ВСТУПИТЕЛЬНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ
Концепция мира будущего принадлежит Максиму Воробьёву. Им также были сделаны значительные исправления текста, в т.ч. касавшиеся сюжета. Сама история сочинена, написана и подготовлена к публикации Барбаджанни.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Леон Чэнь, инженер-биотехнолог, немного сгорбившись, сидел перед сенсорным монитором. С монитора Леон следил за работой инкубаторов и систем 3D печати, в которых вместо чернил были клетки животных старой Земли и некоторых других планет. Клетки животных, которых на планете М-0362 никогда не было и не будет. Леон был высоким, широкоплечим и угловатым, с крупными, длинными руками. Казалось, что, где бы он ни появился, занимал очень много места. Широкое в скулах плоское лицо с живыми, чуть выпуклыми раскосыми глазами.
Негромко шумел очиститель воздуха.
Работа у Леона была несложная, и он понимал, что со своими знаниями и способностями, которые он сам, впрочем, считал невеликими, мог бы делать значительно больше. Молодой человек почти все время читал научные статьи по Биологии Старой Земли: генетике, молекулярной биологии, геномике, зоологии, биологии развития. О живом, уничтоженном войнами, природными и техногенными катастрофами и многоликим мирным варварством. И организмах, возникших в результате нового взрыва биоразнообразия из прежних примитивных форм. Историческую родину человечества давно превратили в заповедник. Жили там только работники науки и смотрители.
У планеты М-0362 не было настоящего названия. Только номер. Такие планеты, по аналогии с городами-предприятиями старой Земли, называли моно-планетами или company planets. Но это небольшое безжизненное космическое тело было бесценно для всей Планетарной Федерации. Добытый здесь литий использовался почти во всех термоядерных синтезах и даже шел на экспорт. Почти все население планеты занималось добычей лития. На М-0362 был один город в cеверном полушарии и курортный поселок на экваторе, который так и называли - «Экватор». На «Экватор» для деловых переговоров прилетали соседи по солнечной системе – люди с планеты N-2305. Условия на этих двух планетах были похожи, но отличался состав атмосферы. Жители М-0362 не смогли бы и минуты прожить без скафандра на N-2305. Для людей с N-2305 воздух М-0362 тоже был ядовит, но в значительно меньшей степени, а климат, особенно в северном полушарии, был слишком влажным и холодным.
Некоторых архей, бактерий и беспозвоночных старой Земли, обитавших в термальных источниках, глубоко в толще земной коры, внутри льда называли экстремофилами. В 23 веке были получены экстремофильные человеческие расы. Они жили там, где кроме них не смог бы жить никто, но более – нигде.
Из-за очень продолжительной и интенсивной добычи запасы лития стремительно беднели. Первый построенный на М-0362 завод теперь стоял заброшенным.
2
Государственное биотехнологическое предприятие «Биотех», где работал Леон, занимало огромное квадратное здание с внутренним двориком. «Биотех» снабжал жителей города тканно-инженерной пищей, одеждой, а также, по необходимости, лекарствами и человеческими органами и тканями. К счастью, медицинские заказы были редкостью. Большую часть здания занимали культуральные комнаты и цехи. Сотрудники бывали лишь в нескольких помещениях: офисах, комнате для переговоров, кухне и собственно рабочих кабинетах, а точнее – крошеных комнатках.
В обеденный перерыв Леон отправился на кухню. Теплый свитер, который Леон снял, поскольку воздух в его комнате нагрелся, Леон обвязал за рукава вокруг пояса.
За столом на «кухне» пили чай двое коллег Леона – Ирен Ли и Матиас Сонг. В форточку тек холодный воздух.
- Лео, иди к нам! – позвала его Ирен
- Можно я форточку закрою?
Всегда этот вопрос вызывал раздражение.
- Здесь будет нечем дышать, - сказал Сонг, худощавый полуседой желто-смуглый мужчина. Леон как-то попытался определить словами выражение лица этого человека, и единственным определением оказалось – «заурядное».
Граждане Планетарной Федерации, как и других планетарных государств, в большинстве были потомками жителей Китая, Юго-Восточной Азии, Африки и латинской Америки. Редактирование генома размыло и сгладило национальные особенности. Слабой связью с предками были фамилии.
- Почему нельзя кондиционер включить?!
- Он еще в ремонте, - отозвался Сонг.
- Черт!
Леон развязал рукава свитера, надел его и брызнул себе в рот лекарство из ингалятора. Сонг счел все это жалостливым спектаклем.
- Лео, - мягко сказала Ирен, женщина средних лет с широким лицом и крошеным, чуть вздёрнутым носом. - Закрой форточку. Щелкнула клавишей. Зашумел воздухоочиститель. Из автомата появилась чашка с кипятком, и Ли накапала в него несколько капель чайного концентрата.
- Спасибо большое, - сказал Леон растроганно.
- Что там слышно: нас все-таки расформируют или нет? – спросила Ирен.
Уже давно ходили слухи, что, когда запас лития будет исчерпан, предприятие закроют, а люди должны будут пройти редактирование генома и переселиться добывать литий на какую-нибудь другую планету.
- Насколько мне известно, нет. Это просто слухи. И потом: слишком дорого и рискованно – трансформировать нас всех. Нужны стерильные боксы с системой жизнеобеспечения, расходники, иммуносупрессоры, вирусы с конструкцией, наконец. И все прочее.
- Это понятно. Может, не всех сразу?
- Все равно: слишком дорого… Мерзость все это! – произнес Леон громко.
- Т-ш! –шикнула на него Ли. Это тихое шиканье и особенно мягкий, почти ласковый тон совершенно вывели Леона из себя. У него мысли спутались от бешенства.
- Я не боюсь! – произнес он так же громко. – Мерзость есть мерзость! Сидит где-то кто-то и высчитывает, где мы будем завтра жить и работать, КАКИМИ будем мы сами!
Его вспыльчивость и бурная реакция на происходящее, пророй – забавно-бурная, была таким же поводом для хихиканья и раздражения, как бесконечные просьбы закрыть форточку, включить кондиционер и очиститель воздуха. Но это все же была не едкая злоба: к Леону относились хорошо и мирились с его особенностями.
- У нас есть определенные обязанности, - заметил Сонг. Ему, очевидно, очень хотелось сказать что-нибудь умное и веское, но выражение лица было таким, будто он не справлялся с собственными словами. – Мы – часть общества, создавшего нас и поддерживающего наши жизни. Нравится нам это или нет.
3
После работы Леон шел домой пешком. Просторные прямые улицы выглядели пустынными. При взгляде с высоты жилая часть города казалась множеством домино, рядами поставленных на ребра. Часто по утрам и вечерам улицы затапливал густой, непроглядный сероватый туман. Воздух на севере М-0362 всегда был влажным, а небо затянуто плотным слоем облаков. И сейчас эти облака, отражая разящий свет уличных фонарей, сами сочились грязным голубоватым свечением.
Недалеко от своего дома Леон увидел биомашину, TRDG-1400, ползущую от люка с откинутой крышкой к «кормушке» с сухими брикетами из бактерий и водорослей. TRDG отдаленно напоминали гусениц. У них было широкое сегментированное туловище от метра до двух в длину с двумя парами грудных ног и пятью парами ложных ног с присосками. Грудные ноги были снабжены клешенками, которыми биомеханизмы могли совершать более тонкие движения, чем искусная человеческая рука, вооруженная пинцетом. Своими мощными челюстями они могли перекусывать и разгрызать трубы и толстые провода. Поврежденные участки труб и оболочек проводов биомашины восстанавливали с помощью секрета «каучуковых желез».
«Я, конечно, понимаю, что в них все выверено, все функционально и нет ничего случайного – но что ж они такие безобразные!?»
Все городские коммуникации проходили в тоннелях неглубоко под землей, имевших выходы на поверхность и до половины заполненных жидкостью и заселенных городскими биомашинами. Люди редко спускались в тоннели. Биомеханизмы полностью соответствовали Декартову выражению «рефлекторная машина». Было строжайше запрещено делать биомашины сколько-нибудь похожими на млекопитающих. В них не должно было быть ничего, что могло вызвать сочувствие. Биомашины не размножались – их выращивали на специальных биомеханических заводах на центральных планетах Федерации. Биомашины обладали раздражимостью, но не испытывали боли. В мозге каждой из них существовала схема того участка коммуникаций, который она контролировала. Соответствие реального положения дел этой схеме было главным из немногих источников удовлетворения. Вот уже долгие годы город обслуживали биомеханизмы модели TRDG-1400. Что означали эта аббревиатура и цифры никто, кроме разработчиков, не знал, а те, услышав этот вопрос, лукаво улыбнулись бы, и, возможно, рассказали бы какую-нибудь забавную историю. Планировалось в скором времени заселить подземные тоннели биомашинами новой модели - TRDG-2100. Были и другие биомашины: промышленные, бытовые, военные, но для этой истории нам важнее всего неторопливые обитатели подземной части города.
«Дизайн всего, что нас окружает, если можно так выразиться – это преступление перед нашими мозгами. Обедненная среда».
Леон некогда писал Администрации планеты: нельзя ли в будущем хоть как-то улучшить внешний вид улиц? Предлагал свои силы и знания, на случай, если в них возникнет необходимость. Ему очень осторожно, очень вежливо отказали.
Леону было тошно, но, подумав об этом, он сам себя одернул «Хватит брюзжать с самим собой!».
«Может ли быть, что мне самому очень нравится, что во всей обитаемой Вселенной мне нет подходящего места? С одной стороны – жалость к себе, с другой – ощущение собственной исключительности. Самоуничижение и гордыня очень легко друг в друга перетекают».
Дома Леон, как и на работе, сидел перед монитором, только теперь с полным на то правом, а не тайком, занимался чем-то очень интересным и приятным – в эту минуту чепухой. К Леону в комнату вошла его мать, Катерина Чэнь. Она хотела спросить сына о чем-то. Чертами лиц и телосложением Леон не был похож на нее, но мимика и повадки матери и сына были так сходны, что их самих это веселило.
Отцом Леона был человек с планеты N-2305. До этой встречи Катерина вела очень скромную, одинокую жизнь, хотя была общительной, улыбчивой и привлекательной: изящной, небольшого роста, с продолговатым, чуть скуластым, очень живым лицом.
«На «Экватор» поехала, голову дома забыла».
Стародавняя пошлость...
Воспоминания в очередной раз вспыхнули в душе, а, когда исчезли, Катерина улыбнулась: забыла, что хотела спросить. Она прижалась к Леону и потерлась щекой о его щеку. Ее волнистые, рыжеватые волосы до плеч щекотали Леону лицо и шею.
- Пошли пить чай.
- Я как раз хотел тебе это предложить.
- У дураков мысли сходятся, - говорила в таких случаях Катерина.
- Wise think the same, - веско возражал на это Леон.
Оба знали некоторые языки старой Земли.
Когда большинство ходило в футболках с коротким рукавом, Леон носил мохнатый свитер или куртку из плотной ткани. По нескольку раз за сутки прыскал себе в рот лекарство из ингалятора. Без поддерживающей терапии неочищенный воздух М-0362 убил бы Леона меньше, чем за неделю. Никто не таращился на Леона, как на диковинного зверя, не показывал пальцем и не шушукался за спиной. Положение Леона было далеко не таким плачевным, как у Дикаря из «Дивного нового мира» или Джарри Дарка из «Ключей к декабрю». В личной карте Леона значилось: Леонардо Баттиста Чэнь. По совету Николаса Роусона, евгеника, ставшего другом семьи, очень образованного человека, Леона назвали в честь двух универсальных гениев эпохи Возрожения – Леона Баттиста Альберти и Леонардо да Винчи. Оба они были внебрачными детьми. Леону было скорее смешно и неловко, чем лестно, носить имена этих людей. Никаких талантов он в себе не открыл. Леон, конечно, видел в Сети старинные, двухмерные фотографии церквей Темпио Малатестиано в Римини и Санта Мария Новелла во Флоренции, палаццо Ручеллаи, медалей с портретами в профиль, поражающих воображение картин, пожелтевших рисунков и чертежей – всё это было уничтожено в Третью мировую войну.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Роусон, член Комитета Евгеники, ныне директор Центра Репродукции, был одним из самых влиятельных людей на всей планете. Всех жителей города, появившихся на свет за последние тридцать лет, за исключением двух естественно-рожденных, он видел задолго до рождения под микроскопом. А тех двоих – на экране компьютера в окне программы, которая синтезировала информацию от томографа и аппарата УЗИ. За долгие годы работы Роусон не стал ни черствым, ни циничным, а о развитии человека всегда говорил: «чудо». На улице с Роусоном беспрестанно здоровались. Леона он особенно выделял. Тот время от времени ходил к Роусону в гости. Вот и теперь молодой человек, после окончания рабочего дня, сидел у евгеника в кабинете.
- Можно я задам вам один неудобный вопрос?
- Неудобный вопрос номер шестьдесят четыре дробь цэ! Валяй!
- Почему нельзя создать если не универсальные, то максимально широкие профессиональные адаптации? - Леон, отправил себе в рот очередную мармеладку и отхлебнул чаю.
- Полагаю, что это в будущем.
- А, может быть, их просто не выгодно создавать? Сидят двуногие биомехи на своей захолустной планетке и никуда с нее двинуться не могут.
«Двуногие биомехи, говоришь? – подумал Роусон. – А ты не обратил внимания вот на что: на прошлых выборах ты участвовал в голосовании, а ваш лояльнейший Сонг – нет. При том, что когнитивные показатели и уровень образования у вас примерно те же, и не самые низкие - далеко не самые низкие - ты, в отличие от него, прошел интеллектуально-психологический ценз».
Этого Роусон не имел права рассказывать Леону. Поэтому Роусон вернулся к их разговору и осторожно заметил:
- При большом желании могут.
- И сколько надо будет просидеть с задавленной иммунной системой в стерильном боксе?
- Кое-кто, в отличие от НЕКОТОРЫХ, решается на это. Твои медицинские противопоказания для трансформации давно сняты.
- Вы думаете, меня останавливает страх?
- Допустим, не страх, а просто нежелание терпеть определенные неудобства. Хотя, кое-какие опасения, конечно, оправданы.
- Нет, - выдохнул Леон. Он опустил голову, и казалось, что он смотрит в одну точку где-то на полу. – Я очень рад, что в мой геном (1) не вмешивались.
- Очень интересно!
- Потому что это унизительно. Унизительно, что другой человек – в сущности, такой же Homo sapiens, как я, определяет, быть мне, или не быть, а если быть, то каким. То есть он – бог, а я – глина.
- Ну вот, - Роусон развел руками. – Спасибо, дорогой… По крайней мере, искренне.
- Простите.
- Ничего. Не сгущай краски. Изменения, вносимые в геном, касаются устранения вредных мутаций. При получении новых рас – профессиональных адаптаций.
- А психика?
- Гены, так или иначе связанные с высшей нервной деятельностью, трогать запрещено.
Леон, читавший в неофициальной Сети кое-что о давнем этическом споре в среде евгеников, хотел тонко улыбнуться, но не владел этим искусством, и у него получилась лишь горькая и едкая усмешка. Роусон кольнул Леона коротким пристальным взглядом и ничего не сказал. Леон давно уже заметил, что ему намного проще общаться с соотечественниками отца: они все были как будто живее, любознательнее и разговорчивее, чем собраться по М-0362. Но, возможно, это было простым совпадением.
- Насколько мне известно, не я один так думаю. Мама говорила мне, что намеренно родила меня естественным путем. В то время было поветрие – после диверсии в одном из центров Репродукции.
Роусон покачал головой, прикрыв глаза, и мягко произнес:
- Это не так, Лео. Твоя мама забеременела случайно. Вероятность была ничтожной. Но это случилось. Я не знаю, что происходило в ее жизни, кто общался с ней, а характер Катерины ты лучше меня знаешь. Ясно одно – она тяжело переживала, и к нам в клинику пришла с совершенно определенным намерением. И я должен был, обязан был рекомендовать ей аборт, по понятной причине, и дать направление. Официально я рекомендовал. А неофициально – ты понимаешь.
- Мама никогда мне об этом не говорила, - проговорил ошеломленный Леон.
- Лео, - сказал Роусон одновременно твердо, предостерегающе и ласково. – Видишь ли, возможно, она сама уже верит в то, что тебе рассказывает, потому что правда для нее непереносима. Не вздумай ее осуждать. Я в своей практике встречал огромное множество матерей. Катерина – одна из самых ответственных и заботливых. Свою любовь к тебе она выстрадала. Всё, в чем она была перед тобой виновата, она искупила тысячу раз.
Леон печально кивнул.
- Я понял. Я ничего не буду ей говорить.
- Человечество не может позволить себе естественное размножение. Дело здесь не только в профессиональных адаптациях и заселении новых планет. Теперь мы можем устранять спонтанные вредные мутации. Нет больше пороков развития, нет генетических болезней. Помнишь, я тебе показывал фотографии детишек со старой Земли: с гидроцефалией, с анэнцефалией, с синдромами Эдвардса и Патау, с русалковидным уродством, с циклопией. Даже такой проблемы, как предрасположенность к заболеваниям, больше нет. Парадоксально, но смертность ранних зародышей теперь несоизмеримо ниже, чем при естественном размножении на Старой Земле.
- А во время ранних опытов какая была смертность?
- В ранних опытах смертность была высокой. Это, конечно, очень печально, но мы уже ничего не можем поделать.
- Я не знаю, что унизительнее – когда мою судьбу решают некие силы, перед которыми мы все равны, не важно, стихийные или личностные, или такие же люди, как я.
- Ты, конечно, ругайся, но не забывай, мой друг: и ты, и я, наши жизни, наши личности возможны только благодаря Евгенической Программе Федерации. Только не говори, что ты существуешь ВОПРЕКИ. Все-таки БЛАГОДАРЯ. И еще: как бы ты ни ругал мир и общество, в котором живешь, ты – его часть и его создание. И проклинаешь ты его, как может проклинать только человек, сформированный этим обществом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Поступил заказ на детали кожаных курток. Леону было очень странно, что понадобились они вдруг и немедленно. В день своего двадцатипятилетия Леон должен был проработать минимум два часа сверхурочно. Несколько минут Леон клокотал от ярости. При этом он добросовестно запускал 3D принтеры, которые должны были напечатать тонкие каркасы из синтетических волокон и заселить их фибробластами дермы (2) и стволовыми клетками эпителия и внести в среду необходимый «коктейль» из факторов дифференцировки. Пока Леон работал, его осенила светлая идея: он обзвонил двух своих друзей и одну добрую знакомую, работавших на заводе, и пригласил их к себе на рабочее место. Встретил их на проходной – смеющихся, с пакетами, набитыми снедью. Объятия. Веселый гвалт. Поздравления. Подарки. В обиталище Леона принесли мебель из соседних кабинетов. Леон иногда взглядывал на монитор, но главным образом был занят болтовней. Девушка с узким лицом и хвостом прямых плоских темных волос спросила Леона, почему он не отказался работать сверхурочно.
- Иначе меня уволят, - мрачно сказал Леон. – Начальник мне все это намекает. Намеки – как стеклянные палочки: тонкие и прозрачные.
- Почему!? Ты что, плохо работаешь? – удивился один из друзей.
- Я работаю хорошо, - почти огрызнулся Леон, но злость была направлена, конечно, не на друга. – Его бесит, что я не хочу проходить трансформацию. Мне положен воздухоочиститель со сменными картриджами и каждый год – путевка на «Экватор».
- Так не на его же личные деньги! А путевка на «Экватор» всем полагается.
- Насколько мне известно, от него требуют, чтобы он снижал затраты на производство. - хмуро ответил Леон. – И тут я – такое дорогостоящее приобретение… А впрочем, не ищи разумные объяснения. Зло иррационально. Юридически все законно. Я ведь здесь торчу ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ. Естественно, если выбирать между работой и увольнением, я лучше поработаю.
Леон с силой махнул рукой. После микро-пирушки, как назвали ее друзья, затеяли игру в футбол. Вместо мяча была биоразлагаемая пол-литровая бутылка из-под питьевой воды. Ее наполнили жидким азотом и пинками гоняли по полу, пока она, к общему восторгу, не взорвалась с оглушительным хлопком, от которого в ушах зазвенело. Потом Леон повел своих друзей на крышу, откуда открывался прекрасный вид на город.
Господин Пратама, начальник Леона, уже далеко отъехав от здания «Биотеха» вспомнил, что забыл у себя в кабинете зарядное устройство. Когда он вернулся, из окна кабинета открылось интереснейшее зрелище: на крыше блока Культур животных клеток стояли четверо. Красная с черными вставками куртка Леона была Пратаме очень хорошо знакома…
В последующие три дня Леон почти наизусть выучил несколько статей из Трудового и Административного кодексов Федерации и устава «Биотеха». Действительно, не следовало водить посторонних на свое рабочее место и, тем более, на крышу. Леон пытался доказать, что его проступок – основание для строгого выговора и штрафа. Но руководство Леона подводило его вину под совсем другие статьи. Такие, что у Леона в глазах темнело. Леон целые часы проводил, списываясь и созваниваясь то с одним, то с другим администратором «Биотеха», посылавшими его друг к дружке и обратно. В уставе «Биотеха» некоторые положения, как выснилось, давно утратили силу. Другие наполнились совершенно особым смыслом, недоступным простым смертным. А когда Леон просил сказать, как называются документы о внесении поправок, на его вопрос не отвечали – как будто вовсе не слышали. Как видно, руководство страдало очень странной болезнью – избирательной глухотой…
Впрочем, Леон с самого начала чувствовал, что все его усилия обречены на провал, потому что он был вынужден играть по чужим, и, в сущности, неизвестным ему правилам, которые менялись во время игры. Того, что он знал, было недостаточно. …Нарушение правил безопасности могло поставить под удар весь город, и, в конечном счете, энергетическую безопасность Федерации. Директор, говоривший все это, конечно, имел все основания уволить Леона с убийственной характеристикой, но, памятуя о неплохой, хотя и не безупречной работе Леона и из сочувствия к молодой жизни, лишь убеждал его написать заявление об увольнении по собственному желанию.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Два бывших одноклассника встретились в кафе.
Милан Тсаи, худощавый, среднего роста, скуластый, с очень широко поставленными щелками глаз, поднес к своему тонкогубому подвижному рту чашку чаю. Леон, в очередной раз, с досадой и уже притупившимся возмущением рассказал о своем увольнении и соображениях, которыми, как считал Леон, руководствовался его начальник. Милан участливо слушал, а потом стал рассказывать о себе. Милан работал представителем компании «Вита» Союза Белой планеты. Занимался вопросами интеллектуальной собственности.
- «Вита» планирует разработать свои биомашины вроде наших TRDG. Но в Союзе не такие строгие ограничения. Я имею в виду биоэтику. Они не могут позволить себе роскошь быть столь же щепетильными.
Леон перебирал пальцами по столу.
- Геном TRDG в свободном доступе, - произнес он.
- Это так, - кивнул Милан. – Но нам нужно, чтобы биомашины размножались. Это рентабельнее, чем строить свои биомеханические заводы. Нет ни ресурсов, ни специалистов. Можно заказать производство первой партии где-либо еще, а дальше биомашины начали бы размножаться сами.
Леон глотнул еще чаю и надкусил булочку. Ее, очевидно, передержали в печи, и она чуть горчила.
- Это я издалека веду к своему деловому предложению: нам нужен специалист, который напишет для наших биомашин недостающие участки генома и определит, как будет регулироваться их активность. Лео, ты хотел бы взяться за эту работу?
- А это законно? Уложение о Биоэтике запрещает производство фертильных биомашин. Я теперь всего боюсь. Обжегся.
- Запрещено делать фертильными биомашины, которые будут использоваться на территории Федерации. Но нет закона, который запрещал бы гражданам Федерации писать куски генома для биомехов, которые здесь никогда не окажутся. Такие ситуации даже нигде не рассматриваются. Кстати, Лео, ты не знаешь, откуда этот запрет? Какой в нем смысл?
Леон пожал плечами.
- Я не встречал в документах обоснование. Может быть, дело в том, что не все настройки биомашин наследуются. Кроме того, многим биомехам на заводах вживляют электронные элементы.
- Но это не этический запрет, а, скорее, технический.
- Ну да. Может быть, сочли, что фертильность придала бы биомехам больше сходства с настоящими живыми существами, и это могло бы вызвать к ним симпатию. Но это – какая-то перестраховка, по-моему. Нервная система биомехов намного проще, чем у многих беспозвоночных старой Земли. А уж их размножению и заботе о потомстве там никто цены не придавал.
Леон тяжело вздохнул. Когда Милан назвал сумму, обещанную за работу фирмой «Вита», заготовленное решение отказать стало менее твердым. Леон попросил дать ему время на раздумье. Он несколько раз перечитал Уложение о биоэтике, некоторые законы и подзаконные акты. Действительно, никаких запретов на сотрудничество с фирмами других планетарных государств не было. Стал искать информацию о «Вите». Разоблачительных статей и отзывов о ней не обнаружилось. Впрочем, появилась эта частная биотехнологическая компания совсем недавно. Леон согласился выполнить работу. Милан прислал Леону все необходимые документы.
Леону предстояло написать генетические регуляторные сети (3), связанные с развитием, а, кроме того, внести кое-какие изменения в работу нервной системы – у биомашин должна была появиться забота о потомстве. Для этого существовали специальные программы и огромные базы данных, но необходимы были творческий ум, знания и интуиция живого человека. Наконец Леон чувствовал, что работает в полную силу своих возможностей, и порой ему казалось, что их не хватало. У биомашин будет партеногенез (4). Биомеханизмы будут вынашивать яйца вплоть до поздних стадий развития. На свет будет появляться полностью сформированная миниатюрная TRDG. Сигнал для вылупления - попадание яйца в жидкость. Некоторые членистоногие старой Земли носили потомство под туловищем… Ключевым стимулом (5) Леон сделал разгибание тела и звук на высоких частотах. Проще говоря, писк.
Леон в течение недели просиживал за работой до поздней ночи, пока веки не начинали наползать на глаза. Глотал черный, крепкий, то обжигающий, то безнадежно остывший чай, хрустел печеньем. На душе свербело от азарта. Леон ожидал, что будет счастлив, когда сможет нажать на кнопку «Отправить», и куда-то полетит его работа с безукоризненно вежливым сопроводительным письмом, но не почувствовал ничего. На следующий день на электронный счет Леона поступила обещанная сумма денег. Два месяца Леон и Катерина прожили безбедно.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Привычный, казавшийся непоколебимо прочным мир дал трещину поздним вечером, когда Леон возвращался домой с прогулки. Все началось с залитого водой асфальта. Леон, на свое счастье, успел заметить над этой водой пряди белесоватого пара и остановиться. Погас свет в доме напротив. Еще в двух домах окна гасли то рядами, то порознь. Леон поспешил назад. Навстречу ему быстро, но явно с опаской шло несколько человек. Они перекрикивались между собой, жестикулировали, размахивали руками. Они не были уверены, что, когда они в следующий раз наступят на асфальт, то не провалятся в крутой кипяток. У них на глазах под землю провалилась биомашина, до этого работавшая челюстями у кормушки. Из люков валил пар. По улицам то там, то здесь, текли и рябили во вспышках мигающего света потоки воды – где-то холодной, где-то горячей и парной. На заводе и в центре Репродукции были свои генераторы электричества и системы подачи воды, но о нормальной работе не могло быть и речи. Вода, изливавшаяся из труб, заполняла подземные тоннели.
Смертей, к счастью, удалось избежать, но пострадало больше шестидесяти человек. На несколько дней жизнь города была парализована.
В тоннелях вспыхивал и сиял ослепительный белый свет фонарей в руках людей в гидро-экзоскелетах. Трубы были повсюду перегрызены до половины, кое-где из них были выломаны огромные куски. Все кабели - сорваны со своих мест и перекушены. Одни биомашины, совершенно потерянные, беспомощно ползали по трубам и стенам и пытались соединить и залатать хоть что-то. А другие, напротив, продолжали перегрызать металл и пластик там, где сидели. Множество биомашин плавало в жидкости мертвыми.
Сначала предположили, что при размещении TRDG-2100 произошла ошибка, и они оказались не на тех участках, на которые были запрограммированы. Но очень скоро выяснилось другое. Надпись TRDG у многих биомашин на боках уже почти стерлась, а стереть заводские клейма было невозможно, а при вскрытии окончательно подтвердилось, что эти биомашины были сделаны не на заводах Федерации. Всех сколько-нибудь подозрительных биомашин отстреливали. Большинство не делало ничего, чтобы спастись. Но некоторые держали под брюхом других, много меньшего размера. И эти биомашины пытались уплывать или уползать от преследователей, либо, наоборот, приседали на пружинящих ножках и закрывали свое потомство складками покровов. В одном из тоннелей нашли округлый предмет величиной с теннисный мяч. Разрезали кожистую, с прихотливым рельефом оболочку – внутри лежала маленькая, свернутая в шар TRDG.
Арестовали семнадцать человек.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
За Леоном пришли глубокой ночью. Леон и Катерина, сонные, в ознобе со сна, едва понимали, что происходит. Конечно, они были в ужасе и в первые часы не сомневались, что произошла ошибка. Но то, его арестовали не по ошибке, Леону стало ясно, едва его ознакомили с недавно выяснившимися фактами. Для Леона то, что он оказался причастен к диверсии, что его дни и бессонные ночи, труд и увлечение кто-то использовал против его родного города, против его близких и против него самого, было страшным потрясением. Его раз за разом бросало из гнева в ужас и стыд, такой, что было больно смотреть людям в лицо. Леон подробно рассказывал о том, как ему предложили подработать, как написал генетические регуляторные сети. Во время допроса на голове Леона был металлический шлем – высокоточный детектор лжи. Индикаторы показывали: Леон говорил правду.
- Вы раньше знали человека, предложившего вам эту работу?
- Нет. Мы познакомились недавно.
Ложь.
- Вы сказали неправду.
Леон молчал.
- Этот человек – ваш родственник? По закону вы имеете право не свидетельствовать против близких родственников.
- Нет. Не родственник.
Правда.
- Тогда почему вы отказываетесь дать показания?
- По этическим убеждениям.
Правда. Молодой человек наотрез отказался назвать Милана. Леон не знал, что Милан тоже был арестован и тоже добровольно давал показания, но, в отличие от Леона, ничего не скрывал. У Милана были связи с «Витой», и он согласился вывести на нее полицию. Милана берегли. Но увы: сразу после диверсии «Вита» исчезла, будто ее и не было никогда, и все контакты молчали.
В камере Леон подолгу ходил из угла в угол. До сих пор Леон не мог в полной мере поверить в происходящее, так непохоже оно было на его привычную жизнь.
Расследование было очень недолгим. Суд состоялся меньше, чем через месяц после диверсии.
Три дня судебных слушаний. Леону очень скоро стало ясно, что это – более страшный вариант уже известного ему сюжета. Было сказано много громких и парализующих слов. Федерация! Доктрина! Человечество! Человечность! Энергетическая безопасность! Государственного адвоката, за его лепет и блеяние, Леону хотелось задушить еще больше, чем обвинителя. Леон еще раз повторил свою историю. Его спросили о профессии. Леон рассказал. Спросили об увольнении. Рассказал и это. Кое-кто улыбался, кто-то хмыкал. Зачитали чудовищный отзыв с места работы. Леону припомнили и то, что он – естественно-рожденный и воспитан матерью-одиночкой.
- А это при чем!? – вскричал Леон, не стерпев. На него зашикали.
Вместе с Леоном судили еще четырех человек. Милана среди них не было. Леон не знал, были ли они виноваты на самом деле. Всё было сделано так, чтобы сфокусировать человеческий страх, гнев и ненависть на этих пяти людях, как солнечный луч с помощью лупы.
Оглашение приговора. Приговор был и гражданской казнью. Пятерых признали виновными и лишили «статуса человека и разумного существа». Катерину Чэнь, которая что-то кричала и пыталась прорваться к подсудимым, выволокли из зала. За гражданской казнью должна была последовать обыкновенная смертная казнь. Ее, чтобы избежать непоправимого вреда для психики полицейских, осуществляли биомашины на пустоши за городом. Приговоренных казнили в разное время порознь. Все происходящее вызывало у Леона нестерпимую тоску и отвращение. Первая мысль: жить не хочется. Вторая: и не придется. Он думал, что за крик Катерины, за ее рывок вперед, за помутневший взгляд и все предстоящие слезы он ненавидит своих убийц больше, чем за собственную скорую смерть. Страх смерти был болезнью. А оставшееся время дразнило и обманывало – оно казалось таким долгим. Минуты, как капли, сливались в часы, часы – в сутки. Капли падали и исчезали… Все знания Леона, все умения, весь его труд, все воспоминания, всё, чем он был и мог бы стать, все его намерения и желания – все это было обречено одному черному мигу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Молодой полицейский – небольшого роста, шоколадно-смуглый, с правильными, почти нежными чертами лица, закатал Леону рукав и возился со шприцем. Исцарапал кончиком иглы локтевой сгиб. Воткнул иголку в лиловатую вену. Вытащил. Снова воткнул. Сказал Леону поднять вторую руку. Через несколько секунд она упала. Второй полицейский с плоским широким лицом и сочными мясистыми губами стоял над Леоном и рассматривал того с нескрываемыми любопытством и злостью. Леон не знал, так ли это, но ему показалось, что этот полицейский был растерян.
Леон дернулся всем телом. Полицейский, вколовший Леону миорелаксант, оглянулся на губастого напарника.
- Коли ещё, - сказал тот. – Тебе что, ампул жаль?
Вторая инъекция. Теперь ни ноги, ни руки, ни шея, ни туловище Леону больше не принадлежали. Он, оцепеневший, неподвижно лежал на дрожащем от движения холодном полу. Было трудно дышать – удавались лишь короткие, неглубокие и частые вдохи-выдохи. Красавец сел на сидение рядом с товарищем. Тот принялся что-то оживленно и весело рассказывать.
Сначала Леон лишился ощущения безопасности, затем – собственной невиновности, основанного на том, что он никому не желал зла. Затем – свободы. Доброго имени. Статуса человека. Теперь - способности двигаться. Следующей и последней потерей будет жизнь. Но по мере того, как у Леона отнимали что-то, он все острее чувствовал в себе самом то, что нельзя было у него отнять, если он сам этого не позволит. То, что будет разрушено только вместе с его разумом и жизнью.
Время, представлявшееся нестерпимо тягучим, оказалось мгновением, когда машина остановилась. Леона под руки вытащили наружу и поволокли на пустырь. Тряпичные ноги больно бились о камни. Положили. Получилось так, что Леон лежал, немного согнутый в пояснице. Несколько очень громких, высоких и пронзительных звуковых сигналов. Так подзывали биомашину и отдавали ей приказ. Смуглый полицейский поморщился. Полицейские, не оглядываясь, ушли. На пустыре и вправду было почти пусто – только выходы вентиляционных шахт – как ярко-зеленые грибы на серой каменистой площадке, и крышка люка. Леон различил в нескольких метрах от себя шорох от движения. Леон не знал, проклинать ему или благодарить судьбу за то, что он не мог повернуть голову и увидеть то, что приближалось. Через несколько мгновений ему придавило ноги и нависло над ним существо в человеческий рост или больше. Мощные челюсти гусеницы, два крошечных «простых» глаза без выражения. Глазки и верх челюстей утопали в крупных, грубых складках покровов.
«Вот она, нелепая смерть» - подумал Леон и сделал потрясающее психологическое открытие: ему было смешно.
Но ужас стал нестерпимым. Леон сумел дернуться и чуть вытянуться. Он сдавленно застонал. Леон хотел одного: как можно скорее лишиться сознания. Биомашина замерла, покачалась из стороны в сторону, а потом, топча Леону ноги и руки, встала над ним, подхватила двумя парами брюшных ног и поместила под своим туловищем.
«Это!..» – подумал Леон, и его мысль продолжалась, уже не выраженная словами. Биомашина, ловко двигаясь вместе со своим трофеем, скользнула в люк, из которого выползла наружу. У Леона снова появился повод для ужаса. Биомашина могла нырнуть в жидкость. К счастью, в заброшенных тоннелях жидкости осталось очень мало – человеку было бы чуть выше щиколоток. В тоннеле был сероватый полумрак. Свет, разбавлявший темноту, тек в распахнутые люки. В едком воздухе даже очень прочный, инертный материал труб и сводов разрушался, расходились швы. Металлические мостки и лестницы, по которым раньше изредка ходили люди, проржавели. Биомашина неторопливо, в развалку, двигалась под сводами, покрытыми темными пятнами и белесым, похожим на паутину, налетом. Все тело Леона пронзали рои мелких иголочек. В щель между плит лилась вода. Кое-где она мерно капала. Мышцы начали непроизвольно дергаться. То одна дернется несколько раз, то другая. Леон глубоко, судорожно вдохнул, и ему казалось, что он вдыхает счастье. Биомашина свернула в ответвление тоннеля. Здесь жидкости не было вовсе. Биомашина присела на пружинящих ножках и разжала те, которыми держала Леона. Он повалился на пол и засипел от боли и смеха. Он согнул ноги в коленях, подтянул их к себе и сел, обхватив колени руками. Возле стены лежало два серых, по-своему красивых округлых предмета.
«Если сюда пойдет жидкость, или они в нее попадут…» - остальное ему снова дорисовали память и воображение. Биомашина, спасшая Леона, легла тут же, на полу, втянула голову и ноги и превратилась в бесформенный, весь в складках, мешок с полу-стёршейся надписью на боку – TRDG-1400. Леону захотелось погладить или потрепать ее, но молодой человек знал, что биомашина либо не почувствует ласку, либо она не принесет той удовольствия.
«Должно быть, в ней что-то разладилось. Трубы и провода крошить мы больше не желаем. Равно как и чинить».
То, что подвижность рук полностью вернулась, Леон осознал, хватив кулаком об пол. Счастье больше не проходило волнами по всему существу Леона. Наоборот, на него как будто накатила темнота. Спасибо, милая биомашина, ты продлила мне жизнь… на сколько дней? Или часов?
«Умирание – это еще не смерть. В нем есть жизнь. Сколько бы ни было у меня времени, оно – мое!
Милан. Он знал, в чем замешан? Он знал, во что втравливает меня? Что, если его тоже обманули?».
Образ из памяти возник перед глазами, и действительность – своды тоннеля и мостки - как будто просвечивала через него: Милан сидит в кафе, подносит чашку чая к тонкому рту, надкусывает булочку, смеется.
«Милан, мой одноклассник Милан, не может быть чудовищем».
Леон, конечно, понимал, что может, но ум как будто выталкивал из себя эту мысль.
Леон посмотрел на биомашину, ушедшую в состояние покоя.
- Мрази! – громко сказал он. – Какие же мрази!
Сколько раз ходил по улицам, сколько раз видел биомашины, вылезшие из люков и с хрустом перемалывающие челюстями корм. Однажды, когда на территории «Биотеха» случилась авария, сам спускался в люк, чтобы разбудить резервные биомашины, плеснув на них водой из ведра.
«И в голову не могло прийти…».
Закончить жизнь здесь, свободным, предоставленным самому себе, ничего не предпринимая. Леону казалось, что его раз за разом окунают в страх смерти, как в ледяную воду. Если проникнуть в город, попытаться «обмануть» камеры, можно запастись ингаляторами и пищей, можно прожить дольше, может быть, получить даже шанс на выживание. Но – обмануть камеры... Но – обмануть полицию. Едва ли нынешние власти вспомнят древний обычай отпускать на волю висельника, если веревка порвалась. Скорее всего, они повторят казнь.
«Двум смертям не бывать, одной не миновать».
Чудесным образом эта тривиальщина придет мужества и решимости.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Милан!
Молодой человек обернулся и замер. Его тотчас толкнули, и он был вынужден двигаться дальше вместе с толпой, хотя всё вмиг стало не важным в сравнении со шквалом изумления, ужаса и разгорающейся ненависти. Радости не было.
- Это я! Это я!
- Я вижу, - проговорил Милан. Его сердце, замерев, застывало…
- Нас обманули…- тараторил Леон чуть слышным шелестящим шепотом. Некоторые слова Милан не мог расслышать, только через несколько секунд они достраивались в уме Милана из нескольких звуков. – Спаси меня. Я за городом на старом заводе. Мне нужны ингаляторы! Я без всего.
Милану хотелось броситься прочь без оглядки, исчезнуть, забыв об этой встрече и ни о чем не думать.
Движущаяся дорожка кончилась, Милан споткнулся и едва удержался на ногах. Когда он обернулся, чтобы увидеть Леона, того больше не было. Он, очевидно, ушел с людским потоком в другую дверь. Милан некоторое время стоял посреди вестибюля метро, озираясь, а потом поспешил наружу и крупными шагами пошел по улице. Но пока Милан паниковал и обмирал, пока ему обжигало глаза и сводило челюсти, что-то в его уме оставалась спокойным и холодным, и теперь молодой человек уже знал, как поступить. Даже ощутил нечто вроде вдохновения, и его увлек ход собственных мыслей. И вместо своего дома, до которого было минут десять ходьбы, Милан отправился на другой конец города, к Катерине Чэнь.
Катерина открыла дверь. Она не плакала, лицо не кривилось, но Милану стало казаться, что скорбь сочится из ее глаз и наполняет воздух в квартире.
- Госпожа Чэнь, - проговорил Милан, - Сейчас я скажу вам кое-что. Это не шутка, и я не сошел с ума. Выслушайте меня, пожалуйста, по возможности спокойно.
Взгляд Катерины потемнел.
- Лео жив.
Катерина то ли ахнула, то ли тихо вскрикнула.
- Я не знаю, как он спасся. Сегодня он нашел меня в метро. Он просит о помощи. Ему нужен ингалятор. У вас ведь остались еще.
- Остались! Остались! – залепетала Катерина. Ее глаза разгорались, и держали Милана крепче, чем можно было бы держать рукой.
- Вы можете доехать до окраины. Пройдите немного через пустыри – там будет спуск в старый переход. Камеры в нем отключены. По переходам вы сможете пройти к старому заводу. Леон там. Ему некуда больше идти.
- Я знаю путь к старому предприятию, - проговорила Катерина. – Я успела поработать там, - голос Катерины дрожал, лицо припухло и покрылось пятнами, а из глаз, ставших огромными и водянистыми, катились слезы. – Я там подрабатывала, когда была студенткой.
Воспоминания помогали ей. Она сама принялась хвататься за них, чтобы выдержать всё, что на нее хлынуло.
Почти сразу после того, как Милан вышел от Катерины, у него в кармане завыла сирена. Этот сигнал Милан поставил на звонки самых неприятных и опасных людей. Ледяная вода на голову. На экране молодое, очень смуглое, с неправильными чертами женское лицо.
«Они уже знают! Они увидели. За мной наверняка следят все время!».
- Господин Тсаи, - говорит резковатое меццо. – Мы должны встретиться.
- Когда, госпожа Карвалхо?
- Немедленно.
- Где?
- Кафе «Уютный уголок». Обернитесь, оно у вас за спиной. Я буду через десять минут.
Капли пота щекотали Милану спину между лопаток, и, несмотря на теплую одежду, его бил озноб, переходящий в судороги.
Жанна Карвалхо, полицейская, появилась через двенадцать минут. За это время страх выпотрошил Милана и лишил остатка мужества. Сели за столик. Жанна сделала заказ с дисплея, встроенного в столешницу.
- Я видел Леона Чэнь, - выпалил Милан. Жанна подняла брови и наморщила лоб. – Он скрывается на старом заводе. Его мать сейчас пойдет к нему. - Милан назвал адрес Катерины.
- Очень интересно, - проговорила Карвалхо. – Я вызвала вас по другому делу. Но тогда – в другой раз.
Катерина бросилась к аптечке, где стояла еще не распакованная коробка с карманными ингаляторами – запас на месяц. Два страшных дня Катерина не могла даже приблизиться к комнате Леона.
В ванной шелестит холодная вода. Катерина бросает себе на лицо две полные пригоршни.
«Нужно успокоиться. Я не должна привлекать внимание».
Повиснув на поручне, покачивается в общественном транспорте. На лице отсветы уличных огней. Катерину несет серебристая движущаяся дорожка. Вагон пустеет. Всего несколько человек сходит на конечной станции. Двадцать бесконечных минут в кафе на окраине – сбить со следа, рассеять внимание тех, кто за ней наблюдает. Тех, кто просматривает и будет просматривать потом записи бесчисленных камер, используя программы, распознающие людей. Катерина обжигается безвкусным чаем. Это волшебный чай: его никак не удается выпить до конца.
За долгие годы ветер почти занес песком бетонную дорожку на пустыре. Спуск под землю. На ступенях полуистлевший мусор, стены разрисованы.
Оттого, что стены и потолок в переходе были облицованы белым кафелем, пустой переход поначалу не казался темным. Потом Катерина зажгла фонарик. Казалось, что ноги помнили путь лучше, чем разум. Стены покрыты мелкими капельками, и пахнет сыростью. Несколько пустых киосков. Двери распахнуты, разбитые окна будто скалятся. Катерина поднялась наверх, огляделась.
- Лео! – отчего-то ей стало страшно при звуке собственного голоса. – Лео!
Ответом была тишина и гудение ветра. Где-то заскрипело распахнутое окно. Грохнуло рамой о стену.
- Лео! – закричала женщина не своим голосом. – Лео! Лео! Лео!
«Глупо думать, что он меня услышит. Завод огромный».
В душе Катерины стали возникать и множиться самые страшные, непереносимые картины. Леон лежит где-то, больной и обессиленный и не может откликнуться. Леона заметили в городе. Леон арестован. Леона застрелили на улице.
Несколько несмелых, растерянных коротких шагов по вестибюлю завода. Потом Катерина вышла наружу. Всего несколько секунд – постоять, отдышаться и обдумать, как искать сына.
Шорох. Быстрые тяжелые шаги. Катерина вскинула голову и закричала. Леон подбежал к ней. Он не мог издать ни звука. Двое прижались друг к другу и так стояли, кто знает, сколько времени. Наконец Катерина смогла протянуть Леону сумку с лекарством, едой, теплой одеждой. Леон распотрошил упаковку, вытащил один из ингаляторов, содрал защитные оболочки и прыснул себе в рот неприятное, с горчинкой лекарство, которое теперь было слаще всего на свете. Его вкус означал, что Леон, если ему не помешают, сможет прожить еще месяц. Месяц!
- Пошли, я тебе покажу мою спасительницу, - сказал Леон. – Это совершенно невероятная история.
- Лео, - проговорила Катерина, – Надо что-то делать.
Мать и сын разговаривали, спускаясь по металлической лестнице в люк.
- Ты только подумай, какого врага себе нашла Федерация, - горько говорил Леон. - Бывший инженер версус структура из нескольких десятков планет.
- Тебя судили конкретные люди, а не вся Федерация.
- Говорить с одним из них – значит, говорить со всеми сразу.
Они пришли туда, где лежала «спящая» биомашина. Леон рассказал матери о своем спасении. Леон знал, что должен был сказать: «Мама, ты не должна здесь находиться». Катерина знала, что ей придется уйти от сына сейчас – чтобы поддержать и защитить его. Но они не могли ничего с собой поделать – они сидели, обнявшись, оцепеневшие и немые.
Мать Леона Чэнь Жанне удалось заметить на выходе из метро. Жанна стерегла женщину на углу возле кафе, а затем следовала за ней. Аппаратура позволяла издалека следить за Катериной, куда бы та ни шла. Стоя в переходе, полицейская слышала, как Катерина звала сына. Цепочка из четырех следов на пыльной земле. То, что Жанна увидела с помощью тепловизора, изумило ее и насторожило: два переливчатых сгустка тепла, а возле них еще целая глыба – значительно холоднее, чем люди, но все же более теплая, чем все, что их окружало. По пути Жанна подняла с пола и мгновение вертела в руках большой тяжелый клубок из кусков кабеля, щедро политый секретом каучуковых желез, теперь затвердевшим.
Полицейская двигалась почти бесшумно. Женщина и молодой человек, которые, обнявшись, сидели на полу, не сразу заметили Жанну. А, заметив, вскочили на ноги. В двух или трех шагах от них лежала биомашина в состоянии покоя. Жанна выстрелила в биомашину – туда, где должен был находиться головной ганглий. Из отверстия потекла вязкая зеленоватая жидкость. Леон метнулся, было вперед, но опомнился, и, схватив за руку остолбеневшую мать, бросился с ней прочь – вверх по гудящей металлической лестнице, по мосткам, на другую сторону тоннеля. Жанна побежала за ними. Леон выхватил из сумки какой-то предмет не больше теннисного мяча, и, подняв руку, помахал им в воздухе.
- Ещё шаг, и я брошу это в воду! – закричал он.
- Что это!? – зычно произнесла Жанна.
- Пойдете за нами – узнаете!
Жанна шагнула вперед. Леон тотчас бросил то, что держал в руке, вниз. Почти сразу всплыла легкая кожистая оболочка яйца. Из воды на миг показалась мягкая спина крошечной TRDG. Леон и Катерина снова бросились бежать. Жанна принялась стрелять в воду. Экзоскелет ускорял движения Жанны больше, чем в пять раз. Мелькнул металлический мост, и две неуклюже бегущие фигурки очень быстро выросли. Они остановились. Леон швырнул в воду второе яйцо биомашины. Жанна снова была вынуждена остановиться, и на этот раз ей пришлось включить мощный фонарь, искать в бурой ржавой воде светлое движущееся пятно и стрелять по нему, пока на поверхность воды не всплыла зеленоватая маслянистая капля. Снова молниеносное бесшумное движение за двумя скачущими силуэтами. Жанна увидела беглецов за поворотом и нагнала их в несколько секунд. Двое оказались в тупике: эта часть тоннеля была перегорожена решеткой. Катерина Чэнь бросилась к полицейской и принялась отчаянно бить кулаками и ногами в экзоскелет. Жанна, конечно, боли не чувствовала. Леон подбежал к матери, схватил ее обеими руками за пояс, принялся оттаскивать.
- Мама, перестань! Это не нужно!
- Госпожа Чэнь, - произнесла полицейская. – Всё, что здесь происходит, снимается на камеры. Сейчас нас видит и слышит по меньшей мере двое моих коллег.
Катерина стояла неподвижно и смотрела на Жанну со страшной ненавистью.
- Против вас ничего нет, - продолжала Карвалхо ровным, без выражения голосом. Самой Жанне было странно, что она еще могла говорить. Ей казалось, что ее стыд – это тяжелый ком, который разрастался внутри горла и давил на голосовые связки. – Госпожа Чэнь, я всё понимаю… Господин Чэнь, скажите: допустим, я бы вас не нашла - что бы вы стали делать? Сколько вы бы прожили вот так?
- Не очень долго, - Леон дернул ртом.
- Я сниму шлем. Но камеры продолжают снимать все, что происходит. Имейте это в виду.
Широковатое смуглое лицо с прямоугольным лбом. Возле носа слишком глубокие для ее возраста морщинки. Волнистые темно-русые волосы до плеч прижаты к голове и отведены назад обручем.
- Мама, иди домой, - коротко сказал Леон. Он думал, что уже не боится – только во рту пересохло и внутри немного похолодело. Сердце ныло, причиняя ему почти физическую боль. Катерина пальцами обеих рук впилась сыну в предплечье и чуть слышно, осипшим голосом выговорила.
- Нет.
- Мне конец, - сказал Леон в воздух. – Раньше или позже.
- Почему вы так думаете?
- Вы что – смеётесь?
- У вас есть достаточно серьезные основания рассчитывать на реабилитацию и освобождение, если вы согласитесь сотрудничать со следствием.
- Я сотрудничал – и что?
- Вы отказались назвать сообщника. Почему!?
- Потому что я – порядочный человек. И теперь я понимаю, насколько я был прав.
- Вы не хотели выдавать знакомого – а он вас выдал. Сдал с потрохами. Не далее, как часа два-три назад. Милан Тсаи. Это ведь он предложил вам эту работу. Вы зря беспокоитесь – ему ничего не угрожает.
«Разве что я собственными руками придушу» - подумала Жанна. Леон молчал. Губы Катерины дернулись, но и она ничего не сказала.
- Вам устроят очную ставку. Я лично посодействую.
- Хорошо. Я иду! – сказал Леон. В полумраке поблескивала влага на лице Катерины. Леон накрыл своей ладонью кисти ее рук. – Меня реабилитируют, и я вернусь. Мама, ты слышишь? Иди. Пожалуйста.
Катерина, не веря в то, что происходит, разжала пальцы.
- Я вызову машину, - сказала Карвалхо.
- Мама, прошу тебя, иди! Иди! – почти крикнул Леон.
На этот раз Катерина повиновалась.
- Вы могли оставаться с матерью до прибытия машины, - сказала Жанна. – Зачем вам понадобилось ее прогонять?
Леон молчал несколько секунд.
- Застрелите меня и делу конец. Я ведь не человек… Таково коллегиальное решение. Все-таки не хотите ручки пачкать? Потому что вам ясно, что я – человек!
- Перестаньте, - досадливо сказала Жанна. – Не будь я убеждена, что вы – человек и не виновны, я бы застрелила вас, едва увидев.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Милан лежал у себя дома, на полу. Все было таким привычным и уютным. Как будто ничего не изменилось, как будто жизнь шла по-прежнему. Слезы скапливались на веках Милана, стекали по вискам. Потом он вскочил и скорчился, зажимая лицо ладонями. Тело было живым, целым, здоровым. Такая черная, иссушенная душа не заслужила его. Милан хотел напиться, но это было бы совсем уж гнусно и смешно. Он выбрал для себя другое – и некому было сказать Милану, что именно это действие было самым трусливым из всех возможных, что это не решение вовсе, а самая страшная западня…
Жанна Карвалхо хотела обсудить с Миланом, кое-что, связанное с «Витой» в «другой раз», но другой раз, как и очная ставка с Леоном Чэнь, отодвинулся по меньшей мере на несколько дней. Ей сообщили о попытке самоубийства Тсаи. К счастью для его родных и Леона, незавершенной. Он наглотался каких-то таблеток, но, едва почувствовав недомогание, сам вызвал рвоту и позвонил врачу.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
- А вы не боитесь, что эта штука от моей мозговой активности взорвется?
- Нет, не боюсь, - Жанна принужденно улыбнулась. Она задала Леону несколько стандартных вопросов о верности идеалам Планетарной Федерации и признании принципов человечности. Леон отвечал, что верен идеалам Федерации, и индикатор детектора лжи горел зеленым – Леон говорил правду. Жанна сочла это странным.
- Чтобы отрицать правильность ИДЕАЛОВ Федерации и установленных принципов человечности, нужно быть мерзавцем или круглым идиотом, - выговорил молодой человек. - Но я считаю – и теперь я до конца в этом убедился - что Федерация – это мир победившего ханжества… А еще – заболтанной совести.
- Какой совести? – переспросила Жанна. Она думала, что не расслышала. – Имейте в виду, что всё записывается.
- Вот и прекрасно. Сейчас речь толкну. Заболтанной совести. Всё сделано так, чтобы совесть при малейшей необходимости можно было заговорить. Заболтать. Чтобы не нести на себе полную меру ответственности. Чтобы вина была не очевидна, не однозначна, и распределена на несколько человек. Не пустить кому-то пулю в голову, глядя в лицо или хоть в затылок, а вколоть миорелаксант и позвать TRDG. Что вы на меня так смотрите!?
- И вы решили, что городские биомашины!? – Жанна не договорила. Она едва удерживалась от невеселого смеха. – Это было бы основанием для идеального преступления. Нет. Приговоренных уничтожают боевые биомашины. Скорее всего, ваша случайно набрела на вас и опередила боевую. Не думаю, что Федерация в этом смысле хуже других планетарных систем и тем более государств Старой Земли. Все-таки у нас человеческая жизнь не только на словах, но и на деле намного большая ценность, чем там.
- Ну да. Теперь жизнь стоит ржавую копейку. Раньше не стоила и ломаного гроша.
- Думаю, что это уже немало.
- Вопрос о «ценности человеческой жизни» утрачивает смысл, если кого угодно в любой момент можно объявить не-человеком.
- Вопрос «Что такое человек?» был одним из ключевых философских вопросов еще в стародавние времена на Земле. А теперь границы этого понятия и вовсе размыты.
- Я убежден, что человек – это любой представитель Homo sapiens.
- А как быть в случаях, когда у H. sapiens отсутствует сознание!? Ведь и таких получали.
- Я считаю так: если есть хоть малейшее подозрение, что вот это существо - Homo sapiens, то его жизнь – абсолютная ценность. По крайней мере это – потолок, к которому нужно стремиться. Это решение меньше всего грозит непоправимыми ошибками. Иначе даже те люди, у которых руки-ноги-голова и весь комплект структур нервной системы на месте, никогда не будут в безопасности. Вывернуть мозги и объявить не-человеком или недочеловеком можно любого.
У Леона мелькнула несвоевременная мысль, что Жанна Карвалхо чем-то похожа на актрису середины XX века. Это было не сходство с кем-либо, а нечто неуловимое в выражении лица, в общем впечатлении. В любой толпе можно различить лица, которые можно представить только в современности, и те, которые в воображении легко поместить в ту или иную эпоху прошлого…
- Вы говорили о совести, - проронила Жанна. – Вы не считаете, что в случившемся была ваша вина?
Леон молчал несколько мгновений, прямо и пристально глядя на Жанну, но выражение взгляда менялось: недоумение, испуг, интерес, вызов.
- Скажу так, - выговорил Леон, - ВИНОВНЫМ я себя не считаю. Я делал законную, совершенно мирную работу. Если бы с той стороны не было обмана, мои TRDG сейчас чинили бы трубы где-нибудь на Белой планете. Но от чувства вины я избавиться не могу, - Последние слова Леон произнес глухо и сокрушенно.
- Понимаю вас, - коротко сказала Жанна.
Леон сам не знал, должен ли он испытывать это чувство вины, равно как и мучительное сожаление о гибели спасшей его биомашины, спорил сам с собой.
«Это – биомашина. Хоть и био-, но все-таки машина. Это похабно – вкладывать душу в неживое. И все-таки для нее я был детенышем. Неужели, если мы знаем биологическую основу того, что ценно, оно должно обесцениться?»
- Как вы думаете, если меня все-таки реабилитируют, смогу ли я делать что-нибудь для борьбы с теми, кто эту диверсию устроил!? Мести я не жажду, но я не хочу, чтобы они где-нибудь, еще раз…
- Я не уполномочена…
Леон кивнул. Дальше Жанна задавала Леону вопросы, касавшиеся его дела.
«Как странно, - думалось Леону. – Все люди, с которыми я связан, когда-то держали мою жизнь в кулаке: мама, дядя Николас, Милан, Жанна Карвалхо. Все они когда-то представляли для меня смертельную опасность».
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В полночь Жанну поздравил старший брат. Он всегда поздравлял ее ровно в полночь, едва наступала дата ее рождения, и всегда спрашивал: «Я первый?». Весь день Жанну сопровождали поздравления. В перерыве она все-таки ухитрилась отметить день рождения с двумя приятелями. Это были полицейские, что не так давно конвоировали Леона к месту казни.
- В день рожденья приходится работать! – притворно возмущенно сказала Жанна. – Пойдемте хоть на крышу. – Жанна покашляла в ладонь. У нее с утра першило в горле.
- Только нам за это ничего не будет: мы же сотрудники.
- Значит, надо позвать кого-нибудь еще! Кстати, как расследование? – смуглый полицейский небольшого роста теперь так живо и дотошно расспрашивал Жанну о деле Леона, что это ее раздражало и чуть не пугало. У его напарника, наоборот, лицо перекашивалось, едва речь заходила о Леоне.
- Вчера была очная ставка. Я думала, Тсаи провалится сквозь землю. Чэнь меня удивил: говорил с ним прохладно, конечно, но очень ровно и вежливо. Не хотел ронять себя. А потом, когда я его вела обратно, начал психовать: ругался и говорил, что ему до сих пор не верится, как его приятель может быть такой паскудой. Всё, что должно было быть выяснено, выяснено. Вот и все, собственно.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
С утра Леон позвонил матери. В тот день было назначено свидание. Катерина не ответила на звонок. Леон принялся звонить ей снова и снова. Эти попытки дозвониться до матери заняли все его время. Ему казалось, что он каждый раз с разбега бросается на стену.
Вместо Жанны, которую Леон узнавал по походке и манере двигаться, в камеру вошел полицейский-мужчина. Леон похолодел от тревоги.
- Простите, я смогу переговорить с Жанной Карвалхо?
- Госпожа Карвалхо на больничном, - ответил полицейский голосом, выражение которого Леон не мог определить.
Полицейский отвел Леона в помещение для свиданий. Там они сидели, не говоря друг другу ни слова, приблизительно пол-часа. Затем полицейскому позвонили.
- Госпожа Чэнь не сможет прийти, - сказал тот Леону, а на вопрос «Почему» не ответил.
Снова в камере Леон в очередной раз дотрагивается пальцем до нужного ему контакта. Его сообщения остаются не прочитанными.
Ничто другое Леона не интересовало.
Совсем измучившись, Леон лег на койку и уставился в низкий неровный потолок.
Леону что-то мешало в горле и внутри груди. Кожа сохла и чесалась. Леон попросил о вызове врача. И врач пришел – одетый в глухой защитный костюм с респиратором, осматривал Леона не без опаски, подробно расспросил о самочувствии, выдал Леону таблетки – антибиотик широкого спектра действия, взял анализы и исчез. К вечеру прошло першение, зуд перестал беспокоить на следующий день. Леон попросил сообщить ему результаты анализов – ничего в ответ. Вместо этого отправили на дезинфекцию, забрали одежду, выдали новую и переселили в другую камеру. Всё пахло лекарствами.
«Давай, - обращался Леон к своему страху, как к живому существу. – Нападай! Грызи меня. Я сильнее». Поначалу это средство действовало и тревога ослабевала, но и оно со временем перестало помогать. Через пять дней неожиданно для Леона позвонил Роусон.
- Тебя можно поздравить, - сказал он после всех приветствий. – Все-таки ты – уникум.
- Это почему? – проговорил Леон. Бодрый голос Роусона досаждал молодому человеку.
- Лео, дорогой мой, я не мог, не имел права говорить с тобой об этом раньше. Теперь могу. В городе началась эпидемия. В первую очередь заболели ликвидаторы аварии – те, кто отстреливал биомашины. Начальные признаки появились у твоей мамы. Она находилась в палате интенсивной терапии. Это ретровирусное заболевание. ДНК вируса специфически встраивается в локусы профессиональных адаптаций. Покровы вброшенных биомехов были покрыты вирусными частицами. Лео, ты здесь? Ты слышишь меня?
- Слышу, - проронил Леон.
- Катерина рассказала мне, как биомашина таскала тебя по тоннелям. А ты переболел в очень легкой форме и быстро выздоровел. Я поднял твои последовательности. Так вот, самое интересное: ген белка, который вирус использует как рецептор (6) – я не буду уточнять, что это за ген - у тебя в гетерозиготе (7). И белок, который кодирует отцовская аллель (8), значительно эффективнее, чем наш, связывает вирус. Но, связанные с ним, вирусы не проникают в клетки. Те, кто создал эту заразу, целились в нас. Синтезировали лекарство – совсем коротенький пептид, который повторяет внеклеточный домен (9) этого замечательного белка. В составе комплексной терапии эффект очень неплохой. Так что, Лео, я тебя поздравляю.
- С чем?
- Ты что, не рад?
- Я очень, очень рад, что оказался полезным, но это – не моя заслуга.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Леон стоял, прислонившись спиной к стене дома, щурил глаза, а когда открывал их, смотрел в светящееся голубоватое небо.
Суд над людьми, оказавшимися соучастниками диверсии, произвел не только тот эффект, на который рассчитывали власти планеты. У тех, кто устроил показательный процесс, теперь земля горела под ногами. Роусон взял Леона на поруки и обратился с ходатайством в суд Комитета Евгеников, который в сложных случаях дублировал местные суды планет.
Холодный и влажный воздух – Леон помнил, что этот воздух делает с металлом – был сладким, потому что Леон вдыхал его будучи почти, почти свободным. С браслетом-трекером, снять который было не только нельзя, но и технически невозможно.
На коротком поводке.
Под Дамокловым мечом.
Судьба Леона должна была решиться, как ему сказали, в промежуток от месяца до полугода. Леон знал, что такое минуты и секунды смертельной опасности.
Эйфорическая радость продолжалась, пока он не заслышал негромкое звяканье. Биомашина откинула головой крышку люка и стала неторопливо, почти вальяжно выбираться наружу. В душу Леона тогда, как сквозняк или струя воды, потек страх. Этого страха Леон боялся больше, чем самой смерти. Все нравственные открытия, сделанные им в последнее время, и обретенное мужество позволяли ему двигаться, действовать, общаться с людьми, даже веселиться, но и преодолеваемый страх был мучителен. На короткие мгновения, когда молодой человек был очень занят, очень рассержен или очень весел, Леон забывал об этом страхе, но такие секунды представлялись ему бисером или жемчужинами. Порой у Леона невыносимую тревогу вызывала мысль о том, как люди, решающие его судьбу, расценят его самозащиту там, в тоннеле…
Леон едва смог оторвать подошвы от асфальта и уйти прочь на налившихся тяжестью ногах, по-настоящему не видя и не слыша ничего, кроме собственных свежих воспоминаний.
Леон шел по улице туда, куда хотел – домой, где уже давно не был, чтобы умыться, перекусить и бежать в больницу к Катерине. Ее должны были вскоре выписать. В квартире было пусто и тихо, но казалось, что чувства, пережитые при аресте, остались там, как едкий запах.
Многие люди из тех, с кем прежде общались Катерина и Леон, разорвали отношения с ними. Но, к счастью, было достаточно и тех, кто от дружбы не отступился. На своей странице в Сети, когда ее разблокировали, Леон, к своему изумлению, нашел несколько сотен писем от людей с разных планет Федерации – одни письма с проклятьями, другие со словами поддержки. Многие из тех, кто был на стороне Леона, «стучались» к нему в друзья. Леон принял всех.
Известие о своей реабилитации и возвращении статуса человека Леон получит через семь месяцев.
КОНЕЦ
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) ГЕНОМ – совокупность наследственного материала, заключенного в клетке организма.
(2) ФИБРОБЛАСТЫ ДЕРМЫ. Фибробласты – клетки соединительной ткани, способные синтезировать ее внеклеточные структуры. Дерма - соединительнотканная часть кожи позвоночных.
(3) ГЕНЕТИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯТОРНАЯ СЕТЬ (A gene (or genetic) regulatory network (GRN)) - система взаимодействия молекул, регулирующих активность (экспрессию) генов в клетке. https://en.wikipedia.org/wiki/Gene_regulatory_network
(4) ПАРТЕНОГЕНЕЗ — одна из форм полового размножения организмов, при которой женские половые клетки (яйцеклетки, яйца) развиваются без оплодотворения.
(5) КЛЮЧЕВОЙ СТИМУЛ — специальный раздражитель, внешний фактор, обусловливающий «запуск» инстинкта.
(6) РЕЦЕПТОР ВИРУСА - участок на поверхности клетки, с которым специфически связывается вирусная частица.
(7)…В ГЕТЕРОЗИГОТЕ. Гетерозиготными называют диплоидные или полиплоидные ядра, клетки или многоклеточные организмы, копии генов, которые в гомологичных хромосомах представлены разными аллелями. Когда говорят, что данный организм гетерозиготен (или гетерозиготен по гену X), это означает, что копии генов (или данного гена) в каждой из гомологичных хромосом несколько отличаются друг от друга. https://ru.wikipedia.org/wiki/
(8) АЛЛЕЛИ - различные формы одного и того же гена, расположенные в одинаковых участках (локусах) гомологичных хромосом и определяющие альтернативные варианты развития одного и того же признака.
(9) ДОМЕН — участок белка, выполняющий какую-либо его функцию.
Приведенные выше определения в известной степени упрощены. При составлении примечаний использовались сайты «Википедия» и «Академик».