Две сестры Глава XX

Сергей Дмитриев
                Глава ХХ



     Александра ждала Стенмарка в кафе на Эспланаде. Она выпила уже две чашки кофе, съела пончик с джемом и булочку со взбитыми сливками. Не найдя другого занятия, попросила официанта принести утреннюю газету. Поднос с газетой появился через мгновение. Александра начала медленно переворачивать страницы, даже не пытаясь вглядеться в текст, и тем более что-либо прочитать. Она раз за разом поднимала глаза и смотрела поверх газеты то на входные двери, то на стеклянную стену кафе, силясь разглядеть среди проходящих мимо людей Карла Стенмарка младшего. Когда она в очередной раз опустила глаза и попыталась наконец сосредоточиться на рекламе новых французских духов, от входной двери донесся знакомый, милый  голос.
     Александра закрыла газету и выпрямилась на стуле. Изящно виляя бедрами между столиков, к ней приближался молодой барон. Александра не подала ему руки и Карл низко нагнулся над столом, чтобы дотронувшись рукой до предплечья молодой женщины, губами прикоснуться к тыльной стороне ее кисти.
После этого он присел на стул напротив, мимолетным жестом дав понять официанту, что заказывать ничего не будет.
     Александра посмотрела на него спокойным, но вопросительным взглядом. Карл положил свою ладонь на только что поцелованную им руку Александры и произнес:

     - Мы можем уехать в Швецию. Отец отдаст нам свой дом в Сконе. Это будет замечательно.

     - Как мы туда попадем?

     - На корабле до Стокгольма, потом поездом почти до дома. Там совсем немного на извозчике.

     - Когда ты думаешь это можно сделать?

     - Через неделю.

     - Через неделю?! Но ведь мне нужно съездить в Богородское, что-то сказать мужу по поводу того, что я опять уезжаю в Гельсингфорс, да еще с детьми. Я никак не справлюсь за неделю. Я послезавтра только смогу отправиться в Петербург, ты же знаешь, мама у дяди Юхана, вернется только завтра вечером.

     Карл досадливо поморщился. Немного помолчав, он спросил:

     - А нельзя тебе не уезжать в это Богородское?

     Александра подняла на молодого барона полные недоумения глаза.

     - Мне же нужно забрать детей.

     - Да, да, я что-то не то сказал, заговорился, - залепетал Стенмарк младший.

     - Так как мы договоримся? Через две недели ты приезжаешь с детьми в Гельсингфорс, мы едем в Або, садимся на пароход и плывем в Стокгольм. Оттуда в наш новый дом, в нашу новую жизнь!

     Александра с любовью в глазах посмотрела на своего возлюбленного.

     - Да, сделаем так. Я только не знаю, что сделать, как поступить с драгоценностями, которые мне дарил Еланский. С одной стороны, они мои, с другой стороны, ты не поверишь, но мне мучительно больно и стыдно, когда я думаю, что заберу их с собой. Я отниму у Александра детей, самое дорогое, что у него есть, я разрушу его семейную жизнь, которую он строил как мог, и я не побрезгую вдобавок драгоценными побрякушками.

     - Но эти драгоценности могут пригодиться, если что! – почти вскрикнул барон.

     - Если что?! – удивленно переспросила Александра.

     - Ну, я не знаю,  - произнес Стенмарк младший, взяв себя в руки. – Вдруг тебе захочется одеть их куда-нибудь. Ведь мы сделаем знакомства, будем принимать и ходить в гости, бывать в Стокгольме, в других местах.

     - Не знаю, не могу! Пока не буду об этом думать, - подвела итог молодая женщина.

     Пара замолчала. Затем, как будто собравшись с духом, молодой барон, немного подавшись вперед, произнес приглушенным голосом.

     - Я приду к тебе вечером. Фру Валениус у брата, Пиркко уплыла с Мадлен и Веселином. Ты одна!

     Александра усмехнулась краешками губ, слегка похлопала Карла по руке, и, встав со стула, не прощаясь и не оглядываясь, пошла к выходу из кафе.


                *  *   *

     Незаметно подкрался летний вечер, по освещенности неба и улиц мало отличавшийся от дня. Александре непривычно было находиться одной в родном доме. Это было как-то неестественно. Она была младшим ребенком в семье, и до нее в этом доме уже были родители и Мадлен. Потом появилась Пиркко. В доме всегда кто-то был. И вот теперь, в этот вечер, дом пустой и тихий, только с улицы доносится привычный городской вечерний шум.
     Александра не стала готовить ужин, просто на кухне выпила простокваши с кусочком тминного хлеба. Сполоснув чашку, она прошла в гостиную и остановилась, невольно заглядевшись на картину над диваном. Это был их портрет с Мадлен. Мадлен на картине было шестнадцать, Александре, вернее Сесилии, тринадцать. Молоденькая девушка редкой красоты в компании белокурого ангелочка. Как давно это было! А как давно? Десять лет. Да, десять лет назад друг отца, художник Уле Холмквист, которого девочки звали дядя Уле, написал эту картину, и подарил родителям на двадцатилетие свадьбы.
     Сколько всего произошло за эти десять лет! Особенно за последние шесть. Александра смотрела на Сесилию и думала о том, как насколько далека она теперь от этого румяного ребенка с пухлыми губами, в голубом платьице с кружевами. Она – русская помещица, мать двоих детей, у нее есть муж, есть любовник, которого она хотела бы видеть своим мужем.
     В следующий момент в своих мыслях Александра перешла на русский язык, вспомнив поговорку – легок на помине. В прихожей осторожно звякнул колокольчик.
     Задержавшись в последний раз взглядом на картине, Александра встряхнула головой и выпорхнула из гостиной в прихожую открыть дверь Карлу Стенмарку.
Молодой барон вошел с букетом цветов и бутылкой шампанского. Пока Александра ставила цветы в вазу с водой, Карл Стенмарк скинул сюртук на спинку стула в гостиной и, оглянувшись по сторонам, остановил свой взгляд на картине. Когда Александра вошла с двумя бокалами в руках, молодой человек все еще стоял перед картиной, задумчиво наклонив голову вправо.

     - Как красива здесь твоя сестра! – негромко произнес Стенмарк. – А ты здесь очень милый ребенок.

     - Да, годы идут, и я уже не ребенок. Кто из нас с сестрой сейчас красивее? – озорно спросила Александра.

     - Вас нельзя сравнивать. Разве можно сказать, что красивее, луна или солнце, ночь или день, лес или море. Вы очень разные. Я не люблю такую пугающую красоту, как у твоей сестры. Я ее боюсь, эту красоту. С тобой я чувствую себя спокойно и уверенно.

     Произнеся последние слова, барон открыл бутылку и наполнил бокалы. Александра присела на диван и откинулась на спинку, положив правую руку на подлокотник. Левой рукой она взяла протянутый бокал с шампанским. Стенмарк опустился рядом с ней на диван и с легким звоном дотронулся кромкой своего бокала до бокала Александры.

     - За что пьем? – слегка насмешливым тоном спросила молодая женщина.

     - За нас! За нас с тобой и за нашу новую жизнь в Швеции.

     Александра пригубила шампанское и задумчиво посмотрела на Карла.

     - В Швеции… покинув империю вот так, я не смогу спокойно вернуться сюда никогда. Это грустно.

     - Не надо грустить! У нас так мало вечеров, когда мы вдвоем. Впереди их будет много, а пока… пока это редкое счастье.

     Эти слова были прошептаны уже почти в самое ухо Александры. Губы Карла коснулись мочки уха, затем шеи за ухом. Александра слегка вздрогнула, но почти сразу растаяла, повернув к карлу свое кукольно-красивое лицо. В очередной раз полуприкрытые глаза молодой женщины заставили сердце барона ухнуть куда-то вниз, а голову слегка закружиться. Левая рука Карла скользнула вокруг талии Александры.

     - В доме есть гораздо более удобные места, - шепотом произнесла она , положив правую руку на локоть любимого.

     - Надо отправиться в одно из этих мест, - так же шепотом ответил молодой человек.

     Не сговариваясь, они поднялись с дивана и обнявшись, припали друг к другу нежным,  но сильным поцелуем.




                * * *

 


     Александра уже несколько дней не топила печи в доме, так как стояли довольно теплые дни. Но эта ночь была прохладной, поэтому Стенмарк младший, переведя дух после любовной возни, вылез из-под одеяла, поежился и накинул на себя покрывало, сброшенное до того на пол.
Завернувшись в покрывало, как римский патриций в тогу, молодой барон подошел к окну,  и стал смотреть на пустую улицу.

     - Что ты там увидел? – спросила Александра, присев на кровати и откинувшись на подушку в изголовье.
     - Ничего… там ничего нет. И никого… - тихо ответил Карл.
     - Зачем же ты туда смотришь? Иди ко мне, я обниму тебя, и мы уснем. Пора спать.

     Стенмарк отвернулся от окна, постоял немного, затем подошел к Александре и присел на край кровати.

     - Я хотел…вернее, мне нужно… - начал он тихим голосом. – Нам нужно с тобою поговорить.
     - О чем? – слегка зевнув,  спросила Александра, подтягивая одеяло к подбородку.
     - Это очень серьезно. Ты не решай ничего сразу, тебе нужно будет хорошо подумать.

     Взгляд Александры из спокойно томного превратился в заинтересованный.

     - О чем ты говоришь? – спросила она.

     Молодой барон какое-то время помолчал, как будто собираясь с духом, потом, решившись, продолжил.

     - Я говорю о твоих детях. Как ты думаешь, насколько возможно оставить их в России? Их можно оставить твоему мужу. Если оставить детей Еланскому, то он, скорее всего,  не будет тебя никак преследовать, пытаться разыскать. Без детей легче покинуть Россию и поехать в Швецию. Можно будет в письме попросить развод у Еланского. И, если оставить ему детей, то он, скорее всего, даст свое согласие. Мы поженимся в Швеции, и у нас будут свои дети.

     Говоря все это,  Стенмарк младший немного наклонился к Александре. Она же, сев чуть повыше и опершись на спинку кровати, смотрела на своего любовника с полным недоумением. Она глядела на Карла так, как будто видела его впервые. Дождавшись паузы в его речах, она произнесла тихим голосом:

     - Я тебя не понимаю, Карл! Ты же знаешь, я не оставлю детей Еланскому. Мы же с тобой, как мне казалось, обо всем договорились, все обсудили. В чем дело, что произошло за последнее время?

     - Любимая, пойми меня правильно. Я молю тебя только об одном, чтобы ты правильно меня поняла. Я не против твоих детей, но с ними будет так трудно!

     - Что будет трудно? Чему в наших с тобой отношениях могут помешать мои дети? Они у меня были с самого начала наших отношений, и ты мог убедиться, что я не собираюсь с ними расставаться. Ты предложил мне бросить мужа. Я согласилась. Теперь ты предлагаешь бросить детей. Я понимаю, чужие дети это определенная обуза и забота, но ты не говорил об этом раньше. Что произошло?

     - Милая, пойми меня правильно. Лично я не имею ничего против твоих детей, готов дать им свое имя. Но мой отец… он не хочет иметь русских внуков, да еще не родных. Мы с тобой шведы, у нас будут шведские дети. Пусть русские дети остаются со своим русским отцом. Пусть они остаются с Еланским.

     Барон помолчал немного, потом произнес тихим голосом:

     - Так говорит отец.

     Александра, оглушенная таким поворотом событий, не сразу нашла что сказать. Но на последнюю фразу она откликнулась очень живо.

     - При чем тут твой отец? Я не собираюсь навязывать ему своих русских детей.

     - Ты не понимаешь, - опять тихо выдохнул молодой барон. – Ведь дом в Сконе принадлежит моему отцу. Он отдаст его нам, если ты не будешь с детьми.

     - Да Бог с ним, с этим домом в Сконе. Давай купим другой дом, в Гетеборге или под Стокгольмом.

     - На что?! На какие такие деньги? Ты ведь собираешься оставить все свои драгоценности своему русскому мужу, который без них нисколько бы не обеднел!

     - Что значит на что, на какие деньги? У тебя нет денег? Ты же говорил, что у тебя служба, что у тебя акции и рента. У тебя всегда много денег.

     - Это все деньги отца. Я нигде не служу, у меня нет никаких акций и никакой ренты. У меня появится все это, плюс дом в Сконе, если я женюсь на Эрике Линдстрем, дочери отцовского приятеля и компаньона. Мне дорогого стоило уговорить его, чтобы он разрешил мне жениться на тебе, но только без детей. Понимаешь, так надо, может быть пока, несколько лет, потом, наверное,  мы сможем его уговорить.

     - Я не хочу никого уговаривать. Я могла бы согласиться зависеть от человека, которого я люблю. Но я не хочу зависеть от человека, который с трудом согласился на то, чтобы я была с его сыном, да еще на таких условиях.

     - Но я-то полностью завишу от отца, у меня самого нет ни пенни.

     - Сколько тебе лет, Карл? По-моему тридцать. Или я ошибаюсь? Нет? Почему в тридцать лет ты полностью зависишь от своего отца? Ты – барон Стенмарк, ничего не сделал в своей жизни, чтобы старый барон мог бы тобой гордиться, а тебе не пришлось бы уговаривать свою любовницу бросить детей.

     - Да, я вот такой. Ты тоже хочешь кинуть в меня камень! Отец не пускал меня в свои дела, считая, что я не приспособлен к делам, что я умею только развлекаться. В последние годы я ухаживал за матерью, и отец платил мне за это.

     Александра согнула ноги, подтянула колени к голове, обхватила голени руками. Подумав молча несколько минут, она сказала тоном , в котором слышались нотки примирения :

     -Хорошо, Бог с ним, с твоим отцом. Соответственно, Бог с ним, с этим домом в Сконе. Бог с ними, деньгами твоего отца. Давай снимем квартиру, ты будешь работать, я справлюсь с домом. Мы будем жить сами, нам не нужны будут деньги твоего отца. Мы справимся.

     - Ха, ты что, в самом деле думаешь, что я могу заработать на Карлсбад, Париж, рестораны и приемы? Я заработаю только на чечевичную похлебку и латаную одежду. Если ты можешь так жить, тебе не впервой, то я - нет. Я из-за твоих детей не хочу лишиться нормальной, красивой жизни.

     - И на меня ты тоже не смог бы променять эту жизнь?

     - Конечно, милая, - с желчным раздражением почти выкрикнул молодой барон. – Ты была бы хороша именно в этой жизни, в бриллиантах, а не в фартуке! Зачем ты мне на кухне со своими сопливыми детьми?

     Стенмарк понял, что его дело проиграно, что ничего не получится, и он устал притворяться. Внезапно сброшенная молодым бароном маска, вернее то, что под ней открылось,  так поразило Александру, что она застыла в каком-то оцепенении, медленно переваривая все произошедшее. Она молча сидела на кровати, глядя в одну точку.
     Стенмарк сидел на краю кровати, боясь пошевелиться. Он ждал каких-нибудь вопросов, упреков, криков. Ничего не было. Он не понимал, не знал, что будет дальше, поэтому немного трусил.
     Через некоторое время Александра вдруг вышла из оцепенения и встряхнула, по семейной традиции, кудрявой головой. На этот раз это было судьбоносное встряхивание  для Карла Стенмарка младшего.
     Александра посмотрела на молодого барона, слегка зевнула, прикрыв по русской привычке ладонью рот, и легла на другой бок, отвернувшись от Стенмарка.
     Барон был в недоумении. Он не знал, что говорить. Наконец, он осторожно произнес:

- Мне уйти?

     Не поворачиваясь к нему,  молодая женщина ответила несколько искусственным сонным голосом:

- Куда? Объяснять ночному караулу, что ты идешь от любовницы? Спи спокойно. Как говорят русские, утро умнее, чем вечер.

     После этих слов Александра замолчала. Барон осторожно прилег рядом, накрылся одеялом и стал смотреть в потолок, думая, чем же это все закончится.
               
     Это закончилось ничем. Когда он проснулся, Александры рядом не было. Молодой барон оделся, спустился вниз. Молодая хозяйка сидела на кухне и пила кофе. Поверх чашки она насмешливо взглянула на Стенмарка младшего.
Карл заметил вторую чашку с ложечкой прямо перед собой на столе, но, не дожидаясь предложений и вопросов, сказал:


     - Нет, нет, спасибо, я пойду.

     Выпалив это, он быстрым шагом пошел в прихожую. Александра не пошла его провожать. Только когда в прихожей хлопнула входная дверь, она, подперев щеки кулаками, сидела молча, глядя в одну точку. Что делать именно сейчас, она не знала, но в одном она была абсолютно уверена – барон Карл Стенмарк младший ушел из ее жизни навсегда.





                ***

     Напившись кофе, Александра начала думать о том, что же ей сейчас делать. Разумно было бы дождаться возвращения матери из Або, где она гостила у своего брата, дяди Юхана. Но это значило бы провести несколько дней одной в пустом доме. Александра любила свой старый дом, он не был ей в тягость, но первая же мысль о Богородском, о детях, заставила ее задать себе вопрос – а может, уехать туда, оставив матери записку?
     Александра два месяца не была дома (она давно считала домом Богородское), и теперь, особенно после истории с любовником, на нее вдруг навалилась какая-то щемящая тоска по своей усадьбе, по излучине Оредежа, по саду, и, конечно, в первую очередь по детям, Насте и Ване. Она вдруг отчетливо осознала, что на фоне всего происшедшего весь мир Богородского стал ей внезапно во много раз милее, чем до этого. Она подумала вдруг, что ведь она могла всего этого лишиться, и ради чего и ради кого? Александра усмехнулась, подошла к окну, посмотрела на улицу. Ей еще сильнее захотелось домой.
      Мысли плавно перешли на Еланского. Почему-то без неприязни она подумала об его халате, сигарах, коньяке. Она вспомнила о том, как он умен, остроумен, как он добр к ней, к детям. К Ване особенно, но что тут поделаешь?
Александра вспомнила себя, глупую, неопытную девчонку, которую Еланский опекал и развлекал, как мог. На фоне своего приключения с Карлом Стенмарком младшим она давно простила мужу эту глупость с чухонкой кормилицей.
Ей вдруг захотелось увидеть Еланского, поговорить с ним, объясниться,и объяснить все, что между ними оставалось непонятым и недосказанным. Александра поняла, что больше не может оставаться в родительском доме.
      Написав записку и оставив ее на столе в гостиной, она собрала свои немногочисленные вещи и отправилась на вокзал.