Заканчивается нынешняя уборка, на последний валок заехал Егор Николаевич. Привычно набегал валок на подборщик, мощно и ровно рокотал «Иван». На конце поля увидел Егор Николаевич друга своего Колю, Полушкина Николая Петровича. Тот радостно махал руками, кричал что-то. Коля, Коля, Николай – друг дорогой, сколько лет уже стоит он за станком фрезерным, мастером стал – высший класс! Ракеты делает на машзаводе. Ермаков бы не смог вот так - восемь часов на одном месте устоять! Это как же надо профессию свою любить?! А Николай Петрович любит: « А я забываю обо всём, Егор. Одни радиусы да допуски с сопряжениями в башке, пока то, другое обдумаешь, сделаешь – ба, обед!» И так тридцать лет уже! Две записи всего у Николая в трудовой книжке: аппаратный завод, да машзавод. Да и одна бы так и осталась, но разогнали аппаратный завод, устарели станции наведения, что он делал. Но Николай Петрович до сих пор жалеет свой завод и недоумевает: неужели нельзя было сохранить завод, станки с числовым управлением на металлом не сдавать? Того же мнения и жена его, Тоня, которая там же работала. Там они и познакомились.
- С юбилеем тебя, Егор! Здоровья тебе! Терпенья! Давай по пять капель за тебя! Я всё прихватил вот! – обнимал и тормошил друга Николай.
- Ты на горе что ли стоял, только я закончил – ты тут как тут! Почему не на заводе?
- Да я неделю как в отпуске! Давай, давай! Глуши своего «Ивана», всё ведь закончил! Я хоть и далёк от сельского хозяйства, но традицию про последний валок помню ещё! Положено обмыть это дело! Так ведь?- Николай по-хозяйски расстилал на траве прихваченные с собою газеты, расставлял угощенья: грибочки, курятину, яблоки.
- А почему же я тебя на похоронах не видел?
- Да я приехал с трёхчасовой электричкой, не знал я.
Уютно устроились они на полянке. Выпили, разговорились.
- Тебе спасибо, Коля! Ты нам тогда здорово помог со сваркой.
На другом поле, где пахал сейчас Алексей, сломалась у комбайна наклонная, нужна была сварка. За передвижной сваркой ехать - долго, на базу – через железную дорогу под мостом переезжать – ещё дольше. Напрямую, под маленьким железнодорожным мостом, протянули кабель, метров триста, от дома Николая подключились, он у железной дороги стоит. Сам же Николай и заварил всё на наклонке. Не обошлось и тут без проблем. Машинисты проходящих поездов заметили кабель, к мосту протянутый, сообщили куда следует. Тут как тут охрана на УАЗике. Хорошо, что ребята оказались порядочными – могли и за терроризм привлечь, поди, доказывай, что ты обычный хлебороб.
- А я, Егор, дом свой ремонтирую. Всё отмыли, покрасили, доски поменяли кое-где, сейчас печку с батей перекладываем.
- Ох, Коля, как же я тебе завидую! Это же надо так удачно всё вышло с домом-то!
В семидесятые годы ещё уехали все Полушкины в Оренбург. Дядя Петя строителем работал, и каменщик, и плотник – на все руки мастер. Таких людей ценят всегда, и дали ему сначала однокомнатную, а потом и четырёхкомнатную квартиру. А позже и сыновья свои квартиры получили. Даже домик с небольшим клочком земли купили в родных Гребенях. А тут случай подоспел – продавать решили новые хозяева их дом. Так и вернулся дом к своим хозяевам, к тем, кто его и построил.
- Ставенки поднови, покрась, чтобы как тогда были – в детстве. Помнишь?
- Помню, Егор, всё помню, и сил не пожалею - ещё лучше всё сделаю. Ты бы видел, как мама с папой радуются!
- Мой - то дом дядька твой вряд ли продавать будет, и я вот всё думаю, хватит ли сил у меня, Коля, дом на фазенде своей построить? И сомневаюсь – это же по нынешним ценам, сколько денег надо, а так хочется!
О многом ещё повспоминали друзья, пока за ними не пришла машина, Алексей на УАЗике и забрал их с поля, а Саша угнал комбайн на базу.
На всех днях рождения, а на своих особенно, Ермакову нравились два тоста – за родителей и за вторую половину. Родителей своих, Николая Алексеевича и Клавдию Тимофеевну, Ермаков любил. Вот только понял он это, когда их не стало, и потому рюмка эта ещё только горше показалась.
Многое Егору хочется сказать радостного, светлого, чистого для Ольгуни своей. Такого же радостного, чистого и светлого как она сама, как всё, что связано с ней у него с самого детства и происходит с ним до сих пор. И никак не может! Хочется так сказать, чтобы сердце радостно забилось чаще, в душе чтобы защемило, застонало, затомилось, в поисках выхода, светлое-пресветлое чувство любви ко всему и всем на свете: так происходит с ним при встрече с ней после любого расставания, длинного (три года), короткого ли (хоть на час), после того, как всегда слышит её голос по телефону. Так длится уже…..сорок три года, с момента первой мимолётной встречи на берегу Сакмары. И с каждым прожитым годом Егор Николаевич всё больше и больше благодарит Господа за встречу с ней, за то, что послал ему такого человека. Она могла бы быть и доктором наук, и профессором. С её трудолюбием и упорством, с её крепкими знаниями вполне, уверен, нет, убеждён Егор Николаевич, это было достижимо. Она – учитель от Бога. И лучшее тому подтверждение – её ученики, среди которых офицеры, актриса, и просто много хороших людей. Но были и коровы, и куры, и огород, и.т.д, и.т.п. . И всё это он со своим сельским хозяйством. Да и не в званиях и чинах даже дело. Всё - и чистоту, и доброту, и радость от общения с таким человеком должны почувствовать как можно больше людей, а особенно детей. Он же, с деревней своей, и этого её лишил. Пусть и не совсем лишил, но ограничил. Вот это-то и сдерживало Егора Николаевича, вина эта сдерживала. Да и как скажешь обо всём этом с рюмкой в руках? Егор Николаевич сказал что – то дежурное, но добавил ещё: «Спасибо тебе, Ольгуня, спасибо за то, что я каждый раз поднимаюсь с тобой хоть и на маленькую, но, всё – таки, высоту!» За это все дружно и выпили.
Виктор в этот вечер был в ударе. Звуки его баяна теребили душу, а слова любимой песни Егора Николаевича, «Ставенки скрипнули», заставили молодёжь притихнуть, внимательно слушать. Петь Егор Николаевич любил с детства, на флоте запевалой был. Не сказать, что голос его был каким – то особенным, нет. Пел Егор Николаевич редко, по велению души, как он говорил. И столько тоски по родной деревне, столько боли, что с годами она всё дальше и дальше от него, хотя и близко находится, было в его голосе, столько своего смысла в словах песни этой, что стихли все кругом, а баянист играл и плакал: его родина тоже не близко. Но поймут ли молодые? Сыновья Егора Николаевича успели пожить уже в четырёх населённых пунктах, какая уж тут Родина? Они даже и не знают, что такое ставни. Жена, Оля, тоже не помнит своей родной деревни: маленькой была, когда отца переводили по партийной линии с одного места на другое. Но она сердцем понимает Егора, вон и слезинку набежавшую смахнула. Сергей Николаевич тоже притих, его деревенька родная осталась в другом государстве, в Казахстане.