Опаленные

Александр Жар
Александр  Жар
               
                ОПАЛЕННЫЕ
                / рассказ/
               

                Это было чудом! Его грязные пальцы с бородавками ловко выхватывали карандаши из огромной коробки и быстрыми, размашистыми штрихами создавали живописную картину. Широкой лентой извивается зеленовато-голубая речка, по ней плывут гордые лебеди; на изумрудной лужайке пасутся игривые козлята, желто-синие камыши стоят непроходимой стеной, сквозь которую каким-то образом пробрались симпатичные утята. А по небу, оранжево подсвеченному ласковыми лучами солнца, бегут серо-белые барашки облаков. В далекой выси парит косяк журавлей, высматривая место для отдыха после утомительно долгого пути… 
                А я восторженно смотрел на то, как искусно рисует, высунув язык и сглатывая зеленую соплю, мой новый дружок – Ленька Плахутин.
                Удивлялся. Как, он,  впервые увидевший буйное пятидесятицветие очень дефицитных,  импортных карандашей,  уверенно использует эту палитру.  Мне карандаши тетя привезла из Москвы, очевидно, пробрела их у спекулянтов. Вся ребятня завидовала богатству. Их предлагали купить, или обменять, но я не соглашался. Пытался сам что-то изобразить, но так и не научился применять слишком для меня огромное разноцветье. Бог так и не помог мне стать хорошим рисовальщиком. И я себя считал ущербным и бездарным. И очень уважал тех, кто может проявлять себя в мастерстве, в искусстве.
                В нашей, начальной школе, на уроках рисования все пользовались простыми, а иногда - шестицветными.  Повзрослев, прочитал где-то, что японских детей учат с дошкольного возраста различать до сотни цветовых оттенков. Наверное в обучении того времени были недоработки…  А может быть правительству СССР  не нужны были творцы, а вот трудяги для индустрии – да!
                Не знаю, откуда приехал в наш городок этот мальчик. Но, к слову сказать, в первый день после занятий он стал попутчиком. И я увидел, что он живет в такой ветхой избушке, что лубяной домик из известной сказки выглядел бы как более удобное жилье. Кажется,
                эта землянка досталась его семье в наследство от дальней родни.
                Я никогда не заходил в эту убогую избенку. Но догадывался, какая ужасающая нищета царит там, внутри этого пещерного логова. Как там дико, темно и холодно зимой, без электрического света.
                Еще тогда, мое детское сердечко защемила боль от жалости к несчастному Ленчику.
                Особые чувства сострадания испытывал, когда встречался с его папаней. Это был высокий и очень худой человек. Вместо лица у него, словно нарочно, чтобы пугать людей, как будто была натянута красная, с синими прожилками страшная маска! Жутко смотреть в его бесцветные, словно стеклянные , глаза, обрамленные почти прозрачными без ресниц, веками. Ни бровей, ни волос на голове – голый череп, посаженный на тонкую, с огромным кадыком шею.
                Ни разу не замечал, чтобы этот странный папаша при виде своего сынишки, приветливо улыбнулся, или что-нибудь сказал доброе, ласковое.
                Теперь бы такого бесчувственного назвали Роботом. Но в те далекие годы 20 века мы не знали еще таких слов.
                Трудно понять: какая сила притягивала, объединяла их вместе? Этот опаленный войной человек, нисколько не озабоченный воспитанием своего отпрыска, жил сам по себе. И Ленька рос без нежной ласки, без родительской опеки, вольной, босяцкой жизнью.
                Как-то Ленька обмолвился: « Мой папаня воевал с фашистами. Его танк подбили враги. Отец чуть не сгорел. У него все тело такое, обгоревшее»
                Опаленный войной ветеран так и не смог в мирное время найти свое предназначение. Все его поиски смысла жизни сузились до примитивного желания – быстрее напиться! Алкоголь вытравил у бывшего танкиста, защитника Родины, человеческие достоинства и навсегда спалил его душу. И хотя руки и ноги у Ленькиного папани вполне крепкие, здоровыми – бывший танкист нигде не работал по известной причине. Кормились они, торгуя махоркой. (Был такой табак из самосада.  После войны с фашисткой Германией - ходовой товар). Ветеран выращивал зелье, сушил и нарубал топориком  махорочку целыми мешками для заядлых любителей- курильщиков, умеющих мастерски сворачивать из газетных обрывков самокрутки – козьи ножки. Может и хватало денег от продажи курева на местном базаре, если бы папаня Ленькин не пропивал все заработанное. Из-за пристрастия родителя к алкоголю жили они в крайней нужде и едва сводили концы с концами. Наверное, добрые соседи и родительский комитет при школе по возможности выручали эту горемычную семью. Леньке перепадали кое-какие вещи-обноски. Я замечал, как жадно и завистливо, сглатывая голодную слюну, Ленька поглядывал на одноклассников, жующих пирожки и булочки из школьного буфета. Я тогда без колебаний решил отдавать ему все свои завтраки, заботливо приготовленные моей бабушкой. Ленька с акульей жадностью мгновенно их проглатывал. А я радовался его аппетиту.
                И мне очень хотелось увидеть в его глазах теплый, дружеский огонек благодарности. Так хотелось зажечь этот огонек! Увы. Что можно было ожидать от него. Очевидно, он принимал от меня все как должное, или он был дурного воспитания. Но я был очарован его способностью, его природным даром, его Гигантским Талантищем, как тогда верилось - будущего Великого Художника…
                Мне хотелось ему помогать во всем! Я был крепышом. Не только в нашем классе, но не решались обижать меня и старшие ребята. За этого рыжего хиляка с безобразными от громадных веснушек «личиком» я стоял горой! За него решал задачки по математике, писал изложения, давал списывать контрольные и диктанты. Сам не знаю почему, так опекал его.
                Учебный год пролетел для меня быстро и незаметно. Промчалось, прозвенело золотое лето. Зашелестели по асфальту первые весточки наступавшей осени – пожухлые, пожелтевшие листочки с кустов и деревьев. Новый учебный год наступил для меня просто, без особой радости. За веселое и беззаботное время каникул, проведенное на морском берегу, тяга к учебе поубавилась. Но постепенно школьная жизнь вовлекла в обычный ритм. Вновь пробудился интерес к учебе. Я уже в пятом классе. А  закадычный дружок,  не осилив программу, так и остался на второй год, в четвертом классе.
                Мое отношение к Леньке ничуть не изменилось. Я по-прежнему поддерживал с ним самые теплые отношения, как и раньше, без колебаний отдавал ему даже самые вкусные завтраки от заботливой бабушки. Мне всегда хотелось сделать для Леньки что-нибудь такое, чтобы это ему понравилось. И чтобы он хоть раз благодарно улыбнулся.
                Как-то Ленька показал новый рисунок, который набросал, подаренными мной карандашами из большой коробки, с японскими иероглифами. На бумажке – арбуз. Арбузище! Эта огромная ягода смотрелась так естественно и живо, словно только принесенная с бахчевой грядки. У меня даже слюнки потекли – так нестерпимо захотелось отведать истекающую ароматным соком розоватую мякоть.
                На рынке в ту пору арбузы продавали редко. И стоили они очень дорого. Но я скопил необходимую сумму. И вожделенная ягода – у меня! С  трудом дотащив неохватное арбузище до Ленькиной избушки, вручил этот тяжеленный подарок юному живописцу. Ленька не удивился. Он быстро откатил арбуз под раскидистый куст с пожелтевшими листьями. Расколотил грязным булыжником ярко-полосатую корку. И, встав на четвереньки, по свинячьи чавкая, и захлебываясь, стал пожирать прямо с семечками, эту кровавую мясистость. Сожрав все, до последнего кусочка, Плахутин, слизнул соплю, рыгнул, словно хрюкнул, и, запустив в меня увесистым булыжником, убежал в свое логово.
                Мое сердце так  больно опалило это разнузданное хамство, словно я получил сильнейший ожег. Даже отлупить этого негодяя не хотелось. С тех пор у меня пропало желание помогать. А вдруг за доброе участие отблагодарят булыжником?!
                ***
                В жизни многие из нас попадают в самые неожиданные ситуации. Со многими из нас поступают не по правилам…