Солнце всегда садилось медленно в здешних местах. Сначала оно тускнело и набирало густоту, становясь грязно-малиновым шаром, а потом проливалось на утесы, пачкая их красненьким, словно кровью. Мало-помалу, цвет утекал – солнце становилось все бледнее, а небо и горы ярче, и так продолжалось до самого конца. Лишь выжав досуха бордовый диск, небо закидывало его куда-то далеко, за горы, за море, недостижимое взгляду с башен Картероса.
Закат продолжался подолгу, до самой ночи. Даже когда тьма падала на землю и поглощала все, красная полоска потухала последней, чтобы утром воспрять и выкатиться на небо румяным колесом. Это было единственное развлечение, доступное безымянному солдату, прикомандированному к крепости.
Этот солдат не имел документов, не имел имени, не имел оружия и возможности покинуть крепость. Такие, как он, избывали свою вину в полках на переднем крае, но этот там уже побывал, и теперь был негоден к строевой службе: в одном из боев ему снесли палашом половину коленной чашечки. Ногу удалось спасти, но теперь он сильно хромал и не мог долго ходить. Такой солдат на фронте – лишняя обуза, и от них обычно избавляются в лобовых атаках. Нет-нет, да и случаются трупы, зарубленные или заколотые со спины.
Но этому парню повезло, его подлечили и отправили в Картерос исполнять посильную работу среди защитников крепости. Что мог калека? Мыть, стирать, убирать, готовить – именно этим он и занимался последние четыре года. Тихий, незаметный человек, который ни с кем не водил дружбы, не пил водку и обходил стороной картишки. Солдаты не считали его за своего, несмотря на то, что он тоже был на фронте – внутренним чутьем ощущали его чужеродность в своей среде. Этот человек мало говорил, но очень много думал, сторонился простых радостей жизни, доступных им в крепости. Он наверняка умел читать и писать, и глаза у него были колючие, пронзительные. Он мыл посуду и выносил горшки, но руки его были не крестьянскими и не рабочими. Черт его разберет, от таких лучше держаться подальше.
Солдат, которого в крепости звали «Подбитый», собирал со стены прогоревшие факелы – это была одна из самых любимых его обязанностей, потому что он поднимался на самый верх крепости и мог улучить несколько минут, чтобы полюбоваться закатом. Собрав в грязный холщовый мешок обгоревшие палки, он поправил новые и облокотился на стену, чтобы немного побыть наедине с собой и миром. Здесь, в крепости, он всегда был один, редко-редко удавалось с кем-нибудь поговорить, но он больше не произносил слово «одиночество», предпочитая ему «уединение». Теперь он понимал разницу.
Можно было сколько угодно удивляться, что такой угрюмый человек постоянно стремится забиться в угол, чтобы никого не видеть и не слышать. Он не обращал внимания на насмешки и всегда с радостью поднимался на Пятую площадку, чтобы подмести там и поменять факелы, хотя с его ногой это было непросто.
Он стоял и смотрел далеко-далеко, туда, где истаивал алый пожар, где за горными хребтами колыхалось Полуденное море, и думал о том, что есть же в мире люди, которые в эту самую минуту могут идти куда хотят, и не ценят своего счастья. Ему никогда не выпадало подобной удачи: с момента рождения его жизнь проходила на виду, была жестко регламентирована. Сколько бы он не вспоминал, он не мог привести ни единого дня, когда бы он делал то, что ему хотелось. Хотя нет, был один раз, когда он поступил на свой страх и риск, принял самостоятельное решение. Так ему тогда казалось. И вот, попал сюда.
Но все равно он не жалел – несколько коротких дней, когда он скакал по Великому тракту, выдавая себя за путешественника, стали для него самыми яркими мгновениями, отпечатавшимися в памяти. Потом он понял, что и там не был свободен. Он был просто пешкой, игрушкой, обслуживающей чужие интересы, но тогда он верил в свою счастливую планиду.
- Подбитый, ты что, там уснул?
Солдат вздрогнул и со вздохом подхватил мешок, бросив напоследок прощальный взгляд на полыхающий закат и каменные зубцы крепости.
- Я был идиотом, когда верил, что смогу ее взять...
В кухне было жарко натоплено и царил непередаваемый коктейль из самых разнообразных запахов – от мясного супа до портянок. Потные, всклоченные повара метались в тесном, полутемном помещении, гремя крышками и снося друг друга – вид был такой, будто они собирались кормить весь королевский двор.
- Где тебя носит?! У меня ведро картошки нечищенное! – красная, сальная физиономия ткнулась в лицо солдату, угрожающе сопя. Но он не испугался и не стал быстрее шевелиться, все так же спокойно и размеренно освободившись от теплого плаща, он повесил его на гвоздик и пошел в угол кухни мыть руки.
- Быстрее, Подбитый! А не то я тебе вторую ногу оторву!
За четыре года работы солдат слышал и не такое, поэтому он и бровью не повел. С дураками спорить себе дороже, лучше не торопясь выбрать нож поострее и приниматься за работу, которой не бывает ни начала ни конца. Картофелины замелькали в ловких руках, кожура потекла почти непрерывной лентой.
- Люблю я смотреть, как Подбитый картошку чистит. Ну просто артист!
- Если бы этот артист еще быстрее шевелился! Вот где тебя носило? Где?
- Я менял факелы на стене, это моя обязанность, - ровным голосом ответил Подбитый.
- Твоя обязанность – на кухне работать!
- И это тоже. В порядке очереди.
Краснолицего щербатого повара заусило:
- Очереди?! Ты что, совсем одурел, болезный? Ты тут из милости, потому что таких, как ты вешают без суда и следствия! Думаешь, я не знаю, что ты натворил? Хотел тут скрыться от глаз людских, думал, что все забудется?!
Солдат покачал головой и усмехнулся, не переставая чистить картошку:
- И что же я такого натворил? Самому интересно.
Повар неопределенно махнул рукой в воздухе, потому что заметил, что вся галдящая кухня внезапно замолчала и повернулась в их сторону.
- Знаю я вас... таких... Ты... ты... отцеубийца!
- Мой отец умер, когда мне было семь лет. А вот ты глупец, и знаешь, почему?
- Почему?
- Потому что оскорбляешь меня, стоя совсем рядом.
Повар непонимающе захлопал глазами.
- Да я могу тебе на голову влезть, калека! Ты ничего не сделаешь!
Подбитый снова улыбнулся:
- Не скажи, у меня нож...
Через десять минут вся честная компания предстала перед комендантом, и он немало удивился, увидев Подбитого с разбитой губой – обычно этот солдатик никогда не доставлял хлопот.
- Что случилось?
- Он угрожал меня убить! – вопил повар, почему-то закрывая пол-лица графином.
- Убери это. М-да... твоя работа? – за кувшином скрывался наливающийся баклажановой синевой глаз. Подбитый кивнул, не сдержав удовлетворенную усмешку, и коменданту почему-то захотелось зарядить ему в лицо. Уж очень нервным получался вечер.
- Этому с кувшином – наряд вне очереди, остальные по местам, Подбитый – за мной! – командующий гарнизоном Картероса граф Лахтинен ссутулился и быстро прошел мимо галдящей толпы, стараясь ни на кого не смотреть. Удивленный Подбитый похромал за ним, размышляя, что его ожидает: карцер или ссылка на фронт?
Они прошли в кабинет, где комендант работал – солдат хорошо знал это щеголеватое по местным меркам помещение, в котором даже был резной портал у камина и три кресла красного дерева. По стенам висели сабли и палаши. По слухам, они достались Лахтинену в качестве трофеев, когда Пятая армия внезапно отошла от Картероса, бросив многое из своего имущества. Впрочем, сам Лахтинен предпочитал говорить, что добыл все это в бою.
Подбитый никогда не задавал командующему вопросов, но много раз слышал эту историю, пока убирал графские комнаты. Сейчас в них было хорошо натоплено, и множество свечей горело в бронзовых люстрах, придавая почти роскошный вид «берлоге», как называл ее сам комендант.
Возле камина стояли два человека, одетых по-дорожному. Наверное, это те, ради которых с час назад открывали малый вход. Они обернулись на скрип двери, отвесили входящим глубокий поклон, и непонятно было, кому именно они кланяются. Комендант нахмурился и быстро прошел за свой стол, а Подбитый остался стоять у двери, недоумевая, что же тут происходит.
- И все-таки мне непонятно, почему вы должны ехать прямо сейчас. После заката мы не открываем двери. Никому. Ни Большую, ни Малую. Вам лучше подождать до завтрашнего утра и ехать засветло.
Один из неизвестных поклонился, и ответил глубоким глухим голосом:
- Благодарю вас, господин граф, но наше дело не терпит отлагательства. Мы должны ехать сегодня. Мало того, мы уже опаздываем, так что я прошу нас извинить.
- Нет, - всколыхнулся Лахтинен, - это невозможно, это совершенно невозможно. У меня есть инструкция, и я не могу открыть вам Малую дверь после заката.
Черный человек придвинулся к коменданту:
- Господин граф, вы же сами понимаете, почему мы спешим. Если я прошу вас нарушить инструкцию, то только ради... – он осекся и замолчал, метнув быстрый взгляд на Подбитого, все так же протиравшего спину возле дверного косяка.
Лахтинен жевал губы и теребил в руках бумагу, явно не решаясь на какое-то действие.
- Это не моя компетенция...
- Господин комендант, я не шучу. Все очень серьезно.
- Да понимаю я! Что вы на меня давите! – комендант встал и сделал круг по комнате. – Может быть, вы голодны? Вы наверняка голодны, я знаю, сколько времени надо, чтобы добраться сюда по Орлиному зобу. Давайте сначала поужинаем, а потом будем думать?
Черный человек даже зубами заскрипел от злости, но быстро взял себя в руки. Вся его фигура выдавала волнение и беспокойство, хоть он и старался держаться уверенно.
- Господин граф, я обрисовал вам ситуацию, теперь вы держите в своих руках наше будущее. Я сделал все, что мог, теперь ваша очередь. Но только не забывайте, что именно вы держите в своих руках.
- Опять... – Лахтинен сжал виски руками и уставился взглядом в Подбитого, будто тот мог решить за него неведомую проблему. – Ладно, я согласен, я открою вам Малую дверь...
- Благодарю вас, вы честный человек и патриот своей страны! – Черный подскочил к коменданту и затряс его ладонь. – Поверьте мне, ваш поступок будет оценен!
Лахтинен махнул рукой с выражением «Ах, отстаньте!» и, наконец-то, заговорил с Подбитым:
- Вы поступаете в распоряжение этих господ и уезжаете с ними. Немедленно. Даю вам на сборы пять минут. Через пять минут вы должны стоять у Малой двери с вещами. Ступайте.
Ошеломленный солдат захромал в казарму. Ему не нужны были пять минут, личного имущества у него не было. Разве что пара хороших, шерстяных носков, на которые он истратил свое годичное довольствие – вот их следовало забрать, и даже надеть, ибо кто знает, что ждет его завтрашним утром.
Через пять минут он стоял внизу, где уже ожидали его люди в черном вместе с оседланной лошадью. Это осложняло дело – с момента ранения Подбитый не ездил верхом, и не знал, сможет ли выдержать достаточно долгий переход.
- Сударь... У меня ранение, я не лучший наездник...
- Это хорошая, смирная лошадь, она идет ровно и тихо. Будем надеяться, что она не доставит вам дискомфорта. – Черные всадники помогли Подбитому взобраться в седло и устроиться там поудобнее, подложив шинельку, а он слегка оторопел от такого церемонного обращения, гарнизонному служке не положена вежливость со стороны господ.
- Благодарю вас, господа...
- Не стоит благодарности, - они поклонились ему и поспешили на выход, туда, где ветер завывал в приоткрытой Малой двери.
Четыре года Подбитый не покидал Картероса, четыре года он только мечтал увидеть снег по ту сторону стены. Орлиный зоб в сумерках казался темно-синим, льдистым, опасным, как всегда таинственна и опасна свобода. Морозный воздух кусал за щеки, першил в горле, делал дыхание частым и неглубоким. Воротник казенной шинельки задубел и врезался в кожу, раскаленное от мороза седло чувствовалось сквозь шинель, но все равно Подбитый был счастлив. А ведь он даже не знал, куда его везут, и что будет завтра. Вся эта история выглядела слишком подозрительной, и Подбитый тупым не был, но сейчас он был слишком рад своему кратковременному освобождению, чтобы переживать из-за будущего.
Лошадка действительно оказалась смирной, ехать было вполне терпимо. Они спустились вниз довольно быстро, словно с горочки скатились – теперь оставалось только миновать все извилины и завихрения Орлиного зоба, который и днем-то был неприветлив, что уж говорить про ночь. Романтика путешествия слегка попритухла, стоило им въехать в ущелье, где высокие скалы нависли над ними, полностью утопив во тьме. Подбитый вытянул руку и не увидел ее: она словно исчезла, и все вокруг исчезло. На какой-то момент он потерялся в пространстве и не смог сообразить, где же земля, где четыре стороны света, где он сам. Неприятное ощущение, его даже слегка затошнило. Солдат замотал головой и в какой-то момент вдруг увидел маленькие льдистые точечки – звезды! Там небо, вот и хорошо...
Он нащупал луку седла и ухватился за нее покрепче, чтобы не потерять ориентацию и не свалиться. Хоть бы это ущелье поскорее кончилось! Но оно тянулось и тянулось, как дурной сон, а может, это просто так казалось? Мало-помалу, но раненая нога начала ныть: сначала потихоньку, потом сильнее, а потом Подбитый вынужден был стиснуть зубы, чтобы не застонать.
Его сопровождающие не разговаривали, они стремились миновать ущелье как можно скорее, и медленный темп Подбитого их явно сдерживал. В какой-то момент один из васдников спешился, подошел к нему и привязал повод его лошади к своему седлу, после чего все они пошли гораздо быстрее.
Тьма была непроглядная, но вот, миновав Мертвое Гнездо, они выехали на небольшую прогалину, и снег озарился ровным лунным светом. Подбитому показалось, что внезапно настал день.
- Извините, господа, нам надо передохнуть.
- Нам надо спешить!
- Я предупреждал вас, что ранен и не могу долго сидеть верхом. Не хочу выглядеть маменькиным сынком, но поверьте на слово, моя нога причиняет мне очень сильную боль.
Он скатился с лошади на снег и буквально застонал, пытаясь размять затекшие мышцы. Его спутники округлили глаза от неожиданности и тоже были вынуждены слезть с коней.
- Вы не понимаете, нам необходимо спешить! Мы и так потеряли слишком много времени у вашего нерешительного коменданта, и теперь нам дорога каждая секунда!
- Так объясните мне, раз я не понимаю. – Им показалось, или в голосе Подбитого прорезались металлическе нотки? – Кто вы, зачем приехали и куда меня везете? Если я буду понимать истинную цель путешествия, мне будет легче приспособиться к обстоятельствам и помочь вам по мере сил и возможностей.
Черные всадники переглянулись. Старший из них, тот, который был выше, откинул капюшон и заговорил глухим, надтреснутым голосом:
- Мы с вами не знакомы, меня зовут Диас, я капитан личной охраны Его Величества, а это виконт Пратаксин из моей роты. Собственно говоря, мы с виконтом преступили закон и покинули свою службу, так что вполне заслуживаем разжалования и трибунала, но у нас на то была веская причина. Король Драгомил совсем плох, он должен скончаться с минуты на минуту, а может, это прискорбное событие уже произошло. Когда я понял, что Его Величество обречен, я подумал, что он больше не нуждается в моих услугах, зато в них очень нуждается его наследник, которому грозит незавидная участь.
- Что вы имеете в виду?
- Если наследный принц по совместительству числится предателем родины и государственным преступником, проводя свою жизнь в заключении, то непременно найдутся люди, которых это устраивает, и которым хорошо и без него. А если этот принц отказывается насовсем умереть в тюрьме или на фронте, ему непременно помогут, как только представится возможность. Старый король заключил принца в тюрьму, но одновременно он был гарантом его жизни, а стоит ему умереть, как другие претенденты тут же подсуетятся, чтобы Его Высочество никогда не вышел из заточения.
- Какие еще другие претенденты?
Диас вздохнул. Он очень нервничал и был раздосадован, что приходится так длинно говорить, вместо того, чтобы скакать во весь опор. Стая разбуженных ворон кружила в темном небе и орала, что было сил, навлекая беду на их непутевые головы.
- У опального наследника есть сын, принц Андрэ, которому нынче минет четырнадцать лет. Весьма достойный претендент, учитывая то, что его матушка, принцесса Красимира, охотно будет править за него. Именно Красимира сделает все, чтобы призрак ее возлюбленного супруга, так подло предавшего ее ожидания, никогда не покидал стен замка Картерос. Принцесса Красимира умна и хитра, мы опередили ее, но, думаю, ненамного. Ее люди будут здсь так скоро, что я не могу гарантировать, что мы успеем проскочить Орлиный зоб. Вот поэтому, Ваше Высочество, я очень прошу вас поторопиться.
Принц Марк вытер внезапно вспотевший лоб, и почувствовал, что у него болит не только нога.
Теперь они летели вскачь, Диас очень хотел покинуть Орлиный зоб до рассвета. Как он сказал – там, где дороги расходятся, у нас всегда есть выбор, а здесь мы обречены двигаться только вперед. Если нас перехватят до того, как мы покинем Орлиный зоб, нам конец.
Марк прекрасно это понимал, поэтому молчал и просто скакал, стиснув зубы – какова бы ни была боль в ноге, она не шла ни в какое сравнение с перспективой смерти от рук собственной супруги. Так дико все это прозвучало: он едва помнил Красимиру, и уж точно никогда не желал ей зла, а вот поди ж ты...
Их поженили по настоянию Драгомила когда они были еще очень молоды. Любви никакой не было, они оба просто плыли по течению, не особенно задумываясь о последствиях. Красимира была дочерью княгини Стойковой, очень богатой и влиятельной дамы, которая держала в кулаке все основные порты – ни один септим не проходил мимо нее. А Драгомилу всегда нужны были деньги, и он фактически продал внука, который, правда, тогда этого не понимал. Королевская кровь ушла за несколько существенных субсидий, позволивших Драгомилу удержаться на плаву и отразить первые сокрушительные удары Орландо.
В те годы Красимира была просто болтушкой: немного тщеславной, немного властолюбивой, но очень симпатичной и не выходящей за рамки «бал-портниха-будуар». Находиться рядом с ней было слегка утомительно, но это было обычное бесцельное времяпрепровождение золотой молодежи, ничего плохого в нем не было. Мало-помалу они отдалились друг от друга – склонный к созерцанию и уединению характер Марка не сочетался с ее суетностью. Однако ничего страшного не произошло, они просто виделись все реже и реже, занимаясь своими делами. А после его позорного разжалования, он и вовсе ничего не слышал о принцессе – она явно не спешила к нему в изгнание, да он ее и не ждал.
И теперь она хочет его убить! За что? Да, это был брак по расчету, но их таких множество – и никто друг друга не убивает, но его жена, видимо, считает по-другому. Марку и в голову не приходило, что его супруга, так же, как и он, давно позабыла его реальный облик: принц Марк превратился для нее в некое абстрактное понятие, неизвестное, непредсказуемое, и поэтому несущее в себе угрозу. Она жила своей жизнью, и у нее были большие планы, в которых забытому и не очень умному человеку из молодости совершенно не было места.
И тут до Марка дошло, наконец, самое главное – он станет королем! Наконец-то, на пятом десятке, он станет королем! Как страстно он хотел этого когда-то, а сейчас скакал и с горькой усмешкой думал, что ничего не чувствует. Небо не разверзлось, гром не грянул, сияние неземное не зажглось и нимб на голове не появился. Если честно, то вообще ничего не произошло. Так не бывает, так королями не становятся – необходимы фанфары, знамения, всенародное ликование, а совсем не вонючая шинелька под седлом и два непонятных мужика в конвое. То, что у него зверски болит нога, Марк чувствовал, а что он скоро станет королем – нет. Если честно, он бы лучше остался в замке и сейчас уже ложился спать на свой узенький топчан возле печки, где было тесно, но всегда тепло.
Они скакали все быстрее, попадая в свои же следы, оставленные сегодня днем. Если бы не привязь, Марк отстал бы от них уже давно: едкий пот струился по лицу будущего короля, несмотря на жгучий мороз. Еще чуть-чуть и он готов сдаться, сесть на снег и покорно ждать своей судьбы, только бы никуда не скакать и не видеть лошадей. Диас словно чувствовал его настроение и ни на секунду не сбавлял хода – понимал, что при малейшей задержке принца уже не поднимешь. Черные, глубокие расщелины сменялись открытым пространством, ярко освещенным новой луной. Синий снег, застывший в безмятежности, спал и звал на свой ковер немного прилечь и отдохнуть от всех земных забот. Только несколько черных птиц по-прежнему реяли над их головами, терпеливо ожидая момента, когда они все же последуют зову снежного покрова.
Диас следил за ними краем глаза. Пусть и птицы, а на нервы действуют, тем более, что их упорство в преследовании наводит на нехорошие мысли. И тут он внезапно осознал, что их стало больше: было четыре, а стало как минимум восемь – несколько штук прилетели им навстречу и включились в общее кружение. Откуда они взялись? Кто их спугнул?
Пораженный внезапной мыслью Диас резко остановился, велев своим спутникам не шевелиться. Он соскользнул с коня и припал к земле, пытаясь расслышать тихую дрожь, но земля была надежно укрыта снегом, заглушавшим как свои, так и чужие движения, и он никак не мог уловить разборчивый звук. Пока он слушал да хмурился, Пратаксин тоже спрыгнул с лошади и, подойдя к своему командиру, тронул его за плечо. Диас приложил к губам палец, но рука виконта теребила его плечо все настойчивее . Он поднял голову и заглотнул огромный пузырь ледяного воздуха – из-за поворота ущелья на них выскочили оранжевые факельные огни.
Опоздали. Люди Красимиры успели догнать их в пределах Орлиного зоба, и отсюда некуда бежать – кругом только отвесные стены ущелья. Тревожно мерцавшие факелы внезапно встрепенулись узнаванием, и до слуха Диаса донеслись радостные возгласы. Сейчас их догонят, и к утру даже тел не останется от начальника охраны, его бойца и наследного принца Марка. Взойдет солнце, позолотит белый снег, под которым упокоятся их косточки, а к полудню набежит туча и навалит еще сверху, чтобы уж точно никто ничего не нашел. Ровная снеговая постель прироет их и убаюкает до скончания мира, ибо снег в этих местах никогда не тает. Они исчезнут из круга бытия и пропадут навеки.
Выбора не было. Диас вскочил на лошадь, махнул Пратаксину и развернулся – теперь они могут только скакать обратно в Картерос, в надежде, что их не догонят. Хотя в Картеросе им все равно конец – бумага, которую они оставили Лахтинену, липовая, и он уже наверняка это понял. Значит, их ожидает трибунал и казнь, просто чуть позже, но это все же лучше, чем сейчас.
- Прочь! Скачем отсюда!
В отблеске факела мелькнуло бледное, перекошенное лицо принца. Сможет ли он дотерпеть? Вряд ли, да и скорость его недостаточна для того, чтобы обогнать преследователей. Сейчас для них он настоящая обуза.
- Скорее, Ваше Высочество, назад!
Они понеслись назад с таким же рвением, с каким только что неслись вперед. А позади, со свистом и улюлюканьем неслась шайка людей, посланных Красимирой убить безымянного солдата из крепости Картерос. И у них, в отличие от Диаса, были настоящие документы.
Полчаса они скакали, с каждой минутой чувствуя приближение погони – дыхание чужих лошадей уже раздавалось так близко, что Марк опасался почувствовать, как его хватают за шиворот и сбрасывают на землю. Они были обречены, гибель была только вопросом времени, нескольких напряженных минут. И тут они услышали еще голоса и топот...
Впереди, со стороны Картероса, приближался отряд человек в двадцать. Это были люди из гарнизона крепости, которые тоже куда-то очень спешили, и, увидев несущихся на них беглецов, очень обрадовались. Диас подлетел прямо к ним и заорал «Спасите», но его тут же заткнули и хорошо стукнули по черепу, зарыв лицом в снег. Высокий человек в плаще выступил вперед и заступил в освещенный круг, очерченный пляшущим огнем факела.
- Господин Диас, что же вы так спешно возвращаетесь? Вы так торопились нас покинуть... – капюшон соскользнул вниз и обнажил желчное лицо коменданта Лахтинена.
- Нас хотят убить!
- И они тоже? Какое совпадение... – он поднял голову и посмотрел на подъехавших преследователей, которые, как оказалось, носили форму регулярных войск. – Доброй ночи, господа. Чем могу служить?
Всадник, который явно был главным у догонявших, спешился и подошел к Лахтинену, слегка поклонившись. Он протянул коменданту бумагу, свернутую трубочкой и запечатанную большой алой печатью с саламандрой.
- У меня приказ забрать у вас одного солдата и немедленно казнить на месте.
Взгляд офицера уперся в Марка, который еле стоял, держась за стремя своей лошади, безразличный ко всему. А Лахтинен внимательно читал документ, одним глазом посматривая,чтобы кто чего не нашалил до того момента, как все разъяснится.
- Что ж, приказ предельно ясен. Видите вон того бедолагу, - комендант кивнул в сторону принца, - это ваш солдатик и есть, на него сегодня большой спрос.
- Я так и думал. Мы их гнали почти от развилки, если бы не вы, то уже и догнали бы...
- Не сомневаюсь. Его увезли эти двое, предъявив мне поддельные документы, и, когда я это выяснил, то решил непременно догнать.
Офицер покачал головой.
- Что ж, благодарю вас за содействие. Теперь мы исполним свой долг, а вы исполняйте ваш.
Лахтинен гадко улыбался.
- Минуточку. Ваш приказ составлен безупречно, за исключением одного – подписи. Документы по этому солдатику имеет право подписывать только Его Величество, а у вас тут черт знает что.
Рука в кожаной перчатке легла на эфес шпаги.
- Вы забываетесь. Документ подписан Ее Величеством королевой Красимирой, и вы своими словами оскорбляете королевскую власть.
- Простите, мы тут люди темные, от жизни отставшие: но я присягал Его Величеству королю Драгомилу, и знать не знаю никакой Красимиры.
Солдаты королевской гвардии сгрудились вокруг своего командира, чувствуя, что зарождается конфликт, и сила явно не на их стороне. Их было шестеро, опытных и сильных воинов, но на стороне Лахтинена было человек двадцать, и они тоже были не лыком шиты.
- Король Драгомил вчера скончался, теперь у нас король Андрэ, а по причине малолетства правит его мать, королева Красимира.
Граф Лахтинен снял капюшон и застыл с непокрытой головой. Волей-неволей все вокруг последовали его примеру, почтив минутой молчания память старого короля.
- Прискорбно. Что ж, тогда ситуация меняется.
Офицер вздохнул с облегчением и снова надел шапку. А Лахтинен не стал спешить с одеванием, он стоял немного задумавшись, словно перебирая в уме что-то. Наконец, он повернулся и указал на стоявшего солдатика.
- Развяжите ему руки.
- О, это не обязательно! – весело отозвался гвардейский офицер, - мы его и так прикончим.
Но путь к солдату ему преградили палашами. Он недоуменно воззрился на коменданта, который вынул свою шпагу, подошел к грязному солдату и встал на одно колено, протянув ему клинок.
- Примите мою присягу, Ваше Величество.
Ошеломленный Марк дернул кадыком и неловко поднял руку, будто желая защититься – нелепый жест, выдававший его страх и смятение. Несколько долгих секунд он не мог совладать с собой и заставить трясущиеся пальцы двигаться. Тяжким усилием он заставил себя взять шпагу и слегка коснуться плеча Лахтинена, поспешив вернуть ему клинок. А тот поднялся, выпрямился и велел своим людям построиться.
- Этот человек – принц Марк, внук короля Драгомила и теперь ваш законный король. Клянитесь ему в верности.
- Что?! – гвардейский офицер рванулся вперед, но его схватили и повалили на колени, спихнув шапку с головы ласковым ударом в затылок.
- Это твой король, безумец, а ты хотел его зарубить. Присягай.
- Доказательства! Где доказательства!
- Я твое доказательство. Я комендант Картероса, и я знаю, кто содержится у меня под номером 1238. Это наследник короны Тридесятого царства, сын принцессы Брунгильды, внук короля Драгомила принц Марк. А теперь Его Величество король Марк. Присягай, друг, не упорствуй, хуже будет...
Пока офицер пускал пузыри, его солдаты опустились на одно колено и присягнули оторопевшему солдату, пахнущему потом и кухней. Офицер остался в меньшинстве, и его партия явно была проиграна. Он глубоко вздохнул и пробормотал слова присяги, не забыв добавить:
- Нет, все же этого не может быть. Королева не могла отправить меня с таким поручением...
Когда весь наличный состав людей присягнул, Лахтинен поклонился новоиспеченному королю и спросил у него, желает ли он вернться в Картерос, чтобы отдохнуть и принять присягу у оставшегося гарнизона. Желал, еще как желал, но тут очень некстати вылез Диас, который напомнил собравшимся, что короля только что едва не зарубили, и обязательно зарубят, если они будут мешкать. По его словам, Его Величеству следовало немедленно прибыть в Мариенополь, где скончался Драгомил, и принять присягу у личной гвардии Его Величества, пока это не успела сделать Красимира с малолетним Андрэ. Личная гвардия – это сила, с ней не посмеет спорить даже Стойковская родня.
Марк подумал и решил, что Диас прав, хоть ему и совершенно не хотелось снова куда-то ехать. Вот так он стал королем, совершенно буднично и непразднично, даже немного неприятно, и теперь больше не принадлежал себе. Хотя... он вообще себе никогда не принадлежал.
- В Мариенополь. Господин граф, вы проводите меня?
Лахтинен склонил голову. Он попросил только отослать в Картерос посыльного с известиями и назначением временно исполняющего обязанности коменданта. Разумеется, Марк ему это позволил – он пользовался каждой минуткой задержки, чтобы расслабить больную ногу. Обидно было, что придется скакать дважды по одному и тому же месту, да еще и в том же темпе, но Диас был совершенно прав: если он сейчас промедлит, то может снова потерять не только корону, но и голову.
Мариенополь некогда был небольшим хутором, расположенным по ту сторону Орлиного зоба, но его расположение показалось очень удачным для старого короля, и он часто там останавливался, а со временем разместил там свою постоянную ставку. Суровому воину Драгомилу была не по душе размеренная жизнь в Мриштино, он презирал комфорт и предпочитал обходиться совсем без удобств. Мариенополь полностью отвечал его требованиям – комфорта там не было вообще, а до третьей Драгунаты и других важных стратегических точек было рукой подать.
Именно на кровли гарнизонных построек рухнула некогда баронесса Ферро, преодолевшая выход из Орлиного зоба. И с тех пор там почти ничего не изменилось, разве что грязи и мусора стало больше. Здесь не жили, здесь проводили время воины между битвами и погонями. Король не терпел женщин, и в Мариенополе их практически не было, а значит, не было уюта, неотъемлемого спутника женских рук. Голые, холодные каменные стены казарм шокировали многих иностранных гостей, которые имели неосторожность побывать в ставке Драгомила.
Марк со своим эскортом подъехал к Орлиным воротам перед рассветом. Ночь уже стала прозрачнее, смрадная густота теней расползлась и обнажила большие прорехи в тяжелых зимних облаках, сквозь которые засветилось бледное небо. Огромные каменные ворота, запирающие выход из Орлиного зоба, были заперты, а наверху горели факелы дозорных, внимательно следивших за дорогой из Картероса.
Король поднял голову и с любопытством рассматривал каменные отроги, нависающие над узким преддверьем. Это была природная крепость, такая же как Картерос, и пробиться сквозь нее силой было почти нереально. В воротах внизу была маленькая дверь для своих – не открывать же огромные ворота туда-сюда.
Диас подошел к воротам вместе с офицером королевской гвардии, и после недолгих переговоров дверь отворилась. Вот так просто король Марк вступал в свое царство. Именно сейчас, потому что Орлиный зоб и Картерос он никогда не считал принадлежащими кому бы то ни было – это были природные твердыни, и только время владело ими.
Мариенополь встретил их пустотой и тишиной: перед рассветом большинство солдат спали. Только дозорные с любопытством вглядывались в невысокого грязного человека, которого им указали, как нового короля. Он был полной противоположностью Драгомилу: тот был высокий и жилистый, этот – низенький и кряжистый, совсем не имевший царственного вида. Царственного вида не имел и Мариенополь, покрытый сизой дымкой: голый, грязный военный лагерь. Марк с тоской смотрел по сторонам и видел серые стены без малейших признаков уюта – в них даже не хотелось заходить, а ведь он так мечтал о том, чтобы помыться, переодеться и лечь спать в чистую, теплую постель.
Резиденция Драгомила представляла собой такое же серое каменное здание, только повыше остальных. Во дворе их встретил шум – кто-то расторопный уже подсуетился и спешно выстраивал гарнизон перед входом, привествовать нового короля. Заспанные, а временами просто похмельные лица угрюмо смотрели на нового человека, которому им предстоит повиноваться, и который обладал очень скверной репутацией предателя. Неужели он все еще жив и Драгомил не лишил его права на престол? Зачем он здесь нужен? Пусть малолетний правнук наследует старому королю и сохранит их привычный порядок.
Однако вслух они ничего не говорили, Марк только чувствовал их недоброжелательность, застрявшую в глотках. Внимательно, цепким, пронзительным взглядом он смотрел на самых дерзких, заставляя их опускать глаза – раз не любят, пусть хотя бы побаиваются. Когда гарнизон был построен, Диас вместе с Лахтиненом вынесли алое знамя Тридесятого царства и вслух зачитали слова присяги. Гвардейцы опустились на колени и повторили ее хором, в стылом предрассветном сумраке прокатилось ревом из сотен глоток:
- Да здравствует король Марк!
- Славься король Марк!
- Ура королю Марку!
Глядя на своих подданных, слушая изъявления их преданности, Марк испытал странное чувство полной непричастности происходящему. За столько лет он совсем забыл свои амбиции, планы и метания, и научился смотреть на жизнь совсем по-другому. Может быть, виной тому была его форма солдата и стойкий запах крепостных подвалов, а может, просто желание кончилось. Мечтал, мечтал и размечтал. Эти люди были ему чужды. Все, чего хотелось новому королю – наесться досыта, помыться и выспаться в тепле. Но сначала нужно было повидаться с дедом, и, по возможности, перерыть его бумаги.
Он обвел глазами двор королевской резиденции, забитый людьми, и едва смог сдержать свое разочарование: в наследство ему доставались отнюдь не дворцы и фонтаны. Драгомил жил в большом каменном здании, имевшем два этажа в высоту и лишь самые зачатки удобств цивилизации. Двери были тяжелыми и массивными, окошки – крохотными, и не имевшими стекол. Слюдяные разводы едва-едва пропускали внутрь свет и защищали от холода и ветра. Вокруг здания высился частокол из оструганных бревен, черных от крови и грязи, а двор представлял собой обычное месиво из подтаявшего снега, лошадиного помета и земли. Пахло все это соответствующе.
- М-да, не Амаранта... – подумал про себя король, но, к счастью, воздержался от того, чтобы озвучить это вслух. В сегодняшней ситуации любое упоминание Амаранты или чего-нибудь, имевшего отношение к Стране Вечной Осени, могло стоить ему головы. Эти люди априори ненавидели его, они присягнули ему только потому, что он успел сюда первым, и они еще не осознали, что Драгомила больше нет, а значит, можно проявить самостоятельность. Старый король был крут нравом и короток на расправу – поэтому и частокол был черным. Кто знает, каким окажется молодой?
Приняв присягу, Марк прошел через двор под холодными и неприязненными взглядами теперь уже своей личной гвардии. И эти люди должны его охранять? Он сразу понял, что первым делом надо будет поменять их всех, иначе ему несдобровать. Его хромота поразила многих, кто-то даже шепнул, что, мол, это не принц – принц давно помер, это черт принял его облик, чтобы поработить мир, начав с Мриштино, которое издревле погрязло в разврате и беззаконии.
Внутри резиденция Драгомила оказалась еще более убогой, чем снаружи. Дед Марка был приверженцем старого рыцарского образа жизни – это поэтизировало его образ среди народа, но в обычной жизни было совершенно невыносимо. Марк помнил, как всегда мучился, находясь рядом с ним, ибо, как истинный рыцарь, Драгомил мылся два раза в жизни – когда женился и когда короновался. Спал он частенько не снимая кольчуги, и латы снимать тоже не любил, а такое извращение, как туалет, считал пижонством, предпочитая справлять нужду в любом месте, где приспичит. И это сразу чувствовалось по запаху.
Привыкший ко многому за время своих скитаний, Марк не утратил врожденной брезгливости и воспитанной чистоплотности, поэтому последнее пристанице Драгомила вызывало в нем омерзение. Его едва не вывернуло наизнанку, когда он переступил порог этого жилища. Хорошо, что на улице было холодно, а если представить себе Мариенополь в жару, то вообще с ума можно сойти.
Внутри царил полумрак, который казался еще гуще от дешевых самодельных светильников, громко потрескивающих по углам. Снаружи уже занимался день, но здесь, за слюдяными оконцами, все еще царила ночь, отделившая одну эпоху в жизни страны, от другой. Стены были серыми или черными в тех местах, где обычно располагались светильники-коптилки, пол – непонятного цвета от грязи и нечистот. Грубая деревянная мебель в самом минимальном количестве, жестяные кубки и оружие, развешанное по стенам – вот и вся домашняя утварь покойного короля.
Марк прищурился, разглядывая убранство дома. Мало-помалу, глаза его привыкали к темноте, а нос к запаху – через пять минут он смог сдвинуться с порога и пройти дальше, не рискуя наблевать на пол. Слева убегала наверх массивная лестница, столь же грубая и безыскусная, как и все вокруг, а справа виднелся дверной проем без двери, которая почему-то была снята с петель. Оттуда разливалось по грязному полу желтое, смрадное свечение, колыхающееся от движения воздуха. Туда-то и направился Марк в первую очередь.
Внутри было темно, имеющиеся два оконца занавесили темной тканью и понаставили подсвечников, отчего в небольшой комнате с низким полотком стало жарко. Дешевенькие свечи трещали и взволнованно колыхались, волнуясь и переспрашивая друг друга о чем-то. Теперь Марк понял, почему дверь сняли с петель – она лежала на четырех табуретках, покрытая куском темно-зеленого бархата и служила последним пристанищем королю-воину.
В четырех углах комнаты стояли гвардейцы, несли почетный караул возле своего властелина. Марк подошел поближе и посмотрел на деда, которого не видел без малого восемь лет, да и последнюю их встречу тоже нельзя было назвать дружеской. Старый король напряженно вытянулся на деревянном ложе, запрокинув голову и выставив вперед острый кадык, грязный и заросший. Заострившийся, кривоватый нос торчал из его головы, словно был там чужим, кем-то приставленным для потехи, а на глазах лежали две тяжелые медные монеты. Золотых не нашлось, бедность догнала Драгомила даже на смертном одре.
Руки его, большие и узловатые, сейчас были сине-черного цвета, они покоились на груди и сжимали меч, которым он всегда гордился и охотно вспарывал животы крестьянам. Марк вспомнил картинку из раннего детства, когда дед зарубил женщину лет сорока, случайно встреченную им на дороге, за то, что она по скудоумию своему не признала короля и дерзнула резко ответить, когда он едва не стоптал ее конем. Он помнил жаркий день, струяшуюся по стальному ободку кровь и жужжание мухи, прилетевшей на соблазнительный запах. Он помнил покачивающиеся бело-золотые ромашки, испачканные черным и липким, ясное голубое небо, словно застывшее в открытых глазах крестянки, и отвращение к деду, которое поднялось в нем и выплеснулось на землю непереваренным завтраком. Драгомил сначала смеялся, а потом примерно наказал внука за мягкотелость и бесхарактерность.
Марк помнил и многое другое, он долгое время лелеял в себе ненависть к этому человеку, и у него были на то серьезные причины. Но сейчас, глядя на его бренные останки, он ничего не чувствовал – ни радости, ни ненависти, ни чувства сбывшейся мести, ничего. Постояв там немного для приличия, он поясно поклонился трупу деда и поскорее вышел из смрадной комнаты. У него было слишком много дел, чтобы рефлексировать над трупом.
Когда он вернулся в большую залу, он понял, что там очень даже светло по сравнению с комнатой, да и пахнет гораздо лучше. Драгомил умер не так давно, но он был очень стар, и тело уже начало припахивать. Слабенький, тоненький запах, почти неощутимый на фоне мощного зловония, но Марк сразу учуял его – и он бы лучше предпочел окунуться головой в нужник. В зале, насколько он мог видеть, не было ничего, похожего на рабочий кабинет. Да и был ли у его деда рабочий кабинет? Все дела Драгомил решал в седле, с кубком в руке, и ненавидел лишние бумаги. Король-внук осмотрелся, и решил подняться наверх – там, наверняка, находилась королевская спальня.
Он не ошибся, лестница уперлась в коридор с тремя дверьми, одна из которых оказалась спальней. Там было немного почище, чем везде, но вид постели заставил Марка вздрогнуть – такое ощущение, что дед в нее на лошади заезжал. Однако, кто-то умный догадался открыть окно после смерти короля, и за ночь комната успела проветриться, кроме того, сквозь проем в нее попадал яркий утренний свет, отчего она казалась живой и солнечной.
Переступив через брошенные на полу тряпки, Марк подошел к окну, возле которого стол деревянный письменный стол, закиданный бумагами. Вот оно! Теперь ему необходимо быстро навести здесь порядок, если никто не успел это сделать до него. Высокий стул с прямой деревянной спинкой был сделан явно не для сибаритов, да и стол, по разумению Марка, был высоковат. Впрочем, Драгомил был в полтора раза выше своего внука, так что удивляться не стоило.
Бумаги, наваленные на столе, не представляли собой особой ценности – это были письма, счета, просьбы и жалобы. Марк поплотнее уселся на стул и стал укладывать их в отдельную стопку – он не собирался ничего выбрасывать, но хотел рассортировать бумаги по степени срочности, чтобы самые ненужные прочесть потом, на досуге, никуда не торопясь.
Что он искал? Любые прижизненные распоряжения Драгомила относительно престолонаследия: сослав внука за предательство родины, старый король вполне мог написать завещание в пользу правнука, или, того хуже, невестки. Такие распоряжения должны были быть уничтожены немедленно, и проворонить их было никак нельзя.
Позади скрипнула дверь – мальчик-стюард с испуганным и придурковатым лицом пришел забрать простыни и вынести ночной горшок. Вид этого парня не внушал особых надежд, но Марк вспомнил, что смертельно устал, и решил сделать распоряжения насчет помыться, покушать и поспать. Комната деда ему понравилась гораздо больше других помещений, и он велел все здесь убрать, отмыть, сменить все белье, включая матрас, и приготовить ванну. Мальчик, казалось, сейчас упадет в обморок, а слово «ванна» вызвала у него на лице признаки паники. Это позабавило Марка, но на всякий случай он велел позвать кого-нибудь посерьезнее и повторил свои распоряжения.
Ощущение складывалось такое, что нормальные должностные лица у деда отсутствовали. У него был свой круг приближенных, которые по мере необходимости выполняли его поручения, подменяя другу друга в зависимости от ситуации. Кастеляна, распорядителя дворцовыми покоями, дворецкого, главной горничной, в конце концов, он так и не доискался, поэтому предупредил явившегося на зов одноглазого вояку, что если к обеду его распоряжения не будут выполнены, тот лишится последнего глаза.
В ящиках стола уже находились документы посерьезнее – это было видно даже по тому, что они были более-менее аккуратно сложены. Марк осторожно разворачивал каждую бумажку, прочитывал ее и складывал на прежнее место, избегая повредить или перепутать эти документы. Примерно пятой или шестой бумагой казалась та, которую он искал – это был конверт из плотной коричневой бумаги, запечатанный особым королевским сургучом, ярко-алым, который так нравился Марку. В нем лежал плотный лист, исписанный убористым почерком, заверенный подписями трех нотариусов и князя Бештау. Все, как положено.
Руки Марка задрожали – он вскрыл конверт и кинулся лихорадочно читать завещание Драгомила, но буквы прыгали перед глазами, и он ничего не мог разобрать. Пришлось взять пятиминутный перерыв и подойти к окну, чтобы немного успокоиться. Окно выходило во двор, где находились лошади и хозяйственные постройки – вид так себе. Но солнце уже взошло, и день обещал быть ярким и приветливым, а в такие дни даже самый поганый Мариенополь выглядит пригодным для жизни. Марк посмотрел вдаль, туда, где городишко заканчивался, упираясь в скалистый отрог, поросший наверху кривоватым лесом, и подумал, что стратегически место расположено неплохо, вот только защищаться им тут не от кого, кроме прожорливых сусликов, уничтожавших запасы зерна.
Подышав немного свежим воздухом, он пришел в себя и продолжил чтение: «...по кончине моей престол завещаю моему внуку и наследнику принцу Марку, коего повелеваю найти, где бы он не находился, и короновать. Все обвинения с него повелеваю снять, наказание считать отбытым и вину исчерпанной...» Ноги как-то сами подогнулись, и Марк плюхнулся в жесткое, неудобное кресло, очень кстати оказавшееся за спиной. Среди всех событий прошедшей ночи, перевернувших его жизнь, самыми потрясающими оказались эти строчки в завещании Драгомила. Он скользнул взглядом в самый конец документа, чтобы посмотреть дату и увидел, что завещание написано не позднее, чем две недели назад – свежее некуда.
Ему уже сказали, что последнее время старый король неважно себя чувствовал, и, хоть никогда напрямую не говорил о смерти, видимо, мысли у него все-таки были. Драгомил умер быстро, не мучаясь, но все его приближенные отмечали, что за последние полгода он сильно сдал, так что его кончина не была неожиданной. Вероятно, поэтому его жена успела так хорошо подготовиться?
В дверь снова постучали – высокий худой человек лет пятидесяти с непривычно интеллигентным для Мариенополя лицом вошел в спальню и поклонился, представившись князем Бештау. «Знакомая фамилия» - подумал Марк и тут же вспомнил, что видел ее на завещании, которое все еще держал в руках.
- Скажите, князь, это единственный вариант, или существуют еще и другие? – он помахал листом перед носом Бештау.
- Насколько мне известно, других вариантов нет. Его Величество был человеком дела, и к бумагам относился неприязненно, поэтому когда он велел мне вызвать трех нотариусов, я очень удивился, и понял, что дело серьезно. Особенно учитывая то, что в Мариенополе их попросту нет – мне пришлось везти из Мриштино серьезных людей, отрывая их от работы. Не думаю, что Его Величество, мир его праху, проделывал такой фокус каждый день.
- Если честно, меня удивило содержание этого завещания. Я не ожидал, что он вспомнит обо мне.
Князь слушал почтительно, немного наклонив голову. Его внешность внушала доверие и Марк, вопреки собственному отрицательному опыту, заговорил довольно откровенно с совершенно незнакомым человеком.
- Он много думал о вас, особенно в последнее время, так что для меня как раз нет ничего удивительного. Видите ли, ваш дед понимал, что дни его сочтены, а близость смерти иногда открывает людям глаза и очищает их от суеты. Его Величество жалел, что поступил с вами столь сурово, даже не попытавшись выслушать и понять вас. – Бештау помолчал, думая, говорить дальше или нет, но Марк тоже был человеком, внушавшим незнакомым людям доверие с первого взгляда. – Он и матушку вашу часто поминал... говорил, что очень недооценивал ее, и что вокруг совсем никого не осталось. Он... нелегко уходил...
Марк задумался, пораженный услышанным от князя. Оказывается, дед думал о нем, в то время как он сам, спустя много лет страданий и ядовитых мыслей, наконец забыл и успокоился. Но... раз он думал, то почему не сделал ничего, чтобы облегчить участь внука? Почему оставил его гнить в Картеросе?
- Я рад, что Диас успел вовремя и справился со своей задачей. Ваше Величество, вы уже поняли, что вам предстоит решить еще одну внутрисемейную проблему? Я, собственно, пришел сказать вам, что королева Красимира с принцем Андрэ уже на подъезде к Мариенополю, минут через тридцать они будут здесь. На вашем месте я бы собрал весь гарнизон и зачитал завещание во избежание недоразумений.
Марка словно опять стукнули по голове – как же он забыл про свой собственный нужник? Да, Бештау прав, все только начинается, и еперь ему предстоит выдержать бой похлеще, чем некогда под Картеросом.
- Вы правы, объявите всеобщий сбор. Чем быстрее мы закончим, тем лучше.
Для всеобщего сбора в Мариенополе служила так называемая площадь – большой пустырь между двумя улицами, где мог разместиться почти весь личный состав гарнизона. Дисциплина при Драгомиле была на высоте, и за сутки от нее еще никто не отвык, так что построение было выполнено молниеносно. Марк не успел сесть и обдумать речь для будущей встречи с супругой, как Бештау снова постучался в дверь.
- Все готово, Ваше Величество, гарнизон построен.
Несмотря на солнечный свет, снаружи оказалось холодно и ветрено. Марк поплотнее закутался в свою шинельку с ободранными погонами, потому что подбитый мехом плащ Драгомила был ему велик и к тому же отчаянно вонял. Бештау неодобрительно покачал головой – новый король совершенно не имел вида, да еще и хромал, как бес. Однако этот приземистый, невидный человечек был внутренне спокоен и устойчив, как тот, кто в страданиях и заблуждениях созрел и обрел себя. Он явно не сходил с ума по поводу своего высокого положения, и не собирался дурить, а это было настоящей роскошью для глупых подданных, которые пока не понимали своего счастья.
Князь представил короля Марка гарнизону и начал зачитывать завещание. Когда он дошел до слов о наследнике, по рядам прокатился легкий ропот – все помнили, за что был осужден принц. Но Бештау не дрогнул голосом даже когда раздалось цоканье копыт, и из переулка вылетела дорожная карета с гербами Стойковых.
Зато Марк внутренне вздрогнул, когда отворилась дверь и в площадную грязь резво выскочила высокая, холеная женщина, которую он сразу и не признал. Принцесса, а теперь уже королева Красимира очень похорошела за прошедшие годы, в отличие от своего супруга. Она была прекрасно одета и причесана по последней моде. Глаза ее метали молнии, скрывая тревогу и ярость, мелькнувшую во взгляде, когда князь Бештау поклонился ей, даже не скрывая тонкой усмешки.
- Что здесь происходит? – она была явно не готова к такому повороту событий. По ее плану, Марк уже должен был быть мертв, но что-то явно пошло не так.
- Гарнизон Мариенополя только что принял присягу королю Марку, Ваше Величество. Извольте и вы присягнуть вашему супругу.
- Что? – ее глаза обежали собравшихся и с ужасом уперлись в грязного солдата с глубоким взглядом, которого она, несмотря на годы и перемены, узнала с первых же секунд. – Мой муж предатель, он совершил преступление и был отправлен на фронт, где и погиб уже давно. У нас есть только один король – Андрэ, мой сын и правнук короля Драгомила, именно ему я и буду присягать.
Марк смотрел на нее и видел, как пульсирует страх жилой на ее шее. Она уже внутренним чутьем поняла, что проиграла, но не могла смириться с этим – слишком велики были ставки и ожидания.
- Андрэ! Ваше Величество!- высоко и громко закричала Красимира, и из кареты показался на свет высокий худосочный подросток угрюмого вида. – Вот ваш король, присягайте ему! Вы же не хотите себе в короли предателя, продавшего вас бывшему лакею?!
На площади раздался ропот. Как ни крути, а Красимира знала общие настроения. Князь Бештау напрягся, но тут внезапно вмешался Марк, который до этого особо не высовывался. Он тихонько подошел к Красимире, сдавил ей плечо и тихо шепнул на ухо:
- Сударыня, вы уже наломали дров вчера ночью, не усугубляйте. Ступайте в покои Драгомила, там поговорим. Так это мой сын?
Подросток испуганно и злобно таращился на хромоногого солдата и отшатнулся, когда тот подошел, чтобы обнять его. Высокий, в прадеда, он ничем не напоминал своего отца, а больше был похож на покойную Брунгильду в смеси со стойковскими кровями. Марк не стал настаивать, а жестом велел принцу вернуться в карету и следовать во дворец, если его можно было так называть. Запихав свое семейство в карету, он повернулся к роптавшему войску, всколыхнувшему было ровную шеренгу, и внезапно твердо произнес:
- С сегодняшнего дня я ваш король. И запомните, я очень хорошо знаю, как поступать с предателями.
Красимира рвала и метала. Почти над телом Драгомила состоялась крайне тягостная сцена, в которой Марк кое-что понял для себя, и это открытие было ему очень неприятно. Он обнаружил, что сын воспитан в презрении к нему, а жена желает ему смерти, и даже не думает этого скрывать. И самое потрясающее – у них есть на это свои причины.
- Я горжусь своим прадедом, он был великим воином и ушел непобежденным! – заявил Андрэ, - но мне бесконечно стыдно, что у меня такой отец.
- Ну надо же! – вскипел Марк, - ты посмотри сюда: сколько дерьма оставил за собой этот великий воин! Он что-то создал? Построил? Основал? Нет, он, как и подобает великому воину, всю жизнь жрал и срал прямо под себя! А ты живешь в этом и радуешься!
- А ты?! Ты что создал?! Что построил?! Что основал?! Ты полжизни просидел в тюрьме, причем за дело! Ты просто ничтожество, ноль без палочки! Вот что ты сейчас будешь делать, ведь ты ничего не умеешь, даже жрать и срать, как великий воин! Что ты будешь делать?! – крик подростка зазвенел где-то в потолочных перекрытиях, и Марк с огромным трудом сдержал себя, чтобы не треснуть ему в глаз. Но стоило ему переломить свой гнев, как вся энергия вышла из него, и он осунулся, подобно пустой котомке.
- Я буду убирать дерьмо...
И он занялся уборкой во всех смыслах этого слова. Все в стране было загажено, начиная от воздуха и заканчивая туалетами. Первое, что сделал Марк – разлучил Красимиру с сыном, невзирая на мощное сопротивление обоих. Жену он отправил в Мриштино, а прыщавого отрока оставил при себе и занудно таскал за собой, выслушивая его нытье и капризы. Надо было хоронить Драгомила, которому не помогало уже и холодное помещение, и Марк решил сделать это в Молчаливой лощине, вопреки старинной традиции, по которой королей хоронили в Мриштино.
- Там состоялось главное событие в его жизни, и там же он упокоится. Будет хорошо, если он воссоединится с теми, с кем сражался бок о бок. Он всегда был воином и ему бы это понравилось. Я так чувствую.
Тело Драгомила положили на медвежью шкуру и разместили в санях. Тяжелой, медленной поступью повлекли его выносливые славичские кони в сторону заката. Марк специально караулил такой момент, чтобы старый король проделал свой последний путь точь-в-точь как тогда, в Роковую ночь. Когда солнце подплыло кровью с боков и пролилось на бледнеющее небо, он дал отмашку, и похоронный кортеж тронулся из ворот в сторону Молчаливого ущелья.
Сам Марк следовал за ним верхом, но на смирной кобылке, и тихим шагом, чтобы не причинять себе лишних страданий. Рядом с ним трясся Андрэ, чрезвычайно недовольный всем происходящим. По его мнению, королю пристало покоиться в королевской усыпальнице в Мриштино, а не в какой-то заброшенной расселине, где никого никогда не бывает.
Он вообще любил Мриштино и мечтал вернуться туда как можно скорее, а Марк не знал где он будет жить после того, как Драгомила похоронят. Мариенополь ему не нравился, как мог вообще кому-то нравиться такой гадюшник? Но и в Мриштино возвращаться не хотелось. Не сложилось у него с этим городом, да и не с одним не сложилось, вся жизнь прошла где-то на выселках. Единственным городом, оставившим след в сердце, была треклятая Амаранта – но об этом лучше молчать, ибо предатель не может быть королем, а король не может быть предателем и любить вражескую столицу.
Мриштино помнилось Марку, как уездный, неудобный, но очень амбициозный городок. В нем не было архитектурных шедевров – они не ценились в Тридесятом царстве, где красота издревле приносилась в жертву практичности. Улочки в нем были кривые, с натыканными бесформенными палисадниками, и только в самом центре высились двух-трехэтажные дома. Выше не строили, ибо самым высоким зданием был Дворец Рэйтара – королевская резиденция, имевшая в одном из флигелей четыре этажа. Никто не имел права смотреть сверху на башню Рэйтара, это был закон. Идиотский закон, и Марк планировал обязательно его отменить, но сейчас пока хватало других проблем, в том числе с собственным сыном.
Андрэ бунтовал – открыто и яростно, ставя отца в неловкое положение своими поступками, словами и открытыми проявлениями неуважения. Марк всегда думал, что с любым разумным существом можно договориться, но с Андрэ у него это не выходило. Одно из двух: или постулат был изначально неверен, или его сын не был разумным существом.
Понятное дело, они почти не знали друг друга: Марк видел сына всего несколько раз за свою жизнь, Стойковская родня четко следила, чтобы не подпускать его к ребенку. Им нужен был свой принц, который будет воспитан в их правилах, будет отстаивать их интересы и думать их категориями. Андрэ таким и рос, пока смерть деда не перевернула все с ног на голову. Теперь он был прикован к отцу, которого его учили презирать всю его коротенькую жизнь. Сколько бы он ни смотрел на него, он не видел ничего, чем мог бы гордиться.
Когда он отмылся и привел себя в порядок, это оказался невысокий, коренастый человек весьма заурядной внешности. Медно-рыжие волосы его серебрились сединой на висках, бледная кожа была веснушчатой, а глаза – цепкими, ярко-зелеными. Одевался он просто, говорил тихо, красивым высоким голосом, никогда не суетился и не кричал. В моменты гнева он понижал голос до того, что его становилось еле слышно, и никогда не распускал руки, поэтому самонадеянный подросток немедленно счел его слабаком.
Слов нет, как же презирал Андрэ этого субъекта и стыдился кровного родства с ним! Марк все это прекрасно понимал, но не спешил с ответными мерами – воевать с ребенком казалось ему совсем уж дурацкой затеей. Он только проследил, чтобы все его распоряжения касательно сына выполнялись неукоснительно и без проволочек – Андрэ должен был потихоньку почувствовать на себе, что края в мире все же существуют.
Вот и теперь, невзирая на фонтан недовольства со стороны принца, король Марк повез его на похороны прадеда. И не в Мриштино, как тому бы хотелось, а в Молчаливую лощину, куда Макар телят не гонял. Андрэ буквально не закрывал рта с самого Мариенополя, громко высказывая свое отношение ко всему, что происходит вокруг, а Марк не отвечал ему, как будто весь этот словесный понос и вовсе не существовал. Именно так и почувствовал себя принц, когда посреди его гневной тирады, отец вдруг наклонился к нему и сказал негромко:
- Видишь, на фоне неба темнеет скала, похожая на острие копья. Но это только отсюда, если посмотреть с другой точки, то станет видно, что скалы две. Это Холодные ворота, легендарное место, где твой прадед одержал свою победу. Природа как будто специально устроила его, без нее он был бы сметен и расплющен четвертой армией. Сейчас этот проход охраняют мертвые, их там так много, что земли для них недостаточно, они лежат друг на друге до уровня двух человеческих ростов.
Такое ощущение, что все, что говорил Андрэ, просто провалилось в бездну и исчезло – его слова совершенно ничего не значили. Мальчик захлебнулся гневом и стал подыскивать для отца слова побольнее:
- Это все твоя вина, ты предал прадеда, ты позвал врагов сюда. Если бы не ты, эти мертвые были бы живы.
К удивлению принца, король не рассердился, а даже улыбнулся:
- А ты плохо осведомлен, друг мой. Моя роль в этом деле куда скромнее, и я тебе все расскажу попозже, а сейчас лучше молчи и смотри – это мистическое место, оно требует к себе уважения.
Они приближались к Молчаливой лощине вместе с полночью. Небо уже полностью почернело, и только бледный край его еще виднелся на фоне острых скал. Зажгли факелы, и траурная процессия засветилась призрачным светом. Впереди были Холодные ворота, перед которыми король Марк велел остановиться.
Вечная зима, царившая здесь, уберегла мертвецов от тления. Они так и остались защищать Холодные ворота, глядя белыми пустыми глазами на живых, осмелившихся нарушить их покой. Воздух звенел, невидимой чертой отделяя вход в ущелье, где царила смерть. Король Марк спешился и захромал вперед, к этой черте, за которой начинались владения метрвых. Лошади беспокойно всхрапывали, прядали ушами и норовили отползти подальше от черного входа, по обеим сторонам которого громоздились нетленные останки павших.
Андрэ выпучил глаза: он никогда не верил в такие вещи, но сейчас он физически ощущал потустороннее присутствие: сотни невидимых, злобных глаз сверлили его, терпеливо ожидая, когда он вступит под своды ущелья, чтобы высосать его кровь и напитаться его жизнью. Конь под ним плясал от страха, и он едва мог совладать с ним, а его отец, этот пустой человек, бесстрашно шел вперед, как будто для него путь был открыт.
Марк подошел к невидимой черте и посмотрел прямо перед собой. Они там, он это знал, они чуют их и ждут – ведьмак никогда не ошибается в таких вещах. Он поднял руку и заговорил, неожиданно звучным и властным голосом:
- Воины! Я приветствую вас за чертой, которую мы все однажды перейдем. Я – король живых людей, и я привез сюда того, кто правил вами, кто привел вас сюда и одержал победу. Он принадлежит вам, он ваш брат, и он упокоится вместе с вами. Позвольте нам пройти и захоронить его.
Словно дуновение над головами прибывших пролетел порыв ветра, пошевелив волосы, готовые встать дыбом, и потом где-то в глубине ущелья раздался звон колокола. Принц едва не наложил в штаны, а король все так же стоял у черты, подняв руку, и внимательно прислушивался.
- Они открыли нам проход. Идемте.
Вот уже чего Андрэ делать не желал, так это идти вперед, но его никто не спросил. Процессия тронулась вслед за похоронными дрогами, которые зловеще скрипнули, трогаясь с места. Когда его конь перешагнул черту, ему показалось, что он нырнул в ледяную воду, и в тело его впились тысячи булавок, выталкивая сердце в глотку. Так страшно Андрэ еще никогда не было.
По обеим сторонам узкого прохода громоздились штабеля из трупов, совершенно целых и прекрасно сохранившихся, несмотря на то, что прошло уже восемь лет. Сплетенные в жуткий узел, они время от времени показывали принцу свои лица, искаженные злобой или страхом, одинаково белые, с белыми пустыми глазами. Эти глаза внимательно ощупывали худосочного пацана, проникали в самые потаенные уголки его души и пугали до смерти, обещая поселиться в его снах до конца жизни. Как же ему хотелось теперь быть поближе к отцу, который шел впереди, держа в руке факел.
Холодное ущелье тянулось невероятно долго, извиваясь змеиным телом, и на всем протяжении его заполняли мертвецы – сколько же людей здесь погибло! Но когда оно наконец кончилось, то принц понял, что это были еще цветочки. Стены ущелья внезапно расступились, и перед его глазами открылась грандиозная картина: луна ярко освещала огромную лощину, покрытую снегом. Но снежный покров был причудливой формы, и под ним угадывались бесконечные людские тела, застывшие в тех позах, в которых застигла их смерть. Гигантское кладбище под открытым небом, в полночь оно производило неизгладимое впечатление.
Король снова вышел вперед и поклонился павшим, склонив свой факел. Несмотря на абсолютную тишину, Андрэ чувствовал как сильно наполнено это место: тысячи лиц смотрят на них, тысячи голосов гудят, обсуждая незваных гостей. Они были тут совсем не одни.
Похоронная процессия медленно пересекла лощину, и принц обратил внимание, что они идут по заранее расчищенному месту, туда, где лощина слегка поднимается образуя уклон, с которого начиналась серпантинная дорога к Кошачьему лазу. Значит, его отец успел распорядиться, чтобы для Драгомила подготовили могилу? Андрэ был прав – Марк велел устроить гробницу на пригорке, чтобы покойному королю была видна вся лощина, чтобы он возвышался над ней, и одновременно оставался в стороне от серпантинки.
Там выдолбили место и приготовили камни для оформления, но все это делалось днем, а сейчас выглядело фантастически и пугающе, будто земля сама расступилась, приглашая старого короля в свои объятия. Когда кортеж встал, тело Драгомила сняли с повозки и положили на землю, рядом с могилой. Воины преклонили колени, а Марк повернулся лицом к лощине и снова заговорил с мертвецами:
- Он здесь, снова с вами, как был тогда в этой великой битве. Примите его в свои ряды, мертвые братья. А ты, пращур мой, отец моей матери, встань и иди к ним – начинается твой вечный дозор. Храни нас, наш господин и король, смотри недремлющим оком на рубежи своего царства и защищай их от врагов. Мир душе твоей и покой твоему праху! Прощай, великий король Драгомил!
- Прощай... – гулко отозвались воины.
В ночном мраке ярко полыхали желтые глаза факелов, но Андрэ казалось, что помимо них он видит еще множество блестящих точек – то мертвые, не отрываясь, смотрят на похороны. И хоть не было на них ни певцов, ни музыкантов, ни плакальщиц, но это были самые торжественные похороны, какие только можно себе представить.
Тело Драгомила подняли и опустили в могилу на деревянном помосте. Меч его так и остался вложенным в руки – король-воин не должен быть безоружным даже перед лицом смерти. Сверху не засыпали землю, а просто задвинули массивными каменными плитами, соорудив подобие кургана на могиле короля. Как только последний камень лег на место, Марк поднял факел высоко в небо, и тот внезапно вспыхнул и яростно взметнулся вверх, осыпая искрами окружающих.
- Король Драгомил принял свой дозор. Отныне и во веки вечные он охраняет этот путь, и ни один человек с недобрыми намерениями тут не пройдет. Слава королю Драгомилу!
- Слава! Слава! Слава! – пронеслось над ущельем и размножилось эхом, все здешние мертвецы повторили вслед за ними слова прощания. А король Марк опустил погасший факел и указал на чернеющее пятно позади:
- Нам пора. Больше нечего здесь делать.
Как они пришли, так они и уходили, навсегда оставив Драгомила одного среди льда и камня, среди белого снега и белых лиц покойников. Темная змея Холодных ворот поглотила желтые факелы, и Молчаливая лощина погрузилась во тьму. Только луна жила на небе, все остальное в ней принадлежало смерти.
Когда они вышли оттуда, и последний человек миновал край Холодных ворот, очерченых рукой последнего мертвеца, они снова услышали колокол. Откуда он мог там взяться, в царстве мертвых? Андрэ с ужасом повернулся к отцу, а тот поднял палец и спокойно проговорил, немного наклонив голову набок:
- О, проход закрыт. Все, мы сделали свое дело, можем и отдохнуть немного.
- Откуда там колокол?
- Колокол? – удивился Марк, - нет, колокола там нет, и бить в него некому. То, что ты слышишь, это прорывается из другого временного слоя. Ну, как горох сыплется из дырявого мешка. Я непонятно объясняю?
Он почесал голову.
- Мертвые не могут воздействовать на нас напрямую, ибо они находятся в другом мире. Они не могут двигать предметы или колебать воздух, чтобы создать звук, но когда им очень надо на нас подействовать, они могут, например, поколебать временные слои, и ты услышишь или увидишь то, что вывалится на тебя оттуда. Их воздействие всегда непрямое и потому невозможно его предугадать. Трудно с ними, если честно.
Андрэ с ужасом смотрел на отца, который предстал перед ним совсем в другом свете, а тот взобрался на свою лошадку и тщательно уложил больную ногу.
- Ты сказал, что проход закрыт. А что будет, если я сейчас вернусь туда?
- Не советую. Они не любят, когда с ними обходятся неуважительно, а уж отомстить тебе они всегда сумеют.
И Марк сразу же добавил, предупреждая возможные расспросы подростка:
- Как минимум ты насмотришься ужасов из своей же головы, а как максимум – с перепугу свернешь себе шею и присоединишься к ним. Так что лучше не стоит. Днем пожалуйста, день не их время, а вот ночью не надо.
- Ты можешь говорить с ними, а командовать ими ты можешь?
Неожиданный поворот. Марк подумал, что этот малый совершенно точно нуждается в перевоспитании, раз думает только о том, чтобы кем-нибудь покомандовать.
- Нет. И никто не может, сказки это.
- А я слышал, что в Стране Вечной Осени была мертвая принцесса, которая могла командовать мертвецами, и которая подняла их из могилы. Это тоже сказки? – вид у принца был вызывающий.
- Еще какие! Если бы принцесса могла командовать мертвецами, она бы сейчас была жива и сидела на троне в Амаранте. А кроме того, я лично знал...
- Принцессу?
Марк вздохнул.
- Нет, принцессу я не знал, но я знал женщину, которая была с ней и своими глазами видела все, что тогда случилось. Кстати, о ней и о многом другом я обещал тебе рассказать, так что устраивайся поудобнее, рассказ будет долгим...
Они медленно ехали назад в Мариенополь, ночь была в самом разгаре, и мягкий лунный свет серебрил бескрайние снежные поля. Стояла тишина, и только снег хрустел под копытами коней.
- Восемь лет назад я совершил ошибку, которую теперь называют предательством, не зная ее сути. А суть заключается в том, что я заключил тайный договор с Орландо, правителем Страны Вечной Осени, о том, чтобы свергнуть Драгомила и остановить войну. Это было кабальное соглашение, я соглашался на его условия и был готов отдать Славичский берег, но у меня были на то причины. Во-первых, войну следовало остановить любой ценой – ты сам видишь во что превратилась страна, а во-вторых, я считал себя самым умным и думал перехитрить Орландо. Мне казалось, что я уступлю ему берег, и он назначит меня своим наследником, а в итоге я окажусь главным победителем в этой войне. Но я был глуп, у Орландо в рукаве был припрятан козырь, еще какой козырь – ты его видел сегодня.
Он умудрился вести войну и одновременно продолбить в скале тайный ход, сквозь который планировал влезть к нам, как вор пролазит сквозь форточку. Но ему нужно было отвлечь короля Драгомила, чтобы четвертую армию не обнаружили раньше, чем следует – и вот для этой цели я и пригодился. Мне нечем хвастать, я осел, я поверил ему и кинулся штурмовать Картерос, как будто мог его взять, в то время, как здесь кипела работа. И как только она была закончена, меня сразу же сдали Драгомилу в надежде, что он прикончит меня, а миновавшая горы Четвертая армия прикончит его.
Так бы и вышло, если бы не один человек, который совершенно случайно подвернулся мне под руку в Амаранте. Теперь-то я понимаю, что это была судьба, но тогда... В Амаранте я взял в плен баронессу Ферро, которая скрывалась от закона, мечтала прикончить правителя и даже едва не преуспела в этом. Так получилось, что она с первого же дня знала мой план, и сразу же назвала меня дураком – если бы я поверил ей тогда! Но я верил в себя и действовал по плану, как марионетка в руках опытного кукловода. Баронессу я потащил с собой в Картерос, и это, в итоге, спасло нашу страну и мою жизнь.
Когда стало понятно, что меня обманули, я отпустил ее, ибо не хотел ее смерти, но она не поехала назад, в Страну Вечной Осени, а проскочила Орлиный зоб, миновала ворота Мариенополя и явилась к королю Драгомилу. Говорят, что она прошла Дорогой Смерти и рухнула на Мариенополь прямо сверху, оттуда, где даже опытные охотники боятся ходить. Баронесса рассказала Драгомилу о том, что готовится в Молчаливой лощине в обмен на мою жизнь. Так решилась судьба твоей страны и твоего отца.
После победы дед отправил меня на фронт, где я получил эту рану, а потом я сидел в крепости – остальное тебе известно. Вот за что меня называют предателем, в то время как я был просто глупцом.
Марк помолчал, в то время как его сын надувался от гнева, услышав совсем не то, что ему хотелось бы услышать после сегодняшнего впечатляющего поведения отца на похоронах.
- Но знаешь что, я до сих пор верю, что в главном я был прав – и зря дед не хотел меня услышать. Я ведь пошел на крайние меры от отчаяния, потому что никто не слышал мой голос. Войну надо остановить, и для этого будет хороша любая мера.
- Любая мера? Даже такая, при которой враг войдет сюда и будет править нами?! Ты готов отдать мою корону ради прекращения войны?!
Король рассмеялся:
- Во-первых, корона пока не твоя, а во-вторых, сынок, неужели ты мнишь себя настолько важной птицей, чтобы люди умирали за жестянку у тебя на голове? Кстати, она реально из какой-то фигни сделана, там даже золота нет, я вчера видел. Поверь мне, мир и покой стоит тысячи таких королей, как я и ты.
- Ты не король! Ты только называешься им, а думаешь, как... как крестьянин какой-то! Я не хочу так думать!
Марк перестал смеяться и посмотрел на сына внезапно строго:
- Я рассказал тебе все, как есть, ничего не утаил – будь мне благодарен за это. А в остальном у тебя есть своя голова на плечах. Еще и думать я за тебя не собираюсь. Кстати, я прочел завещание твоего прадеда, он упомянул в нем баронессу Ферро.
- Вот как? Я слышал о ней, мама говорила, что она гулящая, сумасбродная женщина.
- Твоя мама уже наговорила себе на пожизненное заключение, а ты лучше помолчи. Если я еще раз услышу от тебя что-либо подобное, я поступлю с тобой, как с лжецом и хамом, невзирая на то, что ты мой сын и наследный принц. Твой прадед уважал баронессу Ферро настолько, что оставил ей свой перстень с печатью, а это фамильная вещь, между прочим. И еще он завещал ей пожизненное место в Королевском совете, если она пожелает его занять. Так-то, мальчик...
Андрэ замолчал и надулся, в его голове никак не укладывалась мысль о том, что фамильный перстень перейдет в руки какой-то шаромыжки из врагов, да и место в Королевском совете переходило только по наследству, оно не доставалось посторонним уже триста лет. Неслыханное дело! И этот человек собирается исполнить распоряжения полусумасшедшего старика, а потом править страной? Да он просто отдаст ее на растерзание Орландо, «лишь бы наступил мир».
Марк понимал душевные движения своего отпрыска, но не торопился его утешать. Много воды должно утечь, прежде чем этот бело-розовый кусочек мяса поумнеет и станет человеком. У него самого такой путь занял сорок лет, почему же ребенок в четырнадцать должен пройти его полностью? Он не сердился на сына, в душе его жила волнительная радость – найденное завещание давало ему повод повидать баронессу Ферро. И хоть вручать ей наследство лично было глупо и опасно, но он ухватился за эту глупость, как утопающий за соломинку. Вчера он отослал ей письмо с просьбой о встрече, и очень наделся, что оно найдет ее быстрее, чем через восемь лет.