Я, никогда не ездил в колхоз(ы), на всякие там работы, считал что выполнять их должны колхозники. Во-первых, они там живут, а мне ещё ехать нужно. Во-вторых, я не умею выполнять их работу, а они мою. Ну и наконец, сколько им не помогай, а продуктов в магазине становилось всё меньше и меньше. Мне всегда казалось, что если колхозникам не помогать, то ассортимент в продуктовых магазинах станет больше и на дольше, этого ассортимента хватит. Сельского населения в ту пору в нашей стране было больше чем городского. Несмотря на это на предприятиях города людей заставляли обучаться на курсах механизаторов.
Появились комбайнёры и трактористы с городской пропиской, которые при необходимости становились сезонными сельскохозяйственными работниками. Без опыта и особого желания работать на селе, об отказе не могло быть и речи. Когда не помогала агитация о неведомой продовольственной программе и вредной нашему делу, - построению коммунизма идеологии, требовали вернуть деньги, затраченные на обучение и отдать назад оплату среднего заработка за это время. Конечно, это был шантаж, но что поделать, если люди по-другому не понимают. Понимали только те кто, покинув, родное село переехали в город, они ни за какие коврижки не хотели оставлять совсем негостеприимного для них культурного центра, даже временно.
Я городской житель во всех поколениях, брал с них пример, но они не хотели взять примера с меня. Не читали книг, не ходили в театр и библиотеки, один из них считал, что полонез Огинского написал Чайковский, а Мариинский театр находится в городе Мариинске. Меня, конечно, это развеселило, но возражать я не стал, просвещать тоже, зачем, может быть им так комфортней? Нельзя просвещать насильно, надо чтобы у непросвещённых людей, была тяга к этой самой культуре и другим не менее важным знаниям. А её не было, этой тяги, хорошо, что не у всех. Да и какой из меня просветитель? Меня бы самого кто ни будь, просветил, я бы не стал возражать.
Когда я работал на заводе, считался, а может быть уже и был хорошим специалистом, то просто игнорировал любые предложения колхозных работ. Жизнь занесла меня в среду наших учёных, таких же бесправных, как студенты и солдаты. Солдаты работали на селе, потому, что делали всё по приказу, хоть и устному, от него никуда не денешься. Студенты работали потому, что как раз боялись куда-то деться, так и не получив образования. Один рабочий класс, находясь в авангарде коммунистического движения, не боялся ничего потерять, потому что пролетарий это, - неимущий.
На вопрос, почему наша страна отставала в научно-техническом развитии от других стран? Можно ответить просто, потому, что наши учёные, инженеры, и студенты очень много проводили время, занимаясь, несвойственной им работой на селе и в городе. Всё потому, что в этот период времени в нашей стране руководили, на разных уровнях, выходцы из сельских местностей. Последний колхозник на посту первого и последнего президента СССР, не мог правильно выговорить многих слов, имея два высших образования. Про остальных можно вообще промолчать.
Когда я работал в НИИ «самых Высоких Напряжений в мире», у нас вообще закрыли корпус на замок. Профессоры, доценты и аспиранты, «свалили» в отпуска, а инженеры, «МНС» ы, «СНС» ы, стали собираться в колхоз. У меня была самая уважительная причина, по которой я не мог отправиться косить траву по неудобицам, мне исполнялось ровно 30 лет. Это известие мой руководитель воспринял с воодушевлением: «Вот там и отметим!». «Это будет самый запоминающийся день рождения в твоей жизни», - окончил разговор со мной он. Как потом оказалось, он стал запоминающимся не только для меня как именинника, но и для многих других виновников событий.
До нас там уже работала бригада из нашего НИИ, ей руководил один «вечный инженер» с немецкой фамилией, но русским сметливым умом. Вместо того чтобы косить траву, этот немец-перец-огурец, оказался молодец, прихватил с собой десятилитровую канистру чистейшего технического спирта. Сдавать скошенную траву он ездил всегда сам, а на весах, вручал весовщику определённую ёмкость неразведённого спирта, после того как тот отмечал огромный вес автомобиля с травой, в документах. Дошло до того, что весовщики сами стали приезжать на стан, даже не вспоминая о траве. Вот так проходили заготовки кормов для колхозных коров, по упрощённой немецкой технологии. За короткий срок наш НИИ перевыполнил план, за что директора поблагодарили и дали дополнительный.
Собрали последние силы, то есть, того кто не успел спрятаться, для того чтобы справится с дополнительным планом, выдали такую же канистру спирта. Когда я узнал, сколько народа собирается на мой день рождения, мне пришлось оставить семью практически без средств существования. Прожить без кормильца им помогла моя тёща, она же закупила хорошей и недорогой вьетнамской рисовой водки. Два огромных рюкзака крепкого азиатского напитка, мы еле дотащили с Валеркой до пункта отправки.
Меня провожала жена, но как только она скрылась за горизонтом, мои товарищи предложили попробовать импортную водку. Знавший, о моих рюкзаках, друг,- Валерка, сдал меня сразу. Только потом, много лет спустя, я выдал такую мудрость: «Друзья для того и нужны, что бы вовремя предать», на протяжении всей своей жизни я не один раз убеждался в истине этих слов.
Я тогда и не знал, что мои товарищи, не рассчитывая на технический спирт, тоже скидывались не только на подарок для меня, а всё на ту же водку, только с другой этикеткой. Чтобы я не оголодал на первых порах, жена мне напекла много пирожков с картошкой и капустой. Они были ещё тёпленькие, когда в кузове бортового автомобиля, мы закусывали ими отечественную и импортную водку. С пирогом в одной руке и эмалированной кружкой в другой на ходу автомобиля я показывал на здание техникума, в котором я учился на одни пятёрки. За общим галдежом ни кто, как мне казалось, не обратил на это внимания.
На стане нас встретил сторож, племянник одного из руководителей секторов нашего НИИ, под самой распространённой фамилией в России. Его дядю, мы звали «Дядей», а его племянника, - Андрюшка Иванов. Стан был хорошо оборудован: длинный умывальный жёлоб с большим количеством сосков, длинный строганный стол, на который вечером, падала тень от жёлоба умывальника, крепкие, но не такие длинные скамьи. Были установлены палатки с нарами и матрасами, правда без простыней и подушек, но мы были предупреждены об этом. Была даже походная армейская кухня с заготовленными дровами и передвижная бочка с водой. Не было только туалетов, но по взаимной договорённости мужчины и женщины ходили в разные места близлежащего леса.
Предыдущая, хитрая бригада, не выкосила даже поляну возле самого стана, не говоря уж об остальных неудобицах. С неё мы и начали, косили на сено, то есть, оставляя скошенную траву высыхать на травянистой стерне. К моему великому стыду, я, - городской житель совсем не умел косить литовкой и сколько я не пробовал, у меня мало что получалось. Поэтому мне нашли дело, с которым я справился как, пожалуй, не справился бы никто другой, - отбивал и затачивал косы. Работа конечно потная, но скоро меня заменил другой специалист, а мне всё-таки пришлось косить и метать и ворошить, трава сохла прямо на глазах.
Ещё хуже, чем нехватка туалетов, было отсутствие речки, внизу под нашим бугром, пробегал какой-то ручей, но в нём не везде можно было набрать даже кружку воды. Поэтому этот край и назывался, - «Сухоречье». Мой начальник, стал наш общий начальник, нельзя сказать, что он слушался меня, просто иногда прислушивался к голосу разума, который тоже, только иногда исходил от меня. Продвигаясь вверх по течению ручья, он нашёл, маленькую, но глубокую запруду. Полноценным прудом, эту ямку назвать было нельзя, но купаться в неё было можно. В этой ямке не было мешающей плаванью растительности, а дно было каменистым, что делало воду в ней, без всякого замутнения чистой. Видно было, что эта «ямка» создана специально для купания, умелым бульдозеристом, который максимально использовал рельеф местности.
Эта «ямка» находилась на расстоянии двух километров от расположения стана, но времени хватало, чтобы пробежать, окунуться и бегом вернуться на ужин. Сначала начальник бегал туда в окружении приближённых лиц, но потом предложил и мне, я не отказался. Мы туда прибегали в плавках, быстренько их снимали, чтобы не мочить, купались, а потом одевались и сухими бежали к столу. «Добрый начальник» в это время завязывал, непонятные мне связи с нашей лаборанткой Венерой, кроме того, что она была молода, она была ещё довольно хитрой кореянкой. Приглашение её в нашу тесную компанию купальщиков, нарушало все наши устоявшиеся правила.
Один я понял, чем это может обернуться для меня, и одел шорты поверх плавок. Остальные просто не подумали о последствиях, либо не прихватили собой шорты на покос. Когда все подбежали к «ямке», в воду прыгнула одна Венера, сняв шорты, прыгнул и я, остальные медленно входили в воду в своих плавках. Один Калитвинцев, стоял на высоком бугре, то приспускал свои плавки, то снова натягивал. Ему не хотелось зря плавки мочить, но и оставаться голым, не позволяло воспитание.
Высунув головы из воды и держась на плаву, мы все смотрели на него, ожидая его поступка. Поступок не заставил себя долго ждать, резким движением Калитвинцев обнажил своё тело и с криками: «Она же обезьяна!», наконец-то нырнул. Мне захотелось проверить справедливость его слов, поднырнув, я ухватился за ногу Венеры. Меня как током ударило, её кожа была такой же шершавой как голяшка кирзового сапога. В воде, это напоминало шкуру желтоватой змеи, или ещё какого-нибудь земноводного существа.
После купания все чувствовали себя прекрасно. Я, скрывшись, в леске отжал плавки и одел на голое тело шорты, размахивая влажными плавками, побежал догонять, своих товарищей, бежавших по пыльной дороге. Чистыми купальщиками, на стан прибежали только двое, я и Калитвинцев. Остальные бегуны-купальщики были все в грязных разводах, а на их плавках нельзя было различить цвета. Венера, обиделась на Калитвинцева и перестала с нами бегать, а мы продолжали купаться, особенно если с нами бегал по пыльной дороге Сухоречья, он, - этот принципиальный «сухо - плавник».
Питались мы хорошо, нам привозили: молоко, хлеб, мясо, овощи, а также родной НИИ ВН, дал в дорогу нам огромную коробку свиного паштета, такая же коробка, осталась от прежней бригады. Ешь, не хочу, мы и не хотели, оказывается этот паштет, быстро приедается. Работали тоже хорошо, быстро выкосили всё в округе, вплоть до стоящего, вдоль дороги пыльного бурьяна. Бурьян косили на силос, мне однажды пришлось сопровождать автомобиль, до силосной ямы. Зрелище ужасное, несколько бетонированных ям присыпаны землёй. В открытую яму бульдозер, после нашей разгрузки травы, пихал её своим ножом, а человек в резиновых сапогах посыпал каким-то порошком, из мешка, скорей всего солью.
Как нам рассказал человек в резиновых сапогах, в двух ямах силос ещё с прошлого года лежит не тронутый, и скорей всего пропал. Не скормили, потому что столько скота нет, да и не разрешает обком партии, у них там своя задумка. Получалось всё, что мы скосим, то же пропадёт? «Да!», - ответил нам резиновый сапог.
Работать на «баранов» сидящих в обкоме партии, сразу расхотелось, да и повод был, наступил мой 30-й день рождения. Работа есть работа, косили до самого вечера, народ то интеллигентный, потом сели за стол. Вова Шишкин, спел чудесную песню, - «30 лет это, - это время свершений», а потом началось безобразное гульбище. Пьяная Венера лезла в Вове Шишкину, а его любовница, женщина в возрасте, отгоняла её, словами: «Какой, он тебе Вова?».
Кто-то попарно ушёл в лес, кто-то не уставая, по-каратистски пенал толстую берёзу. Начальник подбивал меня снять с Венеры бюстгальтер, но я не поддался на уговоры, меня отпугивала её кожа. Да какая она Венера? Хотя, наверное, что-то венерическое в ней всё-таки было.
Короче, как-то невзначай образовалось три новых семьи, раньше этого не могло случиться по причине скромного поведения, наверное, и до сих пор они не распались. Распалась только семья Арсена, который чудесно пел песню этого покоса: «Ну почему, ко мне ты равнодушна?». Неравнодушной к нему девушке, пришлось ему платить алименты, долгие годы.
Не бывает, худа без добра, его подобрала и не посмотрела на алименты прекрасная женщина, которая увезла его с собой в другой город. Так если подумать, он оставил жену и попугая, а обрёл незаконно рожденную дочь, но признанную им. Перестал мотаться по общагам для «вечных инженеров» НИИ, и встретил горячо полюбившую его женщину, думаю, как человек благородный он ответит ей тем же.
Угомонились только с рассветом, утреннее молоко тумана больше походило на оседавший дым окончившегося гульбища, ещё вчера висевший коромыслом. Когда и туман рассеялся, перед нами появился, колхозный человек в сапогах и с верёвкой в руках. Этот человек перекидывал верёвку через наши скирды, измерял её длину, что-то быстро подсчитывал и записывал в свою книжицу. По его подсчётом мы снова перевыполнили уже дополнительный план, как по зелёнке, так и по сену. Отпускать домой он нас не хотел, а мы еле стояли на ногах и были согласны на всё, но только завтра.
С одной стороны день был рабочий, с другой это был День Ивана Купалы. Ходивших, вчера ночью, в лес, молодых людей не надо было спрашивать о цветках папоротника, хватало того, что они нашли друг друга. Прыгавшие вчера ночью через костёр смелые люди, даже не обгорели и это тоже хорошо. Мы согласились остаться ещё в этом колхозе, если нам будут подвозить провиант, но работать мы не будем. Во-первых, выкосили все неудобицы в радиусе пяти километров, во-вторых перевыполнили все дополнительные планы. Все силосные ямы забиты, а на приличный стог у нас нет угодья травы и даже трактора таскать волокушу. Мужик с верёвкой, отпустил нас домой, но на замену нам должны были приехать другие.
Мой начальник просил меня найти Венеру, её нигде не было видно среди бродивших по стану, усталых с похмелья работников. Один только я, как жених на своей свадьбе, не злоупотребил спиртным. На собственным дне рождения, и после него, я не был похож на мученика. Венеру я нашёл в самой дальней палатке, она испугалась и закрыла своё лицо полотенцем, когда она убрала полотенце, её трудно было узнать. Без макияжа её лицо больше напоминало вчерашний сваренный потемневший и сморщенный пельмень. Своими впечатлениями я ни с кем, раньше не делился и правильно делал. Может она кому-то и нравится, зачем человека расстраивать.
Собирались домой целый день, а ближе к вечеру, мы увидели едущего по пыльной дороге велосипедиста, это был Андрюшка Иванов. Он приехал охранять стан добровольно, вместе с Аллой Демидовой, не артисткой, а нашей поварихой, красивой девушкой с длинным и тоже красивым носом. Этот племянничек нашего «Дяди», был влюблён в неё, не смотря на то, что у него была жена и даже ребёнок, но не наше это дело. Он как-то узнал, что она остаётся караулить наш стан, сел на свой спортивный велосипед, от которого мы его еле оторвали, и проехал по пыльным дорогам, более 70 километров.
Наш украинский острослов Мосенко, даже присел, от удивления, только потом выдал: «Я бы никогда не согласился сильно стереть, свой зад на велосипеде, чтобы потом немного стереть не свой «перед», за одну ночь». Острослов Мосенко, ещё ни такие меткие выражения выдавал, и так просто и откровенно, я бы сказал незатейливо.
Вслед за племянником «Дяди» прикатил уже на закате бортовой автомобиль, когда загрузились и тронулись в путь, было уже темно. Петлять в абсолютной темноте, по ухабам просёлочных дорог, это ещё то путешествие. Нас всех то собирало в одну кучу, то ударяло о боковые борта, а отрывались от пола столько раз, что могли уже научиться летать. Успокоилось сердце и все остальные внутренние органы только тогда, когда мы выехали на асфальт. Всех сразу потянуло в сон, кто как мог, примостился друг возле друга, влюблённым везло больше, чем нам, которых встреча с любимыми ещё ожидала.
Ночь выдалась холодной, сверху что-то мелко моросило, возможно, садился туман, а мы собирали его по всему пути. Чтобы не намокнуть, мы накрылись неизвестно откуда взявшимися кусками прорезиненной ткани. Я не люблю спать в экстремальных условиях, но сморило и меня, сразу стало тепло, и даже снилась скошенная трава. Грубые толчки в мои бока разбудили меня, я поднял голову и осмотрелся вокруг. Сразу несколько рук было направленно в одну сторону и почти хором они кричали: «Мы проезжаем техникум, в которым ты учишься на отлично!». Другой бы обиделся, а я улыбнулся, вот этого я никогда не забуду, как не забыли мои товарищи.