Если есть естественная история, значит существует и неестественная. Вот об этой неестественной я сейчас и расскажу…
Сидели мы в скверике, пили баночное пиво. Я не люблю ни баночное, ни бутылочное, но Пахомыч меня уговорил – он кого хочешь уговорит.
И вели мы умные речи, настолько умные, что даже не верилось, что оба мы способны столь здраво рассуждать о вечном – а что может быть живее насущных мелочей?
- Фомой-неверующим называл Станиславского Немирович-Данченко, - с важным видом произнёс Пахомыч.
- На свете много, друг Гораций, что и не снилось нашей Дездемоне, - согласился я с Пахомычем и признался, что до сих пор не знаю, кто был женой Мейерхольда: Зинаида Райх или Михаил Царёв, заслуженный педераст Советского Союза.
Я вообще-то хотел ошарашить Пахомыча своими познаниями в этой сугубо интимной сфере, но он мой выпад проигнорировал, и ни с того ни с сего заявил, что Черчилль тоже был евреем и это обстоятельство долгое время считалось государственной тайной. А ещё он был гомиком, что тайной ни для кого не являлось.
То, что Черчилль был нетрадиционной ориентации, как в национальном, так и в половом аспекте, меня удивило: я такими сведениями не обладал, хотя с другой стороны с кем не бывает, и Черчилль, разумеется, не исключение, жопошников на белом свете пруд пруди. Стоит ли о них разговаривать?
Пахомыч, словно прочитав мои мысли, тут же сменил тему и за десять минут исхитрился поведать мне в чём заключается смысл жизни…
А потом, ни с того ни с сего, начал рассказывать о собственной супруге. Он говорил:
- что она такая-сякая, но больше, на удивление, сякая;
- что женщина она истая, неистовая;
- что он чешет её и в хвост, и гриву, но чаще всё-таки в гриву;
и так далее, и тому подобное.
И всё это он излагал с таким задором, так увлекательно, что мне захотелось тоже пройтись по собственной супруге с характеристиками нелицеприятными – для неё, разумеется, но Пахомыч увлёкся и не позволил мне вставить в его речь хотя бы слово.
И потому я с показным равнодушием рассматривал сквер, в котором мы сидели: безлюдные, притихшие аллеи - людишки мелькали где-то далеко-далеко за низкой чугунной оградой в таинственной затянутой дымкой перспективе. А потом я увлёкся безудержным созерцанием деревьев, обратив внимание на необыкновенные по красоте своей осенние листья. "Охра, да и только, - подумалось мне. - И вот, что удивительно – все они почему-то одного светло-жёлтого цвета, без каких-либо инородных вкраплений - что на осине, что на старом толстопузом клёне".
Пахамыч, между тем, не обращая никакого внимания на моё демонстративное поведение, долдонил о своих отношениях с дражайшей половиной.
- А люблю я её по-своему, - сказал он, - на что вы, бездари, не способны.
- По своему – это как? – поинтересовался я только для того, чтобы что-то спросить.
- Как-как – всё тебе расскажи…
А, впрочем, ты всё равно не сможешь любить её так, как люблю её я. Да-с…
Потом он заявил, что она знает толк в любви.
- Заходя в какое-нибудь учреждение, мгновенно определяет: кто с кем, когда и как, ну и почему, разумеется. А вчера она попросила меня обдать кипятком лимон, а его сварил вместе с яйцами. Крику было… "Лучше б ты свои обварил", - сказала она в сердцах.
- Да любит ли она тебя? – решил я подковырнуть приятеля.
- Вряд ли, - ответил Пахомыч. - Она, говоря словами Вяземского, "на всякий случай замужем". За мной.
И опять завёл пластинку о своей дражайшей половине. Кошелёк и кошёлка – это женщина до замужества и после, услышал я новую тезу.
Голос его звучал монотонно, усыпляюще и удручающе камерно… -
и, вдруг, замолк.
Я не сразу понял, что произошло…
А когда очухался, то Пахомыча не обнаружил – ни на скамейке, ни на безлюдно-присмиревших аллеях.
- Пахомыч, ты где?! – крикнул я, но даже эха не последовало в ответ. Лишь листья канареечного цвета сыпались сверху.
Я заглянул под скамейку - на всякий случай.
Вскочил, оббежал пузатый клён, великолепно понимая, что такой серьёзный человек, как Пахомыч, никогда не станет играть со мною в прятки.
Пахомыча нигде не было.
Чертовщина какая-то – пронеслась в моей голове непривередливая мысль…
И тут я вспомнил о телефоне. Позвонил Пахомычу. Он долгое время не брал трубку…
Наконец взял, и слабый голос произнёс: "Да. Слушаю".
- Пахомыч, ты где? – закричал я.
- Понятия не имею, - ответил Пахомыч. - Лежу, понимаешь, голый, а вокруг меня тоже голые. – "Так это – что - баня?" – Для бани здесь слишком холодно. По-моему это морг.
Морг в нашем городе один. Я выбежал из сквера, поймал такси и помчался в городскую больницу. Через десять минут был на месте. Возле входа в морг стоял мужчина в халате, белый как лунь, лицо в седой щетине, словно в коконе. Стоял и курил. Я спросил у него:
- Вы хозяин этого заведения? - "Я", - коротко ответил он. – А как, извиняюсь, ваша фамилия? – "Гадес", - ответил он.
Я рассмеялся и спросил:
- А почему не Харон? – "А это вы у моих родителей поинтересуйтесь – зачем и почему". – Нет, правда, Гадес? Или шутить изволите? – "В этом заведении не шутят, - сказал Гадес. – Тут люди серьёзные, тут не до шуток. А что вам, собственно говоря, надобно?" – Да вот товарища ищу. По всем признакам он в вашем учреждении ошивается. – "Ну, что ж идёмте – поищем вместе".
Зашли мы в небольшое помещение, похожее на каптёрку. Сел он за стол, подвинул к себе огромный фолиант, по сравнению с которым амбарная книга смотрится брошюрой.
- Как фамилия? – спрашивает. – "Чья? Моя?" – Да вы-то тут причём? Приятеля вашего как зовут? – "Пахомычем, говорю, а имени его никто не знает, даже жена – в паспорт, видите ли, она заглянуть не решается". – Да бог с ним, с именем, фамилия у него какая – Жеребенко? Кобылянский? Уздечкин? Меринов?
- Овсов! Овсов его фамилия! – вскричал я. - Овсов, ваше превосходительство!
Гадес улыбнулся – в первый раз со времени нашего знакомства.
- Приятно поговорить с образованным человеком. Сразу видно, что с "Конской фамилией" вы знакомы не понаслышке.
- Ну как же, как же, - ответил я, - со школьной скамьи помню.
- Всё это хорошо, но без фамилии мы его не разыщем. Вы уверены, что он именно здесь? – "А то нет. Я с ним полчаса назад по телефону разговаривал, и он мне чётко заявил, что находится, в морге". - Кто заявил – покойник?! – "Ну, почему же покойник – живой". – Ничего не понимаю. – "Да я сам мало, что понимаю, и, тем не менее, это факт. Знаете что, давайте я ещё раз ему позвоню и, если он здесь, мы услышим звонок".
Гадес согласился. Я позвонил, и мы услышали "Оду к радости" Бетховена.
- Евросоюза мне только не хватало, - недовольно сказал Гадес. – Он – что – Шенген?
- Какой Шенген? Никакого Шенгена, а очень даже наоборот. Наш, кондовый.
- Ну что ж, пойдём посмотрим на вашего кондового.
Вошли мы в помещение морга. Зажёг Гадес верхний свет… -
и вижу я сидит на каменном ложе голый Пахомыч, смотрит на меня, от яркого света ладонью глаза прикрывает.
- Василий – ты? – спрашивает.
- Ну, конечно, я. Кому ты ещё на фиг нужен?
- Холодно тут у вас, - говорит Пахомыч, обращаясь к Гадесу.
- Да уж, не Сочи.
Накинул Гадес на него какую-то рогожку…
И тут я задаю Пахомычу сакраментальный вопрос: "Слушай, а как ты сюда попал?"
- А хрен его знает, - отвечает несостоявшийся покойник.
- Неужели ничего не помнишь?
- Почему же – помню. Помню, как мы с тобой сидели в скверики, пиво пили, о бабах балакали – и, вдруг, меня, как обухом по голове – хвать!..
- Это что за хрень такая – обух?
- Да какая разница! Многие считают, что детали – главное в жизни, но я к таким мелочным товарищам не отношусь… А дальше, - продолжил свой рассказ Пахомыч, - темно у меня стало в глазах, как у Обамки в его обманке. Может вы знаете как я здесь очутился? – спросил он у Гадеса.
- Понятия не имею!
- А должен бы, - сказал Пахомыч.
- Слушай, - обратился я к Пахомычу, - а телефон рядом с тобой лежал? – "Да", - сказал Пахомыч. - А кто его подложил? – "Спроси что-нибудь попроще", - ответил Пахомыч. – Подожди, подожди, - сказал я, - если его положили рядом с тобой, значит знали, что ты жив. Мёртвому, знаешь ли, телефоны ни к чему, даже, если на том свете есть роуминг. – "А ты голова! – вскричал Пахомыч. – Но кто же это был?"
- Не вы ли? – теперь уже я поинтересовался у Гадеса.
- Да вы что – сговорились? - взорвался Гадес. – Или шутить изволите?
- А кроме вас кто-нибудь сюда захаживал?
- Никто, - сказал Гадес. – Вы единственные за целый день.
- А этот ход куда ведёт? – спросил я, указав на стальную дверь с горящей над ней надписью "Exit".
- Никуда, - ответил Гадес. – Она уже несколько лет как заварена.
Я подошёл, пнул искомую дверь ногой, и она – о, ужас! – распахнулась. Густо пахнуло свежим воздухом.
- Херня какая-то! – вскричал Гадес. "Херня" - это русский эквивалент такого понятия как "мистика". Впрочем, не будем обращать внимание на нудные, ничего не значащие нюансы.
- Загадка, - сказал я.
- Ребус, - согласился Пахомыч. – Тут, мужики, без пол-литра не разберёшься. Не послать ли нам гонца…
- Понял, - сказал я, - уже иду.
- Я компенсирую все твои затраты, когда до дому доберусь, - щедро заверил меня Пахомыч.
- Ловлю на слове, - сказал я. "Щедры мы лишь на обещанья", подумалось мне в тот момент. Он, кстати, до сих пор со мной не расплатился…
"Эксклюзивная водка" значилось на вывеске магазина, и стояли на стеклянных полках бутыли, подсвеченные и сверху, и снизу, и справа, и слева в разнообразной таре – хрустальной, металлической, декоративного стекла и стекла армированного. Самой оптимальной по цене оказалась водка "Абсолют" с жёлтыми буквами. Надо бы Веничку Ерофеева перечитать, подумалось мне в этот момент. Бессмертный опус о Москве и Петушках стоит потерянного времени.
Купил две бутылки по 0,7 литра. Вышел из магазина, глянул – а на углу сидит бабуля и дары природы со своего огорода продаёт. И стоят перед ней два ведра с яблоками и баночки с солёными огурцами и груздями.
- О! – воскликнул я. - Тебя, бабуля, мне сам бог послал.
- Ну, кто кого кому послал – неизвестно, - ответила старушка. – Тут, как говорится, можно поспорить.
Расплатился я с ней, купленные баночки с грибами и огурцами в пакет положил, а бабуля мне и говорит:
- Иди, они тебя ждут. – "Кто ждёт, бабушка?" – Приятели твои… А ты не спеши - это хорошо, когда ждут… Прикольно…
Странная бабуля…
Сделал я несколько шагов, обернулся – а её и след простыл. Как давеча Пахомыча. Чудеса, да и только!.. Херня по-нашему…
И за что мы только не пили по случаю героического возвращения Пахомыча с того света.
- Выпьем за здоровье живых и упокой мёртвых, - произнёс первый тост Гадес.
- Не сваливай всех в одну кучу, - взмолился Пахомыч. – Мёртвые сами по себе и живые сами по себе.
- А если сваливаешь, подложи смартфон, - сказал я.
За это и выпили.
- Хорошая выдумка смартфон! – промолвил, хрумкая огурцом, виновник наших треволнений. – Если б не он…
И мы согласились: если б не он…
О случившемся больше не говорили, хотя разгадка нас, конечно же, занимала. Для расследования можно было бы найти знаменитого сыщика вроде Шерлока Холмса, но он, как известно, выдумка Конан Дойла. И вообще, решили мы, все знаменитые сыщики выдуманы писателями типа Устиновой а ля Донцовой. А настоящих, реальных специалистов сыска нет и никогда не было.
А потому, кроме этой истории, нашлись у нас другие темы для разговоров. И тостов тоже. И за что только не пили!
- Грядёт эпоха утилизации трупов, - сказал Гадес. - Скоро хоронить будет нечего, и сжигать – тоже. Всё пойдёт в дело - и кишки, и жилы, и хрящики. Так выпьем же за современную медицинскую науку!
Выпили.
- Главное, мальчики, не терять ориентацию, - сказал Пахомыч. И мы согласились с ним: действительно нет более ответственной задачи, чем эта. И, согласившись, выпили.
После этого тоста я пить отказался. Голова, сказал, чегой-то кружится.
- Со мной два года назад такое же было: рюмку выпью – башка трещит, как спелая дыня. Так мне мозги пересадили, - признался Гадес. - Не знаю чьи – даже не догадываюсь, но после пересадки чувствую себя несравненно лучше.
- И головокружения не мучают? – заинтересовался Пахомыч.
- Теперь уже нет. А как себя чувствуешь ты? – спросил он в свою очередь у Пахомыча.
- Нормально, - ответил тот. - Спасибо, что живой.
- Если хочешь, мы и тебе мозги поменяем, - предложил Гадес. – Ты только скажи – я всё устрою. По государственной квоте - абсолютно бесплатно.
- Если на халяву - соглашайся, - сказал я Пахомычу. – С мозгами в последнее время напряжёнка. Но не знаю, что в этой жизни проще - с мозгами или без.
Он обещал подумать.
Хотели они выпить ещё, но тут выяснилось, что водка кончилась, и потому решили продолжить питейное мероприятие на следующий день. Договорились мы о встрече и разбежались.
Вот такая мистическая история случилась со мной и Пахомычем. Загадочная – дальше некуда. Расскажи кому-нибудь – не поверит. Я, тем не менее, рассказываю. И на что надеюсь…