Поединок в небе

               
     Товарищ капитан, - отдавая честь,  прикладывая  руку к видавшей виды пилотке. Обратился к командиру одной из нескольких эскадрильей 291 штурмовой авиадивизии, шестнадцатой воздушной армии невысокий пехотинец. Он был в звании сержанта, со скатанной в жгут и перекинутой через руку и плечо шинелью, с небольшим «сидорком» за спиной и в стоптанных кирзовых сапогах.               
     Комэска  стоял в капонире возле  накрытого маскировочной сетью,  знаменитого бронированного ИЛ-2. Он перекидывался шутками  с техниками и оружейниками  готовившими  штурмовик к боевому вылету.
    Капитан повернулся к пехотинцу и в ответ отдавая честь и спросил: - Сержант тебя, что ли ко мне стрелком назначили, как зовут, фамилия? - 
     Пехотинец, продолжая отдавать честь, ответил: - Так точно, товарищ капитан, зовут Юрий, а фамилия Косарев. И достал из нагрудного кармана гимнастерки с белесыми от пота пятнами документы и протянул их комэску.
        Капитан взял их, быстро просмотрел, вложил в авиационный планшет, висевший  с боку, и спросил: - Летал раньше на «горбатом» стрелком? Показав кивком головы на стоящей самолет.
- Ни как нет, товарищ капитан. На штурмовике не приходилось, но ИЛ-2 конечно видел, но больше в воздухе из окопа, когда они «утюжат» передний край немцев. А сейчас в «учебке» прошел подготовку воздушного стрелка на нем.
  Вообще, товарищ капитан, продолжил Косарев, - за два года до войны в орловском аэроклубе  самостоятельно вылетел  на У-2 и даже высший пилотаж освоил на нем.  После завершения программы обучения на «кукурузнике» был направлен в Омское летное училище. Там  проходил обучение на скоростном бомбардировщике СБ. Правда, только и успел несколько, самостоятельных полетов сделать.                Сержант немного помолчал и вздохнув с печалью сказал: - А как начались бои за Сталинград, так большинство курсантов даже уже готовившихся к выпуску из училища, отправили в пехоту. В том же  Омске формировали 308 дивизию из курсантов военных училищ. Ее возглавил начальник пехотного училища полковник  Гуртьев. В дивизии меня определили в разведроту, вот так я попал под Сталинград.
    Комэска внимательно посмотрел на Косарева, - Сержант, да тебе выходит из твоих слов и документов,  надо дать несколько                « провозных» полетов и вместо стрелка, займешь кабину пилота, надо будет доложить по команде, в полку не хватает пилотов.
      Товарищ капитан, - когда я прибыл в полк,  ваш командир, зная, что я летал самостоятельно на нескольких типах, все же приказал в начале двадцать полетов стрелком выполнить, и только затем в пилоты. Так что начальство в курсе обо мне.
  Косарев немного помялся с ноги на ногу, а затем обратился к комэску: - Товарищ капитан, вы все посматриваете на мою форму, - вновь обратился Косарев к комэску
       - Да видок у тебя еще тот, сержант, - ответил тот: - Шинель хоть и находится в «скатке», да все равно видно, что вся обгорелая и потрепанная.
 -Почему не получил новую форму - летную? - продолжил капитан.
- Ходил на склад, да только тамошний старшина, сказал: «Вот вернешься из первого полета, тогда и приходи, если, конечно, вернешься».
- Что так и сказал?- возмутился комэска. - Да, еще и ухмыльнулся, - товарищ капитан, - сразу по роже можно понять, что передовой и не нюхал. Видно все по каптеркам со шмотками и едой обретается.
- Ничего, сержант, небоись! Вернемся из боевого влета, тогда и разберемся с каптенармусом, - твердо произнес комэска.
- Товарищ капитан, а что касается  моей формы, да как ей не быть такой. Пехота спит в окопах и в дождь, и в грязь. В морозы поближе к костру жмешься. Поэтому, как не проводи в порядок, а вид ее все равно оставляет желает лучшего. Поистер форму, лазая  вокруг Сталинграда и все на животе, по нейтральным полосам и по немецким окопам добывая языков.
- Ну и как захватывал?- поинтересовался комэска.
- По - разному, случалось, бывало, товарищ капитан, что и офицеры попадались. Несколько раз со своей группой даже майоров и подполковников приволакивали связанных на себе. Ценили меня за это в штабе, награды есть, за рейды по ту строну нашего «кольца».
- А как же тебя тогда отпустили тогда отпустили из разведки?
- В одном из поисков ранен был, попал в медсанбат, товарищ капитан, Там такие же авиационные курсанты бедолаги лежали попавшие по тому приказу в пехоту.  Только они учились в истребительном училище. Ребята и сказали мне, что после Сталинграда приказ Верховного вышел - вернуть всех  летчиков и курсантов, кто уже самостоятельно летал, в авиацию.
Я конечно быстрей из санбата не долечившись в штаб дивизии к начальнику разведки так и так есть приказ товарища Сталина… Не успел договорить, а он как заорал: «Марш отсюда в роту, а то морду набью! Приказ не про тебя».
И набил бы мужик - то здоровый под два метра, кулаки, что пудовые гири. Но на мое счастье в это время в штабе появился Гуртьев и уже генерал.               
         Я  к нему через голову своих командиров: «Товарищ генерал, я летчик отпустите в авиацию». А начальник разведки в это время из - за спины генерала мне свой огромный кулачище показывает. Гуртьев посмотрел  на меня и спросил: «А это ты тогда в Омске, на стрельбище, из пулемета лучше всех стрелял?»  - Так точно, товарищ генерал, отпустите, чуть не со слезами я ему в ответ.
      Тогда он, обернулся к начальнику разведки и спрашивает: « Как боец себя показал за время боев?» Тот, что-то прошептал генералу на ухо. Тогда Гуртьев посмотрел на меня и произнес: «Не хочется тебя отпускать. Хороший и отважный, Косарев, ты разведчик, как докладывают, ну да  ладно. Раз рвешься в авиацию так тому, и быть тем более по таким как ты есть приказ  Верховного».
Вот так и попал к вам в полк, - товарищ капитан. Ваш командир приказал в начале двадцать полетов стрелком сделать, а затем в пилоты. Так что начальство в курсе обо мне.
- Я, сержант, тоже, как и ты аэроклубовец только в отличие от тебя истребительную авиашколу закончил « Качу». На «ишачке» летал, так мы Поликарповский И-16 звали. В начале войны немцы сильно нас потрепали, почти все самолеты полка на земле уничтожили, да и воздухе тяжко приходилось. Они – то с опытом с тридцать девятого воюют с поляками, французами, англичанами, боевого опыта, как говориться «выше крыши» набрались. А мы... впрочем, сам знаешь, как нас готовили - взлет, посадка и на плацу шагистика. Да и нашего «ишачка » с «мессером» нечего сравнивать у того скорость считай почти в два раза выше и пушка мощней. А прицел! У них оптика Цейсовская, а у нас простая трубка.
      Комэска замолчал, достал портсигар раскрыл его и предложил, - Закуривай. Спасибо товарищ капитан, не курю.
    Тот удивленно посмотрел на сержанта достал папиросу и задымил и продолжил.
  - К тому же, сержант, фашисты наваливались, как правило, на «одного» целым звеном, а у них это четыре самолета. Сбивали нас, почем зря, я сам два раза с парашютом из горящего самолета прыгал, ранен был. После госпиталя направили в штурмовики.                Ил-2 мощный бронированный самолет, крайне нужную работу мы выполняем — пехоту немецкую, а главное танки бьем, фашисты его бояться «черной смертью» зовут.   Капитан затянулся и выпустил изо рта тонкую струйку дыма: - По истребителю, конечно, скучаю, ведь все же били мы их и даже на «И-16». У меня на счету пять побед над фашистами!
- Знаменитый конструктор истребителей Поликарпов, товарищ капитан, наш Орловский.
- Значит, свой родной город будешь освобождать, сержант. Давай сейчас шинельку и «сидорок» в землянку отнеси  и готовься к вылету, посиди в кабине привыкни. Вначале будет необычно, спиной вперед летишь, но быстро к этому привыкнешь. Да смотри, когда будешь стрелять по немцам, наш хвост в горячке ненароком не срежь.
   Не волнуйтесь, товарищ капитан, в «учебке» ...
  Ладно, герой, - перебил Косарева комэска, - через час идем на Болхов, там немцы в контратаку против  нашего наступления пошли, поможем пехоте, сержант.
               
      - Ну, что на этот раз вылетаем на сопровождение группы пикировщиков. Кстати если не знаешь, то к  твоему сведенью их возглавляет  твой камрад по горным лыжам Рудель, - прокричал сидящему в кабине своего Мессершмитта 109 асу Йозефу Йеневейну, спешивший к своему самолету пилот и тоже ас Отто Танге.
      - Да, русские танки здорово насели на нашу пехоту севернее Орла,- ответил тот и продолжил,- но ничего Рудель со своими ребятами задаст им жару. Его Рыцарский крест с Мечами и Дубовыми листьями, почти за двести подбитых русских «железных коробок», говорит сам за себя.
        - Безусловно, Рудель большой специалист по уничтожению «тридцатьчетверок», - подхватил Танге, - ты же знаешь, Йозеф, пикировщики на своем жаргоне называют это: «колоть орехи». А мы прикроем их  сверху, чтобы они могли спокойно задать жару русским.
 - Для этого мы и здесь, камрад! Недаром нашу пятьдесят первую эскадру бросают с одного участка фронта на другой  сам Геринг знает , что мы можем сражаться с превосходящими силами врага, - с пафосом ответил  Йеневейн
- Кстати, Йозеф, какой у тебя сегодня по счету вылет.               
    Йеневейн недовольно покосился на Отто и буркнул: - Да,  уже с утра четвертый, а так боевых вылетов на восточном фронте двести семьдесят.                - Ты смотри, круглое число можно тебя поздравить и, конечно, отметить это событие бутылкой шнапса по окончании полетов.
- Праздновать будем, когда приземлимся оба целым и невредимые!  - все еще недовольным голосом ответил Йеневейн.                - Хватит плакаться, восемьдесят одного «русского» завалил, до сотни немного осталось, вот сегодня и добавишь к своему счету еще парочку, а может и больше «иванов»  - заключил Танге.                - И уже отойдя несколько шагов, обернулся и весело крикнул:            - Ничего, Йозеф, мы с тобой к своим Рыцарским Крестам скоро завоюем еще одну почетную награду - Дубовые Листья. Это будет здорово! Иногда их сам фюрер вручает!  Хорошо бы пожать ему руку при вручении и выпить по бокалу шампанского в его присутствии! –прокричал удаляясь Танге и добавил народное германское пожелание удачи тем, кто отправляется на охоту: - Желаю тебе переломать ноги!
       Йеневейн косо посмотрел вслед Отто, покрутил головой, плотнее надевая на нее шлемофон.  И все еще недовольным голосом, обращаясь к стоявшему на крыле технику, пробурчал: - Ну что ты так долго возишься, подай же, наконец, привязные ремни!
        -Герр лейтенант,  да вы же держите их в руках, пристегивайтесь, я давно их подал,- обиженно ответил техник.
      - «Завидует,  конечно, Отто моей результативности.  Записал на свой счет: четыреста шестьдесят два  боевых вылетов, а сбил только шестьдесят восемь самолетов. И все - таки перед боем не следовало ему подсчитывать мои вылеты» - подытожил свои размышления Йеневейн.
       И от досады на Танге, а в большей степени на себя за то, что становится слишком уж, суеверным высунул голову, из-за фонаря кабины крикнул тому вслед: - Отто, желаю тебе сегодня довести  счет до семидесяти!   
      Танге, услышав крик своего товарища, от неожиданности споткнулся и обернулся, а затем махнул рукой толи в знак согласия или может быть прощания.
   Увидев это Йеневейн, с удовлетворением почувствовал,  как раздражение уходит, и повеселевшим голосом  приказал: - Герхард, давай крути шарманку.
Техник вставил сбоку двигателя, ручку маховика стартера двигателя и вместе с механиком стали раскручивать его. Набирая обороты, стартер зажужжал, словно рассерженный шмель. Йозеф ручным насосом-альвеером создал давление в бензосистеме,  подал немного вперед рычаг газа, повернул лапку магнето в положение «включено два магнето» и, проговорив про себя: «С нами Бог» включил сцепление раскрутившегося стартера. Винт вначале нехотя провернулся, а затем стал вращаться все быстрее, из выхлопных патрубков вылетели  клубы сизого дыма, и двигатель Даймлер-Бенц в 1350 лошадиных сил ровно и мощно зарокотал.
    Осмотревшись и убедившись, что «четверка ведомых» готовы к взлету  Йеневейн вырулил на старт, дал полный газ. Мессершмитт быстро набрав скорость, оторвался от земли и взмыл в небо.
     Внизу возле деревни «Пугачевка», где располагалась эскадрилья, осталось зеленое летное поле, усеянное белоснежными ромашками: «Словно изморозь на траве от первых утренних заморозков, как в родных горах», - с ностальгией подумал Йеневейн. И мысли его унеслись далеко от России в зимние Баварские Альпы с высоченными заснеженными елями.
      «Безусловно, горные лыжи выработали во мне волю. Желание завоевывать призы на соревнованиях вкус к победам, дорогого стоит!»- размышляя, он, неустанно крутя головой,  высматривая неприятельские самолеты, чтобы не попасть на прицел к врагу.
  Не раз, повторял он при подготовке к полетам молодым пилотам, приходившим в эскадру: «Теперь не сорок первый, у русских и самолеты стали лучше, да летчики научились драться. Смотрите в оба вокруг. И держитесь намертво за ведущим, если хотите остаться в живых. Кто забудет это правило, из боевого вылета не вернется!»
     Под крылом с лева остался лежащий в развалинах Орел, высота полета приближалась к трем тысячам, когда в точке встречи над речушкой с названием Оптуха пристроились к эскадрильи пикировщиков Ю-87 или по другому «Штука» и вместе с ними взяли курс на городишко Болхов.

   - Взлетаем, - услышал Косарев в наушниках шлемофона голос капитана.
     «Климовский» мотор «ила» взревел, привязные ремни врезались в плечи сержанта, земля помчалась назад, а потом как бы провалилась вниз.
    Через пару минут к ним пристроились еще два штурмовика взлетевшие вслед за ними, так близко, что Косарев отлично видел сосредоточенные лица пилотов, а чуть дальше шли еще две «тройки».
     Оставив позади  полевой аэродрома под Ельцом. В плотном строю на «бреющим» над самой землей почти цепляясь за нее, штурмовики полетели на северо-западную сторону Орловской дуги, где им предстояло «работать».
      Примерно минут через двадцать  Косарев, изредка посматривая вниз стал узнавать орловскую землю: места, где не раз летал по маршрутам на аэроклубовском У-2.
      «Сейчас, после изгиба реки должен появиться мой дом»,- подумал он. И точно из-под крыла как бы выскочила примостившаяся на берегу Оки деревушка, точнее, то, что от нее осталось - несколько сиротливо торчавших печных труб.               
       У видавшего не одну такую сожженную деревню и уже привыкшему к таким  разрушениям, сердце у Косарева все же сжалось.
       «Надо будет, как-нибудь после освобождения родного края отпроситься, съездить узнать, жива ли мать, дед с бабкой. Хорошо, что отец цел, хотя с самого начала войны на фронте », - подумал он.
     - Не спи, сержант, смотри по сторонам в оба, - прервал его мысли голос капитана, - сейчас подходим к месту, по которому будем работать. Внимательней смотри, как выглядит передовая с воздуха, пригодиться, когда сам сядешь за штурвал. Разберись, где наши, а где немецкие окопы, по каким признакам отличать их друг от друга. Не дай бог ударить по своим! Не простит пехота, если паче чего придется к ним на вынужденную садится, если не дай Бог подобьют.
       Косарев смотрел за борт, внизу все мелькало: окопы, воронки, горевшие непонятно чьи танки,  рвались снаряды и  проносились в одну и другую сторону трассирующие очереди.
       Самолет наклонил нос к земле и задрожал. - Сержант, это мы сбросили «осколочные» на вторую линию немецких окопов.
      Штурмовик сделал горку и набрал высоту с разворотом, - сейчас займемся танками, - продолжил капитан.
       И в это время Косарев увидел группу немецких пикировщиков Ю-87.   Прозванных нашей пехотой «лаптежникаими» из - за неубирающегося шасси с обтекателями на колесах,  очень похожих на старинные  русские лапти.               
     - Командир, «лаптежники», - с волнением крикнул Косарев, по переговорному устройству поворачивая в их сторону ствол своего пулемета: -  Они позади на одной высоте с нами, а выше их «четверка мессеров». Капитан один «отвалил» из строя идет на нас!
  - Наблюдай внимательно, сержант, не только мессершмитты могут атаковать.  Но и Ю-87  тоже бывает, что охотятся за нами, -проговорил капитан и продолжил, -  ничего сейчас звеном займем круговую оборону, пусть только сунутся.
     - Командир, один « стодевятый» все же сел нам на хвост.
-  Стреляй, разведка, попасть не, конечно, не попадешь, но может, хоть отпугнешь его, - прокричал тот в ответ.
      Косарев, почувствовал озноб, который его всегда охватывал там, на земле в разведке,  во время перехода линии фронта, когда оказываешься в фашистских окопах.
      «Чего же немец почти рядом, а не открывает огонь, наверное, хочет с  еще более  близкого расстояния наверняка нас срезать»,- пронеслось у него в голове.
     - Сержант, давай! Стреляй, а то собьет нас этот гад!
     - Сейчас, командир, подпущу поближе!  А тем временем немецкий самолет почти полностью вошел в круглый прицел пулемета. Косарев глубоко вздохнул и нажал на гашетку, из ствола вырвалось пламя и в сторону сто девятого мессершмитта, понесся огненный рой в сторону противника.
     Впереди показался  Болхов с множеством крестов на куполах церквей. Мельком взглянув на него, Йеневейн подумал: «Зачем в таком маленьком городишке столько церквей, кто в них ходил?  Вообще непонятны эти  русские.  Дикие какие-то они со своими обычаями, бородатыми священниками. Прихожане их называют, почему то попами.  С темными ликами святых на иконах по углам хаты украшенными полотенцами, а полы при этом земляные».   
    И в этот момент к  Йеневейну  вновь вернулась как пред полетом какая-то неуверенность, и он поежился.
      - «А все этот чертов Танеге, с его подсчетами и пожеланием. И он вновь стал размышлять об обычаях этой дикой страны. У русских пожелание удачной охоты звучит как-то странно: «Ни пуха, ни пера». Как и в прочем, толкование пения кукушки. У нас к деньгам, а у них, сколько раз она прокукует, столько лет осталось прожить. А сегодня я слышал всего один раз ее голос» - подвел итог размышлений Йеневейн.
    - Внимание подходим к цели, раздался в наушниках голос командира пикировщиков Руделя,- наши цели «орехи» - тридцатьчетверки!
 - Прикрытие,- продолжил он,- «Железные Густавы» русских штурмуют нашу пехоту, разделайтесь с ними, пока мы выбиваем их танки.
       Йеневейн, посмотрев вниз увидел эскадрилью русских бронированных штурмовиков Ил-2 из крыльев которых вырывались небольшие язычки пламени от выстрелов пушек, бивших по немецким окопам.               
        Его охватила ярость, там гибнут  свои бравые солдаты. И выбрав, самый крайний штурмовик он направил свой Мессершмитт на него и стал на большой скорости сближаться.       
       Йеневейн прекрасно знал, что сбить бронированного  «Железного Густава» можно только с самой близкой дистанции, да и то не всегда с одного захода!
     «Ближе еще ближе,- говорил он себе,- будешь у меня назло Танге восемьдесят вторым!» 
      Ил-2 стремительно приближался. Йеневейн в прицеле видел его на самой ближней отметке стрельбы. Он собиравшийся в уже нажать кнопку стрельбы из пушек своего, истребителя успел только на какое - то мгновение увидеть смертоносный раскаленный рой, вылетевший из кабины стрелка штурмовика в направлении  его Мессершмитта.   
      А Косарев смотрел, как засверкали на солнце осколки разбитого фонаря кабины, затем отлетели створки капота двигателя и из него повалил дым. 
        Пули стучали по обшивке «стодевятого», пробивая ее, словно картон и с адской болью стали впиваться в тело Йеневейна. Он, превозмогая ее, нажал  до конца гашетку, чтобы ответить русскому, но выстрелов не последовало, и он только  успел прохрипеть в микрофон, давясь кровью: «Я убит, падаю…».    
      Затем Йеневейн  почувствовал, как его тело становится невесомым и последнее, что он увидел, как облака из белоснежных, стали розовыми, затем  багрово красными и превратились в чудесную гору Германии – Цугшпитце к вершине, которой отлетела душа   Йеневейна.  К ней отлетела, и душа Отто Танге сбитого над Орловским краем может быть таким же сержантом как Косарев.
    А стрелок увидел, как «стодевятый», перевернувшись через крыло, беспорядочно падая, ударился об землю и взорвался.
- Командир, есть, я его уделал, сбил! - с восторгом прокричал Косарев.