Театральная тема сама собой исчерпалась после падения Советского Союза с сопутствующим падением зарплат у граждан, у Юрьны практически до нуля. Но вылазки в театр бывали, бесплатные и запойные. У соседки Львовны из четвертого подъезда знакомый режиссер перебрался из Питера в Москву. Работал и жил в театре Советской Армии.
Полгода каждую субботу подруги ходили в театр и посмотрели весь репертуар задаром, в антракте попивая кофе в каморке режиссера. Он на одного скромного молодого артиста тогда внимание обращал - через полгода его имя будут знать все. Запомните фамилию. Домогаров. Саша. Запомните. Снимается сериал с ним в главной роли. Так и вышло. Имя через полгода зазвучало.
А через год Питер Штайн поставил на сцене театра Советской Армии свою знаменитую «Орестею». Билеты не достать. Интеллигенция толпами валила. Престиж и все такое.
Спектакль в будние дни шел два вечера. Десять часов в сумме. А по выходным целиком, с полудня до ночи. Восемь часов подряд. Вдумайтесь в цифры! Юрьна со Львовной вдумались легкомысленно, прихватили по дороге две связки бананов и на этом успокоились.
Приятель Юрьны сообразительнее оказался, втроем задаром ходили, спасибо режиссеру. Львовна и Юрьна с дамскими сумочками, а приятель с видавшим виды туристским рюкзаком.
- Это что? – изумились подружки.
- Это потом, - скромно пожал плечами турист-театрал.
И началось. По залу в темноте ходили мужики в шинелях - хор так называемый. На сцене Игорь Костолевский, Евгений Миронов, Екатерина Васильева, тоже в шинелях фигурировали. Все это бубнило хором и страдало по отдельности, стихами, как полагается. Трилогия Эсхила. Высшего модернового международного уровня.
Бананов хватило только на первый акт. В антракте пошли гулять с режиссером по страшному зданию театра-города с его узкими потайными лесенками и крошечными тайными помещениями. Архитектура мощнейшая. Можно заблудиться и пропасть навсегда, никто не найдет и не спасет. Мобильников еще не было.
Второй акт. Опять бубнят и зловеще истерят. Животы уже начинает с голодухи крутить. Досидели до антракта. Пошли в буфет. А нет буфета! Забыли то время? Еды вообще не было. На лесенке в фойе обнаружили очередь. Купили пакет сока, больше ничем не торговали. Ну ладно, хоть сок добыли.
Уселись на лавочку. Там такие круглые лавочки вокруг колонн вьются. Открыли пакет. Сок оказался итальянским сухим красным вином. Тоже неплохо. И тут приятель наконец открыл рюкзак, вытащил кухонное полотенчико, расстелил, выложил бутерброды с сыром, вареные яйца и солонку. Класс! Спасены!
Полное счастье. Яичко разобьешь об колонну, запьешь вином – жизнь прекрасна! А то, что кругом голодные приличные граждане прогуливаются, слюнки глотают, стараются в твою сторону не смотреть, после второго стакана уже не колышет. Сияешь сам себе счастливый.
Запомнился осуждающий голодный взгляд Марка Захарова, он там тоже прогуливался, с голодной женой, натурально завидовал.
Юрьну на подвиги потянуло. За гардеробной стойкой увидела знакомое лицо, пообщаться захотелось. Валерий Золотухин, крашенный в рыжий цвет, скучал рядом со стопками своей первой книжки. И никто к нему не подходил! Жалко его стало до слез. Нетвердой походкой направилась утешить. Купила книжку, получила автограф, заулыбался даже, все путем. И опять в зал тащиться надо.
Совсем забыла, в антракте действие как бы продолжалось, на сцене мыли высоченную белую стену, сплошь залитую кровью. Из двух пожарных шлангов. Молча. Эстетика такая. Питер Штайн. Не хухры-мухры. Для эстетов то, что надо. Если не слишком сильно хочется есть. Смотреть не стали, пошли закусывать. Пакет открытый в зал не потащишь. Пришлось допить вино.
И тут некрепкие души театралов –мучеников взбунтовались. А зачем в зал, если можно кофе с режиссером в радиорубке пить и трансляцию из зала одновременно слушать? Так и поступили.
Чем спектакль закончился, припоминается смутно. То ли все умерли, то ли не все, но те, кто должен был умереть, померли точно. Среди зрителей жертв не было. Полумертвые жертвы искусства покинули зал, выдержав недюжинное испытание.
От спектакля осталось приблизительно такое впечатление: «Зачем люди ходят в театры? Чтобы вернуться оттуда живыми». Больше про театрального бога Питера Штайна Юрьна предпочитает не слышать. Богу богово, человеку человечье.