Пиратский барон кричит «свистать всех на смерть!» и черногривые волны вторят его громовому голосу звонкими ударами о могучие плечи проклятых скал, облепивших массивным браслетом потерянный сундук с гулко бьющимся сердцем внутри; он дарит сладкоголосым сиренам с червонным золотом кудрей острые, точно кортик, улыбки, не обещающие ничего, кроме удачной охоты за их хрустальными слезами и дерзко смеётся над сорвавшимися с петель седовласыми бурями, кинжалами бросающими едкие брызги в суровые лица гребцов, душой привязанных к оставленной за спиной суше, но ластящимися к тяжёлым сапогам великолепного мерзавца с отравленным хвостом. Первый среди равных самолично зажигает огни Святого Эльма и отводит математические сети координат от россыпей необитаемых островов, манящих безусых романтиков и бесшабашных сорванцов видениями несметных сокровищ; он неизлечимо болен лихорадочным азартом абордажных плясок и бортовых столкновений с боевыми фрегатами, но способен часами корпеть над бесценным портретом необъятных пучин, вобравшим в себя филигранно-глубокие цвета чародейских красителей, по слухам более дорогих, чем целая армия безупречно вышколенных воинов-рабов.
Пиратский барон из года в год причаливает к берегам вольного острова корсаров, флибустьеров и каперов, где в просоленных салунах пышногрудые девушки день-деньской не могут оттереть с дощатых полов пятна всех окрасов кармина и глины, а ямайский ром и портвейн стоят дешевле питьевой воды. Там никого не удивляют изуродованные ревнивым океаном матросы-химеры с клешнями омаров поперек лица и ракушечными наростами на спине; там дефектный жемчуг принимают как мелкие монеты, и каждый знает, что агатовые паруса приносят удачу, а сказок не рассказывают только мертвецы. Там хаотичное переплетение улиц повторяет линии на щупальцах кракена, облицованного копотью, реями и трупным ядом, а в чугунных жаровнях золотятся поддельные слитки для отсрочки поисков грабителей крупнейшего банка в истории; там нет преступления хуже, чем необоснованно поцеловать ворота чужого дома чёрной меткой, а расписанные татуировками морские волки с молчаливого одобрения собутыльников отправляются в своё последнее плавание к дрейфующему в мареве вечных штилей кладбищу кораблей; там уличные музыканты играют на глиняных дудочках плач короля белых китов, а в холоде флюоритовых стен покосившихся от постоянных шквалов необитаемых ювелирных башен изумрудная зелень зачарованных вод переплетается со сливовым оттенком смехотворно дорогого фиолетового бархата.
Пиратский барон витиевато бранится на ещё не рождённых языках, вгоняя в краску бывалых контрабандистов и пленных лазутчиков; он ловко управляется с посеребренной плетью с черепом карлика вместо рукояти, прикрепленной к тисовому волокну не знающими ржавчины цепями; и горе тому, кто осмелится отрывать капитана от изучения судовых журналов разгромленных им адмиральских армад и рюмки гранатового шерри в стенах роскошно отрицательной каюты, освещённой зелёным пламенем восковых свечей. Скорпион мастерит для своих людей глазные протезы из слоновой кости и танзанитов, и вокруг него танцуют, скаля жёлтые зубы, побеждённые из чистой забавы злые духи, ныне бессильные навредить своему покорителю; трюмы его ста восемнадцати кораблей пропахли водорослями и вяленой рыбой, но в них зимой и летом не переводятся отрезки зеркально-гладкого атласа в красках новеньких флагов великих государств и солнечная пыль шафрана, пахнущая ориентальной легендой и изобилием заморских прилавков; византийская посуда, в оправе цветочной резьбы преображающая лицо всякого, кто вздумает любоваться своим отражением в подносе или блюде, и целые горы франков, лир и фунтов стерлингов.
Пиратский барон временами выходит на нижнюю палубу к юнге и младшей матросне и, прикрываясь небывшим опьянением, рассказывает им захватывающие байки с самыми неочевидными героями и злодеями на свете: о призрачных пиратах, не знавших вкуса выпивки и пищи, что обращались в скелеты под равнодушным взором опаловой красавицы-луны; о шрамированном глубокими бороздами штурвале цвета ореховой скорлупы и грифоньих перьев, что, вращаясь сам по себе, держал курс на дьявольский треугольник, омытый растворёнными в прибое кровавыми закатными лучами; о нестерпимом блеске южного креста над палубой знаменосца королевского флота, где благородные офицеры, терзаемые жаждой и голодом, словно дикие звери, разорвали на части вытянувшего короткую спичку. О новорождённый созвездиях, пойманных ловцами удачи в рыбацкие сети, сплетённые из перламутровых кораллов и хлёстких южных дождей; о партиях в маджонг между Дружбой и Враждой - сиамскими близнецами, что никогда не хотели быть разделены; о блистательно безжалостных налётах на портовые города, достойных страниц самых остросюжетных эпопей тысячелетия; о ломаных медных грошах, бриллиантовых серьгах и золотых зубах, летящих в общий котёл оплаты продажному богу покупной смерти, в обмен на удушение батистовым платком и росчерк зазубренного ножа поперёк горла, на колумбийский галстук и стрихнин в графине с фруктовым вином.
Пиратский барон прячет в тени полей широкополой шляпы с ястребиным пером воинственное лицо самопровозглашённого лидера маргинальных элементов, за восемь столетий так и не встретившего того, кто бы мог это право оспорить; он сжимает в зубах старую трубку из вишнёвого дерева и полирует саблю до самоцветного блеска, усмехаясь леденящей кровь ухмылкой в ответ на любое обвинение в пижонстве. Он вплетает в эбонитовую смоль волос рубеллитовые бляшки и обугленные клочки парусины; потёртая бронза его огрубевшей кожи разрисована непредсказуемой вязью белёсых шрамов, кислотных ожогов и татуировок непризнанных мастеров, в такт чеканным шагам чуть заметно подрагивают ядовитые шпоры, а в свинцовых глазах плещется предвкушение риска и незаконной выгоды. Пиратский барон никогда не спит, считая, что цена покоя неоправданно завышена; он любит лакомиться слегка зачерствевшими имбирными коврижками и гулять как по крышам благопристойных домов, так и по тропам могучего леса корабельных мачт; он доподлинно знает, что убивать легко и весело только тогда, когда не пытаешься прикрыться красивыми соображениями.
Пиратский барон - это горькая соль, запёкшаяся на обветренных губах неровной коркой и стальные кружева эфесов, отлитых из кипучей жемчужной пены, закалённых в бурлящем горниле девятых валов и отделанных неогранёнными авантюринами; алые капли на подвенечном платье непорочной невесты утонувшего капитана, ужасной в своей неземной красоте и приземистые пинтовые кружки, до краёв наполненные креплёным элем с ароматом дешёвых папирос и булочек с изюмом. Это укрытый фимиамом благовоний и пороховыми сгустками ежегодный совет джентльменов удачи, над которыми не будет короля до тех пор, пока за одного претендента не наберется хотя бы два голоса, и призовая доля добычи, отмеренная по весу и важности утерянной конечности; трофейный револьвер с единственной пулей для самострела, бутылки с песком на случай гнева водных божеств и ритуалы озёрной ведьмы, однажды пустившей ко дну непотопляемый бриг посредством сожжённого пучка полыни, соломенных кукол и вороньего черепа; расцвеченный пёстрыми кушаками и бумажным серпантином карнавал лжи на подступах к ватиканскому кафедральному собору, несчастные чудеса хирургии в огромных клетках на развалах теневого рынка и бессловесное завещание артиллерийского мастера, отливавшего пушечные ядра из сожалений о несбывшихся снах.