3. ПОЧТИ...
Итак, пора констатировать, что новая жизнь — задалась. Первые пробные тренировки прошли вполне успешно: дети и родители приняли ее, она сумела в короткий срок явить свои сильные качества: авторитетность и дружелюбие, отличную теоритическую и физическую подготовку, организаторские способности. Получила отличные отзывы, и поняла, что именно этим мечтала заниматься всю жизнь, что полностью себя нашла. И ей теперь действительно казалось, что подопечные успели ее полюбить.
Она здесь уже 2 недели. Сегодня будет получен аванс, которым она оплатит свою новую съемную квартиру, потому что на койку в хостеле ушли все ее сбережения. Которые нашлись в с ее скоропостижных сборах прочь.
Конечно получит, и наконец-то подпишет официальный трудовой договор задним числом. Но перед получением нужно провести масштабное собрание с родителями. Проявить себя полноценной частью коллектива.
Для «дня открытых дверей» попросили одеться официально. К счастью, у нее нашелся темно-синий классический комплект с юбкой. Не привычно быть обутой в «лодочки» гимнастке на работе, но что поделать, придется потерпеть.
Жаль только, что Евгения Артемовна, директриса сего заведения, на нее рычит. У Егрёмы, как ее называют в кулуарах, по слухам, роман с тренером борцов. Огромный Вячеслав — брюнет с пронзительными синими глазами, тонкими губами, бронибойной челостью, улыбкой непвопад, и мускулами какого-то почти мультипликационного гиганта. Настю уже неоднократно предупреждали, чтоб не спешила дружиться с ним, а то Егрёма — ревнивая как тысяча чертей.
Но Настю мало интересовали слухи. Собрание с родителями потенциально будущих подопечных с непривычки совершенно высосало из нее все силы. Плюс начальница очень недовольна сегодня почему-то ее внешним видом, хотя все восторженно откомплиментили. «...такая необычная сегодня! Такая утонченная! Такая аристократичная! Прям как взрослая!».
Вот уже который раз за день Евгения подзывает ее, и делает замечания, которые становятся все более невыдержанными. И малообоснованными, типа «громко ходите». Это что, правда потому, что Вячеслав Николаевич ходит и улыбается ей сегодня весь день? И заговаривает все время? Да ладно?!
Этот ажиотаж на фоне сгущающегося настроения начальства и погоды за окном все больше начинал давить на голову. Она даже пару раз перепутала кабинеты. Влетела не в тот, где ее ожидали остатки родителей, а в другой. В чужое собрание.
Еще эти мальчишки снуют туда-сюда. Они явно занимаются разными видами спорта, но почему-то все как один рвутся в один кабинет. Там проводит собрание какой-то высокий человек, вызывающий небывалый душевный подъем у детей.
К нему-то она и залетела, потом целю минуту прожила в суетной тревоге по пустяковому поводу - что лишьбы осталась тогда незамеченной. Кажется, так оно, скорей всего, и было, но… вдруг?
Потом наблюдала, как его преследует вся эта толпа в коридоре. Весь проход загородили. Еле протиснулась.
Кто это? Новый тренер?
Дети обступили его, и гомонят. Он успевает обернуться на всех, играет с ними во взрослого...,
...играющего в их игры...
Добровольно.
...во внимательного - ко всем и каждому. В "своего".
Где то в уголках глаз его - закралась морщинка
...скуки. Но лицу его - удобно улыбаться. Улыбка льется из него, как заученный наизусть стишок из первоклассника - громко, чётко, ясно, лучезарно, взахлеб,
И без смысла. словно он делает все это не от себя,
а по наводке незримого педагога. Странно, ему ведь годков - пожалуй, постарше ее будет, пускай и не на много. Но его - как марионетку, словно направляет незримая волевая рука мудрого наставника.
Он явно пытается найти во всем этом действе - интересность,
но находит ее только в самолюбовании на фоне.
Она даже удивиться не успела- как с лету умудрилась прочитать его. Так молниеносно, не задумываясь. И так
несомненно.
Наверное, это чтоб отвлечься.
Она фыркнула, и отвернулась, оторвала себя от этой галактики, которая вращается - вокруг...
От скопления светящихся звёздочек, отражающих сияние этого... Сиятельства…
Оторвала себя от водоворота с этим улыбчивым... Улыбистым эпицентром...
...с загорелыми руками. И утягивающей воронкой воротника футболки за затылком.
Надо же, а дети от него без ума. Мальчишки.
Оторвала.
Ей снова удалось остаться незамеченной. К облегчению. Ее невольно отпугивал этот ажиотаж, и ореол «эксклюзивности», окутывающий того, кто этот ажиотаж создавал. Он казался инородным телом в обшарпанном холле среди разношерстной массы шумных ретябишек — слишком выхоленный, пижонистый, дорогой, даже в своей простой белой футболке и кедах. Словно жесты тоже могут быть дорогими. Она остерегалась напарываться на волнорез этого цепкого неряшливого взгляда за ширмой мишуры-улыбочки, скользящей над взлохмаченными детскими головами.
Эта улыбочка… Начинается мимолетной кривой ухмылкой, одним уголком, и словно по команде резковато выравнивается, распахивается, являя собой рекламное совершенство. Такая широченная, что глаз не разглядеть.
Потом он отрывает себя от этого всего, бегло рассеянно озирается по сторонам, и ныряет вновь в пучину обожания. Ему не привыкать там плавать, очевидно.
А взгляд — прилипчивый. Глаза - как кофейные зерна в чашечке с плёнкой. Ага. Рыжевато-блондинистый кареглазый шатен. С попсовой челкой, как-будто даже мелированной. И да, освежает.
Его кокетство поначалу аж режет глаз. Но вдруг въедается в сознание. Как ртуть. Это - то самое ребячество, которому все проститься.
И он сам себе тоже все простит. Он сам отлично отдаёт себе отчёт во всем, и совершенно осознанно…
кажется. Хитринка в тёмных глазах выдаёт его. Капелька циничности, как призрачный признак взрослости. Но заметить это можно только с безопасного расстояния. За пределами зоны поражения
...его сокрушительным обаянием.
Нет, им точно надо что-нибудь рекламировать. Он узнается, даже когда его видишь первый раз.
Он - мальчик-бренд. Брэд, просто Брэд. Питт. Или не Питт.
Его должны звать каким нибудь Максом. Алексом. Джоном. Крейгом. Что нибудь ковбойское. Ну что за… джеймсбонд недорощенный.
Она даже разозлилась на себя, что разозлилась, за то, что реагирует так обостренно. Это просто ее сегодня немного…
достали.
Ничего, она умеет себя остудить и взяться за ум.
Все, взялась.
Нет, пожалуй, для джеймсбонда - чересчур заметный. И беспечный. И глянцевый.
Красивый? Хм. Просто бросковатый!
Интересно, что за скоморох?
...но очень осовремененный. Качественно исполненный. Отполированный. Приблатненный.
Востребованный...
Все, она на месте, все успела, никого не задержала, все родители довольны. Но нервозность неудачного дня разлита в воздухе, как предвестник грозы.
И вот Евгения Артемовна — холеная блондинка с укладкой, в очередной раз сорвалась на нее. Пора бы уже и привыкнуть,
но это снова выбило ее. Пока она шла по коридору, напоминающему школьный, за окном совсем стемнело и начало накрапывать. «надо же, как темно может быть в 4 часа вечера!» - подумала она, и нечаянно влетела в совершенно пустой кабинет. Непривычно пустой.
В совершенно пустом кабинете на нее вскинулся вопросительный рыжий взгляд, ничем не зашторенный — слишком темный для светло-русого обрамления, едва угадывающихся светлых бровей, совершенно говорящих.
Вскинулся, и как воронка, засосал ее в зияющую пустоту кабинета.
Чйййорт, это все-таки случилось. Он сидел на первой парте, с внешней ее стороны, по правую руку от нее, и сверкал коленками из рваных узких джинсовых штанин. Держал в загорелых, татуированных руках и скучающе разглядывал журнал. Наверное, она бы нисколько не удивилась, если б узнала, что так сосредоточенно и уединенно он изучает в этом журнале самого себя…
А она — посмела отвлечь...
Она внутренне возмутилась на себя, что «нет же, это не она заблудилась — она тут уже местная!» И сердито глянув на пришельца, беспардонно пристроившего свой зад на парту, обретая равновесие и входя в роль, деловито и вежливо осведомилась,:
- Добрый день. Меня зовут Настя… - она уже собиралась уточнить, чем может помочь гостю,
но в ответ услышала:
- А меня — Федя… - вызывающе простодушно перебил ее Шалтай-балтаем тот самый «непостой» гость, на которого выстраивались мельтишащие очереди.
Тот самый, которого должны звать каким-нибудь Кеном. Джеймсом. Максимиллианом.
- Очень смешно! - порицательно фыркнула она, и вылетела из кабинета. Дверь хлопнула сама.
Шутник. Вовремя.
На выходе из этого прямолинейного лабиринта ее прям в объятия поймал Славик. Странно, может, он и правда слишком часто встречается ей сегодня?
Предчувствие, что прям сссследом, вот сейчас же незамедлительно тут же нарисуется и директриса, тут же исполнилось, и удивило
своей предсказуемостью. Момент, когда она стояла практически в руках этого буйвола, к которому даже на такой дистанции не испытала ничего, кроме вежливости, озарил ее открытием: все тайное проявилось во всей своей очевидности. Директриса и правда проявляет собственнические чувства к тренеру. Наверняка, небезосновательно. А она, Настя, как раз находится в интересной дистанции с ним, объектом этих притязаний той,
от кого очень зависит ее судьба. Ее обдало неприятным предчувствием.
В воздухе запахло грозой.
Как директриса оказалось рядом, Настя даже не заметила. Далее она урывками ухватывала кантуженым сознанием то летающие в неумеренной жестикуляции руки рядом с ее лицом, то выкрики «да вы опасны для детей!» и «в услугах специалиста с таким моральным обликом мы не нуждаемся», то «вы оштрафованы на сумму своего аванса и уволены».
Настя чувствовала, что ей на голову посыпались обломки ее новой жизни и всех надежд. Уворачиваясь, она метнулась за своей сумочкой. Понимая, что других направлений для нее тут больше нет — только на выход. В голове никак не могла сложиться мозаика: она уволена. Денег не будет. Любимых учениц-тоже. Когда последняя электричка домой сегодня, а то ей нечем заплатить за ночлег…
Пытаясь сообразить, где тот кабинет, в котором она оставила свои вещи, она развернулась, и снова натолкнулась на выходящего из того самого класса того самого парня с рыжими глазами, который только недавно пытался ее позлить. Федя, ага. Тот, мгновенно распознав скандал, притормозил. Ему явно не хватало попкорна.
Настя выхватила в суматохе свою сумочку. Накинула плащ. Поняла, что у нее нет зонтика, а он бы ей понадобился. Теперь на улице буквально поливало.
- Шлюха! - неслось ей вслед, -проваливай!
Она и проваливала. Не споря. Но это только разжигало оскорбленную директрису. Та внезапно настигла ее (а чего мелочиться, все покинули спортшколу, никаких тебе пятен на репутации!), выхватила ее сумочку, и запустила в окно. Целилась, наверное, в грязь. Но не рассчитала мощи собственной ярости. Сумочка аккуратно нашла распахнутую форточку, и благополучно миновав самую грязную лужу снаружи, плюхнулась
в речку за забором. И, подхваченная течением, поплыла.
Туда. В даль.
«820 рублей»» - обреченно отметила про себя Настя. - «И кнопочный телефон». В хостеле ее ждет чемодан, там есть смартфон. Да. Но все деньги были с собой…
В ванльном кошелечке из приятной замши.
И пол шоколадки. Вкусной. Наденька из старшей группы угостила.
Брелок из Шотландии. Одноклассница присылала.
Помада изумительного холодного сиреневатого тона. Эйвон. На губах остался ее последний штрих.
Чек из супермаркета. На нем записан чей то телефон. Чей же?
Ручка, блокнот, зеркальце. Зееееркальце… Оно у нее еще со школы, Леська Зуева дарила На 8 марта.
Оно было в левом карманчике милейшей бежевой сумочки. С мамой покупали в комиссионке. Давненько, но она была как новая!
А в правом кармашке был ее пропуск. Рядом с кошельком.
Все уплыло.
Если бы у нее получалось думать и отдавать себе в отчет в этот момент, она, наверное, подивилась бы своей отрешенности. Ни одной эмоции. Кроме, пожалуй, изумления, которое серым смогом затянуло все ее сознание. Ни вдохнуть, ни разглядеть.
Начальница (как будто она все еще являлась таковой, пока Настя ни покинет помещение), торжествовала. Она победила. Вне всяких сомнений, нокаутом. При чем при самых фактурных свидетелях.
Славик успел удрать. Но та точно заметила компенсацию. Единственный зритель сего концерта ухмыльнулся. Настя вдруг заметила на нем голубые кеды. В дырочку. Ими зритель невозмутимо прочеканил по холлу, и отправился в дождь, словно ничего не было.
Через минуту тот же дождь обрушился на нее. Поглотил ее целиком.
Стоя под потоками воды в темноте, она пыталась сообразить, какой транспорт сейчас может отвезти ее к хостелу. Она вдруг полностью потерялась в ориентировании, город показался ей совершенно незнакомым.
Так. Сосредоточиться. Транспорт.
Зайцем.
Пешком? А куда? В какую сторону.
В руках зияла пустота, в голове — тоже. Дождь буквально растворял ее.
Вдруг в ней подкатились колеса. Вскарабкавшись по ним взглядом, она обнаружила белую машину. Необычной формы. Содержания, наверное, тоже. Из нее выглядывал рыжий взгляд,
а с виска, с русой пряди, ставшей почти темной, скатывалась капелька.
- Эй! Садись. Куда тебе.
Спаситель, ага. Очень вовремя. Как всегда.
- Никуда.
- Тебе что, мокнуть нравится?
Капелька текла и текла вдоль его виска. Она вдруг почувствовала, что под плащем у нее течет за шиворот. И волосы прилипли, наверное, к лицу. Как у него? Ей впервые за день… за неделю? За жизнь?? стало интересно, как выглядят сейчас ее волосы.
- Спасибо. Я сама.
Она испугалась потеряться сейчас еще сильнее в этом хаосе из дождя и сумерек. Шагнув к белой машине. Она попятилась.
- Садись.
- Нет. - мотнула всем телом она, словно это по настоящему угрожало ей.
Он внезапно вышел на дождь. Струйки побежали вдоль рыжего взгляда, потом вдоль носа, по складочке от носа до губы. Наверное он часто улыбается, если эта складочка так глубока. Да, она видела, как он улыбается. Детям. В этой улыбке столько бесподобности и самодовольства.
Но сейчас щедро очерченные губы лишь немного разомкнулись. Человек вырос над нею рядом, и скомандовал:
- Быстрее!
Она почувствовала себя обреченной. Совсем. Автоматически назвала адрес.
Оказавшись в машине, она уставилась в лобовое стекло, и почувствовала, как невольно ощупывает его лицо внутренним взглядом, памятью. Не поворачиваясь в его сторону. Отражение в стекле подавало ей ориентиры — фрагменты. Казалось, уютнее было там, на дожде. Там она не чувствовала себя объектом,
и субъектом, который никак не может отвязаться от навязчивого присутствия. Ей показалось, что даже когда она останется одна, она найдет у себя в памяти эту его манеру ставить взгляд в полоборота. Такой темный на контрасте. Под болтливой нахмуренностью прозрачных бровей.
А на кисти у него — огромная татуировка шрифтом. И еще одна выглядывает на шее над границей майки.
- Обогрев включить? - ровно подал голос он, не отрываясь от дороги. Она выдержала паузу, и разрешила себе стрельнуть в его сторону. Чтоб пожать плечами.
Она никогда не думала, что светлые брови бывают волевыми, даже когда взгляд на тебя и не направлен. От цепкости его взгляда, уставившегося в дождь, становилось не по себе. Вот все-таки голубые глаза всегда внушали ей чувство безопасности. Даже если по-правде своего обещания и не оправдывали.
Но здесь нет и обещаний. Она сразу заметила это: его улыбка — словно нарисована маркетологами. Он поигрывает ею, словно ярким дорогим брэндовым брелком на ключах. Он — хорошо выучил свою роль.
Но спектакль — закончился. Он молчал, и тем самым расчистил пространства для ее мыслей. Без которых она предпочла бы обойтись. Дал возможность себя изучать, с играючей легкостью поворачивая руль.
Они мчались по автостраде среди расплывающихся в окне огней машин. За окном все горело. По эту стороне стекла все потухло.
Она пробовала вытряхнуть из мыслей все, оставив тут только свою оболочку, но ее крепко незримо держал невидимка рядом. Она отвернулась к огням, вправо, испепеляя ими себя изнутри, чтоб не пускать в голову вопросы «что же дальше». Но тот, кто за ее спиной не подавал признаков жизни,
не отпускал. Не давал выключиться из момента.
Что ,ж ему же хуже! Значит, она…
Будет делать ВЫВОДЫ! Ага!
А он умеет себя продать. Задорого. Любому, даже самому нищему покупателю. Укорениться в памяти… И проигрываться там, как модный хит, слова которого произносишь про себя даже не осознавая.
Так и тут. Смотришь в окно, а видишь необозримое. Как он вальяжно двигается в своей кошачьей манере. Цепкий рыжий взгляд все хватает, и кажется невыносимо, нестерпимо хитрым,
голос намекает на мощь мужественности в упаковке мальчишестости — он низкий, как будто сейчас свалится с обрыва.
Когда она читала исторические романы, герои, все эти рыцари и лорды на поле брани, в доспехах, в ее голове разговаривали вот такими голосами. Но этот персонаж был в белой футболке. С веселым принтом - с дразнящимся привидением. И просто вел машину.
И этот его расслабон бесил неимоверно.
Вел, и как будто не знал о воронке воротника под затылком вдоль своей шеи.
И этот голос его... как будто он достаёт свои мысли откуда-то из живота. С сааамого низу.
Он не трудился теперь производить впечатления, словно лимит на сегодня исчерпан. Но что-то этакое, «публичное» прижилось в нем, и никак не выветривалось. Он весь на фишечках. На модных нюансах. В каждом движении плечом читается небрежность. Он - игрок.
Ей было страшно неуютно рядом с таким человеком. Единственное, что она успела про него понять — это то, что он не станет претворяться вежливым. По крайней мере, долго. По крайней мере - с ней. Не та категория зрителей, и не тот масштаб.
… каких странных тренеров нынче набирает мугиципальная спрортшкола…
...Тренеров?
Он не был настроен на светское «как дела». Да и обстановка не располагала. Помогает - спасибо. Скорей бы только все это закончилось: сесть в электричку, и получить передышку…
до новой встречи с соседями и родней. Которым потом все еще потом объяснять...
Благословение Небесам, в ее (бывшем) жилище есть дубликаты ключей. Очень быстро схватив дорожную сумку, она выбежала из хостела. Просто у нее было столько надежд и светлых ожиданий тут.
Ей казалось, что все окружающие снова пропитаются ее обломом. Ей так хотелось избежать сочувствия. Хотелось просто исчезнуть.
Совсем.
Незнакомец снисходительно проследил, как она поспешно засовывает пухлую сумку на заднее сидение. Конечно, кто б ее складывал? Застегивала как придется, наспех. Теперь осталось только это чучело Чебурашки устроить поудобнее… Ну ладно, хоть как нибудь на этих кожаных сидениях… Кожанных?
Получалось так неловко, что сумка треснула и начала рваться.
Он прослудил, повел бровью. Потом облегченно без подсказки повернул в нужном направлении — она узнала дорогу на вокзал.
Или она успела это сказать ему?
Ее тревожило тиканье минут. Электричка уходит в 6.40.. Но еще страшнее было другое: прям перед ней вырастала перспектива просить у этого надменного пижона
...денег. После своих пассажей с сумкой на его заднем сидении. После… всего...
Сложней всего всегда просить денег у щеголей, у которых они на столько очевидно…
есть. ОН одет как манекен из супердорогого шоурума. Но именно такие меньше всего умеют сочувствовать, бескорыстничать и делиться. К тому же на его лице, расслабленно контролирующем дорогу, царит выражение человека, который никогда в жизни не попадал в нелепые ситуации.
Да, она повернулась. Собралась с духом, ииии….
Ничего. Вообще. Не сказала.
С ленивым опозданием он встретил ее любопытством.
Уловил ее «Не, ничего», и обезличенно отвернулся к дороге.
На вокзале, однако, он метнулся с ее сумкой к кассам. Оказалось, он отлично бегает.
И высокий.
У касс оказалась очередь. И едва он попробовал распихать локтями возмущающихся, как она проводила взглядом уходящую, убегающую вереницу вагонов,
в которой ее все-же не оказалось.
Она обреченно уронила руки, и позволила каплям течь и течь под одеждой. В самые удаленные закоулки ее сознания.
Спаситель все понял. Подошел молча. Она попыталась отнять у него сумку, и та расползлась в ее руках по швам, оттуда норовило посыпаться ее белье и недюженные пожитки.
- Может, кофе? - произнес он с издевательским оптимизмом.
- Он здесь дорогой очень. - произнесла она сердито, не в силах отделаться от единственной оставшейся в голове мысли. Сумка в ее руках, которую она обнимала, норовила выплюнуть из своих недр ее колготки. И тут она взорвалась. Вопль ярости и разочарования испугал прохожих на пероне.
- Так, поехали — мгновенно среагировал объект… ой, ладно, просто еще один участник ее негодования.
- Куда?
У нее и правда закончились варианты.
- В гостиницу? Обратно?
Это безжалостно напомнило ей, что умотавшая электричка спасла ее от перспективы выпрашивать на билет. Но не на долго.
- У меня нет денег. - повинилась она.
Он снова глянул в ее сторону с любопытством — стрельнул быстрым смекалистым взглядом.
- Совсем?
- Да. Они уплыли.
Ему даже почти удалось сдержаться.
Вознегодовать,
как и испугаться перспективы объяснять сей пассаж - она не успела. Поняла:
он видел.
- В первый раз видел такой интересный способ транжирства… - хохотнул он, и она поняла, что хочет отбить ему печень.
А еще она поняла, что не может выносить его смеха. Вот этого, насмешливого, шкодного, который обесценивает весь масштаб ее драмы. У него улыбка — совершенно глянцевая. Какая-то почти
американская. Гипертрофировання. Суперстандартная, и в то же время очень узнаваемая в своей неповторимости и непохожести. Идеальный частокол идеальных крепких белых зубов — как ширма, за которую никогда не заглянуть. Хищный оскал.
И кто сегодня жертва?
Словно прочтя ее мысли, он невзначай поинтересовался:
- И у кого ты собиралась попросить?
И в этом — как будто даже не было уличения.
- Точнее — когда?
- попозже. - созналась она. - я потом тебе пришлю, из дома.
- У родителей попросишь? - и ей совсем не нравилось, какой оборот принимает этот разговор.
- Заработаю.
Он глянул с каким-то сомнением. Как будто «ага, ты ж талантливая».
Но ее желание возразить чем-нибудь потяжелее, он тут же перебил:
- Когда следующая электричка?
- завтра.
- Где будешь ночевать?
- не знаю.
- Ладно. Поехали.
- куда?
- Ко мне.
- Я еще не принимала приглашения в гости.
- А я — еще и не приглашал. В гости. На твой счет запишем. И в качестве такси я тоже недешев… - предупредил он.
Тоже мне, напугал. Как легко тратить деньги, оказывается, когда их нет!
Она снова оказалась в машине. Если честно, очень хотелось снять с себя мокрое и согреться.
- много тебе нужно? - включил сноба он.
- Нет. Рублей 500. ну и на троллейбус до вокзала.
- Хочешь больше?
Настороженность шевельнулась издали.
- Нет.
- Я дам тебе больше. Гораздо. Хватит на сумку, и новые туфли.
-С чего бы вдруг?
- Переспи со мной, и не придется больше просить.
. . .
- Останови машину.
- Все, все, я пошутил.
Очень смешно!!!
- Шутка не удалась. - попыталась быть жестокой она.
- Все, не буянь, а то не доедем. - снова стер все нормальности он своим смехом «на все случаи жизни».
- Далеко еще?
- Нет.
- Мне не нравится эта затея. - настороженно предупредила она.
- Мне тоже. - как-то напрягся он. И она вдруг поняла, на сколько противоестественна для него
серьезность. Для человека, который привык жить в распахнутой улыбке. В облаке балагурства и дурацких шуточек в премешку с всеобщим обожанием, которое он буквально излучает.
Кстати да, без улыбки ему даже как-то и «не идет». Сразу заметны уши. Не то, чтоб оттопыренные, но.… заметные. И стрижка, которая на ком-то могла смотреться и выигрышнее. Даже с красивой, мужественной формой лица контрастные глаза-пуговки сразу кажутся близко посаженными, а рот — слишком большим для парня. Да, пожалуй, взрослость, как и задумчивость - спутник серьезности, ему не идет. Не то, что Вадиму…
Его профиль тоже не казался идеальным,
он казался мальчишеским. Очень славянским. Она уже успела заметить: своим выдающимся ртом он умудряется совершать чудеса мимической — юмористической, приветливой, чувственной эквилибристики — она никогда не видела столь выразительного человека, даже среди актеров, но сейчас
он замер, и провалился в небытие. И она была рада отвязаться от этого всего. Хотябы попробовать.
Его серьезность в какой-то момент показалась тяжеловатой, отяжеленной несвойственным ему возрастом. Она уже даже была согласна на балагурство. Ну так, посторонне поглядеть. Лишь бы не «намотало».
Ей захотелось поинтересоваться, как его зовут на самом деле. Но она решила не рисковать. Своим и без того шатким моральным состоянием.
* * *