Рука, обтянутая тяжёлой перчаткой, в потёртостях и тёмных пятнах от огня, регулярно её касавшегося, потянулась к широкой ручке с торсионным валом, повернула его градусов на тридцать, открывая клапан внутри стальной камеры. Затем щёлкнула переключателем подачи газа, и последний, тут же вспыхнув, с едва слышным из-за герметичных стен гулом наполнил камеру пламенем.
Капитан Маркус продолжал стоять близко к стальной коробке, несколько минут назад выстроенной им и его солдатами, совершенно бесстрастно выжидая, когда можно будет закрыть клапан — на этот раз огня не нужно было много, а экономить топливо было жизненно необходимо. Маркус постепенно восстанавливал дыхание, не тратя на это, впрочем, много усилий — профессия почти сделала из него автомат, чего нельзя пока было сказать о напарниках: те стояли чуть поодаль от камеры с устало подкошенными ногами, с трудом удерживая в руках электро-пушки и огнемёты и, хоть этого не было слышно за масками, надетыми на лица каждого, тяжело дышали. Облик солдат и капитана совершенно не вписывался в окружение: команда находилась посреди городского парка — вернее, места, некогда имевшего причины так называться в виде многочисленных деревьев — в тишине, прерываемой лишь лёгким ветром, колеблющим траву под ногами. Парк окружали здания, в которых как минимум несколько месяцев не было, помимо, может быть, животных и насекомых, никаких обитателей. Ни из одного окна не маячил свет, и так на километры вокруг; тьму дополняли и грозовые тучи, заслонившие к этому времени небо. Единственной деталью, которая давала понять, что люди, экипированные в броню, маски, соединённые с кислородными баллонами, и вооружённые, побывали здесь, были тут и там разбросанные участки выжженной травы, ещё несколько минут назад ставшие огненными мазками на зелёном полотне. Вокруг участков, появившихся позже всего, дотлевали и чуть дымились травинки, создавая будто скопище оранжевых и красных светлячков вокруг — напоминающих, впрочем, далеко не о тихих и спокойных ночах и жизни природы.
Маркус привычным движением щёлкнул переключателем и повернул ручку обратно. В свете фонаря одного из солдатов, также привычно, хотя и взволнованно, ждущего приказаний, капитан коротко ему кивнул, тот подал знак остальным, и команда принялась разбирать стальную камеру. Четверо солдат синхронно подошли с четырёх сторон и дважды повернули другую ручку. Каждая стена, сначала по бокам, а затем сверху и снизу, сложилась в находящиеся посередине механизмы, к двум из которых были прикреплены другие — для выдвижения раскладной «крыши». Маркус ещё раз кивнул и жестом дал приказ всем занять свою позицию в строю и начать двигаться домой — во всяком случае, к месту, менее опасному, чем подавляющее большинство других. В течение некоторого времени...
Начал накрапывать и быстро набирать силу дождь. Об оставленной в парке сложенной камере сжигания можно было не беспокоиться: сталь была нержавеющей. Какое-то время, несмотря на отсутствие в округе каких-либо признаков опасности, отряд продолжал шагать в масках, однако по мере усиления потока с неба, всё же снял их и дружно вдохнул кажущийся сластью на фоне недавнего удушья холодный, мокрый воздух. Некоторые солдаты даже блаженно улыбнулись, полуприкрыв глаза и на время ослабив бдительность, с упоением наслаждались самым главным из всех жизненных процессов — в их число Маркус, конечно, не вошёл. Дождь навеял ему успокоение и приятные мысли, не облечённые в слова, но действующие сильнее их. Это отдохновение прошло по самому краю сознания капитана, и близко не задев нитей, дергающих мышцы лица, которое всё также оставалось похожим на сталь, из которой делались сжигательные камеры, а сходство с ней усиливалось и мокрым блеском от дождевых капель в почти кромешной тьме. Однако эта стальная маска была надета на форму, на которой навсегда застыла какая-то боль, заметная тем больше, чем дольше смотреть на лицо: как держать ладонь на всё больше нагреваемом металле, пока он не накалится докрасна, но не станет разгораться дальше, одновременно оставаясь твёрдым, но невыносимо горячим. По крайней мере так могли выразить свои мысли о Маркусе люди, хорошо его знавшие. Среди солдат таких было немного, для большинства неподвижное, почти неживое лицо Маркуса оставалось самым что ни на есть подлинным. И это было одной из причин, по которой его уважали и несколько опасались.
Дождь продолжал стабильно шуршать вокруг, запуская тут и там беспорядочный плеск стекающих по водоотводам и просто падающих с построек потоков воды, дополняемый уже не особо напряжённым шлёпаньем отряда, шагающего по наполнившейся разной величины лужами улице. Капитан шёл, замыкая цепочку солдат, бдительно оглядываясь во все стороны, резко, но так, чтобы успеть всё разглядеть, водя фонарём, нацепленным на голову, из стороны в сторону, иногда бросая взгляд на безумную игру бликов от нескольких фонарей отряда на движущейся воде в лужах. Дабы все люди в отряде могли видеть происходящее впереди, не загороженное спинами товарищей, последние выстраивались наподобие буквы «S» и держались на некотором расстоянии друг от друга.
- Ч-что... Что за чертовщина?.. - подал голос один из солдатов, который шёл ближе к левой части дороги, у самого бордюра. В его голосе, помимо недоумения, явственно сквозил страх. Маркус мгновенно распознал его и не слишком громко, но отчётливо приказал: «Всем быстро надеть маски».
Давно вымуштрованные, все солдаты слаженно и ловко вытащили маски и надёжно нацепили на лица, не забыв соединить с баллоном, и ждали новых указаний.
- Продолжаем двигаться вперёд, внимание на переулки и окна, - спокойно, но жёстко отчеканил капитан.
Атмосфера в миг стала напряжённой, дождь уже не успокаивал, а просто стал фоном. Маркус повернулся туда, где был тот солдат. Кроме мокро поблёскивающих граней бордюра, мелких волн на воде и падающих полосок дождя он, разумеется, ничего не увидел. В ночной темноте это можно было и не надеяться увидеть, разве что только при очень высокой концентрации в воздухе — тем более насыщенном влагой. Неясное, газообразное, похожее на яд своим действием. Чёрное. Парящий в воздухе страх.
Световые круги беспрестанно гуляли по сторонам улицы, облизывая голые стены и покрытые стекающими каплями или зияющие беспросветной пустотой окна. Никто особо не ждал нападения: растворённая в воздухе черная субстанция была совершенно обыденным явлением, на которое люди, отправляющиеся на вылазки и боевые задания, натыкались более чем регулярно. Благо, большая часть таких «встреч» не заканчивалась ничем, кроме небольшого чувства тревоги и слабой дрожи в конечностях — и то лишь если на человеке не оказалось маски. Но большая часть — это далеко но всё. Все члены отряда усвоили это не хуже материнского молока (впрочем, не все из них провели детство с матерью), а потому всякий раз, сталкиваясь с чёрной дрянью, даже в мизерных долях, тут же вооружались до зубов и настораживались, готовые ко встрече и с её источником.
Как и ожидалось, отряд без происшествий и шума — кроме продолжавшего лить дождя — благополучно вышел за городскую черту и по отмеченному заранее маршруту, подсвечивая фонарём ориентиры, направился «домой». Почувствовав облегчение, солдаты стали тихо переговариваться; капитан же хранил гробовое молчание, в глубине души, однако, тоже чувствуя некоторую лёгкость от закончившейся миссии.
***
Пару часов спустя, уже у себя в жилище, Маркус опустился в давно потерявшее всякую мягкость кресло, обитое облезшей и поблекшей красной материей и, включив настольную лампу, откинулся назад, закрыв глаза. На столе лежали дневник в кожаном переплёте, стакан для пишущих предметов (точнее, всего одной ручки). На стене слева висел календарь, а ниже — список завершённых операций, к которым Маркус, потянув немного время, подошёл и прибавил новую, приставив галочку, означающую успех и отсутствие потерь. С крошечным чувством гордости, больше которого Маркус не считал себя праве иметь, он снова отметил, что все семьдесят его миссий — от масштабных до простых — были отмечены такой же галочкой. Не сказать, что он был единственным, кто вёл такой учёт «успеваемости», но точно одним из немногих: отчёты о результатах миссий, в том числе и галочки (как и крестики...) просто-напросто направлялись всегда в генштаб. Однако капитан Маркус совершенно точно знал, что у него есть причина вести этот своего рода второй дневник для себя: он поклялся самому себе и, пусть негласно, людям, что уничтожит угрозу под корень.
Пока что на его счету были теперь уже семьдесят одна успешная миссия, а в календаре отметился новый завершённый день: 4 августа 2038 года. Когда именно всё началось, Маркус, как ни странно, уже не мог вспомнить — только то, что продолжается всё уже около двадцати лет, и, несмотря на успехи некоторых людей, совершенно не спешит заканчиваться.
Маркус вернулся в кресло, выключил лампу и минут пятнадцать глядел в окно. По стеклу катились сотни капелек, слышался тихий, теперь снова успокоительный стук ещё не кончившегося дождя. Первой словесной мыслью, которая пришла в голову капитану чуть ли не за весь день, было: «Жаль, что он не может идти постоянно и развеивать грёбаный вездесущий ядовитый мрак...».