своих мечтаний.

- Что случилось?

- Это я тебя спрашиваю, что случилось? Долго ты будешь с разинутым ртом стоять? Я за что тебе деньги плачу?

- Чего прицепился, я что, не работаю?

Но кабатчик не унимался.
- Мне интересно, о чем это ты таком думаешь, что аж слюна изо рта течет, а ты и не замечаешь?

Ундина испуганно пощупала рот – вроде сухой, а кабатчик злобно расхохотался, поняв, что провокация сработала. Вместе с ним гадко подхихикивал Марко.
- Тебе какая разница, о чем я думаю, пока мои руки твоим алкашам пиво наливают?

- Не скажи. Работнице думать не положено, от этого дело стоит и пиво киснет. Думать вообще вредно, особенно если нечем.

Он свое дело туго знал, не первый день работал на Великом тракте, но Ундине его слова почему-то не понравились. Она чувствовала тайное недоброжелательство с его стороны, и, хотя хозяин каждый день ругал вороватого Марко, в чем-то они были заодно. Чужая им была эта девица, с первого дня чужая, и хозяин бы ее ни минуты не задерживал, если бы она не привлекала посетителей в «Три гвоздя».

Ладно, в чем-то он прав, на работе надо думать о работе – и Ундина честно старалась первые два дня, но предательские мысли норовили уползти далеко-далеко, стоило ей хоть на минутку перестать двигаться. Встанет за стойкой, облокотится, и уже нет ее, бредет с шестом по Харамарским болотам. Особенно тяжело было по вечерам, когда посетителей становилось много, и разноголосый гомон сливался в мерный гул, убаюкивающий, как морской прибой.

- Эй, красотка, ты заснула, что ли?

А вокруг было темно, теплый ночной ветер колыхал веточки, гонял желтые листья по маленькой площади. Уличные фонари подмигивали, рассыпая золотистые искры по булыжной мостовой, и чьи-то легкие шаги, как конфетные фантики, пролетали мимо, теряясь в ночной мгле. Если пойти вперед, то  улица станет подниматься и выйдет на небольшой пригорок, откуда виден весь Касаблас, а если свернуть влево, то ступишь на обходной путь через Халидад. Самый кратчайший путь в Найкратово, к Синей башне, лежит позади, через Черемуховую улицу, через их маленький дом, спрятавшийся за палисадником. Но они туда сегодня не пойдут, им нужно на маленькую Ратушную площадь, послушать, как часы пробьют полночь. В полночь, говорят, оживают каменные фигурки на Ратуше, они говорят между собой и могут выполнить желание смельчака, не побоявшегося ответить на три вопроса. Коли ответишь – проси чего хочешь, все тебе будет, а коли нет – не обессудь, на Ратуше еще много места для новых причудливых фигурок.

Сказка или нет, но Лия сама замечала, что фигуры меняются, появляются новые и исчезают старые. И если насчет новых еще понятно, то старые-то куда уходят? Они же каменные? Выслушав такое дело, Ирья однажды заметила, что если бы старые никуда не уходили, то их всех бы давно уже погребло под скульптурным парком.

- Идиотов в городе пруд пруди, куда их всех девать, каменных, вот и выпускают помаленьку.

- Что значит «выпускают»?

- Ну, постоишь три года и вали – память отшибет начисто, проснешься незнамо где. Вот и вся любовь.

- А вы откуда об этом знаете? – подозрительно нахмурилась Мими. Ирья только хохотнула. И вот теперь они направлялись туда, чтобы попытать счастья. Лия заранее приготовила для них медальоны в старых гильзах, куда положила бумажки с именами и адресами – на случай, если через три года память отшибет.

Они стояли на площади, надежно укрытые от посторонних глаз старым раскидистым кленом и ждали, когда же часы на Ратуше пробьют полночь. Но они почему-то молчали, и ожидание становилось томительным. Было тепло и влажно, дождик прошедший вечером, еще блестел на мостовой, и теплом несло от нагревшихся за ночь камней. Тишина и красота ночной площади действовали завораживающе, голова начала кружиться то ли от волнения, то ли от того, что пар поднимается от камней на площади.

- УНДИНА!!!

- А!? Кто здесь? – очнувшаяся подавальщица получила кружкой по лбу. – Ты чё, совсем забурел?

- Это ты, молодайка, забурела. Я тебя пять раз просил пива налить, а ты хоть бы ухом повела...

- Так попросил бы в шестой! – Она исполнила требуемое и потерла образовавшуюся шишку. – Люди охренели...

Марко сегодня молчал и, если бы Ундине пришлось задуматься не только о приключениях принцессы, она сочла бы это очень плохим признаком. Но ей было недосуг – молчит, и ладно. Она со своей-то работой едва справлялась.

Однако ночью, после закрытия, у нее не сошлась касса. Пересчитав все на двадцать раз, она убедилась, что не хватает целых пол-септима. Холодный пот прокатился по спине подавальщицы. Снова и снова она пересчитывала выручку, облазила все закоулки в стойке, перетряхнула все тряпки, но результат ничуть не поменялся.

- Марко! Ты взял деньги?

- Совсем сдурела? Я к стойке сегодня вообще не подходил.

Это была правда – Ундина помнила, что ее сменщик сегодня работал в складе. Неужели она сама обсчиталась, да еще на такую сумму! Быть того не может! Обычно она хорошо помнила всех покупателей, кто сколько выпил и когда заплатил – в ее профессии без памяти никуда, но сегодня у нее перед глазами стоял туман, и середина вечера просто провалилась в черноту.

Расстроенная девушка не знала, на ком зло сорвать, и тут скрипнула входная дверь. Было ли это совпадением? Но именно сегодня, не позже, не раньше, хозяин пришел проверить, как там его работнички. Воистину: где тонко, там и рвется.

- Привет, работнички ножа и топора... Что у нас по выручке сегодня?

- Жопа у нас по выручке... – Ундина всегда предпочитала говорить правду, ибо вранье в конечном итоге всегда обходилось еще дороже.

- Мало пили? – красная рожа хозяина отдавала скрытым глумлением, и у подавальщицы поневоле зародились в голове кое-какие подозрения.

- Пили много, но у меня не сходится касса на пол-септима. Я уже все обыскала, ничего не могу понять...

- Так-так... – нехорошим блеском загорелись глазки кабатчика. – А ты их часом в своем кармане не забыла?

Ундина закусила губу:
- Я у вас не ворую. Да и смысл мне воровать, чтобы саму себя подставить?

- А это уж я не знаю, душа ворья – потемки. Изволь вернуть пол-септима прямо сейчас.

- Да нету их у меня, я же сказала! Может закатились куда, но я уже все обыскала! Блин, да не брала я эти деньги!

Но у хозяина было другое мнение:
- Отдавай сейчас же или я вызываю полицию! Ты воровка, рецидивистка, тебя мигом в тюрьму упекут, даже спрашивать не будут!

А вот тут он был прав, и Ундина даже сквозь вскипающую ярость ощутила смутный страх. Но злоба была сильнее – злоба на его сальную физиономию, на поганую, беспросветную жизнь, и на саму себя, что до сих пор не может ничего сделать. А поднявшись и захлестнув, злоба уже не умещалась в ее груди – Ундина вдруг размахнулась и треснула в ненавистную физиономию со всей дури. Только зубы брызнули в разные стороны.

- Ненавижу я вас всех! Как я вас ненавижу!!! - Она бросила тряпку и выбежала на улицу. - Пропади все пропадом!

Хлопнула входная дверь «Трех гвоздей», едва не слетев с петель, и Ундина решительно зашагала по Великому тракту, а куда и сама не знала.