Июльская жара накрыла город, уставший от шума и суеты. С вечернего неба ленивым занавесом опускалась тишина. Фонари перемигивались огнями. Оглушительная сирена "Скорой помощи" пронизывала покой утомленных и уже засыпающих улиц.
Колеса "неотложки" со скрежетом вонзились в расплавленный асфальт. Двери машины с грохотом открылись, замелькали белые халаты, суетно бегающие вокруг передвижных носилок. Коридор казался нескончаемо длинным. Больничный запах обволок стены, двери, повис в воздухе.
Маленький комочек на носилках лежал неподвижно. Кудряшки прилипли к окровавленной мордашке.Пальчики правой руки были сжаты в маленький кулачок, в левой - съежилась куколка с поднятыми вверх руками.
- Срочно, в первую операционную!
Двери захлопнулись, втянув в себя голос, носилки, людей в белых халатах и время.
Женщина, лет пятидесяти, сидела в кресле с закрытыми глазами. Откинув голову назад, она нервно вздрагивала. Только губы не переставали шептать: "Машка, солнышко моё, Машка".
Знойное лето пугливо прощалось. Иногда капал мелкий дождь, заставляя солнце скрываться за тучей, еще совсем светлой, но уже нависшей над городом. Ребятня бегала с совками, ведерками по чуть влажному песку, сооружая замки и крепости. Маленькая девочка стояла неподалеку от песочницы и боязливо смотрела на детей. Большие голубые глаза, обрамленные длинными тёмными ресницами, казалось,
застыли. Кудряшки волос мелкими пружинками свисали на хрупкие плечи. Правая щечка была изрезана нитями шрама. Время от времени малышка прикрывала ее пухленькой ручкой.
- Машка, иди сюда, - позвала ее женщина, сидевшая на скамейке. Она что-то торопливо вязала. Спицы удивительно быстро мелькали в ее натруженных руках.
- Пора домой. Тебе надо поесть.
-Ба, погуляем еще, я не хочу есть, -девочка повернулась к играющим на песке детям.
К скамейке подошли две молодые мамы. Они о чем-то говорили возбужденно и громко, перебивая друг друга. Та, у которой были длинные каштановые волосы, не переставая говорить, стала открывать пачку с печеньем. Подбежали два бойких мальчугана, выхватили печенье и также быстро умчались обратно к песочнице.
- Девочка, как тебя зовут? Угощайся, - протягивая пачку с печеньем, сказала другая.
-Скажи: " Я Марианна, но я не буду печенье, спасибо, мне есть пора", - сказала бабушка, укладывая вязанье в пластиковый пакет. Девочку звали Марианной, но бабушка ласково звала её Машкой.
- Ой, а что это у нее со щечкой? Боже мой, наверное, больно, какая жалость, а ведь красавица какая! - скорчив гримасу сожаления, сказала первая.
- Да, жалко очень, - будто пропевая слова, сказала вторая.
Машка подбежала к бабушке и уткнулась лицом ей в колени.
- Ну, ну, успокойся, сейчас пойдем домой, - целуя внучку в голову, сказала женщина и встала с места.
- Давай побыстрее мой ручки, будем есть,- сказала бабушка входя в дом и закрывая дверь в прихожую. Машка пошла мыть руки. Мыло пенилось и вкусно пахло. Пузырьки лопались под тонкой струйкой воды и смывали чуть потемневшее мыло на маленьких ручках. В комнате было чисто и уютно. Две куколки расположились на краю комода, книжки, аккуратно сложенные, стояли на небольшой полке. Пахло свежевыстиранным бельём.
- Накрывай на стол, - сказала бабушка, протягивая белую скатерть с голубым орнаментом.
Бабушка была убеждена, что стол, за которым едят, должен быть обязательно накрыт скатертью.Машка застелила стол, быстро побежала на кухню и принесла две ложки и соль, без шума положила их на стол и побежала за хлебом. Хлеб лежал в соломенной корзинке, устланной белой льняной салфеткой.
- Ты сегодня быстро справилась, молодец, - похвалила бабушка и нежно поцеловала в кудряшки.
Аромат вкусного супа разлился по комнате.
- Ты помнишь, как надо кушать? Не чавкать, не сопеть, не разговаривать с набитым ртом. Помнишь?
- Да, помню, - чуть слышно сказала Машка. Она знала также, что вилку надо держать в левой руке, а в правой должен быть нож, знала, как пользоваться салфеткой. Она многое знала не по годам.
Машка любила смотреть на небо. Там жили жирафы, верблюды, медведи и даже как-то она увидела чайник с длинным корявым носиком. Только сожалела, почему они не оранжевые, ведь это так весело и красиво, как солнце или апельсин, или не зелёные, как листочки на деревьях или травка. Но они были белые и грустные, как вата в аптечке, откуда пахло бабушкиными лекарствами.
Сентябрь вступил в свои права. Школы, отдохнув от шума и беготни, снова распахнули свои двери, приглашая восстановить нарушенный "порядок", о котором должен был возвещать, оправившийся за лето от хрипоты, звонок.
Двери были похожи на книжку, которую то открывали, то закрывали. И вот, когда книжка открылась в очередной раз, построенные парами ряды первоклашек с букетами цветов, вошли в этот незнакомый и неизведанный мир, который назывался школой.
Машка стояла с букетом незатейливых ромашек. За плечами висел новенький ранец. Она получила его в подарок от соседки, тети Анны. Кудряшки были собраны в два хвостика, на которых, как бабочки сидели два белоснежных банта. Класс был большой и светлый. "Жаль только, что небо осталось за окном, без него грустно," -подумала Машка и села за парту. Рядом с ней учительница посадила мальчика с пухлыми щеками. Мальчик сжал губы, нос его как-то вздернулся вверх, образовав несколько морщинок на переносице.
- Я не хочу с ней сидеть, у неё лицо грязное, - зло прошипел он.
Машка быстро закрыла ладошкой щеку. Голубые, как небо, глаза налились слезами. Машка быстро проглотила их, не проронив ни одной. Это был первый день взрослой жизни, который она запомнит навсегда.
- Ба, а где живёт ветер?
- Далеко- далеко, отсюда не видно,- сказала бабушка, улыбаясь.Она нежно обняла внучку и погладила по голове.
- Машка-дурашка ты моя, моя красавица, - голос бабушки дрогнул.
Машка почувствовала, как по голове разлилось тепло бабушкиных рук. Она любила их. Они всегда были мягкие и теплые, даже зимой, когда было холодно и неуютно.
" Наверное, он живёт в маленькой избушке, - думала Машка, - где-то на краю самого далёкого леса, его кто-то запирает в ней, чтобы он не выходил. А когда он вырывается из плена, мчится, куда глаза глядят, озорной, холодный. Скачет между деревьями, кустами, поднимается на крыши домов, норовит ворваться в окна, свистит, балуется. А, когда устаёт, наверное, поднимается в небо, чтобы поиграть с облаками".
Время летело, чередуя дни дождями, снегом, набухшими почками и жарой, когда казалось, что солнце скатилось на землю и не может вернуться обратно на небо. Дни бежали вприпрыжку,иногда спотыкаясь о камни, разбивая коленки, страдая от обиды, прикрывая щеку длинными густыми и кудрявыми волосами. Иногда хотелось полететь на самую высокую гору и крикнуть оттуда громко: "Не хочу я так, так неправильно и несправедливо". Но это было бы неприлично. Вряд ли бы одобрила бабушка.
- Марианна, напишешь мне сочинение на завтра?- подошла девочка в короткой юбке.
- Напишу.
- Сегодня будем отмечать день рождения. Ты же не придешь?
- Нет.
- Вот и успеешь написать. Пока, пока.
Все уже привыкли к тому, что Машка не присутствовала на таких мероприятиях. Ей было всегда неловко, да и неинтересно. Девочки всегда обсуждали свои обновки, отношения с мальчиками и еще многое, от чего Машке становилось скучно и тоскливо.Только с Каринкой иногда они обменивались книгами, говорили о музыке, об уроках. Но это бывало редко. Каринка занималась музыкой и ходила на плавание. Она всегда спешила.
Математика не любила её, хотя Машка старалась очень. Она предавала девочку в самые ответственные минуты, когда хотелось доказать, что она сможет, она постарается. Машка открывала учебник, внимательно смотрела на задание, потом старательно переписывала его в тетрадь. Но вдруг неожиданно, откуда-то изнутри выскакивали зарифмованные строчки и послушно, гладко, красиво ложились на лист бумаги, всё вокруг наполнялось музыкой. Каждая нота, летевшая издалека, обретала собственный, неповторимый цвет. Она была похожа на радужную бабочку, которая летала по всей комнате, время от времени садилась на лист бумаги, окрашивая его своим цветом .Иногда становилось нестерпимо больно.Это была её боль, спрятанная глубоко, в самом тайном месте. Вот и сейчас опять что-то пошло не так.
- Машка, ты помыла посуду? А юбку подшила?- голос бабушки вынырнул неожиданно, и всё стало обыкновенным и привычным, выкрашенным в один неопределенный цвет. Машка подошла к мойке, в которой стояли две чайные чашки. Она помнила слова бабушки о том, что девушка должна быть аккуратной, уметь всё делать быстро и вовремя, ничего не откладывая на "потом". Машка делала всё как надо, понимая, что бабушке это приятно.
Старый маленький дом в центре города снесли. Они получили квартиру в жилом массиве. Квартира была просторной, светлой. Из окна виднелась церковь. Бабушка говорила, что это хороший знак. Машка не спорила. Пусть будет так, как думает бабушка. Перед домом росли деревья. Они стояли задумчиво и молчаливо, покачивая своими ветвями в такт ветру. Они были немыми свидетелями этого дома, в котором кипела жизнь.
Одна из комнат была совершенно пустой. В ней стояли две небольшие коробки с кое-какой посудой и швейная машина. Во второй комнате поставили две кровати, старенький двустворчатый шкаф. Она называлась спальней. Комната, где по вечерам пили чай и смотрели телевизор, была побольше. Кроме дивана и книжного шкафа, здесь был еще и стол, за которым Машка учила уроки. В углу комнаты стояло кресло, почему-то напоминавшее ей Мойдодыра.
Машка ездила в школу в центр города, ведь оставался всего лишь год до окончания школы. Было трудно привыкать, но приходилось. Здесь другими были только тротуары, деревья, магазины. Люди были такими же любопытными, с такими же усмешками, со взглядами, выражающими то жалость, то брезгливость, то сожаление. Это наводило какую-то необъяснимую тоску. Машка не могла к этому привыкнуть, хотя это было неотъемлемой частью её жизни.
Но зато небо было таким же открытым и близким. Оно молчало, но в нем было так много светлого и доброго. В нем были чудные облака и солнце, луна и звезды, которые никогда не предавали, не отворачивались. Они были самыми преданными и неподкупными. А самое главное - в небе жил дождь. Когда он начинал лить сильно и отчаянно, у Машки внутри начинался шторм. Дождь придавал ей силу. У нее появлялось неистовое желание что-нибудь разбить, разрушить, взорвать, уничтожить, стереть с лица земли. Она протягивала руки в открытое окно балкона и чувствовала его, ощущала, становилась его частью. Она кричала шепотом, чтоб не слышала бабушка:" Давай! Давай!" И он слушал ее. Лил еще сильнее под грохот грома, грозы, упиваясь ярким неповторимым отражением молнии. Он, казалось, хотел проколоть своими острыми струнами крыши, под которыми жили те, кто прятался от него под зонтами. Ей казалось, он смывает злобу и жестокость, ненависть и несправедливость, оставляя после себя чистый лист, с которого начнется что-то новое и необыкновенное. Но это "что-то" не начиналось. И Машка терпеливо ждала, когда он польёт снова.
Продолжение следует