Вся Москва иронично веселится. Сейчас уже меньше: «и ко всему-то человек подлец привыкает» (Ф.М. Достоевский). Месяц-полтора назад веселились сильнее. У нас в метро заговорили по-английски. «Зйаблыково стэйшн». «Зыс ыз Мйэдвйэдково». «Быблйыотэка ымйэны Лэнына стэйшн». Больше всего меня умиляет «Улйыца найнтин оу файв гоуда стэйшн». Прекрасный перевод. А главное – полезный и жизненно необходимый для иностранных гостей столицы нашей Родины. В особенности для китайцев, индусов и прочих бразильцев с французами.
Мои знакомые французы, кстати, тоже хихикают. С их-то традицией уродовать все иностранные названия и нелюбовью ко всему английскому.
Один мой знакомый француз Жоэль Монфлёри, финансист (кстати, очень похожий на новоизбранного нетрадиционно ориентированного геронтофила Эммануэля Макрона) и при этом большой любитель России, потому что в ней он неделями умудряется питаться исключительно на халяву в гостях, однажды спросил меня (перевожу, как могу, с французского):
- Влади, ты когда-нибудь был в МонэтЭн?
- А что это?
- МонэтЭн?
- Да.
- Ты не знаешь МонэтЭн?!. Это стыдно не знать МонэтЭн. Все в мире знают МонэтЭн.
- А я не знаю. И знать не хочу. Дыра, наверное, какая-нибудь.
- Мэрд алор! (нехорошее французское ругательство)
- Сам такое слово.
- Нет… но не знать МонэтЭн!.. Пютэн дё мэрд! (нехорошее французское ругательство). Значит ты и статую Свободы не видел?..
- Видел. Даже был там, на ней. Мутная тетя… Даже не тетя, а какой-то мужик в общипанном кокошнике.
- Что это – «кокошнИк»?
- Это русская национальная женская … ну, шапка. Вроде панковского ирокеза, только покрасивей.
- А что это – «ирокез»?
- Ладно, проехали…
- Но если ты был, мэрд алор, на статуе Свободы, значит, ты все-таки был в Монэтэ;н, пютэн дё мэрд!..
- Да не был я, мэрд дё пютэн (от злости придуманное мною еще одно нехорошее французское ругательство), в твоем МонэтЭн!..
В общем, оказалось, как вы уже, вероятно, поняли, что это Манхеттен.
Возвращаюсь в московское метро, недавно искрометно заговорившее по-английски.
У меня лично сначала было недоумение, потом кривая ухмылка. Затем мысль: да что они, издеваются что ли?!. Наконец мне приснился сон. Я еду в метро. Сижу. Вижу, что вагон весь в фотках Лондона (у нас сейчас в метро любят разукрашивать вагоны: про кино, про мультики, про историю – мне, кстати, нравится). И вот: весь вагон в лондонских фотках. Биг Бэн. Трафальгарская площадь. Кэбы. Двухэтажные пролетарского цвета буржуйские автобусы. Полицейские «бобби» в черных шапках, как будто в траурных унитазах вверх тормашками. Причем все надписи под фотками по-русски.
«Лондон – город герой».
«ЛондОн слезам не верит».
«Часовые любви у Гайд-парка не спят».
«Ах, как люблю я окна Бэкингема»…
Гляжу: все пассажиры одеты как сэры, как Холмс и Ватсон, в гетры, плащи, кепи и т.д.
Сверху – терапийное женское сопрано по-русски, но с английским акцентом:
- Эстэроужноу, двйэри зэкрыуайутса, слъэдуйушайа стэнцыйа Бэйкер-стрит.
Мне страшно. Ко мне поворачивается мой сосед по сидению в виде Соломина-Ватсона и назидательно произносит:
- Нйэ зэбывайтэ свойи вьэшчи.
Пауза. Ватсон-Соломин, неожиданно перейдя на чистый русский (точно как Воланд в первой главе бессмертного романа), интимно мне подмигнув:
- Вообще-то я не очень люблю ездить в метро, но сейчас я все-таки здесь, в метро… И знаешь, Вовка, почему?
- Нет, Ватсуха, не знаю, - отвечаю я в ужасе.
Ватсон, грустно:
- Потому что…
Соломин вдруг резко превращается в Брата-Бодрова-2:
- … май кар из кирдык…
Я езжу в метро практически каждый день. И даже не «ежедневно сорок две минуты под землей, туда-сюда, сюда-туда», а часа по два с половиной, а то и по три. И уже не одно, мягко говоря, десятилетие.
У нас прекрасное метро. Я бывал почти на всех «стейшнз».
Я знаю наизусть всех пограничников с собаками и шахтеров на станции «Площадь революции».
Мне снится Максим Горький в переходе между "Тверской" и "Чеховской", в позе футболиста, готовящегося отразить пенальти и для этого сложившего ладошки на причинном месте.
Я помню все ностальгические неофициальные «метро-словечки» двадцатилетней-тридцатилетней давности, которые вы, мои дорогие ровесники и ровесницы, наверняка тоже помните, вроде "станция Крах культуры», «Пургеневская» или «Переплюнуть с бороды на лысину», что значило проехать от станции «Проспект Маркса» (ныне – «Охотный ряд») до станции «Библиотека имени Ленина».
Метро всегда давало мне самую насущную пищу для размышлений. О смысле жизни. О бренности бытия. О главном вопросе философии. Метро – это ярчайшие типажи и искрометнейшие сюжеты. Которых – сотни тысяч каждый день. Только успевай записывать.
В последнее время, по моим наблюдениям, не проходит дня, чтобы пассажиры как-нибудь не реагировали на все эти «Лйублйыноу» и «Тъюшэнскайа».
Недавно, буквально несколько дней назад, я кое-что подслушал у одной молодежной компании. Молодые ребята и девушки лет восемнадцати,судя по всему, первокурсники, в метро. Едут, «прикалываются».
Один, в шортах, с лицом непробиваемого оптимиста, гордо:
- Приколитесь, народ, я ни один зачет не сдал.
- Да ну!.. – все хором.
- Ваще не в теме. Ни на одной лекции не был.
Девица в балахоне:
- И чо теперь?..
- А ничо… «отчыслйэние стэйшн».
Все ржут. Парень с косой челкой в пол-лица, до скулы, с ручками и ножками-спичками, угрожающе встряхнув челкой:
- А типа если… «зэ нэкст стэйшн из пэрьэсдача»?..
Все ржут. Шорты:
- Не. Полное непрокатилово. В башке – голяк. Тундра. Я даже названия предметов не знаю.
Девица со стрижкой «боб»:
- И чо?
Балахон, хитренько-заговорщически:
- А может «чэндж фо другой ву-у-уз»?
Все ржут. Шорты:
- А там чо? Снова-здорОво? Опять учиться? Не. Я на учиться не подписэйшн. У меня диагноз по жизни: «несварение мозга».
Все ржут. Чёлка:
- Тогда «зыс ыз армийа».
Все ржут. Шорты, нежно улыбаясь:
- Не, у меня по жизни диагноз: «аллергия на танки».
Все ржут. «Стрижка боб», счастливо во все зубы улыбаясь:
- Ваще, всё по приколу, скажи, народ!?.
Что у них там «всё по приколу», - думаю я, - неясно.
Диктор, вкрадчивым баритоном:
- Станция Саларьево. Конечная. Поезд дальше не идет. Просьба освободить вагоны.
Шорты, радостно:
- Во! Кирдык стэйшн.
Все ржут и освобождают вагон.
«Здравствуй, племя…»
И чо у них там, в головах, под челками и «бобами»? Неужто совсем ничего? Не, там все ж-таки чо-то есть. Но чо, нам уже не понять.
А Саларьево все равно красивая станция. И все другие двести пять станций, не считая монорельс и МЦК, - тоже очень красивые. Метро у нас – замечательное. Лучшее в мире. Несмотря ни на чо.