Тост. Из воспоминаний

               
   Ушедший день – теперь воспоминанье,
          Как родина, утраченная мной,
      Куда в тоске летят мои мечтанья.
                Теодор Шторм.               
               
      
   Наше агентство печати «Днепр», снабжавшее информацией районные, областные и республиканские газеты, находилось в центре Днепропетровска, на проспекте Карла Маркса по соседству с домом, где жил Пушкин во время Екатеринославской ссылки, (ныне центральная почта). Главным редактором Агентства был Александр Давыдов. Я работал его заместителем.

   Среди  наших друзей-журналистов - люди разных национальностей. Вот некоторые.
   УКРАИНЕЦ Георгий Николенко (Жора),  умнейший человек, обладавший богатыми знаниями  в области литературы, философии, журналистики. До пенсии работал редактором книжного издательства «Промiнь», любил  выпить, удивлял нас феноменальной памятью и завидной быстротой чтения любых текстов - будь то газетная статья или объемистая книга. «Люблю настоящих мастеров слова, - говорил он. – Эта любовь с детства и, надеюсь, до конца дней моих».

   ПОЛЯК Василий Закревский, лучший на Украине очеркист и  весьма забавный юморист, хотя редко улыбался,  худощавое лицо его было всегда серьезным и даже мрачноватым, автор популярных в журналистских кругах строк, переложенных на музыку: « Наша жизнь, будто соль на сорочке, И всю ночь напролет до утра, Я иду по извилистой строчке, Опираясь на посох пера. Я улыбку твою не забуду, Но напрасно не плачь, не кори, Не грусти же, моя незабудка! Репортаж захлебнулся в крови… А дороги, дороги зовут нас опять, Да страницы газет, будто сны шелестят…»
    РУССКИЙ Роман Суворов, неутомимый исследователь истории второй мировой войны, участник Парада Победы на Красной площади, автор книг «Возвращайтесь живыми», «Трагедия Южного фронта» и др. Раньше я  работал с ним в газете «Днепровская заря», вместе исколесили немало дорог Приднепровья. Дружба наша продолжалась около 40 лет.

    ТАТАРИН Александр Саетов, маленький ростом, что весьма огорчало его, темноволосый, смелый верхолаз. Однажды взобрался на вершину  телевизионной башни и, не привязываясь, фотографировал Днепропетровск. Был он  отличным  фотокорреспондентом, непревзойденным следопытом и заядлым грибником. Обладая  зорким глазом и  почти собачьим нюхом, находил грибы там, где другие их не замечали. А с каким мастерством рассказывал анекдоты! Мы слушали и покатывались от смеха. Из современников  больше всех любил Владимира Высоцкого, не раз фотографировал его и плакал, узнав о  преждевременной кончине  своего кумира.

     БЕЛОРУС Константин Чернышев, высокий  седобородый  человек с приятным красивым лицом,  замечательный  поэт, блестящий стилист, превосходный художник. Работал вместе с Жорой Николенко в издательстве «Промiнь». После выхода на пенсию занимался «свободным творчеством». Мы уважали его за доброту, честность, скромность, сам же он говорил и писал о себе не очень лестно: «Сраженный не мечем – вином дешевым, Я пал лицом в осенние цветы, И то, что было Костей Чернышевым, вдруг превратилось в кучу срамоты.»

    Нередко в нашем Агентстве после рабочего дня собиралась многонациональная  компания журналистов, чтобы  поговорить, обменяться информацией, выпить.. Душой   застолья  был, конечно же, Александр Давыдов (Саша), высокий бровастый брюнет, дальнозоркий, как орел,  все замечал, казалось, даже затылком видит. Он привлекал  своей энергичностью, деловитостью и красноречием.

    Бывало, соберутся друзья, выложат из своих «тормозков» на стол разную снедь, тут же появлялись   бутылка-другая водки, стаканы. Все было готово для «увеселения души». Не хватало  только Давыдова, который в это время продолжал  разговаривать по телефону, чем-то возмущаясь, что-то с жаром доказывая, а мы  ждали,  без Давыдова застолье – не застолье.

   Наконец он бросал трубку, подходил к столу и, потирая  руки, восклицал:
    - Наливай!  Выпьем за дружбу народов! А?
    - И за женщин! – добавлял Вася Закревский.
    - Дойдет очередь и до женщин. Поехали! – командовал Давыдов.

    Фамилия у него русская, по паспорту – украинец, предки – цыгане. Какой он национальности, сам не знает. Впрочем, для нас это не имело абсолютно никакого значения, важно  другое: какой ты человек. Если справедливый, порядочный, доброжелательный – честь тебе и хвала. Давыдов именно такой.

   Мы не знали также, да и знать не хотели, какой национальности  наш добрый друг, талантливый фотожурналист Толя Красножон – русский он, украинец, еврей или молдаванин. Но мы знали, что этот небольшой ростом, худощавый в очках  человек, имеет  любящее сердце, золотые руки и светлый ум, за что мы искренне любили его. Он и сам оценивал человека не по национальности, а по душевности, честности, бескорыстной преданности  дружбе.

       Совсем иной по натуре журналист Петр Бугров (так назовем его), хвастливо величавший себя русским патриотом. Когда в России шумно заявили о себе члены  общества «Память», разные  шовинисты-националисты, антисемиты и другие национал-патриоты, Бугров, разделяя их взгляды, увлекся чтением газеты «День», журналов «Наш современник», «Молодая гвардия» и других ура-патриотических изданий, пропитанных духом неприязни к  «инородцам». В результате озлобился  против  «чучмеков», «сионистов», мешающих, по его мнению, жить православным россиянам. Он сотрудничал с КГБ, донес чекистам о «сионистской деятельности» двоих своих приятелей, которых  вскоре арестовали. За глаза мы называли его гробокопателем.

      А теперь пора поведать об одном неординарном инциденте.  Однажды Бугров пришел в нашу редакцию перед вечером в пятницу – день, когда у нас было особенно людно. Не здороваясь, окинул присутствующих мрачным  взглядом:
- Мужики, нет ли у вас желания дать кому-нибудь по морде?
    Широкоскулый с изрядным брюшком и злобными, как у волка, глазами, Бугров грузно опустился на стул, вытирая вспотевшее лицо.
- Мне желательно, - сказал он, -  садануть кого-нибудь по физиономордии, руки чешутся. Очень хочется врезать нашему редактору. Русский, но гад. Сегодня забраковал мою статью, говорит, великорусским шовинизмом попахивает. Разве не мерзавец? Ведь на ладан дышит, в гроб ему пора, негодяю, нет, скрипит еще.
Мы с любопытством уставились на  разгневанного коллегу, даже Давыдов, всегда занятый, оторвался от телефона.

       Покончив с ненавистным редактором, Бугров не без злорадства рассказал, как недавно оставил бренный мир  один его знакомый еврей. Днем  ходил, работал, веселился,  вечером лег спать и  уснул навеки.
- В ад отправился, - резюмировал Бугров. - Меньше будет на одного сиониста.
- Что они тебе плохого сделали? – спросил Роман Суворов. – Чем не догодили?
- Ты что, Рем, не знаешь? Россию сничтожают, вот что! Русский народ спаивают, свою поганую мацу на крови христианской замешивают. В  «Протоколах сионских мудрецов» они такие заговоры плетут – ахнешь!
- Врешь Бугров! - заметил усатый, суровый  на вид журналист Никита Шевченко. -  Нагло врешь! Всему миру известно, что никакой крови в маце нет, это клевета, и что  «Протоколы» –  мерзкая фальшивка погромщиков,  а ты цепляешься за нее, как вошь за яйца,  врешь  чудовищно. Идиотизм!
- Я вру?  Хохол  ты  репаный!  Сколько раз вы  продавали  Россию?  Мазепа, Петлюра, Бандера… Предатели проклятые! Жаль, что Сталин не выслал  вас  туда, где Макар телят не пас, чтобы там и душу богу отдали. А таких умников, как ты, к стенке надо, меньше мусора будет.

     Бугрову стали возражать.  Он зло отбивался, матерился и пожелал, чтобы все  его идейные противники  усрались  и  в таком виде отправились на тот свет.

         Я с карандашом в руках слушал перепалку и записывал для интереса высказывания Бугрова, которые в общем потоке разнотемной беседы терялись, сглаживались, а выписанные отдельно (плевелы, отделенные от зерен) довольно выразительно характеризовали их автора.

        Давыдов спросил Бугрова, не сможет ли он взять в свой отдел  опытного репортера Михаила Цоя.  Ему есть нечего, голодает.
- Взять к себе этого   чучмека? – удивился Бугров. – Пусть околевает косоглазый.
- Зачем так? – возмутился Рем Суворов. – Злобный  ты, Петя, никого не любишь, разве  только себя да  Костю Чернышева.
- Этого лявониху? Он же не просыхает! Пора ему в ад, там по нему сатана плачет.
- Но хоть Сашу Давыдова уважаешь? Ведь душа-человек, не зря ты к нему часто наведываешься. Вот и сегодня пришел…
- Не чирикай! – оборвал Бугров. – Расчирикался. Ходишь, ходишь… Тебе, Рем, на костылях бы ходить, такому умному, чтобы вместе с костылями снесли тебя на кладбище. Подумаешь, Давыдов! Он не из тех, кого уважать надо, цыганский барон. Ему бы коней воровать, а не заметки царапать. Пора ему на погост, стало бы меньше на одного конокрада.
- Какой же он конокрад? Что ты мелешь? Почему всем смерти желаешь?
- Помолчал бы, Рем, тоже хорош, жидов, цыган всяких  и прочих чучмеков защищаешь. Их давно надо было уничтожить.
- Тебе, Петр, - заметил Давыдов, - за такие речи следовало бы дать по твоей  жирной физиономии.
- Попробуй! Дашь на копейку –  получишь  на рубль.
- Ну и разговорчики! - подал голос, молчавший до этого Вася Закревский. -  Что тебя укусило, Петя?  Всем  погибели желаешь. С такой  ядовитой  злобой в душе сам  долго не протянешь.
- Это твои паршивые  пшики злобные, как собаки, - парировал Бугров. – С мечом на Россию шли, гады, пся крев! Ты вдобавок еще и свихнутый. Психушка по тебе   скучает, там и ноги протянешь. Тогда перестанешь пшикать. – Говоря это, Бугров нервно постукивал  по столу корешком   принесенной им книги. Это  был знаменитый  «Декамерон». Саша Саетов попросил посмотреть книгу. Бугров взглянул на  маленького Саетова глазами быка, узревшего красную тряпку.
- Пшел вон, чукча! – прорычал он. – Твои предки татары  300 лет угнетали русский народ. Забыл? Книгу ему!  Иди умойся. – После короткой паузы добавил:
- Дал как-то  одну повестушку писателю  Мусанбекову, тоже из чучмеков, дал – он и  скончалcя, этот чернозадый  шаман. Туда ему дорога! Можно было бы и тебе, Саетов, дать, но после того, как  отправишься на тот свет. В гроб тебе положу, чтобы  читал покойникам.
- Что ты за человек? – обиделся Саетов. – Не взбесился ли?
- Он всегда был  бешенный, -  сказал Суворов.
   Бугров встал, вытер вспотевший лоб: 
-    Лайте, лайте! Говорить с вами, собаками,  противно. 
 Когда с книгой под мышкой он ушел, пожелав нам всем поскорее околеть, я прочитал друзьям-журналистам сделанные мною выписки. Одни хохотали, другие возмущались:
- Нехороший Бугров человек, психопат.
- Национал-патриот вонючий.
-       Шовинист!
- Юдофоб!
- Черносотенец!
- Потенциальный террорист!
-       Дай ему топор – пойдет рубить головы.
- Такой негодяй пойдет!

    Кто мог знать, что Бугров притаился за дверью и подслушивает? Мы поняли это, когда дверь распахнулась, и он предстал на пороге собственной персоной – красный и потный от душившей его  злобы.
- Сами вы негодяи! - крикнул он, свирепо потрясая  кулаком.- Чтоб вы  сгорели! Подлецы! Гады! Сволочи! 

     После столь лиричного монолога  он с силой  захлопнул дверь и  ушел, наконец,  восвояси.

- Избавились. …Будто воздух стал чище, - заметил Суворов. - Теперь можно и выпить маленько, не возражаете?

        Возражений не было. Первый тост провозгласил красноречивый Саша Давыдов.
- Друзья мои, - сказал он, подняв  стакан, - слушал я  этого злобного подонка Бугрова и думал: воистину глупость – мать всех пороков. Когда разум вытесняется  ненавистью и слепым фанатизмом -  религиозным, классовым или национальным – тогда  приходит ужасная дикость кровавых войн, зверских погромов, жуткого   террора, творимых негодяями, подобными Бугрову. Он, думается, действительно способный взять топор и рубить головы «инородцам», да и всем, кто не разделяет его отвратительной мизантропии. Или я  ошибаюсь?
- Все верно, Саша! – послышались одобряющие голоса.
- Все правильно!
- Смотрите, - продолжал Дывыдов,- что творится в нашем мире. С одной стороны стремительный взлет человеческого разума, человек стал Богом: преодолел земное притяжение, покорил атом, добрался до Луны и ходил по ней. С другой – чудовищное невежество и безрассудство. Я имею в виду терроризм – эту смертоносную чуму ХХ и ХХI  века, имею в виду террористов, этих жестоких извергов,  убивающих ни в чем не повинных детей, женщин, стариков. Звериная злоба начисто вытеснила у них разум и совесть. Они стремятся навязать всем странам «исламский» стиль жизни, преобразовать мир по своему кровавому образу и подобию. Цель столь же безрассудна, как и бессмысленна. Это все равно, что пытаться повернуть вращение нашей планеты вспять или  потушить солнце стаканом воды. Ведь страны, противостоящие террору, в тысячи раз сильнее тех двуногих чудовищ. Надо лишь  честным порядочным людям объединиться и решительно искоренить смертельное зло. Непоколебимо верю: так будет! Верю: человечность победит зверство, разум победит безумие. Так выпьем, друзья, за нашу дружбу и за святое братство порядочных людей всех рас и национальностей! Выпьем  за свет разума! И да  сгинет мрак безумия! Аминь.
- Аминь! – повторили мы и дружно сдвинули стаканы.
               
На снимке слева направо: Роман Суворов (русский), Аркадий Левит (еврей), Александр Давыдов (цыган).

               
                г. Аугсбург
                2004 г.