О современной идиллии. – Ты про «Современную идиллию» Салтыкова – Щедрина прошлый раз упоминал, продолжи, если хочешь. – Тебя развлекать, что ли? – Мы же друзья, мы должны друг для друга делать добрые дела. Без этого «костёр дружбы» погаснет. – Убедил. Слушай. Рассказ называется «Проклассика». – Прозападное, пророссийское, - эти слова я слышал, а это – нет! – Здесь «про» означает: движение мимо. Или действие, связанное с утратой, ущербом. – Ладно, книги читать я не умею, потому и не люблю. Мне что классика, что её противоположность, - всё едино. – Не хочется мне тебе, такому, рассказывать про «Идиллию»! да уж ладно. – Воображать, читая книги, я не умею, а выделываться, как все, могу. – Так вот, в первой главе два друга – господина решили перестроиться, - стать толерантными, «годить». Об этом я тебе уже рассказывал. Добавлю высказывание одного из главных героев: «Действительно, русский человек как – то туго поддаётся выдержке и почти совсем не может устроить, чтобы на всяком месте и во всякое время вести себя с одинаковым самообладанием. Есть у него в этом смысле два очень серьёзных врага: воображение, способное мгновенно создавать разнообразнейшие художественные образы и чувствительное сердце, готовое раскрываться навстречу первому попавшемуся впечатлению. Обстоятельства почти всегда застигают его врасплох, а потому сию минуту он увядает, а в следующую – расцветает, сию минуту рассыпается в выражениях преданности и любви, а в следующую – клянёт или загибает непечатные слова. Но, во всяком случае, он не умеет сдерживать свою мысль и речь в известных границах, но непременно впадает в расплывчатость. Прочтите любой судебный процесс, и вы без труда убедитесь в этом. Ни один свидетель на вопрос: где вы были в таком – то часу? – не ответит просто: был там – то, но непременно всю свою душу изольёт. Начнёт с родителей, потом переберёт всех знакомых, потом о себе скажет, что он человек несчастный. Одним словом, самого ничтожного повода достаточно, что б насторожить воображение, и чтобы оно нарисовало целую картину». – Так вот в чём загадка русской души! Вот почему «умом Россию не понять?» - Во второй главе автор рассказывает о том, как герои жили, «перестроившись». Они научились «хлопать глазами и губами жевать». «Именно ж одно это и нужно! – говорил им третий важный персонаж «Идиллии», - потому звише так уж сделано есть, что ежели чоловек не образован – он работать обязан, а если чоловек образован – он имеет гулять и кушать! Иначе ж революция буде!» Кшепшицюльским они его обозвали. И он сразу откликался на этот зов. Но дружили с ним. Всего не перескажешь! Читай сам. Из «Идиллии»: «Так что я нимало не был удивлён, когда однажды на улице неизвестный прохожий, завидевший нас, сказал: «Вот идут две идеально – благонамеренные скотины!» Даже Молчалин и тот нашел, что мы все ожидания превзошли. Глядит и глазам не верит. В комнате накурено, нагажено; в стороне, на столе, закуска и водка стоит; на нас человеческого образа нет: с трудом с мест поднялись, смотрим в упор и губами жуём. И в довершении всего – мужчина необыкновенный какой – то сидит. Глаза у него наперекосяк бегают, в усах объедки балыка застряли, и капли водки, словно роса, блестят. И говорит, что в настоящее время именно только такие люди и требуются, которые умели бы глазами хлопать и губами жевать». Кшепшицюльский этот мужчина. Очень не понравился мне Балалайкин. «Да, это был он, то есть избавитель, то есть «подходящий человек», по поводу которого был только один вопрос: сойдутся ли в цене? Он адвокат. Его принцип: «У нас на практике выработалось такое правило: ежели дело верное, то брать десять процентов с цены иска, а ежели дело рискованное – то по соглашению». Не понравился его рассказ о его предке Гадюке. Который учил уму разуму новгородцев. Он им сказал в то далёкое время: «Пошлите к варягам ходоков и велите сказать: господа варяги! Чем набегами – то нас разорять, разоряйте вплотную: грабьте имущество, жгите города, насилуйте жен, но только что б делалось у нас всё это на предбудущее время по закону! Так ли я говорю?» Дрогнули сердца новгородцев, но так как правда Гадюка была им видима, то они все единогласно воскликнули: «Так!» Тогда вышел вперёд старейший Густомысл и вопросил: «А почему ты, благонамеренный человек Гадюк, полагаешь, что быть ограбленным по закону лучше, нежели без закона? И подивились новгородцы гадюковой мудрости и порешили призвать варягов и предоставить им право города жечь, имущество грабить, жен насиловать – по закону. Так и прибыли три князя. Двое со временем ушли, а Рюрик остался. И действовал по закону. Он и о другой версии рассказал, что Гадюк был выходцем из Орды. После он сменил фамилию на Очищенный. Ещё он о себе говорил: «Воспитание я получил классическое. В то время взгляд на классицизм был особенный: всякий, кто обнаруживал вкус к женскому полу, тем самым уже приобретал право на наименование классика». Ещё он говорил: «Были у него и беды. Выручило то, что он был тапёр. То было время всеобщей экзальтации, и начальство квартала было сильно озабочено потрясениями основ, по случаю февральской революции. Но где же было удобнее наблюдать за настроением умов, как не в танцевальных классах и кто же мог быть в этом деле более компетентным судьёй, как не тапёр? Я знаю, что ныне тапёрами пренебрегают, предпочитая им – в делах внутренней политики – лиц инородного происхождения. Но, по моему мнению, это неправильно. Тапёр доволен малым вознаграждением, он не имеет чувства инородческой остервенелости, он настолько робок, что лишь в крайнем случае способен на выдумку и, стало быть, не вводит начальство в заблуждение. Напротив того, инородец, получая почти фельдмаршальское содержание, старается показать, что он пользуется оным не даром, и, вследствие этого, ежеминутно угрожает начальству злоумышлениями. Пять лет назад меня нашли недостаточно прозорливым, мало проворным и вообще не отвечающим требованиям времени. И моё место в делах внутренней политики отдали Кшепшицюльскому. А он такой, вначале предложит себя в руководители, потом обыграет по маленькой, и под конец – предаст!» - Чудак! Да чего нам остерегаться, коли у нас сердца чисты?! – И с чистим сердцем можно иногда возроптать! Мы же кормим его! Должен же он это понимать?! – Нет у него в сердце признательности. Нет. Нет и нет! И самый лучший, относительно его, образ действий – это спустить его с нашей лестницы. - Ты думаешь, что за это похвалят? – Ежели есть протекция, то можно. Потом можно извиниться. Современная идиллия сегодня не такая, как во времена Салтыкова – Щедрина. – Но во многом похожа. В. Лоб.