22. 02. 2017 года, 227 лет назад родился выдающийся философ
А. Шопенгауэр.
«Это самый истинный из всех философов. В нем нет никакой притворной чувствительности; душа его преисполнена смелостью, а это главная добродетель вождя»
«Шопенгауэр был именно Рыцарем Дюрера: у него в душе не было никакой надежды, но он стремился к истине. Другого подобного ему нет на свете».
Ф.Ницше
"Не знаю, переменю ли я когда мнение, но теперь я уверен, что Шопенгауэр гениальнейший из людей"
Л. Толстой
Наш медиум, желая отметить эту дату, мысленно вступил в беседу с духом великого человека. Их разговор касался темы, волнующей каждого человека, – о счастье.
Предлагаем вашему вниманию их диалог:
Часть 1 А
1. Счастье есть отсутствие несчастий
М. – Уважаемый Учитель, каждый живущий стремится к счастью, а потому многие писатели и мыслители в разные времена утверждали, что это стремление – самое главное в жизни человека.
«Человек создан для счастья, как птица для полета», – писал известный русский писатель В. Г. Короленко.
Однако опыт показывает, что далеко не все и не всегда могут сказать, что жизнь удалась, и они вполне счастливы. Более того, мне редко приходилось видеть по-настоящему счастливых людей. Всем в жизни чего-то не достает: здоровья, денег, любви, уважения окружающих и много чего еще.
Возможно, людям просто не хватает мудрости, а, следовательно, умения правильно устроить свою жизнь.
Вы написали «Афоризмы житейской мудрости», и можете, таким образом, помочь нам в этом самом насущном и сложном деле: счастливо прожить жизнь.
А. Ш. – В качестве высшего правила всякой житейской мудрости я признаю положение, мимоходом высказанное Аристотелем: «Рассудительный ищет свободы от страдания, а не того, что доставляет удовольствия».
Истинность этих слов коренится в том, что всякое наслаждение и всякое счастье по своей природе отрицательно, скорбь же положительна.
М. – Это высказывание не просто понять. Объясните, пожалуйста.
А. Ш. – Я поясню его здесь на одном факте, который можно наблюдать ежедневно. Когда все тело находится в здравии и благополучии, за исключением какой-нибудь маленькой ранки или иного болезненного места, то здоровое состояние целого организма перестает доходить до сознания – внимание непрестанно направляется на боль в пораженном месте, и чувство общего органического благосостояния отсутствует.
М. – Да, это знает каждый: достаточно разболеться одному зубу, и не находишь себе места. Хоть, казалось бы, это не самая большая беда.
А. Ш. – Точно так же, когда все наши дела идут согласно нашему желанию, за исключением одного только обстоятельства, противодействующего нашим целям, то мысль о нем постоянно возвращается, хотя бы оно имело мало значения: мы часто о нем думаем, мало помышляя обо всех тех условиях, других и более важных, которые слагаются для нас благоприятно.
М. – Верно. И что из этого следует?
А. Ш. – Вот где, стало быть, основание для приведенного выше прекрасного аристотелевского правила, рекомендующего нам направлять свой взор не на наслаждения и приятности жизни, а на то, чтобы, насколько возможно, избегать ее бесчисленных зол. Будь этот путь ложен, то и слова Вольтера: «счастье есть только сон, а боль реальна» пришлось бы признать настолько же неверными, насколько они в самом деле истинны.
М. – Вольтер прав – боль реальней всего прочего.
А. Ш. – По этой причине тот, кто пожелал бы подвести итог своей жизни в эвдемонологическом отношении, должен подсчитать не радости, которыми он насладился, а беды, которых он избежал. Да, эвдемонологию надо начинать с указания, что само ее название есть эвфемизм и что под словами «жить счастливо» следует лишь понимать «жить менее несчастливо», то есть сносно.
М. – Значит, подводя итоги, следует поздравить себя, представляя, скольких бед и невзгод удалось избежать, и не расстраиваться из-за недополученных подарков судьбы?
А. Ш. – Да, это служит утешением в старости, что труд жизни лежит уже позади. Поэтому-то самым счастливым жребием обладает тот, кто проводит свою жизнь без чрезмерных страданий, как духовных, так и телесных, а не тот, кому достались в удел живейшие радости либо величайшие наслаждения.
М. – Но вряд ли монотонную жизнь, лишенную ярких переживаний, многие люди сочтут счастливой. Их будет одолевать чувство неудовлетворенности: они заскучают. Разве нет?
А. Ш. – Если же к свободному от страданий состоянию присоединится еще отсутствие скуки, то будут налицо все существенные элементы земного счастья: остальное – одна мечта. А отсюда следует, что никогда не стоит покупать наслаждения страданиями или даже хотя бы только их возможностью.
М. – В былые времена рыцари за ночь наслаждений готовы были заплатить жизнью! Полагаете, они не умели ее ценить? Может быть, мы проигрываем, когда проявляем излишнюю осмотрительность и лишаем себя пусть мимолетных, но радостей?
А. Ш. – Мы остаемся, напротив, в барышах, если жертвуем наслаждениями, чтобы избежать страданий. В обоих случаях безразлично, протекают ли наслаждения до или после страданий. Поистине величайшая ошибка – желание превратить эту арену скорби в увеселительное место и ставить своей целью не возможно большую свободу от страданий, а наслаждения и радости, как это, однако, столь многие делают.
М. – Большинство людей действительно смотрит вокруг с оптимизмом, надеясь, что все плохое случается только с другими. Иначе жить не захочется.
А. Ш. – Гораздо менее заблуждаются те, кто смотрит на мир слишком мрачным взором, видя в нем своего рода ад, и потому заботится лишь о том, чтобы устроить себе в нем огнеупорное помещение.
М. – Конечно, хотелось бы обрести такое надежное укрытие от бед, но еще Ларошфуко писал, что никакое благоразумие не спасает от превратностей судьбы. А потому жизнь у мудрецов часто складывается даже трагичней, чем у обычных обывателей.
А. Ш. – Глупец гонится за наслаждениями жизни и приходит к разочарованию; мудрый старается избежать бед. В случае же, если ему и это не удастся, он должен винить судьбу, а не собственную глупость.
М. – Наверное, легче переносить невзгоды, если знать, что ты сделал все, что мог, и остается только смириться с неизбежным. Тем не менее, когда несчастья удалось пережить, люди нередко стараются наверстать упущенные удовольствия и рвутся навстречу новым приключениям.
А. Ш. – Именно – когда мы свободны от страданий, беспокойные желания рисуют перед нами химерическое счастье, которого совсем не существует, и склоняют нас к погоне за ним; этим мы навлекаем на себя страдание, реальность которого бесспорна.
Тогда мы начинаем печалиться о потерянном спокойном состоянии, которое, подобно легкомысленно утраченному раю, осталось позади нас, и тщетно желаем, чтобы не было того, что произошло.
М. – Вы правы: вспоминая некоторые неудачи, да и собственные непоправимые ошибки, часто хочется вычеркнуть их из жизни.
Но в юности трудно поверить, что счастья нет. Напротив, кажется, что так думают только законченные «лузеры», а там, наверху, более ловкие люди добились успеха, богатства, известности, не говоря уже о любви красавиц и дружбы сильных мира сего. Ведь это всем известно.
А. Ш. – Неосмотрительно думает юноша, будто мир существует для наслаждений, будто мир – обитель положительного счастья, которое не дается лишь тем, у кого недостает ловкости овладеть им. В этом утверждают его романы и стихи, а также то лицемерие, которое везде и всюду царствует на свете под обманчивой внешностью.
М. – Да, он в этом убежден.
А. Ш. – Поэтому его жизнь становится более или менее обдуманной погоней за положительным счастьем. Опасности, которые его при этом подстерегают, считаются неизбежным риском.
М. – «Кто не рискует, тот не пьет шампанское»,– это его девиз.
А. Ш. – И вот, эта погоня за несуществующей добычей обычно приводит к очень реальному положительному несчастью. Оно является в виде скорбей, страданий, болезней, утрат, забот, бедности, позора и тысячи нужд. Разочарование приходит слишком поздно.
(продолжение следует)