На всю ширину взгляда распростёрлась пустынная местность, расчерченная пополам трассой, давление колёс на которую прекратилось вот уже несколько лет назад. С разных сторон с разной громкостью слышалось шуршание ветра, поднимаемые которым пыль, песок, камешки и неясно откуда взявшиеся бумажки отчётливо виднелись лишь на фоне местами треснувшего, а местами и вовсе распавшегося на мини-островки грязно-серого асфальта. Солнце пекло где-то сзади и сверху, «компенсируя» своё отсутствие впереди режущим глаза белым сиянием сухой почвы, безраздельно тут господствовавшей. Впрочем, глаза лежавшего на холме в некотором отдалении Маркуса смело могли пройти тест на прочность, даже просто вперившись в само солнце. Под мимикрирующей под окружающую почву тканью он, твёрдо держа в руках электро-пушку, наблюдал за голубизной неба.
Возле трассы возились солдаты, один из которых был из постоянного командного состава под руководством Маркуса, другие же были новичками, отправленными на миссию минимальной сложности: расстановка сборных камер сжигания за пределами города. Постоянный солдат Маркуса — рядовой Ли — стоял немного в стороне от возившихся юнцов, уперев руки в бока и пока не находил повода вставить слово в окружающую пустынную тишину. Закончив проверку на работоспособность выдвижных механизмов, образующих стены, солдаты принялись прочно устанавливать четыре тяжёлых металлических блока.
…в воздухе появилась цель. Маркус взвёл оружие, нашёл гостя в прицеле и стал выжидать. Он медленно выжал до оптимального уровня кнопку-курок, ответственную за настройку мощности выстрела и сам выстрел, снайперская электро-пушка при этом издала негромкое возрастающее гудение. Когда в прицеле уже можно было разглядеть очертания цели и детали внешнего вида, Маркус чуть отвёл прицел в сторону предполагаемого — притом верно — движения оной и отпустил курок.
В ярком дневном свете едва заметная, подобная миниатюрной молнии с бесчисленными зигзагами линия электро-энергии прошила знойный воздух и угодила точно в цель. Появилась вспышка, раздался хлопок, как при взрыве мощного фейерверка — гость был взорван выстрелом. Спустя какие-то секунды в месте попадания в воздухе уже не было видно никаких следов уничтоженного существа.
«Он был в сжатой форме, но не похоже, чтобы это был «бомбардировщик»: летел он явно не в сторону города... вероятно, просто блуждал без особой цели. Ему же хуже» - подумал Маркус, сбросив маскирующую ткань, поднявшись, сложив пушку и закрепив в футляре за спиной — всё это буквально в течение нескольких секунд. Он бросил взгляд в сторону солдат. Увидев протянутую руку Ли с выставленным большим пальцем, он коротко кивнул. Ли тоже давно ко всему привык, ему впору было взлетать по карьерной лестнице, но крылья в виде званий он коллекционировать пока не спешил: под командованием Маркуса он чувствовал себя куда полезнее, чем во главе собственного подразделения, да и товарищество между ними некоторое время назад уже переросло в дружбу. Это обстоятельство в каком-то смысле выделяло Ли из всех военных по крайней мере в их части, ибо друзей у Маркуса, можно сказать, не было. Вернее, не осталось.
Капитану не нужно было подходить к остальным солдатам и заглядывать в лица, чтобы убеждаться в их встревоженном виде, как и брать за кисть, проверяя, не подрагивает ли она еле заметной от волнения дрожью — он всё прекрасно знал сам. Миссии, подобные этой, он мысленно — а иногда и вслух, при лицах высшего ранга, чем их малость раздражал — называл «миссиями», всякий раз выделяя эти кавычки. Причины у него для этого, как он считал, были: он не видел ничего особенного в том, чтобы в паре километров от города выставить очередную огненную ловушку хотя бы потому, что вылазки эти производились в дневное время, в которое твари, для которых предназначены были сами ловушки, как правило, не показывались — за редкими, как сегодняшнее, исключениями, которые к тому же едва ли были чреваты последствиями. И тем не менее, Маркус знал, что солдаты напряжены и напуганы так, словно их забросили на ночную миссию по разведке покинутого населённого пункта — одна из самых сложных категорий. Таково уже было их воспитание: инъекция страха была впрыснута им в мозги в огромной дозе задолго до встречи с существами, его наводящими, в виде рассказов, разительно отличающихся количеством зёрен правды в них — именно зёрен, потому как встречу с «новусом» — такое название прицепили к ним некоторые из оставшихся учёных людей некоторое время после «знакомства» — описать, так сказать, объективно, выдавая лишь факты, было решительно невозможно. Ведь если речь шла именно о столкновении, то оно было до краёв наполнено самыми разными ощущениями, входящими однако, лишь в спектр всех негативных эмоций, глубочайший отпечаток которых выдавал свои нелицеприятные очертания даже в, казалось, сухих отчётах высшему командному составу. В бесконечных же сплетнях, россказнях и даже претендующих уже на статус мифов описаниях произошедшего отпечаток являл себя во всей красе. И, поскольку являли его по сути с раннего детства, юнцы запоминали полученное не хуже собственного имени. С той разницей, что первое предпочли бы, конечно, забыть.
Однако Маркус знал, как дважды два, что это просто первый шаг, после которого страх постепенно начнёт сменяться холодной исполнительностью и, возможно, тихой яростью по отношению к непрошеным гостям, учинившим в чужом мире трудно поддававшийся осмыслению хаос... Тут, выйдя из нескольки-секнудной задумчивости, капитан направился к отряду.
- Никаких угроз поблизости и, вероятно, вдалеке не предвидится, сохранять спокойствие, - сухо и чётко обратился он к молодым бойцам.
Некоторые из последних сначала бросили взгляды вверх, где недавно хлопнул взрыв, обменялись выражающими некоторое сомнение по поводу безопасности взглядами, однако тут же вспомнили, кто им о ней сказал и чуть воспрянули.
- Попавшийся нам — капитану, точнее — экземпляр не представлял решительно никакой опасности. Его, считай, тут и не было. Поэтому я бы на вашем месте счёл данную миссию лёгкой прогулкой и приготовил себя к большему, - внёс своё слово Ли, улыбаясь не особо выразительной улыбкой.
Немногословный капитан едва заметно кивнул, подтверждая сказанное и, выждав, пока солдаты соберутся и примут вид приемлемой растерянности — то есть их обычный вид, указал головой в направлении города и зашагал первым. Остальной отряд молча двинулся туда же.
Вдали виднелся как бы тёмно-серый квадрат. Так снаружи выглядел город, окруженный стеной. Он незаметно, но без остановки приближался, и это было единственной меняющейся деталью. В остальном признаком жизни выступали солдаты с капитаном, а движение, которые они могли увидеть, ограничивалось уходящими назад трещинами в дороге. Маркус с Ли шагали, умудряясь не издавать тяжёлыми ботинками ни звука, солдаты же, кажется, невольно соревновались в умении следовать их примеру, и из-под их ног то и дело раздавалось будто испуганное шарканье подошв по неровному асфальту.
Несмотря на палящее полуденное солнце и абсолютное спокойствие на приличном расстоянии вокруг, царила напряжённая атмосфера. Юнцы её чувствовали в связи с тем, что впервые вышли в мир за стенами и инстинктивно опасались вылета новуса откуда угодно, ибо в их представлении они были решительно повсюду. Капитан с Ли же были в напряжении большую часть времени вообще, однако в их случае оно было пассивным, накопленным годами и подкреплённым тем фактом, что новусы хоть и не были абсолютно везде, но вряд ли можно было надеяться не найти их где-либо на суше, кроме полярных шапок Земли...
По обеим сторонам дороги появлялись одинаковые указатели с надписью «100 м», через сто метров от которых встречалась камера сжигания, через сто метров от которой — новый указатель, и так далее. На верхушке указателя был установлен фонарь, в ночное время служивший ориентиром. Новусы умели видеть, однако читать — нет, и, благо, не нашлось ещё того безумца, который бы решил научить их этому, а если бы и нашёлся, то очень быстро замолчал либо... исчез. Благодаря этому твари не знали — по крайней пока пока — что указатели помогают найти ближайшую сжигательную камеру, непосредственно рядом с которыми ставить фонари было, конечно, глупостью. Это давало какое-никакое преимущество.
На стенах города уже можно было разглядеть небольшие трещины и пятна, а также более важную деталь: встроенные воздуходувы, сейчас, разумеется, отключенные: днём нападений с некоторых пор — тех самых, когда установили воздуходувы и другие меры защиты — почти никогда не случалось, и это давало шанс, бывший одновременно и необходимостью, экономить энергию, питавшую воздуходувы. Последние были встроены в выделанные в стене круглые отверстия, два ряда таких отверстий описывали две цепочки вокруг цельной стены города.
Когда отряд подошёл уже к массивным металлическим воротам в город, Маркус достал небольшой пистолет, направил прямо вверх и выстрелил. Через пару секунд в нескольких метрах над стеной негромко хлопнул взрыв с зелёными искорками: сигнал, гласящий, что миссия завершена, притом успешно. Минуту спустя ворота с тяжёлым звуком и периодическим скрипом раздвинулись, и отряд покинул внешний мир.
Город выглядел бы вполне обыденно — улицы, дома, площади, если бы стена не создавала впечатление, будто он находится в каменной чаше, что в свою очередь наводило на мысль о том, что рано или поздно её может что-то заполнить. Что-то ужасное. Что-то чёрное.
Отверстия для воздуходувов были и с внутренней стороны стены, только тут были видны подведённые к ним толстые провода. Что характерно, возле некоторых из отверстий можно было увидеть закрашенные с переменным успехом пятна краски, которую наносили неминуемо обязанные в какой-то момент объявиться ярые «пессимисты-недопророки», как их в самой мягкой форме называл Маркус, которые умудрялись забираться неведомым образом на немалую высоту (порядка 20-30 метров) и полосовать стену своими «откровениями», гласящими: «ДУМАЕТЕ, ВАС ЭТО СПАСЁТ?!»; «ЗДЕСЬ ГНИЮТ СВЕРГНУТЫЕ САПИЕНСЫ»; «НОВУСЫ — НАЧАЛО НОВОГО МИРА, СДАЙТЕСЬ» и прочее. Администрацию города и ген-штаб деятельность этих людей приводила в кипящее бешенство, поскольку не только посылала плевок во все усилия, вложенные ими в постройку защитных систем города, оснащение бойцов и непосредственно борьбу с угрозой, но и накладывала довольно отчётливый эффект на настроение граждан, подрывая их и без того блекло догорающее стремление добиться хоть какого-то улучшения положения. И, наконец, самым мерзким было то, что даже в образовавшейся ситуации вообще объявлялись люди, работающие против других людей. Борьба с мазнёй сумасшедших едва ли входила в приоритеты властей, однако сделать что-то было необходимо. Очевидной мерой стало закрашивание надписей. Другой — пропаганда, ведущаяся против рассаживания упаднических настроений и, наконец, третьей — выслеживание и отлов виновников. На удивление, часто с этим не возникало проблем: обыск домов подозреваемых на предмет банок с краской и балончиков нередко оканчивался их быстрым обнаружением, а после и арестом виновника, не сильно пытавшегося обеспечить идеальное преступление. Последним без лишней мягкости сначала на словах напоминали о том, чем именно чревата их деятельность и грозили дальнейшими мерами, а если это — благо, редко — не срабатывало, сперва грозили, несколько иронично, «заставить проявить последовательность и пойти-таки и сдаться своим прекрасным новусам, раз уж они новые хозяева планеты», то есть отправиться «на поиски приключений в дивном новом мире» за стеной и в самом крайнем случае претворяли угрозу в реальность. Пока таких отчаянных за всё время оказалось двое, и их тут же превратили в отрицательный пример, призванный образумить тех, в чьих головах начинал гулять ненужный ветер. Когда случилось изгнание первого, некоего Шона Клайна, население, разумеется, пришло в неимоверное удивление, испуг, а отчасти и негодование. Однако, предвидев это, генерал Кейн собрал насыщавшуюся волнениями толпу и выступил с речью:
«Сперва скажу, что всеобщее удивление и расстройство мне и моим коллегам более чем понятны. В наше время представляется откровенным безумием разбрасываться людьми, определённо каждому, разве что кроме младенцев, известно, что осталось от людского рода... Однако есть, кажется, необходимость напомнить о том, что Шон Клайн занимался не иначе как разложением общества, выставляя его попытки держаться единым, ещё на что-то способным строем как «бессмысленную агонию» и глупость. О том, что, тем не менее, город наш всё ещё населён людьми именно по причине «бессмысленной агонии», «по глупости» занимаясь которой, он расширил границы своей обороноспособности и увеличил ёмкость энергопитания и объём продовольствия для граждан, продолжая и сегодня функционировать в качестве одного из немногих оплотов человечества. И, наконец, о том, что изгнание — это мера высшей крайности, применимая лишь к лицам, ответившим однозначным отказом на все попытки сотрудничества с нашей стороны. Иными словами, мы дважды даём более чем реальный шанс одуматься и направить свои усилия в общее русло, нежели нагнетать страх, которого, как этому лицу, видимо, кажется, наши истинные враги наводят в недостаточных количествах. И лишь после этого выставляем это лицо вон. Таким образом, ответственность за возможное изгнание несёт лишь гражданин, поддавшийся духу упадничества. Способствование его искоренению — это способствование прекращению всяких изгнаний, способствование единству. Это и есть цель, которую мы все разделяем. Надеюсь, меня все правильно поняли. Спасибо».
Сложно сказать, что эта речь сильно вдохновила народ: как-никак, в ней упоминались и «враги», и наводимый ими ужас, и ослабленное человечество. Однако посыл граждане уяснили, и весть о втором изгнаннике приняли почти без возмущения, почти не запомнив его, в отличие от Клайна.
Помимо «недо-пророков», однако, изредка мелькали и «недо-ораторы». Их было куда как меньше, ибо их деятельность — выкрикивание апокалиптических монологов на улицах — была, по понятным причинам, гораздо заметнее, что одновременно указывало и на повышенный уровень отчаянности и безумия пошедших на это людей. Маркус лично отловил двоих таких и самостоятельно пояснил, довольно красноречиво, что и почему сделает, если те не прекратят буквально тотчас же, и добился успеха. Это было ещё одной причиной, по которой капитана власти более чем ценили.
***
- ...Камера, таким образом, была успешно установлена. Неполадок в механизмах работы оной не обнаружено. Миссия окончилась без каких-либо происшествий, которые можно счесть вызывающими тревогу для новобранцев, вошедших в состав отряда. Небольшой спад духа, наблюдавшийся после ликвидации новуса, вероятно, типа «обыкновенный» представляется несущественным. Предположение, что новус мог принадлежать к типу «бомардировщик», считаю необоснованным, так как направление его движения не соответствовало расположению какого-либо населённого пункта, а его размер, даже с учётом сжатой формы, не даёт оснований думать о его возможности испускать достаточное количество чёрного вещества. На этом всё.
- Спасибо, капитан Маркус, хорошо сработано. - В голосе сказавшего это генерала Кейна, разумеется, не проскочило и частички эмоций, эту фразу он говорил уже многие десятки раз Маркусу и многие сотни раз — всем остальным командующим. - Лейтенант Ричардсон, лейтенант Колсон, у вас есть вопросы?
Сидевший по правую руку от генерала Ричардсон еле заметным движением покачал головой, уголки его губ при этом приподнялись на милиметр и тут же вернулись в обычное положение. Колсон просто покачал головой, чуть прикрыв глаза, что явно выражало скуку и раздражение от столь длительной процедуры отчёта даже по совершенно простой вылазке. Не обращая внимания на эти невербальные знаки, генерал Кейн поднял взгляд на капитана и с кивком сказал, что вопросов к нему нет, и тот свободен.
Разделявший мнение Колсона о полезности таких отчётов Маркус, сохранявший, однако, непроницаемое выражение, в свою очередь, тоже кивнул и твёрдым шагом направился к выходу из помещения, о котором можно предположить, что оно сияло чистотой и строгостью, однако на деле отличалось от обычной комнатёнки в обычном доме сравнительно большой площадью, красным ковром, расстеленным посередине (довольно, впрочем, потёртым и потемневшим), широким столом, за которыми сидели Кейн с лейтенантами и стеной, увешанной флагами (США, Китай, Бразилия, Франция, Израиль, Германия, Великобритания, Россия и так далее), среди которых центральное положение занимал чуть более крупный флаг Австралии — это, в свою очередь, было характерным отличием всех штабов по причине их расположения.
Прежде чем Маркус потянул за ручку двери, Ричардсон обратился к генералу Кейну с привычной улыбкой:
- Разрешите, генерал?
Тот в ответ также привычно кивнул. Ричардсон поднялся со своего места и вышел вместе с Маркусом. Лейтенант был вторым исключительным лицом в части, то есть был вторым другом капитана. То, что дружба лица, стоящего ниже Ричардсона по званию, придавала ему среди всех явный особый статус, самого Ричардсона никак не смущало. Он был лишён завистливых болячек и привык смотреть на людей, оценивая их заслуги перед другими людьми и отдельно перед товарищами, точно также, как Маркус. Последний же в своё время получил сразу несколько возможностей увидеть, на что Ричардсон идёт ради этих, не имеющих никакого отношения к популизму и репутации с целью личной выгоды, заслуг, а потому и «выделил» его.
Друзья вышли из здания штаба — которое, однако, можно было смело назвать просто большим домом, которым оно и было, расположенное в центре города.
- Хотя Кейн не знает тебя так, как я или Ли, но, поверь, за твоей каменной миной ему не составляет труда чёрным по белому прочесть «А не пошли вы бы со своими столетними докладами?..» - сказал лейтенант с негромким, но искренним смехом. - Ещё каменнее лицо у тебя вряд ли получится сделать - хотя я знаю, что ты-то стараешься - и всё же попытайся относиться к этому проще...
Что-то подобное Ричардсон говорил капитану уже не раз и даже не два, поэтому Маркус ответил старым, проверенным способом: одарил взглядом, выражающим всё сразу. Лейтенант в шутку закатил глаза - «Опять двадцать пять...» и попробовал зайти с другой стороны:
- Знаешь, кто бы что ни говорил, а ситуация сейчас куда как менее патовая, чем даже пару лет назад. Помнишь ведь, как нас — и не только нас, а весь мир — теснили всё дальше. Смерть расползалась по континентам, как пятно чёрной акварели по смоченной бумаге — ещё бы: ни один человек на планете даже не подозревал, что нужно готовиться к чему-то подобному, и нас пырнули в печень, пока мы тупо смотрели в другую сторону. Но сейчас мы не смотрим и на градус в сторону от того, на что вынуждены. И именно поэтому медленно, но верно приходим к стабильности. И поэтому, пожалуй, можем позволить себе спокойные и подробные отчёты. Это, наверное, ещё и психологически благоразумно: позволяет думать, что мы на войне, но на контролируемой, а не прежней, взятой в кавычки, под названием скрывающей куда более ясное слово «истребление».
Маркус, глядя чуть в сторону, взял на размышления аж три секунды, после которых, повернувшись обратно к другу, слегка пожал плечами — выражение согласия кивком было бы слишком очевидным: зависти у Маркуса не было, а вот гордость — вполне. Впрочем, Ричардсону его маленькая победа было очевидна, и он с тем же негромким смехом похлопал капитана по плечу и сменил тему:
- Послушай-ка, все мы, конечно, знаем, что ты — человек-скала, но я-то вижу, что и тебя подкашивает. Отдых — вещь необходимая. Я могу поговорить с Кейном и организовать тебе на завтра выходной день — хоть поспишь больше пары часов, м?
- Выходной... - в голосе капитана еле — то есть явно — сквозило сомнение.
- Поправка: я не «могу», я настаиваю на том, что я поговорю с Кейном.
Маркус, помолчав какое-то время, чуть вздохнул и, посмотрев в глаза другу, произнёс совершенно ровно: «Спасибо».
Ричардсон выдал широкую улыбку, положил одну руку на плечо другу, второй пожал Маркусу руку и, сделав жест «Бывай!», исчез в здании штаба. Маркус несколько минут стоял в тихом для города месте, направив взгляд себе под ноги. Разговор с лейтенантом напомнил ему знаменитую фразу, сказанную семь лет назад — когда большая часть эвакуировавшихся людей высадилась в Австралии...
Новусы умели летать, однако на больших высотах сильный ветер, можно сказать, сбивал их, быстро сдувая и не давая двигаться целенаправленно. Когда твари впервые объявились — почему именно в Соединённых Штатах, до сих пор неясно, расследовать это никто особо не брался — они взрывной волной распространились сначала по одной стране, а затем, пока другие страны, обезумев от ужаса, не закрыли все авиалинии и морские пути, и по многим остальным местам. Действительно многим. В списке которых, однако, не оказалось Австралии. Страны, одновременно пригодной для нормальной жизни, достаточно крупной, чтобы разместить большое количество людей и — самое главное — наиболее изолированной ото всех остальных морем. Новусы, на большой высоте сдуваемые ветром, едва ли имели шансы через громадный океан добраться до Австралии, ибо что, если не океан — царство ветра, бурь и дождя? Генерал Кейн семь лет назад, стоя на западном побережье новой родины, при всего нескольких подчинённых произнёс хриплым, немного дрожащим, однако сквозящим надеждой голосом: «Любой ветер ныне — попутный». Словно сам ветер, фраза стала крылатой и её через какое-то время услышала вся оставшаяся в Австралии часть человечества. Отступление, впрочем, не принесло спасения. Когда к нему готовились, казалось, все судна — и воздушные, и морские исследовали от носа до кормы в поисках могущих туда забраться тварей. Однако, то ли самолётов и кораблей оказалось слишком много, и за всеми усмотреть не вышло, то ли ещё по какой-то причине, а чёрная зараза была занесена и сюда... Военных эта новость удивила, но быстро заставила работать инстинкт, позволивший в достаточно короткие сроки организовать оборону и на новом фронте. Всех же остальных новость довела до отчаяния разной степени крайности. Большая его часть выплеснулась со слезами горя, пролитыми матерями, отцами, детьми — и теми, кто понимал, что происходит, и теми, кто плакал потому, что плакали все вокруг — но нашлось и немало тех, кто, потеряв остатки рассудка окончательно, бросились кто куда: обратно к побережью — топиться; вглубь континента — просто подальше; прямиком туда, откуда, по еле дошедшим сведениям, «высадились» вместе с людьми новусы — то есть тоже на смерть. Отчаяние стало постоянной частью жизни австралийцев - «новых» и «старых», но оказалось всё же сдерживаемым, сдерживаемым в течение семи лет.
Носки ботинок Маркуса стояли в считанных сантиметрах от круглого отверстия в земле, закрытого решеткой, за которой располагались лопасти воздуходува. Этих вертикальных воздуходувов было множество по всему городу. Ещё одной его особенностью, помимо заключённости в «чашу», было то, что дома были все одно- , двух- и максимум трех-этажные, и более половины всех крыш были плоскими, а на самих крышах были установлены всё те же воздуходувы. Чёрный страх, испускаемый новусами, был всё же подобен газу — его можно было сдуть, развеять. Если твари являлись ночью, несколько сотен потоков воздуха, дувших снизу вверх, делали свою работу...
Маркус поднял взгляд на небо. Сегодня оно было голубым и безоблачным, однако если присмотреться, можно было заметить, что над городом воздух словно бы темнее.