Глава XIX
Александра стояла у окна и смотрела на заснеженные берега Оредежа, на голые деревья. На столике лежало очередное письмо в конверте, на котором в качестве отправителя значилась подруга ее детства Вильгельмина Грендаль. На самом деле фру Вильгельмина Норрбак, в девичестве Грендаль, даже не подозревала о том, какую интенсивную переписку она ведет с далеким селом Богородским в Петербургской губернии. Под ее именем скрывался молодой барон Стенмарк.
Память в очередной раз увела ее назад, в летний Ревель, где она стала любовницей Карла Стенмарка. Она вспомнила, как они пили шампанское в постели и говорили о любви, о жизни. Молодой барон, с присущей молодости пылкостью, предлагал Александре оставить Еланского и уехать с ним в Гельсингфорс. Александра тогда напомнила ему о детях и о том, что она не может просто так взять и увезти от Еланского его детей. Законы империи будут на его стороне. На беспомощный вопрос Стенмарка младшего, что же делать, она, так же беспомощно ответила – не знаю. Все, о чем они смогли договориться, было то, что молодой барон будет писать ей по-шведски, подписываясь Вильгельминой Грендаль.
Осенью им удалось встретиться в Петербурге. Александра уговорила Александра Гавриловича съездить в столицу, посетить театр, пройтись по модным магазинам. Она заблаговременно известила своего сердечного друга об этой поездке. Так что, когда Александр Гаврилович отпросился у нее повидать старинных приятелей, Александра Ивановна провела несколько приятных часов в обществе молодого Стенмарка в роскошной квартире на Каменноостровском проспекте.
И вот сейчас Карл звал ее на Рождество в Гельсингфорс, если ей удастся вырваться к матери. Александра задумалась. Ей очень хотелось посетить родной город, и не только возможность встречи с Карлом была тому причиной. Она не была в Гельсингфорсе с похорон отца, и ей очень хотелось пройтись по снежным любимым улицам, поговорить с людьми на родном языке, и даже повидать сестру и племянника. Сейчас, начиная понимать, что такое любовь к мужчине, ей стало казаться, что она начинает понимать, почему пылкая и романтичная Мадлен отказалась от богатой и безбедной жизни, и счастлива замужем за любимым человеком, счастлива даже когда тот далеко от нее.
Александра подумала о том, что она тоже хотела бы быть замужем за Карлом Стенмарком, а не за Еланским. Как все было бы хорошо, просто замечательно. У них тоже были бы дети. Но тут довольно справедливую Александру посетила неприятная, но справедливая мысль. Ведь она познакомилась со Стенмарком только благодаря Еланскому. Если бы она не стала госпожой Еланской, то ни в какой Карлсбад она бы никогда не попала, и молодой красавец барон вряд ли узнал бы о том, что у его учителя математики есть две дочери, и одну из них зовут Сесилия. Эта мысль смутила ее. Александре стало неудобно и немного не по себе. Она присела в кресло и, взяв в руки письмо, попыталась рассуждать здраво и справедливо.
У Еланского были амуры с Марьяттой, да и в Петербурге он не скучал, в этом она была уверена. Так что, встречаясь со Стенмарком изредка и тайно, они вроде как с Еланским квиты. Но разрушить брак, попытаться отнять у отца детей – это слишком. Такого жестокого поступка с ее стороны Александр Гаврилович не заслужил. Александра, выросшая в определенной нужде, была глубоко благодарна мужу за абсолютно безбедное существование.
Так что же Карл? По наследственной привычке встряхнув головой, Александра сказала себе – пусть пока все остается как есть. Вот муж, а вот любовник. А дальше видно будет. Определившись для себя с этим, так сказать, стратегическим вопросом, молодая женщина задумалась о том, как лучше завести с мужем разговор о рождественской поездке в Гельсингфорс, причем без него.
* * *
К удивлению Александры Еланский совершенно спокойно воспринял желание супруги встретить Рождество в Гельсингфорсе с матерью и сестрой.
- Конечно, душа моя, отчего бы тебе не съездить. Отдохнешь от дома, от детей, от меня, наконец. Ведь и Мадлен с племянником ты давно не видела.
То есть муж согласился на эту поездку столь поспешно, что Александра даже немного опешила. В ее душе опять промелькнула тень подозрения, которым она поспешила поделиться с Елизаветой Максимовной, нанеся последней краткий, можно сказать, кофейный визит.
- Я думаю, что тебе совершенно не о чем беспокоится, - заверила Александру госпожа Волкова, прихлебывая кофе. – Александр Гаврилович, по наблюдению многих, давненько не думает ни о ком, кроме тебя. Я не могу поручиться за Петербург, но вот в нашем уезде у него точно никого нет. Ну а в прислуге, как я понимаю, ты больше не сомневаешься.
Александра в ответ помотала головой, и добавила:
- Нет, не сомневаюсь. Дома все в порядке.
- Причем заметь, даже когда тебя нет. Вот летом, когда ты на две недели уезжала, и будь спокойна, Александр Гаврилович не дал никакого повода местным сплетникам о чем-нибудь посудачить. Да и в Петербург он не ездил. В Тихвин вот ездил с моим супругом, показывал ему лесопилку, да в монастырь заглянули, святое дело все-таки.
***
Уже в самом приветствии со стороны младшей сестры Мария почувствовала какую-то перемену в Александре. Отметив про себя это обстоятельство в момент встречи, Мария позже мысленно вернулась к нему. Что изменилось в сестре? Во-первых, это стала молодая, но очень взрослая женщина. Из всего облика Александры ушла какая-то неуловимая подростковость, которая чувствовалась, несмотря на замужество и рождение детей. И главное, на что обратила внимание Мария, это то, что из голоса Александры исчезла отстраненность, холодность и равнодушие. Мария про себя решила выбрать время и попробовать поговорить с сестрой по душам, как говорят русские.
С Веселином Александра поздоровалась приветливо, но осторожно, внимательно на него посмотрев, как будто изучая. Она в первый раз видела своего деверя, о котором была так много наслышана.
Рождественский ужин прошел не то чтобы весело, но и никакого намека на тягостность ощущений не было. Фру Элеонора расспрашивала Александру о детях, о муже, Веселина – о том, как он добрался из Сибири в Петербург, какие планы на жизнь. Французский язык фру Валениус заметно ухудшился за последние годы, и не позволял вести свободную беседу. Хозяйка перешла на родной язык, а Мария выступила в роли переводчицы, переходя со шведского на русский, и наоборот. Александра понимала по-русски, и иногда переспрашивала мужа сестры о чем-нибудь, не дожидаясь перевода. Пиркко, сидевшая с краю, тихо и с интересом прислушивалась к беседе хозяев. Родственников в Гельсингфорсе у нее не было, а ехать на Рождество в Нейшлот и оставить без опеки маленького Владко она не решилась.
После ужина Пиркко, убрав со стола, ушла в свою комнату, которую она, с момента приезда в Гельсингфорс Веселина, делила с маленьким Дражичем.
Веселин, совсем отвыкший от спиртного на каторге, после нескольких выпитых бокалов вина быстро уснул. Мария, послушав какое-то время ровное дыхание спящего мужа, взяла подсвечник со свечой и пошла в комнату Александры.
Та как будто ждала сестру, сидела на кровати, не раздеваясь ко сну.
- Ты не спишь? – Спросила Мария, входя в маленькую комнатку младшей сестры.
- Нет, пока не хочется. Я знала, почему-то, что ты придешь. Я даже хотела, чтобы ты пришла.
Мария присела на кровать рядом с Александрой. Та повернулась, и внезапно прильнув к сестре, обняла ее. Удивленная и растроганная Мария прижала сестру к себе.
- Я теперь понимаю тебя, прошептала Александра. – Я понимаю, почему ты не пошла замуж за Еланского. Ты не любила его. Сейчас ты замужем за любимым человеком, ты счастлива. Твой муж такой красивый, и, наверное, добрый человек. Он тоже очень любит тебя, это видно.
- Ты несчастна с Еланским? – спросила старшая сестра. – Мне казалось, что ты довольна и спокойна.
- Да, это было. Я спокойно жила, растила детей, иногда даже ревновала мужа, когда он давал мне к этому поводы. Это все было.
- Что же изменилось? – Тихо спросила Мария.
- Я люблю! – Горячо прошептала Александра в ухо сестры. – Я люблю, но я замужем, у меня дети. Я не могу жить так, как я хочу.
- Кто же он?
- Старший сын барона Стенмарка, Карл. Папа, в свое время, и его учил математике.
- Где же вы с ним познакомились? – Удивленно спросила Мария. – Он же у нас никогда не был.
- Несколько лет назад, в первый год после свадьбы, мы с Еланским ездили на воды, в Карлсбад. Там лечилась покойная жена старого барона, и Карл сопровождал мать. Но мы только познакомились, и Александр Гаврилович тоже с ним познакомился. А минувшим летом я была в Эстляндии, у сестры Еланского, Ксении Гавриловны. У нее есть сын Густав, который оказался дружен с Карлом. Вот так все и получилось. Сейчас мы любовники, встречаемся редко и украдкой. На это Рождество я приехала в Гельсингфорс, чтобы встретиться с Карлом. У него есть возможность встречаться со мною тайно.
- А как же Еланский? – Почему-то спросила Мария.
- Еланский, Еланский… ты же не пошла за него замуж! – Александра немного отстранилась от старшей сестры. – Вот меня и отвели к нему, как телушку на веревочке.
- Что ты, я совсем не хотела тебя обидеть, Сесилия. Я просто хотела сказать, что может быть, тебе лучше расстаться с Еланским.
Александра посмотрела сестре в глаза, и грустно произнесла:
- Ведь ты не Мадлен Валениус, а Мария Дражич. И я не Сесилия Валениус, а Александра Еланская. И твой сын – Владко Дражич. И мои дети – Настя и Ваня Еланские. Это жизнь, и она, эта жизнь, очень серьезная штука. Не мне, и не тебе это говорить. Я очень люблю Карла. Он зовет меня бросить мужа и уехать с ним в Швецию. Я не знаю. Закон на стороне Еланского, детей он не отдаст. А бросить детей ради любовника, даже очень любимого, я не смогу. Завтра я встречаюсь с Карлом, мы проведем вместе и день и ночь. Он опять будет уговаривать меня бросить мужа. Я не знаю.
- Да, ситуация не простая, - удивленно вздохнула Мария. – Ты знаешь, это все равно очень хорошо, что ты встретила человека, которого полюбила. Даже вот так, украдкой, не имея ни на что права. Любовь это счастье. Оно бывает разное, трудное и не очень, долгое и не очень долгое. Но счастье, когда любовь все-таки приходит. Если она не придет никогда – это несчастье.
- Как хорошо, что ты это сказала, - прошептала Александра. – Как хорошо, что ты это все понимаешь. О нашей с Карлом любви знают только трое. Это Карл, я и теперь ты. Хорошо, что ты теперь знаешь.
Сестры сидели, обнявшись, и молчали. Наконец, Мария нарушила тишину.
- У старого барона столько связей, в том числе и в Петербурге. Мой муж военный, офицер, он ничего другого не мыслит, да и не может. Но сейчас для него эта дорога закрыта. После суда и каторги его не берут обратно в армию. Даже генерал Антон Савич Вершинин ничего не смог сделать. У барона связи выше, чем у Вершинина. Если бы Карл поговорил с отцом, а тот согласился бы помочь моему мужу? Это было чудесно. Я могу просить тебя о том, чтобы ты поговорила с Карлом.
- Господи, Мадлен, конечно! Я завтра же поговорю с Карлом. Я думаю, что сам Карл поговорит с отцом, а вот станет ли помогать старый барон, кто его знает. Но, как часто говорит Еланский – попытка не пытка.
Последнюю фразу Александра ради форса произнесла по-русски.
- Теперь у нас с тобой есть язык, на котором мы можем спокойно говорить при маме! – Со смехом заметила Мария.
Сестры обнялись еще раз, поцеловались, и Мария пошла в свою комнату.
***
Чиновник по особым поручениям французского генерального штаба внимательно и долго смотрел на Веселина, не произнося ни слова. Он даже не смотрел, а рассматривал бывшего русского офицера. Ему, чиновнику, импонировало то, как этот бывший капитан на прекрасном французском попросил позволения войти в кабинет, по военному вошел, доложился и стоит теперь на вытяжку. Чиновник сам, разумеется, был человек сугубо военный, причем в очень высоком звании и этот русский капитан ему очень нравился. Он знал, что стоящий перед ним человек – человек войны, как минимум человек армии, ни к чему другому не имевший ни тяги, ни способности. И это тоже нравилось чиновнику.
Кадровый вопрос в военных частях в заморских владениях Франции решался очень туго, со скрипом. Если с рядовым составом, с простыми солдатами, ситуация была более менее сносная, то с офицерами дело обстояло куда сложнее. Солдат есть солдат, куда сказали, туда и пошел, и поехал и поплыл, хоть в Алжир, хоть во Вьетнам, хоть на Мартинику. Нормального французского офицера в самой Франции то не очень удержишь в каком-нибудь захолустье, что говорить о заморских территориях. Зарплата не ахти, только там, за морем и можно на эти деньги позволить себе очень даже приличную жизнь, да только кому это там надо.
И вот стоит перед ним экземпляр, согласный ехать хоть куда, хоть к черту на кулички, только в армию. Причем с женой и ребенком, что тоже приветствуется.
Для кузена чиновника, который служил в управлении кадров армии, это будет просто подарок.
Чиновник поднялся со своего кресла, вышел из-за стола. Подошел к Дражичу и долгим взглядом посмотрел в глаза последнему. Веселин, не моргая и не отводя глаз, выдержал этот взгляд. Он вдруг все понял. О нем все знают, его сейчас ни о чем не будут спрашивать. Его достаточно расспросил обо всем невзрачный человек, с которым его познакомил в торговой французской миссии старый барон Стенмарк. Он вдруг понял смысл вопросов о возможности служить в другой армии, в совсем других краях, возможно очень далеких. Веселин, давший тогда на все утвердительные ответы, все сейчас понял. В том числе и то, что от этого, явно военного, человека, сейчас зависит его судьба. Да и судьба его семьи тоже. На какое-то мгновение ему показалось, что уголки глаз чиновника чуть прищурились в улыбке. Внутренний голос сказал ему « Да!».
- Итак? – Внезапно спросил чиновник.
- Да! – Коротко ответил Дражич.
Чиновник отвернулся от него, вернулся к своему креслу, опять повернулся к Веселину.
- Нам известен ваш адрес в Гельсингфорсе. С вами свяжутся, и сообщат, что нужно делать.
- Разрешите идти?!
- Идите, - с удовольствием в голосе ответил чиновник, тоже слегка приосанившись.
Щелкнув каблуками и уронив голову в поклоне, Дражич развернулся и вышел из кабинета.
* * *
В этот вечер Мария с нетерпением ожидала прихода мужа. Она знала, что ее просьба к сестре о помощи была передана дальше, и механизм был запущен. К чему все это приведет, он не могла даже догадываться. Ни одна мысль не приходила ей в голову, будущее их с Веселином семьи оставалось для нее неизвестным. Больше всего ее удивляло то, что перед тем, как сообщить Марии о приглашении Веселина к барону Стенмарку, Сесилия спросила еще раз о том, насколько хорошо капитан Дражич владеет французским. Причем здесь французский язык, думалось Марии.
Ее размышления прервал звонок колокольчика у входной двери. Это Веселин, мелькнуло в голове молодой женщины, и она опрометью бросилась в прихожую. Пиркко уже открыла дверь, и Веселин уже снимал свое пальто. Мария остановилась в дверях прихожей, глядя на мужа.
- Я разговаривал с каким-то очень важным французом. По-моему, нас ждут большие перемены.
- Что он сказал?
- Он ничего не сказал. Но я понял, что я подхожу им для каких-то их планов. Я не думаю, чтобы нас с тобой ждали плохие перемены. Мне кажется, что все плохое в нашей жизни уже позади.
Сказав это, Веселин перекрестился.
Пиркко с интересом смотрела на молодых хозяев, и с любопытством вслушивалась в русскую речь.
* * *
Предчувствия не обманули Веселина. Через непродолжительное время у него состоялась очередная встреча с чиновником по особым поручениям, на этот раз в помещении французской торговой миссии. Во время этой встречи ему было сообщено, что в определенное время, когда море освободится ото льда, шведский корабль увезет его и его семью в Стокгольм. Из Стокгольма французский корабль доставит их в Гавр, где он, Веселин, попадет в руки соответствующих чиновников, и ему надлежит неукоснительно следовать всем дальнейшим указаниям и распоряжениям.
- Стокгольм, Гавр?! – Недоуменно повторила Мария. – А как же мама?
- Я думаю, что нам было бы целесообразнее думать о нас и сыне, - ответил Веселин. – Мама получает хорошую пенсию, и Александра живет в Петербургской губернии, можно сказать, по соседству, если что, поможет.
Мария согласилась с доводами мужа, но решила попросить его не говорить пока ничего фру Элеоноре. Придет весна, тогда можно будет поговорить об отъезде. На это Веселин ответил, что его тоже предупредили о том, чтобы он не афишировал свой предстоящий переезд во Францию.