Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ДКБФ 1971-1974».
Глава 763. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Честь и слава свиреповцам! 12.08.1974 года.
Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. Понедельник 12 августа 1974 года. День рождения БПК «Свирепый». Флаги расцвечивания украшают корабль после подъёма военно-морского флага. На берег никого не отпускали, я сумел «вырваться» только по служебной необходимости якобы доставки отчётов, протоколов и ведомостей по сбору комсомольских взносов в политотдел штаба 128-й бригады 12-й дивизии ракетных кораблей. Кстати эту фотографию сделал мой друг Валера Маховик, который тоже «по служебной необходимости» работал на причале в колодце с телефонными кабелями…
В этот день 12 августа 1974 года я вдруг отчётливо и остро почувствовал своё личное единство с кораблём, как будто я сам и есть БПК «Свирепый». За всё время моей жизни, учёбы в школе и службы на флоте мне так и не придумали никакого прозвища, но в этот миг я вдруг сам себе сказал, что «Я и есть Свирепый». Кстати, так меня стали звать мои друзья по институту и рабочему общежитию в Севастополе в 1975 году…
В предыдущем:
Честь и слава «свиреповцам»! Честь и слава БПК «Свирепый»!
В четверг 8 августа 1974 года нашему командиру БПК «Свирепый», капитану 2 ранга Евгению Петровичу Назарову исполнилось 40 лет. Никто из личного состава экипажа корабля, за исключением офицеров и мичманов, а также меня и ещё нескольких матросов, допущенных к личным делам членов экипажа, не знал о дне рождения командира корабля, Евгений Петрович не особо выпячивал это событие и весьма скромно, сдержанно и незаметно для окружающих его отмечал. Как отмечали день рождения в семье Е.П. Назарова, тоже практически никто не знал…
Мы вообще мало что-то знали о жизненном и боевом пути нашего командира, он особо ничего о себе не рассказывал, а мы и не спрашивали (попробуй, спроси, если Евгений Петрович очень этого не любил и всерьёз сердился…).
В августе 1973 года я знал только то, что: родился Евгений Петрович Назаров 8 августа 1934 года в Брянске; с августа 1953 по октябрь 1957 года он учился в Балтийском ВВМУ (Калининград); с октября 1957 года по август 1958 года был помощником командира артиллерийской батареи ЭМ «Статный» пр.30-бис (ВМБ Таллин); с августа 1958 года по ноябрь 1961 года – командиром зенитной батареи ЭМ; с ноября 1961 года по октябрь 1964 года – командиром БЧ-2 и БЧ-3 ЭМ пр.35, с октября 1964 по сентябрь 1966 года – помощником командира корабля (ЭМ).
С сентября 1966 года по сентябрь 1967 года Евгений Петрович Назаров был слушателем годичных 6-х курсов ВСОК ВМФ, затем продолжил службу помощником командира корабля, а с сентября 1967 года по март 1972 года он служил в должности командира корабля 3 ранга – СКР «Кобчик» пр.50-ПЛО типа «Горностай» ОВР ВМБ Таллин. В марте 1972 года Евгению Петровичу доверили командование новостроящимся кораблём, с марта 1972 года по март 1976 года началась его служба командиром БПК «Свирепый».
Только теперь, работая над книгой «Легендарный БПК «Свирепый», автор узнал жизненный и боевой путь первого корабля, которым командовал Евгений Петрович Назаров, на котором он стал кавалером ордена Красной Звезды.
СКР «Кобчик» пр.50-ПЛО (противолодочной обороны) типа «Горностай», заводкой номер 117, 14.03.1953 г. зачислен в списки кораблей ВМФ и 26.12.1953 г. заложен на стапеле ССЗ № 820 в Калининграде; спущен на воду 02.11.1954 г.; вступил в строй 31.05.1955 г. и 09.06.1955 г. включён в состав 4-го ВМФ; с 04.01.1956 г. входил в состав Краснознамённого БФ (ОВР ВМБ Таллин); 26.06-01.07.1972 г. нанёс визит в Стокгольм (Швеция) и 24-28.08.1973 г. – в Копенгаген (Дания); с 29.04.1982 г. по 03.11.1983 г. на СРЗ-7 в Таллине прошёл средний ремонт. Бортовые номера СКР «Кобчик»: 302, 639 (1972), 647 (1973), 712, 728 (1983), 743 (1985).
В ноябре 1985 г. СКР «Кобчик» продан ВМС Болгарии и переименован в «Бодри»; 20.12.1985 г. расформирован и 14.02.1986 г. исключён из состава ВМФ СССР; в середине 1990-х гг. разоружён и продан болгарским командованием на слом из-за ветхости корпуса, машин и механизмов.
После знаменательного Дня Военно-Морского Флота в Ленинграде 27-28 июля 1974 года, мы все, весь экипаж БПК «Свирепый», с превеликим трудом восстановили свою работоспособность, «подняли пары и раздули паруса» и как полагается чинно и степенно вышли из Невы, ведомые буксирами, опять прошли через открытые створки ленинградских ворот, прошли мимо Кронштадта, а затем знакомой морской дрогой «прочапали» мимо Таллина (Эстонская ССР, Эстония), где когда-то служил наш командир, Хийумаа, который советские моряки быстро окрестили про созвучию неблагопристойным именем, мимо героического острова Сааремаа, Вентспилса (Латвийская ССР, Латвия), военно-морской базы Лиепая, где мы в первые числа января 1973 года стояли на Карантинной якорной стоянке и выживали в условиях жесточайшей эпидемии гриппа и пришли в свой родной Балтийск, встали к родному причалу и проложили нашу нелёгкую службу…
Приключения, пережитые нами во время визита в Польшу (ПНР) и во время празднования Дня ВМФ в Ленинграде как-то «выбили нас из колеи» - служить не хотелось, хотелось домой, на берег, к девушкам, к свободной вольной жизни…
Невозможность схода на берег и повторения наших приключений, но теперь в условиях знакомых улиц ВМБ Балтийск и тайных троп, ведущих к улыбчивым и приветливым девушкам и женщинам разных возрастов, компенсировалась жаждой других увеселений, к которым страдающие от гомона гормонов русские мужики привычно обращаются – ребята начали спорить и ссориться «не по делу» друг с другом, искать возможность выпить и позадираться с теми, «кто против нас» и покичиться годковским статусом, правом и нравом…
В понедельник 29 июля 1974 года все осенние годки призыва ноября 1971 года (в том числе и я, но не вместе со всеми) по инерции праздничного настроения Дня ВМФ и с похмелья во время перехода из Ленинграда в Балтийску сумели как-то «отпраздновать» 60 дней до Приказа (приказа МО СССР об увольнении в запас). Естественно, эта «вольница» годков и грубое нарушение Корабельного устава не осталоь без должного внимания командира корабля, замполита и старпома, которым во что бы то ни стало нужно было немедленно восстановить боеспособность личного состава на корабле.
Я, как уже неформальный, но комсорг, был на стороне командования корабля и не стал принимать участие в этой коллективной игре в ДМБовских годков, чем «враз» оттолкнул от себя даже близких друзей и товарищей. Я просто уже хорошо понимал умом, а не «гузкой», что из этого «годковского рая» под пайолами ничего хорошего не выйдет, да и от водки (спирта, алкоголя) меня просто отвратно тошнило (а пить надо было какую-то самодельную брашку…).
Поздно вечером ко мне в «ленкаюту» по очереди пришли мои друзья: с Андреем Павловым (старший специалист СПС) мы с удовольствием повспоминали о пребывании в Ленинграде и я чуть-чуть рассказал Андрею о приключениях Лёшки Мусатенко, Валерки Маховика и меня на свадьбе у Славки Евдокимова и его молодой супруги Ирины Беляевой. Андрей ахал, охал, изумлялся и представлял себе в лицах наше поведение. Его реакция была такой живой, непосредственной и весёлой, что тут же загорелся идеей нарисовать пером и тушью наши ленинградские приключения и сделать что-то подобное комиксу в свой ДМБовский альбом.
Мы с Андреем выпили «по крышечке» спиртику из моей заветной «ленкаютовской фляги», подождали ещё немного прихода сигнальщика Валерки Маховика (радиотелеграфист Лёшка Мусатенко был на вахте) и я проводил Андрея спать. Поздно ночью в ленкаюту «заявился» Валерка Маховик и в своей обычной манере немногословно, но веско и жёстко упрекнул меня за то, что я не был со всеми годками на торжестве по случаю 60 дней до Приказа.
- Меня никто не звал! - оправдывался я.
- А тебя и не должны были звать! – сказал мне мой друг. – Ты сам должен быть с людьми вместе. Ты сам должен знать, когда будет 60, 50, 40, 30 и так далее дней до Приказа. Ты сам должен всем нам напоминать и помогать правильно отмечать эти вехи, иначе какой же ты комсорг?!
Валерка был «навеселе», раздражён, обижен и рассказал мне как замполит со старпомом «поймали» годков БЧ-5 и приглашённых в «лежбище» под пайолами, как повытаскивали всех из «шхер», как тараканов, а потом как «измывались» над ними, всячески оскорбляя, понося и грозя отпустить в запас (ДМБ) «когда белые мухи полетят» (снег).
- А тебя с нами не было, - с горьким упрёком сказал Валерка Маховик.
Возразить было нечего, хотя «язык чесался» высказаться по поводу и без повода об этом досадном «приключении»…
С 1 августа 1974 года на корабле начались «разборки» и «примерное наказание» осенних годков призыва осень-зима 1971 года, применение «драконовских мер» повышения воинской дисциплины, показательные политзанятия с самопокаянием нарушителей дисциплины по типу «я себя перед партией чищу» и т.д. и т.п. Именно в таких инквизиторских делах наш замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков, чувствовал себя, как «рыба в воде».
В эти первые августовские дни я впервые с удовлетворением подумал: «Хорошо, что я не комсорг корабля… иначе я бы сейчас заседал в этой тройке – замполит, старпом и комсорг – и сочинял бы всё новые и новые приговоры-кары моим друзьям-годкам»…
Наш замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков и новый старший помощник командира корабля, капитан-лейтенант Юрий Авенирович Кличугин (который сменил уехавшего на обучение на 6-х ВСОК ВМФ капитан-лейтенанта Николая Валериановича Протопопова), вынуждены были что-то придумать, чтобы справиться с волной неповиновения, «бузы» годков вдруг возникшей после нашего визита в Польшу и Ленинград. Командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров, особо не вмешивался в их действия, вероятно, давая возможность завоевать в экипаже заслуженный авторитет.
Оба высших командира корабля – замполит и новый старпом – были практически незнакомы и неизвестны экипажу БПК «Свирепый», побывавшему на тяжелейшей БС (боевой службе) в Северной Атлантике в июле-октябре 1973 года и незаслуженно обойдённого и обиженного из-за не случившегося обещанного похода в Средиземку и визита в южные приморские города Средиземноморья. Все прошлые заслуги Мерзлякова и нового старпома Ю.А. Кличугина на прежних местах службы меркли в глазах годков-свиреповцев, они должны были показать себя здесь, на нашем корабле, на БПК «Свирепый».
Увы, новые старшие офицеры корабля пошли привычным и традиционным путём по принципу «новая метла метёт по-своему» и начали «ломать» под себя систему отношений доминирования, сложившуюся на БПК «Свирепый» в период 1972-1973 годов, а доминировали в этот период отношения высочайшей готовности экипажа корабля к реальным боевым действиям в одиночном или групповом боевом походе (ведь мы были в событиях так называемой «Войны Судного дня 1973 года»…).
То есть офицеры, мичманы и годки экипажа БПК «Свирепый», участвовавшие в первой БС (боевой службе) в июле-октябре 1973 года, чувствовали себя «морскими волками», настоящими «военморами», испытавшими жестокий шторм урагана Эллин; обеспечившими реальные боевые стрельбы советской АПЛ новейшими баллистическими ракетами вблизи районов Атлантики, контролируемых ВМС США и НАТО и даже в день возвращения в базу Балтийск, обнаружившие под носом встречавших нас кораблей немецкую натовскую ПЛ, и трое суток гонявшие её по южной Балтике…
Причём морально-политический дух экипажа БПК «Свирепый» во время первой БС (боевой службы) и до сих пор базировался не на меркантильных интересах получения валюты (бонов) и траты их в иностранных портах, а на истинном желании испытания боевым походом, на решении реальных боевых задач в море и океане. Мы прошли жёсткое испытание в море-океане и честно чувствовали себя героями…
Вот почему после БС (боевой службы) БПК «Свирепый» ещё месяц имел полный комплект боеприпасов своего корабельного вооружения и нёс вахту в ВМБ Балтийск в качестве дежурного боевого корабля, готового в три минуты запустить турбины ГЭУ и выйти в море…
Осенние годки призыва осень-зима 1971 года считали себя вправе немного «расслабится», как, например, это по-ухарски, как разбойники сделали морские десантники, вернувшиеся на БДК «Донецкий шахтёр» из Средиземного моря с «театра боевых действий Войны Судного дня 1973 года». Когда морских десантников (морпехов) выпустили в увольнение, то всем остальным кораблям, кроме как по служебной надобности, запретили увольнение личного состава в город. Морпехи «гуляли» по-своему, как хотели…
Вместо того, чтобы дать годкам пережить, переболеть или «перебеситься», как говорил в таких случаях наш предыдущий замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин, новый старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин и замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков начали «закручивать гайки» воинской дисциплины, сделали ставку на подгодков, то есть на тех матросов и старшин, которые были на полгода моложе нас, осенних ДМБовских годоков призыва осень-зима 1971 годы.
Расчёт был, конечно, верный, потому что с этими матросами и старшинами этим командирам придётся выходить в море на вторую БС (боевую службу) и на этот раз им придётся пересечь Атлантический океан не поперёк, а вдоль, до острова свободы – Куба, слухи о такой цели будущей БС БПК «Свирепый» упорно ходили в экипаже корабля.
Нам, ДМБовским годкам призыва осень-зима 1971 года, тоже хотелось побывать до конца нашей службы в жарких странах, на Кубе, в Средиземном море, опробовать те специальные военно-морские разговорники, которые нам выдали ещё в июне 1973 года вместе с тропической формой одежды. Может быть поэтому мы так остро и болезненно переживали изменение нашего статуса и ощущали, что близится конец нашей службы на флоте, что мы уже почти совсем не нужны кораблю, что фаворитами теперь становятся «подгодки» и молодые…
Я совсем прекратил свою работу комсорга корабля, не сочинял заметки и не рисовал корабельную стенную газету, не рисовал и не оформлял боевые листки и молнии, не транслировал по КГС (корабельной громкоговорящей связи) свои литературные и новостные радиогазеты, перестал готовить очередную игру в военно-морской КВН, заботиться о пополнении корабельной библиотеки новыми книгами и подпиской на газеты и журналы, «доставать» по своим «каналам информации» и дружеским связям новые кинофильмы и т.д.
Во-первых, это, кроме меня, практически уже никому не было нужно, потому что с приходом нового молодого пополнения «с гражданки» поменялись приоритеты интересов – вместо патриотического коллективного комсомольского идейно-выдержанного настроя на реальную боевую службу в море начинали господствовать иные интересы – своевольные, индивидуальные, диссидентские, критические по отношению к существующему строю с надоевшей всем «механической моторной идеологией», моряки уже не хотели быть «винтиками» системы, элементами единого боевого организма-корабля…
Во-вторых, уже в августе 1974 года я заметил первые признаки опасного доминантного расслоения и разделения экипажа корабля на «первых» и «вторых», «высших», «средних» и «низших», усиление годковщины в боевых частях и командах, появление доминирующих «героев-вожаков» и «подчинённых-ведомых». Это стало зримо воплощаться в изменении стиля и формы речи моряков – в ней появилось больше русского мата, сленг и жаргон «фени» - блатного языка воровского и тюремного мира (субкультуры).
В третьих, поведение многих физически сильных матросов и старшин стало вызывающим, показным, нахальным и наглым, это было поведение уже не советских моряков, а неких «американоподобных суперменов». В речи молодых матросов появились звуковые американизмы: «Окей!», «Вау!», «Йес!» и т.д., а вместо традиционных русских и популярных советских песен всё чаще стали петь шлягеры западной поп-музыки.
Корабельный баян, гармошка и акустическая гитара пылились невостребованные в «ленкаюте» и только Людвиг Пакуновский, вестовой в офицерской кают-компании, ещё играл на корабельном аккордеоне офицерам и мичманам. Наоборот, единственная корабельная электрогитара, ударная установка и синтезатор с усилителем всё чаще и чаще стали использоваться матросами для тренировок-репетиций ВИА.
В военно-морской КВН тоже почти никто уже не хотел играть и книги в корабельной библиотеке брали только единицы из личного состава экипажа корабля…
Честно признаться, я тогда был очень обижен и раздосадован тем, что всё наработанное Д.В. Бородавкиным и мной, как комсоргом, оказалось невостребованным. Мне не было адекватной или лучшей чем я замены. Толя Дворский, мичман и хороший добрый человек, не был таким, как я, но был таким, как от него требовали замполит, А.В. Мерзляков и новый старпом, капитан-лейтенант Ю.А. Кличугин, по-своему талантливый, строгий и целеустремлённый флотский офицер.
В начале августа я остро почувствовал усиливающуюся отстранённость от флотской службы, невостребованность, ненужность и усиливающуюся отчуждённость от командования корабля. Даже командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров, который до этого незримо и негласно вёл по отношению ко мне с признанием, уважением и дружелюбием, как бы отстранился от меня и уже с некоторым удивлением смотрел на меня, как на незнакомого ему человека, когда я принёс ему перед его днём рождения комплект фотографий о визите БПК «Свирепый», БПК «Бдительный» и крейсер «Железняков» в Польскую Народную Республику (Польшу).
Правда, он оживился и в его глазах и в голосе снова прозвучали дружеские нотки и искорки, когда он с мальчишеским удивлением и любопытством рассматривал фотографии, но потом он всё же строго спросил меня…
- Ну, а когда вы, Суворов, расскажете мне, как вы подбили своих товарищей бросить вашего командира группы, мичмана в Ленинграде, как увлекли за собой матросов в самоволку в святой праздник День ВМФ, как гуляли на свадьбе у Евдокимова, как умудрились надраться до поросячьего состояния и как вы сумели собрать всех самовольщиков к ноля часам на корабль без встреч с патрулями?
- Никогда, товарищ капитан 2 ранга! Но вы же знаете, чести и славы свиреповцев я не опозорил.
- Тогда иди отсюда с глаз моих и…
«Из сердца вон!» - мысленно добавил я, чётко, по-строевому, навсегда выходя из каюты капитана 2 ранга Евгения Петровича Назарова, командира БПК «Свирепый».
И чего я тогда, …, упрямился?