Моя надолго затянувшаяся жизнь охватила три эпохи бытования московских букинистических магазинов, которые, конечно же, определялись фазами развития общества в послевоенную эпоху. Но о стране и об обществе понаписано очень много, а о букинистических магазинах, кроме Маканина, никто не писал, однако Владимир Семенович описал только одну из этих эпох, я же собираюсь затронуть все три. Дав их сравнительное описание с позиции внешнего наблюдателя, я уже затем постараюсь из него извлечь какие-то выводы общего свойства.
Первая эпоха. От окончания войны до начала 50–х.
В конце 40-х – начале 50-х семья моих родителей жила в районе Пушкинской площади, и ближайшим к нашему дому был букинистический магазин на Тверской (улице Горького), занимавший первый этаж двухэтажного дома, стоявшего между гостиницей «Националь» и Театром имени Ермоловой (во время строительства нового корпуса гостиницы этот дом был снесен). Учась еще в начальной школе, я пристрастился к чтению, и просто обожал книги, но на их покупку родители денег мне не давали, и я приходил в книжный магазин, как на выставку, чтобы на книги хотя бы посмотреть.
Самое роскошное зрелище представляла собою витрина, где были выставлены богато оформленные дореволюционные книги. В ее центре высился предмет моего вожделения – шеститомное издание труда Элизе Реклю «Человек и Земля» в светлых коленкоровых переплетах, украшенных красочным орнаментом в «Стиле Модерн»). В эти книги я влюбился с первого взгляда, даже к ним не притронувшись (если книжник возьмет в руки книгу, на которую он «положил глаз», его, подчас, охватывает нешуточная страсть, и он способен на любые безумства, чтобы ее приобрести). Несколько раз я умолял родителей купить мне эти книги, но, узнав, что собрание оценено в 300 рублей (зарплата инженера тогда составляла 1000 рублей), они даже не желали об этом слышать. Обласкав нежным взглядом тома Элизе Реклю, я входил в безлюдный торговый зал (в нем обычно находилось 2-3 посетителя, не больше), занимавший обширное погруженное в полумрак пространство, разделенное колоннами на несколько частей, и поворачивал налево, в отдел художественной литературы. Новые поступления были выложены на прилавке, и, чтобы их осмотреть, моего роста еще не хватало, - приходилось вставать на цыпочки. Помню, как-то мое внимание привлек большой – in quarto – том избранных сочинений Байрона. Меня охватило острое желание его купить – он стоил сравнительно недорого, - может быть, рублей пять, но моих карманных денег хватало только на газировку (ее продавали с колесной тележки по 10 копеек за стакан простой и по 40 копеек – с сиропом). В другой раз я здесь же видел полное собрание сочинений Леонида Андреева (приложение к дореволюционному журналу «Нива»). Его мрачные рассказы и повести любил пересказывать дед, и я уже тогда понимал, что Андреев – писатель «не наш», что он чужд советскому времени, и этим меня заинтриговал, но цена этой стопки книг была нереальной. Ознакомившись с новыми поступлениями, я окидывал взглядом полки, где подолгу стояли давно знакомые книги, - например, полное, 84-томное собрание сочинений Льва Толстого, казалось, поселилось здесь навечно, и со вздохом уходил из магазина, чья пропитанная книжным духом атмосфера никак не желала меня отпускать.
Итак, о первой эпохе у меня осталось впечатление изобилия книг, - колоссального превышения предложения над спросом. Конечно, люди читали не мало, но большинству из них было безразлично, что читать – они раскупали новые книги массового спроса в обширной сети магазинов, торговавших новыми книгами, и лишь очень тонкий маргинальный слой хорошо образованных людей относились к литературе избирательно, - именно они были клиентурой букинистов.
Второй период. Начало 70-х – начало 90-х.
Когда я прочел (в ксерокопии) роман Булгакова «Мастер и Маргарита», меня особенно впечатлил эпизод, где Мастер, получив в свое распоряжение полуподвальную комнату, накупил книг, превратив ее в рай библиофила. В то же время у меня после переезда в только что купленную кооперативную квартиру личная библиотека состояла всего лишь из двух десятков книг (до этого в моем распоряжении была большая семейная библиотека, собранная матерью, куда, также, вошли книги деда). И вот теперь я решил последовать примеру Мастера. Составив перечень самых необходимых книг, я явился в лучший московский магазин – «Дом Книги», и показал его продавцу. Просмотрев список, она сказала, что ничего из него сейчас в продаже нет. При этом она глянула на меня с недоумением: «Ты, мол, что, с Луны свалился, что не знаешь, что это - сплошь дефицит?»
Тут я вспомнил про букинистический магазин на Арбате, и сразу направился туда. У его входа я увидел следующую картину: на тротуар выставлен лоток, на котором разложены книги, и рядом никого нет. Вдруг за полминуты вокруг него собирается большая толпа, и чего-то ждет. Из магазина выходит продавец с большой стопкой книг, и, как только он начинает выкладывать их на лоток, собравшиеся вокруг него покупатели, злобно препираясь и отталкивая друг друга, пытаются схватить каждую новую книжку первыми, а ее ухватив или вырвав у другого, вперяют в нее страстно вопрошающий взгляд, и или ее разочарованно швыряют на прилавок, или, плотоядно ухмыльнувшись, прибирают к рукам.
И мне стало ясно, что основной закон социализма теперь распространился и на книги: стоит тебе испытать какую-нибудь потребность, в силу принципа всеобщего равенства она одновременно возникает у очень многих - почти у всех, и приводит к дефициту, неизбежному, как смерть. При капитализме дефицит быстро устраняется механизмом рынка; при социализме создается механизм для управления дефицитом, посредством которого он увековечивается. Государство развернуло густую сеть букинистических магазинов, и учредило высшее учебное заведение, выпускавшее для них товароведов. Чтобы обеспечить их работой до пенсии, цены на книги были жестко зафиксированы каталогами на низком уровне, в результате чего возник грандиозный книжный черный рынок с оборотом в десятки миллионов рублей. И все же, всегда оставался шанс приобрести дефицитную книгу по номинальной стоимости – для этого нужно было оказаться в нужном месте в нужное время. В этих условиях и принялся я формировать свою библиотеку, на двадцать лет став постоянным клиентом букинистических магазинов, хождению по которым была посвящена значительная часть моих суббот. В моем списке было двенадцать адресов. Свой маршрут я начинал с угла Земляного Вала и Покровки (в советское время многие улицы носили другие названия, но я буду применять настоящие, законные), ехал на троллейбусе до конца Маросейки, откуда шел пешком до середины Мясницкой, от нее – на Лубянку; сделав крюк на Сретенку, возвращался к магазину в «Метрополе»; затем шел на Пушечную, оттуда - на Кузнецкий Мост; дальше шастал в Камергерский, потом садился в метро и ехал в Дом Книги на Новом Арбате, откуда спускался на Арбат, где было целых два магазина.
Все букинистические магазины выглядели одинаково. На подходе к ним стоял кордон из спекулянтов, спрашивавших всех подряд: «Вы не сдаете книги?», чтобы перекупить дефицитные издания. Внутри каждого магазина всегда была толчея. Часть покупателей застывали у прилавков, всматриваясь в корешки на полках в тщетной надежде что-то для себя найти, - но во всех магазинах стоял один и тот же набор книг, которые были никому не нужны. Все, что пользовалось малейшим спросом, немедленно сметалось теми, кому посчастливилось присутствовать при выкладке новых поступлений, сопровождавшейся потасовкой, и нередко заканчивавшейся мордобоем, и часть посетителей просто толклись в их ожидании, хотя все сливки с каждой новой покупки снимали товароведы, откладывая их для своей клиентуры. Наконец, у окошка «Покупка» стояла очередь из сдатчиков, содержимое сумок которых на предмет наличия дефицита один за другим, тоже по очереди, просматривали книжные барыги. И, несмотря на все это многолюдное бурное кипение, моя книжная охота иногда приносила замечательные трофеи, которые я до сих пор храню в своей библиотеке, хотя все эти произведения теперь качественно переизданы, и в таком количестве, что их хоть ложкой ешь!
Моя память, также, хранит образы некоторых знакомых товароведов – нет, не молодых выпускниц товароведческого ВУЗа, но пожилых интеллигентов, по каким-то причинам вышвырнутых из своей профессии в торговлю. Среди завсегдатаев книжных магазинов у меня тогда составился круг постоянных знакомств, не выходивших за пределы книжных интересов – многие из них походили на чудаков, маргиналов, - я, видимо, тоже относился к таковым, - хотя основная масса клиентов «буков» представляла мейнстрим – срез той социальной группы, что у нас называлась «прослойкой».
Итак, букинистические магазины Второй эпохи несли на себе отпечаток «развитого социализма», характеризующегося колоссальным превышением спроса над предложением.
Третья эпоха. Наше время.
Вскоре после наступления капитализма все букинистические магазины прекратили существование, спрос на книги упал, так как читать стало не модно, а предложение – количество новых изданий – многократно увеличилось. Книги теперь нужны только малой части населения. Весь спрос на книги, изданные в прошлом, в Москве с лихвой удовлетворяют 2-3 букинистических магазина. Каждый такой магазин являет картину безраздельного превосходства предложения над спросом. Упирающиеся в потолок полки ломятся от «бывшего дефицита»: полные собрания сочинений, «Литературные памятники», альбомы по искусству – все, что раньше можно было купить только втридорога на черном рынке, теперь здесь выставлено на продажу за смешные цены. Посетители, которых, - раз-два и обчелся, относятся к трем категориям: старичье вроде меня, которое ходит по книжным магазинам по привычке, молодежь, которая интересуется мировой классикой (есть и такие, хотя их не много), но хочет купить книги подешевле, и «самозанятые» книготорговцы, которые покупают книги для своей собственной, ведомой только им клиентуры.
Я сюда хожу по вот зачем: изредка попадаются редкие, малотиражные российские издания, или зарубежные книги, незнамо как, попавшие в Москву, или художественные альбомы по современному искусству, многократно уцененные в связи с отсутствием на них какого-либо спроса. Но главное – я мечтаю там повстречать такую книгу, о существовании которой никогда не знал, и которая мне поведает о чем-то новом и захватывающе интересном, что на время ярко осветит мою гаснущую жизнь.
Приведенной здесь трактовки трех эпох букинизма, в основу которой положено соотношение спроса и предложения – совершенно недостаточно, так как не объясняет причин возникновения спроса. Для этого я выдвигаю следующую гипотезу. Вторая эпоха была вызвана кризисом существующей идеологии: чтобы от нее убежать, люди искали духовные отдушины, находя их в литературе, что и стимулировало обильное и разнообразное чтение. Для Первой же и Третьей эпох характерна идеологическая стабильность, когда молчаливое большинство, погруженное в духовную дрему, ничего не ищет, и, раз так, то мала вероятность, что оно заразится опасными завиральными идеями. Так возрадуемся же упадку букинистической, и, вообще, всякой книжной торговли! Пусть он продлится, как можно дольше!
Май 2017 года