Выкладывая в инстаграм очередную фотографию из Петербурга, я всегда ставлю хештег #второйлюбимыйгород. И действительно, я люблю Петербург со странным, мало чем обоснованным чувством. Я радостно еду туда в любое время года, и вместе с тем считаю, что нет ничего хуже дождей, влажности и серого неба. Я брожу по тамошним улицам, запрокидывая голову к домам великой красоты и, заходя в подворотню, ёжусь и ужасаюсь этим колодцам. Петербург, выходит, город фальшивый. Грязный мрак часто скрывается за фасадами-тортами.
Вот этот коричнево-бежевый двухцветный дом – медовик. Посередине – светлая прослойка, все верно. А этот белоснежный, вычурный, с полуколоннами и ажурными балкончиками – настоящий «Полёт». Розово-голубой дом, что стоит в самом начале улицы Марата, хорошо подарить по случаю рождения ребенка, пол не важен. Темно-бордовый фасад другого дома, кажется, пропитан чем-то ягодным. Некоторые дома сверху светлее, чем снизу: значит, они присыпаны сахарной пудрой. Медовиков в городе особенно много. Есть дом-чародейка: такой же темный, как мой любимый торт, да еще и с обрушившейся частью балкона, словно его надкусили. Часто попадаются дома с фисташковым кремом и брусничным бисквитом. Может, поэтому мне всегда хочется сладкого в Петербурге? Хорошо купить птичьего молока и съесть всю коробку вприкуску с чаем.
Я неожиданно нашла в Петербурге своих родственников. В старой, прошловековой записной книжечке был выведен карандашом адрес и домашний телефон моего двоюродного дяди. А мой дядя, оказывается, моряк! Конечно, я страшно обрадовалась, быстренько нашла его в сети и написала сообщение. И он так же быстренько прочитал его. И не ответил. Я проверила много раз: ну да, прочитано. Я проверила через день и через три. Я написала еще – как же так, дядя? Совсем неинтересно? Ведь я ничего не прошу, кроме беседы и чашки чая. Прочитано-прочитано-прочитано. И ответа не было до самого моего отъезда в Петербург. Я села в поезд и еще не знала: встречу я своего родственника?..
Конечно, я ехала не только за этим. Я ехала отмечать день рождения московской подруги. Петербург – отличный город для веселого кутежа, мы это уже давно поняли. Подруга, счастливая блондинка, возникла перед вокзалом в утренней столичной темноте за двадцать минут до отправления нашего поезда. Я подарила ей связку воздушных шаров, она попросила сделать несколько кадров с ними на память, тут же выложила фото в сеть с хештегом #прекрасноеначалодня. Шары - золотой, розовый и синий - путались между собой, а я обеспокоенно говорила:
- Пожалуйста, Лида, держи крепче, улетят же! Дай я тебе покажу, как надо.
И я замотала все ее пальцы блестящими ленточками. Она хохотала и вырывалась. Наконец, мы вместе с шарами зашли в вагон, состав тихо тронулся с места и повез нас на север. Вы замечали, что поезда трогаются всегда как-то незаметно? Даже если это древний поезд, состоящий из одних обшарпанных плацкартных вагонов, и даже если потом он будет стучать, скрежетать и вздыхать трое суток пути, свой первый шаг он сделает всегда плавно, незаметно, нежно, словно нащупывая почву. Поплывут фонари, перрон, люди…
Поспав полтора часа для бодрости, мы решаемся открыть припасенное шампанское. Немного смущаемся и раздумываем минут пять.
- Пошли в туалет, там незаметно откроем. Ну.
- Ну да, с другой стороны, что нам сделают? Высадят? Так следующая остановка все равно Петербург, мы сами выйдем. Всё, пошли.
И мы, прикрывая зеленую бутылку шарфом, проходим мимо трех проводников в просторный туалет. Открыть шампанское тихо не получается, мы хохочем.
- Ну, за тебя!
Я делаю большой глоток прямо из горлышка, поезд качает на повороте, шампанское, ударив мне в нос, льется на пол.
- Абхазское розовое!
- Да ладно, это вы из Абхазии привезли?
- Нет, конечно. Здесь купили.
- Абхазия! – мечтательно говорю я, - классно съездили тогда, а? Дельфинов помнишь?
Лида кивает и делает глоток.
- Жаль, в Новый Афон не попали тогда.
- Ничего, в следующий раз!
- Давай за путешествия!
До Петербурга остается полчаса и мы, вернувшись на свои места, спешим допить абхазское розовое.
Поезд плавно останавливается. Оля-ля! Выпрыгиваем на сухой перрон. Веселый чемоданный стук колес по плитке, оживленные голоса вокруг. Глубоко вдыхаю холодный влажный воздух с примесью запаха паровоза:
- Чувствуешь, он здесь совсем другой! Северный воздух! Дух свободы!
Перемахивая через Лиговский, мы шагаем по Невскому. Какой он широкий, какой вольный.
- Представляешь, в детстве, когда я еще ни разу не бывала в Петербурге, я думала, что Невский – это что-то вроде набережной. Была уверена, что он идет по берегу Невы.
- Да ты что.
- Да, почему-то так решила. Ну, Невский – около Невы, значит. Подожди, дай сфотографирую!
Я снимаю верхушки домов с бежевой лепниной. Это дом-медовик. По лицу иногда сыплет мелкой моросью с крыш. В подвальном магазине на углу мы очень удачно находим шампанское за 99 рублей и, заселившись в гостиничный номер, продолжаем отмечать. Вообще я буду жить у своего доброго приятеля на соседней улице, но пока – мы отмечаем здесь. Под потолком, не в силах улететь в небо, болтаются шары. Я отдергиваю занавеску и выглядываю в окно. Разумеется, там какой-то одичалый двор-колодец. Фотографирую его и, найдя на столике пароль от вайфая, выкладываю фотографию в сеть с подписью «Праздник по классическому маршруту начинается».
День за разговорами и шампанским пролетает быстро, хотя здесь темнеет все равно позже, чем в смурной Москве. Я собираюсь идти домой, но перед этим открываю «Одноклассники», чтобы проверить, не ответил ли мне мой дядя. Нет. Я стараюсь скрыть свое разочарование, но Лида, как чувствует, спрашивает:
- Что, не ответил?
- Нет.
Мы немного молчим, потом, словно желая оправдать дядю, я говорю:
- Ну ладно, как есть. Можно его понять.
Хотя я не понимаю. Мне неприятно и удивительно, что мой дядя-моряк решил не знакомиться со своей племянницей. И ладно не знакомиться, но можно же просто ответить? Как так? Я не могу понять. Пытаюсь убедить себя, что все люди разные, нельзя ничего требовать и… но как же так, дядя?
В полночь на вечернем поезде из Москвы приезжает подруга номер два. Теперь нас трое, и мы с бутылкой шампанского в руках отправляемся в бар с простым названием «Союз». Это очень волнительный момент, даже если ты таскаешься сюда каждые выходные. Я бываю здесь раз в квартал и каждый раз, выйдя из такси и переходя дорогу, думаю: пустят? Как только мы попадаем в теплое сумрачное помещение, Лида сразу чекинится: мир должен знать, откуда нас сегодня забирать. Я, думая о более приземленных вещях, пробираюсь к бару.
- Что ты будешь? – спрашиваю я подругу номер два, Наташу.
Она, как всегда, должна сначала посмотреть меню. Я морщусь и маню к себе бармена. Он кивает и с улыбкой перегибается через стойку мне навстречу.
- Один лонг-айленд, пожалуйста.
Я наблюдаю за быстрыми четкими движениями его рук. Кола, водка, текила… что там еще – не знаю. Заполучив коктейль, я отхожу в сторону и ожидаю подруг, притоптывая ногой в такт музыке и улыбаясь направо и налево. Вскоре мы оказываемся все вместе и провозглашаем очередной тост за именинницу, которая отчего-то грустит.
- Мне плохо, - говорит она.
Мы вьемся около Лиды, предлагаем принести ей воды. Она сидит на высоком барном стуле с расфокусированным взглядом. Распущенные волосы, горящие нездоровым блеском глаза, порозовевшие щеки…
- Слушай, даже если состояние у тебя паршивое, выглядишь ты прекрасно! – восхищенно отмечаю я.
Она вяло смеется и говорит:
- Это всё потому, что мы начали пить в десять утра.
Я киваю: вероятно. Она блондинка, а такие не могут кутить сутки напролет. Не зная, чем ей помочь, предлагаю вызвать скорую. Она отказывается и вместо этого просит поймать ей машину до дома. Расхристанная, я выхожу на мороз, одним взмахом руки останавливаю автомобиль, усаживаю и Лиду и говорю:
- Напиши, как доедешь. Я номер запомнила.
Вернувшись в бар, я отыскиваю подругу номер два.
- Ну что, давай селфи на память о питерских ночах?
Мы делаем с десяток фотографий и увлеченно их рассматриваем. Потом молча тянем через трубочки свои хмельные напитки и смотрим по сторонам. Наконец, это становится скучным, и я говорю:
- Давай играть? Хватит смотреть друг на друга, что мы там не видели. Задание: сейчас расходимся и каждая знакомится с каким-нибудь парнем. Цель – узнать имя, возраст, род занятий. Через десять минут встречаемся на этом же месте.
Наташе нравится моя идея и она довольно целенаправленно уходит куда-то вдоль барной стойки. Я перемещаюсь поближе к открытой веранде и даже выглядываю туда, но влажный морозный воздух загоняет меня обратно. Утыкаюсь в телефон. Как лень с кем-то знакомиться. Пару раз встречаемся взглядами с несимпатичным мужчиной. Отворачиваюсь, чтобы не подумал лишнего. Открываю инстаграм, проверяю лайки. Почему-то непримечательный вид на двор-колодец собрал больше всего. Чем руководствуются люди, когда раздают свои виртуальные симпатии?
А, тоска. Пью коктейль и осматриваю бар на наличие того, с кем мне бы хотелось завести разговор. Очень лениво, очень. Но ведь это игра, и тут встает вопрос чести. Надо кого-то найти. Все, как назло, далеко, просто так не обратишься. Хотя вот один, появился неожиданно напротив меня, прислонился к стене. Я пристально, но незаметно наблюдаю его: да, можно поболтать. Он смотрит мне в глаза, улыбается, но движения навстречу не делает. Я тоже стою, как вкопанная: улыбаюсь, но сама не пойду. Спустя пятнадцать секунд переглядываний ситуация начинает меня смешить, и я заливаюсь веселым громким смехом. И – о чудо! – он тотчас подходит ко мне. Я, памятуя про нашу с Наташей игру, решаю не терять времени, и задаю ему несколько вопросов. Отлично, хотя бы имя уже известно. Валентин. Да, так и сказал: Валентин. Мне не нравится это имя. Я, зачем-то солгав, представилась Анфисой. Теперь надо ненавязчиво подвести к дате рождения. Но после двух бутылок шампанского я бываю слишком открыта и проста.
- А когда у тебя день рождения?
- 5 декабря.
- А, отлично, ты стрелец, я знаю.
- Да, а ты?
- Я – весы. Не умею принимать решения, представляешь? – я допиваю свой коктейль и подумываю идти за вторым. Но прежде надо завершить диалог и победить в игре, - а в год кого ты родился?
- А ты знаешь все годы? Я родился в 84-м.
- Крыса! – радостно выкрикиваю я.
Он удивленно кивает и спрашивает, откуда я знаю.
- Мой бывший тоже был крысой. Так что да, я знаю.
Немного молчим. После упоминания о бывших всегда наступает эдакая минута молчания. Потом, ни с того ни с сего, мы заводим разговор о Москве. Я насмешливо спрашиваю:
- А ты бывал там?
- Да, раз пять.
- Ну и как тебе? – я до сих пор сохраняю свое столичное инкогнито.
- Ты знаешь, Москва – прекрасный город, но она совершенно не для меня. Слишком шумная, слишком большая…
Я выслушиваю с ироничной улыбочкой, мешая подтаявший лед в стакане. Все иногородние так говорят про Москву. Ничего нового я тут не услышу.
- А я люблю Москву, - говорю я.
- Ты там часто бываешь?
- Да, я там родилась и живу.
- А, так ты из Москвы? – живо и, как мне кажется, немного разочарованно спрашивает он.
- Да, я – из Москвы. Но очень люблю Петербург. Просто безумно. Приезжаю по несколько раз в год.
Он не успевает ответить: к нам подходит сияющая Наташа. Я знакомлю подругу с новым приятелем и вскоре ухожу к бару. Там я покупаю себе бокал шампанского, фотографирую его, отправляю засыпающей Лиде и пишу: «Сегодня все бокалы – за тебя!» Она желает нам хорошей ночи и присылает селфи из белой постели. Она выглядит так уютно, что я даже немного завидую. Еще немного постояв у бара, я возвращаюсь в зал к Валентину. По пути я решаю признаться, что солгала, и зовут меня Сашей.
- Слушай, меня не Анфиса зовут.
- Да, я уже знаю, мне сказали.
- Прости, я не знаю, зачем так сказала. Мне вообще нравится мое имя.
Вскоре Валентин уходит искать своих друзей. Я листаю ленту новостей, зачем-то проверяю, не ответил ли мне дядя, и отправляюсь за вторым бокалом.
- А ты тоже из Москвы, да? Надолго сюда?
Моему собеседнику около 35 лет, и он - узбек потрясающей красоты. Я смотрю в его черные глаза и думаю о том, что надо уже съездить в Узбекистан, сколько можно. Темные гладкие волосы, убранные в хвост, загорелое лицо. Совершенный космос. На родном языке он, к сожалению, не говорит, а то я бы непременно заучила пару фраз. У него магическая улыбка.
- На пару дней приехала, отмечаем дэрэ подруги, - я отбрасываю волосы с лица и улыбаюсь, рассеянно глядя по сторонам.
- А где подруга?
- Уехала, ей нехорошо. Так что отмечаем дэрэ подруги без подруги, - смеюсь я.
- Случается. У меня тоже как-то была история…
Далее следует история на десять минут о том, как Узбек прошлой зимой поехал на дачу на день рождения друга, но перепутал деревни, и приехал в другое село, но с таким же названием. В Подмосковье много одноименных поселений, это немудрено. Но, что удивительно, там Узбек все равно попал на отмечание дня рождения кого-то из местных. Времени менять место дислокации уже не было, поэтому он остался там с новыми приятелями до утра.
- Слушай, забавно. Бывает же!
Хотя на самом деле мне становится скучно. Я устала слушать его. Есть такой тип мужчин, которые заговорят любую женщину. И я стараюсь их избегать. Мужчина не должен говорить больше меня. Это не требует никаких объяснений и логических умозаключений. Просто такова природа. Болтовня – удел женщин. Но я выслушиваю еще три истории, нетерпеливо постукивая каблуком по деревянному полу.
- Слушай, у тебя все приключения связаны с алкоголем! Это, знаешь, как у Чехова: «… вообще все лучшие русские сказания начинаются так: был я, признаться, выпимши…»
- Ну Чехов очень прав! – раскатисто смеется Узбек, - любишь читать, да?
- Да, в ванной.
- В ванной?
- Да, очень удобно. Почему все так удивляются… - задумчиво протягиваю я и вдруг вижу Валентина, который стоит около стены и смотрит на танцпол.
Я сразу же использую этот счастливый случай покинуть Узбека и радостно говорю:
- О, вон мой брат стоит. Пойду поболтаю с ним.
Мысль о том, что девушка покинула тебя ради общения с братом не так ранит мужское самолюбие. Думаю, не ранит вообще. Я уже делаю движение прочь, но Узбек живо подхватывает:
- О, а познакомь меня с ним.
Не изменившись в лице, я киваю: пойдем. Мы вываливаемся из толпы прямо перед братом, я смеюсь и представляю мужчин друг другу. Узбек смотрит то на меня, то на Валентина, и говорит:
- Ребята, вы такие красивые. Нет, правда. Вы - классные! Пойдемте поболтаем, здесь шумно.
Мы оказываемся в соседнем зале. Я улыбаюсь и едва не смеюсь в голос от своей неожиданной аферы. Ну вот, сейчас Узбек будет стараться понравиться моему брату, а Валентин не будет понимать, почему этот незнакомый мужчина так благосклонен. Комедия начинается, приготовьте свои бинокли. Вместе с тем я удивлена своим поведением: я – патологически честный человек. Бываю до одури наивна и не обманываю людей даже шутки ради. Но сегодня со мной явно что-то происходит.
- Я хочу вас угостить! – громко сообщает Узбек.
Валентин начинает отказываться, а я, конечно, соглашаюсь. Мужчины платят за меня не так часто, тем более наступает утро, а утром выходного дня я люблю пить шампанское. Пока мы пробираемся обратно к бару, Валентин успевает шепнуть мне:
- Он что, думает, что мы пара?
Я смеюсь и мотаю головой:
- Нет. Я потом тебе скажу.
Узбек угощает меня шампанским, Валентин в недоумении помешивает свой кофе. Я улучаю момент и быстро говорю ему на ухо: «Если что, ты – мой брат».
- Так подожди, а почему он живет в Питере, а ты – в Москве? – спрашивает Узбек.
Кажется, наша семья ему интересна.
- Я уехала туда учиться, а он остался.
- А родители?
- Что родители? Они в разводе. Он остался с папой, я – с мамой. Она родилась в Москве, поэтому мы туда и уехали. Хотя Петербург… родной город… Очень скучаю. Приехала вот, к брату.
Все эти слова – чистая ложь. Иногда я заглядываю Валентину в глаза – он не только не против участвовать в этом спектакле, но и подыгрывает.
- Она, - делает кивок в мою сторону, - в детстве все время в какие-то истории попадала.
- Да? Например? – с ехидной улыбкой спрашиваю я. Мне хочется услышать от незнакомого человека историю из моего детства.
- Например… помнишь, когда зимой ходили гулять в лес, и ты провалилась в прорубь? Всего по колено, ничего страшного, но плакала она на весь Финский залив, - рассказывает брат Узбеку.
- Да, - усмехаюсь я, - было дело.
- Ты знаешь, - доверительно говорю я Узбеку, - мне никогда не нравилось его имя. Валя, Валентин. Всегда говорила родителям: ну зачем так назвали? Но он родился раньше, уже было ничего не исправить.
- Кстати, какая у вас разница в возрасте?
- Пять лет: мне 25, ему – 30.
Это тоже неправда. Я зачем-то скостила нам пару лет. Для ровного счета, наверное. Спектакль продолжается еще часа полтора. Мы сидим напротив входа, и руки мои постепенно леденеют. Валентин берет их в свои ладони: греет. Потом проводит пальцем по моей ноге: я сижу на высоком барном стуле. Я смотрю на него с улыбкой и восхищенным ужасом в глазах. Валя тихо говорит мне:
- Интересно, а его не смутит, что брат так гладит сестру?
Потом я выпиваю еще бокал шампанского и совершенно разгоняюсь. Я сыплю рассказами, воспоминаниями, шутками. Я вру, как не врала никогда в жизни. Слова произносятся легко и так просто складываются в новую историю несуществующей прежде жизни. Я широкими мазками пишу наше детство, которого не было, придумываю каких-то родителей, которые никогда не жили. Выдумываю такие мелочи, что не поверить мне совершенно невозможно.
Очнулась я в 6:15 утра на Невском проспекте в компании все тех же людей. Узбек, Брат, Наташа. Мы собирались позавтракать, но я так некстати посмотрела на часы… Друг, у которого я остановилась, через пятнадцать минут уйдет на работу и закроет свою коммунальную комнату на единственный имеющийся ключ и унесет его с собой. Мы договаривались, что я вернусь домой до его ухода. Я лениво говорю «черт» и соображаю, что мне делать. Решаю, что поеду заберу ключ (на такси тут совсем рядом) и вернусь на завтрак. Все идет по плану ровно до того момента, когда я, поднявшись на пятый этаж и посмотрев на белую деревянную дверь, начинаю жать на все подряд звонки. Разве я думаю о том, что в 6 утра субботы кто-то может спать? Наконец, друг открывает мне дверь. Он сонный и злой. Я, стараясь не смотреть ему в глаза и не дышать, прохожу в коридор и нетерпеливо перебираю в руках шапку.
- Доброе утро. Ну ты скоро уходишь-то? – я замечаю, что он стоит в шортах и футболке.
- Через полтора часа. Я всю ночь не спал из-за соседей, еще и ты разбудила.
Мне сейчас это совершенно безразлично. Мне просто нужен ключ, поэтому я, прислонившись к дверному косяку, утомленно говорю:
- В смысле «через полтора часа»? Ты сказал, что уходишь в 6:30.
- Я встаю в 6:30.
С минуту я молчу, осознавая недоразумение. Друг, вздыхая, ставит чайник. Наконец, я спрашиваю:
- Во сколько ты придешь с работы?
- В десять вечера.
- Хорошо, тогда увидимся вечером, - я резко разворачиваюсь и направляюсь к двери.
- А где ты будешь спать? Почему ты не можешь успокоиться и остаться дома? – раздраженно спрашивает друг и идет за мной.
- Мы с девочками решили позавтракать. Меня ждут. Ну, я поехала, - я делаю жест ручкой и выхожу на лестницу.
- Ты сумасшедшая, - цедит друг мне в спину.
Он не видит моего лица: я улыбаюсь. «Сумасшедшая» - лучший для меня комплимент. Я сажусь в такси и еду обратно к новым знакомым. Где я буду ночевать? Наверное, пойду к девочкам. Но у них в номере такие узкие кровати…
Я шумно вхожу с мороза в кафе и, не раздеваясь, сажусь за столик. Все уже что-то едят.
- Приятного аппетита!
- Спасибо! Ну что, все успешно?
- Нет! – бодрым радостным голосом отвечаю я, - мне теперь негде ночевать!
И я рассказываю всю историю. Узбек, который поселился в гостинице неподалеку от Московского вокзала, предлагает остаться у него.
- Я все равно скоро уйду на работу. Ну или давай снимем тебе номер, там есть свободные.
- Спасибо, но нет. Я не буду платить за номер, - отвечаю я и, заметив его протестующий взгляд, добавляю, - и не позволю тебе платить за мой номер. Так что спасибо, но нет.
Мне приносят еду, я начинаю есть.
- Наташ, ну наверное, я к вам приеду.
- Ну давай, что еще делать, - она без энтузиазма кивает.
На улице тем временем начался день. Невский наполнился людьми, машинами, голосами… Наташа уехала домой спать. Мы с ребятами попросили счет. Я сидела и думала – весь день пропал. Не высплюсь, не помоюсь, буду ходить до 10 вечера в этом прокуренном платье… Я вслух начала рассуждать о том, как глупо все получилось. И что все равно непонятно – где мне ночевать? И вдруг я услышала:
- Но ведь ты можешь остаться у брата.
Я медленно повернулась к Валентину. Он смотрел на меня ясными спокойными глазами. Узбек, услышав это, засмеялся легко и просто, словно недостающие детали нашлись, совпали и все встало на свои места:
- Действительно! Как это мы раньше не догадались.
Я кивнула: да, конечно, как это мы… Пока Узбек разговаривал с официанткой, я быстро спросила брата:
- Ты хоть с кем живешь?..
В этот момент принесли счет, и он не успел ничего ответить. Я подумала про себя: «А что, это приключение. Если судьба подарила мне его, то надо, пожалуй, принять?» Узбек хотел заплатить за всех нас, но Валентин положил несколько купюр и сказал:
- Это за нас двоих.
- Нет, ты что, даже не думай! Я заплачу, - Узбек стоял на своем.
Деньги лежали нетронутыми на столе. Я, вконец потеряв рамки приличий и поверив в то, что этот человек с бородой и светлыми глазами, - мой брат, сказала, кивнув на деньги:
- Ты бы лучше сестре на обратный билет дал.
Валентин, почти не опешив от моей наглости, спросил:
- Тебе нужны деньги?
- Да.
- Возьми.
Я сунула купюры в карман и встала.
- Мы идем?
На улице было холодно и влажно. О, Петербург, что же ты со мной делаешь. Я всегда теряю здесь рассудок, но чтобы все зашло так далеко… Кажется, вся ночь сложилась из «никогда прежде». Я никогда так не врала, никогда не ехала ночевать к малознакомому мужчине… Я попыталась капризничать и предложила Валентину поймать машину, но он ответил, что на метро будет действительно удобнее. «Просто поверь» - твердо сказал он, и я, вздохнув и замотав шарфом половину лица, поплелась к метро. Узбек, по-прежнему веселый и бодрый, вызывал раздражение. Он смеялся над нашей мрачностью и говорил, что брат и сестра не должны ссориться. Я вяло кивала: эта игра мне надоела. Мы попрощались с Узбеком на проспекте и зашли в метро.
- Как думаешь, он догадался, что мы ему врали? – спросил Валентин, подавая мне металлический жетончик.
- Мне кажется, нет. Он нам поверил.
Быстрый и простой способ сблизиться с человеком, это сделать так, чтобы вы стали сообщниками. С первых же минут общения вас должно что-то объединять, и лучше, если это будет какой-то секрет. И вот вы уже говорите «мы», у вас есть нечто общее. Вы смеетесь над чем-то, известным только вам двоим, у вас появилась история и вы сблизились.
На эскалаторе я достала из кармана деньги и отдала Валентину:
- На, возьми.
- Тебе не нужны?
- Нет, конечно. Я не собиралась забирать их себе.
- Спасибо.
- Тебе спасибо.
Мы зашли в вагон метро. Валентин показал на карте, где находится его дом. Оказалось, что очень далеко. Игристый задор понемногу покинул меня и я взглянула на картину практически трезво. Я еду с незнакомым мужчиной к нему домой. Дома у него – мама и отчим. Дом – на окраине. Я проснусь непонятно где и непонятно с кем. День все равно пропал, как ни крути. Я переводила взгляд с карты метро на пол. Наконец, выбрала точку на полу и уставилась в нее. В таком забытьи я проехала пару станций. Потом подняла глаза на Валентина. Он смотрел на меня открыто и просто.
- Но ты же понимаешь, что ничего не будет?- мрачно сказала я.
- Ну… да.
- Очень хорошо, - ответила я и вдруг рассмеялась, - знаешь, смотрела недавно одну короткометражку, там была показана очень похожая на нашу ситуация. Парень с девушкой едут к нему домой, а живет он в такой глуши… но я не помню названия. И режиссера не помню. В общем, я не знаю, зачем рассказываю тебе о ней, ведь все равно я не смогу ее найти.
И я снова уткнулась взглядом в пол. Я устала и хотела спать, хотя знала, что сегодня сон все равно будет хрупким и тяжелым. Посмотрела краем глаза на ботинки «брата»: хорошие. Да и вообще он какой-то милый. Я хотела что-то ему сказать, но меня отвлекло сообщение на телефоне. Друг писал мне, что оставил дверь открытой и я могу идти спать домой, по-человечески. Я замерла.
- Вот черт! – сказала я вслух.
- Что случилось?
- Представляешь, он оставил дверь открытой. Я могу ехать домой.
- И… ты поедешь?
Я задумалась. Конечно, было соблазнительно развернуться сейчас и поехать домой, к своим вещам, и лечь спать нормально. Но тогда я откажусь от приключения. Тем более мы уже проехали больше половины пути.
- Да нет, поздно уже. Едем к тебе? – я слегка улыбнулась чему-то.
Выйдя из метро, я снова начала капризничать и неприятным тоном сказала, что нам надо купить воды: я пью много воды по утрам. Мы зашли в магазин. Потом мы шли по окраинному району и я думала, что он совсем, как мой. Дорожки были покрыты льдом, я часто поскальзывалась, и Валентин взял меня за руку. Я шла быстро: монохром картинки удручал, к тому же мне хотелось поскорее оказаться в тепле. Валентин внимательно посмотрел на меня и спросил:
- Скажи, у тебя день рождения не 26 сентября, случайно?
- Да, - ошарашенно ответила я.
- Ты сейчас врешь?
- Нет! Правда! А откуда ты знаешь? – Я точно помнила, что не называла ему дату своего рождения. Весы – да, это говорила. Но про сентябрь – ни слова.
- У моей мамы день рождения 26 сентября. И у папы. И у старшего брата.
- С ума сойти! – я была потрясена таким необычайным и, пожалуй, ничего не значащим совпадением.
Мы зашли в его комнату и я, бегло осмотрев ее, сказала:
- Ты сумасшедший, я была права.
Половина помещения была заставлена пустыми пивными бутылками с необычными этикетками.
- Что это, брат мой? – с сарказмом спросила я.
- Это связано с моей работой, - быстро ответил он, стушевавшись.
Я посмотрела на него внимательнее. Не лучше ли мне прямо сейчас уехать обратно в центр? Конечно, нет. Вместо этого я пошла в ванную, кое-как умылась мылом, почистила зубы пальцем, молясь о том, чтобы не столкнуться сейчас в коридоре с кем-нибудь из его семьи. Вернувшись в комнату, я легла в одежде на кровать и спросила у Валентина пароль от вайфая.
- Давай я сам наберу.
- О, какие великие секреты. На, - я бросила ему телефон.
- Не секреты, я его сам не помню, надо посмотреть.
Он вернул мне телефон и я снова проверила «Одноклассники» - у меня оставалось всего три дня в Петербурге и, может быть, мой дядя мне ответил… Новых сообщений не было. Я швырнула телефон на кровать и принялась разглядывать комнату. На стене с цветочными советскими обоями висел плакат с фотографией Курта Кобейна. У стены стояли две гитары. Какие-то книги… и повсюду пивные бутылки.
- Нирвану умеешь играть?
- Да… слушай, а почему он сказал, что я не музыкант?
Узбек действительно почему-то сказал, что Вале на надо заниматься музыкой.
- Тебя правда так волнует его мнение?
- Нет, но он почему-то это сказал?
- Ну и все тогда, раз не волнует. Играешь – и играй, пожалуйста. Мало ли кто что говорит. Не слушай никого, - я посмотрела Вале в глаза, стараясь казаться убедительнее, - и дай какую-нибудь футболку. Мне надо в чем-то спать.
Направляясь к шкафу, Валентин мимоходом погладил меня по ноге. Я серьезно сказала:
- Послушай. Но ведь правда ничего не будет.
- Да, я уже понял.
- На самом деле. Спасибо тебе, что приютил, но… хотя, когда девушка едет к парню, наверное, подразумевается?.. да? – я поморщилась от внезапной догадки.
- Ну вообще да, - кивнул он и улыбнулся. – Успокойся. Давай спать.
Он разделся и лег в постель. Я успела заметить, что у него хорошая фигура. И ноги красивые, колесом немного. Как у моряка, который всю жизнь ходил по палубе и заимел привычку широко шагать. Я лежала в одной постели с малознакомым мужчиной на окраине большого заснеженного и такого же малознакомого города. Яркий сероватый свет проникал сквозь тонкие занавески, смешиваясь с теплым светом лампы.
- Валя…
Он посмотрел на меня таким добрым и спокойным взглядом, что я на полминуты осеклась, залюбовавшись им, а потом продолжила:
- Скажи… А что у тебя за работа такая?
- Я пивовар.
И я, улыбнувшись, заснула.
Через три часа проснулась. Валентин спал, лежа спиной ко мне. Я прислушалась к звукам в квартире: кажется, никого. В том, что надо собираться и поскорее ехать домой, сомнений не было. Я принялась одеваться, беспокойно поглядывая в сторону постели. Когда я была готова, Валя обернулся и сказал:
- Доброе утро.
- Доброе. Как спалось?
- Хорошо. Ты куда?
- Я поеду. Спасибо тебе.
Он довольно бодро встал, оделся и вышел из комнаты. Я вспомнила, что вчера Валя рассказывал, как на три года уехал в Карелию. Я люблю людей, которые берут и уезжают из своего родного города, тем более если он большой и красивый. Направляясь к двери, я увидела на тумбочке паспорт. По неведомо откуда взявшейся привычке смотреть чужие документы, я открыла его и единственное, что успела разглядеть, было: Врадинский Валентин. Отлично, значит, я найду «брата» в социальных сетях.
Мы вышли на лестничную площадку. Валя посмотрел на мои ботинки и усмехнулся:
- Ты по стройке ходила?
Они и вправду были ужасно грязные, в белесых разводах. Я почувствовала себя отвратительно: ненавижу грязную обувь. Мы вышли на лестничную площадку, а оттуда - на общий балкон.
- Метро вот за этим домом. Иди по этой тропинке, наискосок. Так быстрее.
- Да я помню дорогу. Я же нормальная была.
Лифт пришел очень быстро, и все, что мы успели, - это обняться. И еще Валя поцеловал меня в щеку. И я уехала. Разглядывая себя в зеркале и спускаясь на первый этаж, думала: почему я не спросила номер его телефона? И он промолчал. Как-то быстро мы распрощались. Зачем я поспешила нажать на кнопку с единичкой? В недоумении и похмельном оцепенении я вышла на улицу. Мимо шли свежие морозные люди. Я постояла около подъезда. Вспомнила, как утром, поднимаясь по ступенькам, спрашивала Валентина, а считается ли этот подъезд парадной? Или парадная – это все-таки только красивый подъезд? А вот этот страшный и типичный – не парадная? Интересно, что он мне ответил?
Я посмотрела вправо и увидела название улицы: Хошимина. Какое-то знакомое имя...
- Боже мой, Хошимина. Назовут же.
И я побрела по тропинке наискосок.
Упав, наконец, в свою постель, я полезла в интернет: сейчас буду искать «брата». У меня было вялое и какое-то мягкое настроение, когда хочется валяться в тепле, пить чай и улыбаться, вспоминая прошедшую ночь. И еще мне все время думалось, что с Валей было бы здорово путешествовать. Откуда-то вспомнилось, что он проехал 50 километров на велосипеде по Ленобласти за один день… Сначала я проверила сайт «Одноклассники» на предмет сообщения от дяди моего моряка, там было предсказуемо пусто. На мгновение стало очень обидно, потом я быстро подумала – ну если он так захотел – и переключилась на поиски Валентина Врадинского. Через полчаса я вернулась в реальный мир, не в силах поверить в происходящее.
Вали нигде не было. Ни одной строчки о нем. Я не предполагала такого развития событий и озадаченно смотрела на двор-колодец. На каминную трубу прилетел голубь и замер. Я сфотографировала его и выложила в инстаграм с подписью «Добрая весть в субботнее утро», хотя было уже не утро, и никаких добрых вестей ко мне не поступало, тем более от этого голубя.
Через три дня я вернулась в Москву и продолжила поиски. Я знала только его имя и… улицу. Благодаря тому случайному повороту головы вправо, когда я заметила табличку с Хошимином, я смогла найти адрес «брата» моего Валентина. С улыбкой выписывая его на бумажку, я уже знала, что буду делать дальше. Я напишу Вале бумажное письмо.
В один из дней я взяла несколько больших белых листов бумаги и ручку. Приготовила кофе. Села и стала думать: а что я хочу ему написать? В голове был туман, я постоянно отвлекалась. Рядом на столе очень кстати оказался нарезанный маковый рулет: я поняла, что может получиться красивая фотография: сиреневая чашка кофе, бумага, ручка, рулет... Выложила фото в инстаграм с подписью: «Невероятные ощущения, когда надо взвешивать слова, продумывать пару фраз наперед и немного волноваться». Но нужные слова, как я их ни взвешивала, не шли на ум.
Поздним вечером меня накрыло невозможное желание поговорить с ним. Я металась по квартире и терзалась своим бессилием. Человек, которому можно написать только бумажное письмо, а потом еще ждать две-три недели… а если он не ответит? А если они не проверяют почтовый ящик? От этих мыслей у меня холодели руки. Я стояла у распахнутого окна, слушала лирическую песню на английском и смотрела на ночной район. «У него похожий вид из окна, мы оба окраинные», - с нежностью подумала я и снова принялась бродить по дому, не в силах лечь спать. Совершенный вакуум и невозможность достать живого человека – такого у меня не было никогда прежде. Примерно так у меня вышло и с моим дядей. Я выдохнула, открыла сайт «Одноклассники», последний раз посмотрела на его фото и удалила свою страницу. Мой дядя моряк остался незнакомым мне человеком.
На следующий день я написала красивым почерком письмо на четыре страницы и понесла его, как драгоценность, на почту. Собственноручно наклеив марки на конверт, я дважды спросила у сотрудницы:
- А сколько будет идти до Петербурга? На сайте написано, четыре дня – это правда?
Та кивнула и напомнила, что воскресенье – нерабочий день. Тогда я бережно передала ей письмо и с тревогой проследила, чтобы она его не выронила куда-нибудь не туда. Выйдя на улицу и немного подумав, я пришла в ужас: написала ведь сущую ерунду. И ни одного вопроса не задала ему. Больше всего я хотела просто удивить его. Я специально не подписала свою фамилию, чтобы он не нашел меня в социальных сетях. По адресу он тоже не найдет ничего обо мне, я проверила. Я намеренно не написала своего номера телефона: решила, что если он – мой человек, то напишет мне бумажный ответ.
Через пять дней, осознавая всю абсурдность своих действий, я пошла проверять свой почтовый ящик. Я твердила себе, что письма там быть никак не может: в лучшем случае оно только вчера оказалось в Питере. Разумом я все понимала, но душевное рвение вело меня на первый этаж. Не увидев письма, я почувствовала сильное разочарование. «Начинается», - подумала я, яростно захлопывая зеленую дверцу ящика. Еще мой дедушка говорил, что две самые сложные вещи на свете – это догонять и ждать. И сейчас мне предстоит это испытать.
Разумеется, я жила, как и прежде. Но каждый день наступал момент, когда я, не в силах более ждать, хватала ключики от почтового ящика и мчалась вниз: проверять. Иногда там было совершенно пусто и я, выругавшись вслух, шла обратно. Иногда я находила много рекламных листовок и бесплатных газет. Тогда я начинала с трепетом перебирать их чуть ли не по листочку, чтобы ни в коем случае не пропустить чего-то важного.
Подходя к почтовому ящику, я начинала заискивать, говоря вслух:
- Так, дружок, давай посмотрим, что там у тебя…
И в эти моменты я свято верила, что письмо там, внутри. Поворот ключа… мне мерещилось, что вот сейчас – точно, точно там будет конверт! Но я видела пустую черноту ящика. Снова мимо. Придавленная разочарованием и обманутой надеждой, я шла дальше. Иной раз я давала себе обещание не проверять ящик несколько дней. Я считала, что тогда вероятность получения письма возрастет. Проходила мимо ящика, не глядя. Через несколько дней снова разочаровывалась. Я была измотана ожиданием. Представляла, что он не ответит никогда и приходила в ужас от этой мысли. Неужели не ответит? Как же так?
Мысль о Валентине прочно завладела мной. Его лицо уже почти стерлось из памяти, но важным был сам факт ответа. Как-то раз под утро мне приснилось, что я читаю его письмо. В первые секунды после пробуждения я даже помнила некоторые строки оттуда. Валя был рад мне, вот что я помнила. И еще у него был ужасно неразборчивый почерк. В тот день я спускалась вниз в твердой уверенности: уж сегодня – точно. Стоит ли говорить, что я снова ошиблась. Под утро не бывает вещих снов.
Прошел почти месяц. Теперь я постоянно таскала с собой ключ и проверяла почтовый ящик как заведенная. Казалось бы, я могла уже не ждать, но непонятно откуда взявшаяся уверенность в том, что он мне ответит, грела меня. Иногда вечерами я думала: интересно, какой у него почерк? Представляла, что он мне напишет? Я рассказывала эту историю всем подряд, такой невероятной и красивой она мне казалась. Рассказывала, а потом, дома, корила себя за болтливость. Зачем я посвящаю всех в наше, личное?
- Человек, с которым можно связаться только посредством письма, представляете? – обычно такой фразой я завершала свой рассказ, откидываясь на спинку стула с удивленно-насмешливым взглядом.
А дома я снова начинала злиться на себя, что снова разболтала нашу с Валентином тайну.
Как-то раз, проходя мимо почтового ящика и не имея с собой ключа, я заглянула внутрь сквозь узкую щелочку. Там слабо белело что-то прямоугольное. «Конверт!» - догадалась я и, охваченная восторгом и нетерпением, помчалась домой за ключом. На обратном пути, в лифте, я смотрела на себя в зеркало и сверкала счастливыми глазами.
- Вот это - счастье, - прошептала я, прислонившись к разрисованной стене лифта. Минутный спуск с моего высокого этажа казался вечным. Ключик болтался на пальце. Совсем скоро… Двери лифта открылись, и навстречу мне неожиданно ринулась соседская собака. Я отшатнулась, дверцы лифта начали закрываться, прищемили меня, я хотела придержать их рукой… и выронила ключ. Задержавшись на мгновение на краю шахты, он блеснул напоследок и легко соскользнул вниз.
- Все пропало, - я с ужасом смотрела на собаку. Она зашла в лифт, и я, по негласной соседской договоренности, нажала на кнопку пятого этажа. Последнее, что я видела перед тем, как двери лифта сомкнулись, был сонный равнодушный собачий взгляд. Чертова собака. Дурацкая привычка носить ключи в руках. Я грустно прильнула к почтовому ящику. Попыталась посветить внутрь телефоном, ничего не вышло. Я была зла на себя и собаку. Как нелепо все получилось. Сейчас, когда письмо так близко ко мне! С другой стороны, меня согревало знание, что письмо лежит спокойно в моем почтовом ящике и совсем скоро я его прочитаю.
Из дома я позвонила лифтеру, и вскоре он достал мой ключ. С трепещущей душой, предвкушающей вечное счастье, я подошла к почтовому ящику. Еще раз посмотрела на белесую полоску бумаги внутри. И вдруг мне стало необъяснимо страшно. Я так долго ждала этого письма, что теперь возник страх: что там написано? Может, лучше и не читать его? Если я прожила месяц без Валентина, то смогу и дальше? Наконец, я быстро повернула ключ, открыла ящик, вытащила письмо на свет и ахнула. Это была реклама от банка. Проклиная всех подряд, я разорвала конверт, швырнула его в угол и бессильно заплакала. Зачем я продолжала так упорно верить в то, что совершенно незнакомый, в сущности, человек должен мне ответить?
Входная дверь открылась и с улицы вошла соседская старуха, хозяйка чертовой собаки. Вздрогнув, я резко обернулась к ней. Мое лицо расплылось в ехидной улыбке и я сказала елейным голосом:
- Здравствуйте, а я вашу собачку запустила. Дожидается вас наверху.
Старуха заулыбалась и принялась подниматься по ступенькам:
- Спасибо, деточка, спасибо.
Мне тут же стало стыдно от своей злобы. Старуха – искренняя, а я – злая от своих разочарований. Почти миновав меня, женщина вдруг повернула ко мне свое лицо и прищурилась:
- А ты не из 47-й квартиры, а?
Мне не понравилось, что она знает, где я живу, но удивительного здесь ничего не было: дом заселили сорок лет назад, все друг друга знали. Некоторые соседи, запомнив меня маленькой девочкой, с годам перестали меня узнавать. Этим я объясняла то, что порой они не отвечали на мое «здравствуйте».
- Да, я оттуда.
- Тогда пойдем со мной. У меня для тебя есть кой-чё.
Ее слова прозвучали для меня устрашающе-неприятно, я не хотела идти, поэтому, не двинувшись с места, спросила:
- Зачем это еще? Скажите здесь.
Старуха беззубо улыбнулась:
- Да перепутали почтальоны всё, твое письмо ко мне забросили. Все хотела тебе в ящик положить, да забываю, старая вон стала… - она, виновато покачав головой, мечтательно добавила, - у меня ведь муж из Ленинграда родом был, мы туда часто ездили… в театр ходили, по речке по Неве плавали... молодые, счастливые. Ты в Петербурге-то была, милая?