Валера Удовицкий жил в соседнем подъезде. Впервые я обратил на него внимание, когда перешёл в пятый класс. Речь идёт о начале шестидесятых. Обратил я на него внимание потому, что заметил его дружбу с самым рослым и хулиганистым пацаном из моего класса. Валера был на год младше и меньше всего подходил с первого взгляда в товарищи Юрке Щеглову. Юрку я побаивался, и не только я. На него находили приступы агрессии и он мог ни с того ни с сего наброситься и избить в кровь одноклассника. Валера выглядел интеллигентным заморышем. Худенький, на голову ниже Юрки и младше к тому же. Некоторый намёк на истинное положение дел возник, когда я увидел как он показывает Юрке свинцовый кастет. Лет через десять я наблюдал у себя во дворе интересную сцену. Валера выскочил из подъезда вместе со своим младшим братом. Брату тогда видимо было лет восемнадцать, а Валере двадцать или двадцать один. Брат на полголовы выше Валеры и вообще крупнее. Оба они учились в театральном училище. Чем-то Валера был недоволен и разъярённо на брата орал. Брат неуверенно отгавкивался. Внезапно Валера сделал неуловимое движение и брат полетел плашмя на землю. Из разбитой губы текла кровь. Быстрота, точность и сила удара меня потрясли. Словно бросок змеи. Совершенно звериная стремительность. И это худеньекий и безвредный на вид Валера. Я вспомнил их с Юркой дружбу и окончательно разобрался в ситуации. Валера на самом деле был намного опаснее Юрки уже в детстве. И тот разумеется это прекрасно знал.
В школе у нас водилась разная сволочь. Не то, что бы у нас школа была какая-то особенно шпанистая. Как раз наооборот. Район был населён преимущественно интеллигенцией. Так что, я думаю, во многих других школах с этим делом наладилось куда серьёзней. Просто мне пришла охота выплеснуть на бумагу закоулок с роящимися тенями, из тех, что постоянно присутствуют на задворках памяти, легко и быстро прячутся при свете солнца и возвращаются в полумраке неладных моментов жизни.
Есть и ещё одна неожиданная и странная причина. Я вчера довольно темпераментно поспорил со своим другом по поводу книг Лоренса Даррелла, а именно, его знаменитой тетралогии «Александрийский Квартет». Мой друг в полном восторге от Даррелла. Вычитал где-то, что его герои отражают символы карт Таро, что художница Клеа, одна из героинь, имеет самое непосредственное отношение к гностическим представлениям о «пневматиках», то есть, имеющих в себе высшую духовность, людях. Лоренс Даррелл считается выдающимся стиллистом, его сравнивают с Прустом. Признаюсь честно, что я прочитал только половину первой книги тетралогии, плюнул с отвращением и недоумением и бросил. Застрял я на сорокостраничном описании гомосексуалиста-педофила, состарившегося и доживающего век в доме для престарелых. Герои книги, и в их числе автор, от него в полном восторге, он вызывает целый фонтан ассоциаций до библейских включительно, описывается каждая его интонация, манера двигаться и оттенки старческой кожи. Откуда проистекает такой восторг остаётся совершенно неясным. То есть это примерно, как если бы кто-то пришёл в восторг при виде таракана или мокрицы. Просветлённая платоническая лесбиянка Клеа тоже без ума от этой старой гниды и рисует его упоённо, а после переходит, точнее, это автор рассказывает, что «пневматик» Клеа с неменьшим пылом срисовывает кожную сыпь сифилитиков, находя в ней неисчерпаемую художественную прелесть. Вот на сифилитической сыпи я и спёкся окончательно. Уж не знаю приходилось ли Дарреллу видеть сифилитическую сыпь в натуре или он видел её на картинках, а я хорошо запомнил на занятиях в кожно-венерологическом диспансере несчастных с этой сыпью. Ничего эстетически прекрасного я в ней не нашёл, особенно в сочетании со страдающими людьми, которым она принадлежала. Описывать можно всё что угодно, тут важен ракурс. Все прелести Даррелловского стиля для меня совершенно бледнеют и исчезают, я их не воспринимаю, ибо он не просто описывает пустоту, он пытается заставить читателя восхищаться патологией, грязью. Что-то вроде изысканного описания жидкого говна при свете вечерней зари. Одним словом – фальшивка для эстетов.
После нашего спора, в связи с ним и разными смутными мыслями, им порожденными, неожиданно зашевелились эти бледные тени детства и юности.
Галя Дурова всегда напоминала мне небольшой бочонок на ходулях. Она не была толстой, укороченное туловище цилиндрической формы помещалось на тонких ногах, а сверху эту конструкцию венчала круглая голова на короткой толстой шее. Экзотическое это сооружение с седьмого класса вело фривольный образ жизни и покоряло мальчиков доступностью запрещённого в этом возрасте секса. Её популярность тогда до меня не особенно доходила, но вокруг неё плавали опасные и хищные рыбы, от которых я старался спрятаться под корягу. Пескарей вроде меня легко перекусывали пополам, просто чтобы почесать пасть. В числе её поклонников или спутников наблюдались и Валера Удовицкий и Юрка Щеглов. Кроме них там отирались еще и староста нашего класса Вася Синицын и Вовка Соловейчик. Были и другие, в частности, её будущий муж Славка Богомолов. Что до Славки, то его я описать не могу по причине его полной для меня бесцветности, и в этой бесцветности неуловимости. Это не значит, что он был каким-то уродом. Как раз наоборот. Высок и хорошо сложён, предмет воздыханий многих девчонок. Поэтому он особенно странно смотрелся рядом с цилиндрической Галей. Неуловим он был вследствие непонятности его, для меня по крайней мере, характера, который никак не проявлялся. Он исправно присутствовал в перечисленной компании, пил с ними портвейн, играл в карты, но в остальном никаких характеристик ему я дать не могу. В дальнейшем, я встречал его в белом грязном халате на базаре, где он торговал селёдкой.
Гораздо интереснее двое других. Вася Синицын был высок и крепок и не уступал по физическим характеристикам Юрке Щеглову. Он был порывист, непредсказуем, агрессивен, но не жесток, чем отличался от Юрки. Круглое его лицо с горящими синими глазами приковывало внимание почти полным отсутствием носа, прямо как у майора Ковалёва во время его приключений. Вовка Соловейчик производил на меня не менее отвратительное впечатление, чем Юрка. Его старший брат, известный в Харькове шулер, обеспечивал ему прикрытие и Вовка этим вовсю пользовался. Был он неимоверно худ и при этом высок, с маленькой, обтянутой веснушчатой кожей головой, на которой курносый короткий нос завершал полное сходство головы с черепом. Весь Вовка сильно смахивал на драчливый скелет из «Седьмого путешествия Синдбада». Он совершенно безнаказанно мог ворваться на перемене в какой-нибудь младший класс, ученик которого что-то ему задолжал, и врезать кулаком в голову сидящему за партой и совершенно беспомощному пацану. Лицо его при этом еще больше делалось похожим на череп. После школы он довольно успешно закончил политехнический и потерялся в толпе. Надо думать, не пропал. Такие не пропадают.
Юрку Щеглова выгнали из школы после неоднократных предупреждений. Выгнали его из последнего класса за очередное избиение. Часто приходила в школу его мать, до срока состарившаяся женщина в сером платке, со взглядом, устремлённым в землю. Не помню, что бы она когда-нибудь улыбнулась. Радоваться ей и правда было нечему. Кроме морального урода Юрки, дома её ожидал муж, имевший психические нарушения после контузии. Он мог внезапно взбеситься и наброситься на кого угодно. Милиция, если случалось это не дома, отвозила его ненадолго в психушку. Юрка, видимо, унаследовал кое-какие его черты. Помню этого мужика, молчаливого и с отсутствующим взглядом, когда он выгуливал собаку. Вскоре он умер, а Юрка спился. Лет через десять я встречал его во дворе в сопровождении матери. Он еле переставлял ноги после алкогольного паралича. Лицо его бурого цвета ничего не выражало, в глазах было даже меньше мысли, чем у собаки, которую в своё время выгуливал отец. Вообще-то, в голову приходила несколько циничная асоциация, что мать действительно выгуливала его, как собаку. Мать, что интересно, совершенно не изменилась, словно хроническое горе её законсервировало.
С Васькой случилось несчастье вполне в его духе. После школы все перечисленные обормоты пили и гуляли вовсю. Однажды они бухали и резались в карты в Васькиной квартире на пятом этаже. Где при этом находились его родители, не знаю. Никогда их не встречал. Может, в отпуск уехали. Так или иначе, Васька проиграл всё что мог и поставил на карту себя самого. Проиграл и себя. Так этот пьяный идиот вышел на балкон и прыгнул вниз. Видимо, водка, которая по народному поверью умножает живучесть пьяницы, в данном случае не помогла и он разбился насмерть. Интересно, что по слухам никто из компании его не останавливал. Всем было интересно – прыгнет или нет.
Валера Удовицкий закончил театральное училище и сделал некоторую карьеру, не блестящую, но по провинциальным понятиям и порядочную. Играл в местном драм.театре, снимался в телепостановках, даже в фильмах киностудии им.Довженко сыграл несколько ролей второго плана. Кажется, получил заслуженного. Я с ним не дружил и не здоровался, но довольно долго мы жили в одном дворе и я периодически на него натыкался. Он носил все ту же безобидную интеллигентскую личину и только в глазах я замечал голодный волчий блеск и вздрагивал от непонятного жуткого чувства. Что уж за голод мучил его и что за волчья сыть могла его утолить, не ведаю. Возможно, голод этот был проявлением вечно неуспокоенной и мятущейся тьмы, о которой говорили когда-то манихеи и гностики.
Галя, как я уже доложил, вышла замуж за Славку, тоже торговала на базаре и пила. Прожили они вместе недолго и развелись. Галя спилась и умерла в тридцать пять лет то ли от рака, то ли от алкоголизма. Куда подевался Славка, не интересовался, я его встречал после школы нечасто. Но что интересно, на протяжении двадцати лет, в которые он попадался мне на глаза, ничего в нём совершенно не менялось. То же деревянное выражение лица и ничего не выражающий взгляд. Такие люди иной раз будят во мне любопытство: да люди ли они или что-то другое?
Мой друг Лёшка на полном серьёзе утверждает, что у многих людей нет души не в переносном, а в прямом смысле, и их можно употреблять в пищу, как животных. Людоедством это назвать нельзя.