Милый дождь. Глава вторая

               

   Утром следующего дня Делвин с облегчением осознал, что он всё ещё в Амморийск-Де-Акро, городке, что так сильно вытянут к северу. На въезде он лицезрел каменную арку, местную достопримечательность, которая была известна под названием «Закалённый прорыв».  Её мощные колонны, утвердились по обе стороны дороги, чуть шире насыпи. От колонн, в обе стороны, окружая весь город, тянулась вереница обломков, которые раньше были стеной. Их не стали убирать, потому что, по сути, они так же являлись достопримечательностью, которая манила к городу немало путешественников.
   Здесь было три больших фонтана, один из которых располагался в центре главного перекрестка. От него уходило четыре дороги, каждая в свою сторону. Белый мрамор выпрыгивал из основания фонтана белыми львами. Они раскрывали свои рукотворные пасти и из них извергалась вода. Второй фонтан был в парке, а парк начинался сразу после скамьи, на которой вчера вечером Делвин ждал родителей. Мальчик надеялся, если возможно, прогуляться по парку, засвидетельствовать великолепие живых изгородей и мило натоптанных тропинок, что пересекались между собой множества раз. Ему хотелось пробыть здесь хотя бы ещё день, чтобы обойти как можно больше закоулков городка, попробовать отыскать третий фонтан, если возможно, и наконец-таки посетить все булочные и лавки на главной улице.
   Вчера вечером отец выскочил из-за двухэтажного здания, за которым тоже была улица, правда, не такая оживленная, как главная, насколько Делвин мог судить. Мужчина выделялся из толпы за счет своего утонченного, изящного тела, и, несомненно, высокого роста, что так упорно рвался перевалить за два метра.
- А где мама? – спросил Делвин, застегивая сумку, куда положил свою новую книгу.
Отец был взволновал. Или рассержен. Или и то и другое сразу.
Он лишь сказал:
-Пойдем.
   И мальчик пошёл за ним, едва успевая передвигать свои ноги. Он почти бежал и всё равно отставал от отца на добрые шесть футов. Они двинулись вдоль торговых рядов и цветных прилавков с продуктами и безделушками. Затем, лавируя между торговцами и бегающими из стороны в сторону мальчишками, они свернули за один из прилавков, где начиналась неприметная улочка. Стены в ней были из белого кирпича, имеющие в некоторых местах белёные участки. Со стен верхних этажей свисали полузасохшие ветви дикого винограда, который, насколько помнил мальчик, имел кисловатый вкус.
- Отец, куда мы идём?
- Нам сюда, - сказал отец и нырнул влево.
Потом они прошли ещё по одной узкой улочке, и наконец, нырнули в проем направо. Взору Делвина преклонился вид на внутренний дворик двухэтажного дома, к которому они пришли. Мальчик подметил, что если не поворачивать направо, а идти прямо по улочке, то можно быстро выйти на главную улицу, от которой до парка рукой подать.
    Во двор, облаченный в серые и сырые тона, залетали осенние листья, оторвавшиеся от своих ветвей. Земли не было видно, только листья. С четырех каменных стен, окружавших дворик, свисала вялая зелень.
- Так вот он где! – воскликнул Делвин, подбегая к не рабочему фонтану. – Отец, прошу тебя, скажи, что мы остановимся в этом доме, пожалуйста.
   Основание красавца фонтана было из гладко отполированного гранитного камня. Далее шёл светло-серый камень с бирюзовыми прожилками, которые были не зелёного цвета, однако, тоже успокаивали. Лишь поутихнув от первой волны возбуждения и радости, мальчик с неподдельным интересом подметил, что фонтан оформлен под форму большого кубка без ручек-держателей.
- Да, - сказал отец, - пока остановимся здесь, дальше будет видно.
- Спасибо!
   Их встречал большой двухэтажный дом с утепленной верандой. Два окна смотрели на новых хозяев с первого этажа, а три другие-со второго. По обе стороны каждого из них висело по два железных фонаря. Точно такие же фонари висели на столбах перед ступеньками, ведущие на веранду. В ней от осеннего ветерка покачивалось пустующее кресло. Подле него покоился древесный стол с резными ножками, под столом стояли стулья. Они были выкрашены тем же лаком, что и стол. Жаль, что сейчас не лето. – подумал Делвин. – Было бы здорово читать на веранде. С кресла-качалки можно было беспрепятственно лицезреть, хоть и не рабочий, но все-таки фонтан. Ещё можно было бы слушать звуки плачущего неба. Дождь, - мальчик знал, - успокоить нельзя, пока он сам не соизволит успокоиться. Но можно послушать. Умение слушать, кажется, ещё долго будет записанным в книгу вымирающих чувств и умений, если такая книга имеет место быть.
   Мальчик прыжками преодолел ступеньки и победоносно ступил на коврик у дверей дома. Отец открыл дверь, и они вошли. В доме было холодно. Пожалуй, даже холодней, чем на улице. От входной двери до стены на против, то есть по всему полу холла, простилался зеленый и ворсинистый ковёр. Делвин хотел снять обувь, но отец запретил, объяснив это тем, что по полу ужасно дует, хотя мальчик ничего такого не подмечал. Здесь на потолке висела пышная люстра в виде многочисленных цветков, стебельки которых были выкованы из серебра. По обе стороны от парадной двери стояли высокие вазы на подставках, вероятно, приобретенные за немалые деньги. Картины неизвестных Делвину художников покрывали значительную часть стен. В основном это были пейзажи, но мальчик также подметил и портреты людей,  и «каракули». От холла вверх уходило две лестницы с полированными перилами. Одна лестница была по одну сторону от стены, другая-по другую. Слева виднелся широкий коридор, который, как позже оказалось, вёл в кладовку. Оттуда веяло жгучим запахом корицы и молотых зерен кофе. С правой стороны, вместо привычного коридора, покоилась раскрытая настежь двойная дверь. Это был банкетный зал с двумя длинными столами и стульями под ними, сделанные без единого гвоздя. Из зала маленькая дверь вела на кухню, в которой уже что-то готовилось. Делвин слышал звук раскаленной на огне сковороды, что так отчаянно хочет пожрать всё, что только может поджарить человек на сковороде.
- Август. – позвал отец. Он стоял на первой ступеньке лестницы и держался за перилу, смотря куда-то вверх. – Спустись, будь так добр.
Спустя мгновение послышались шаги спускающихся ног, обладателем которых оказался молодой мужчина в белой рубахе с широкими рукавами. Он удостоил улыбкой и взглядом в начале Арчибальда, а затем и его сына, который стоял чуть подальше, на ковре.
- Чем могу служить, мистер Браун?
- Август, в этом доме есть хорошее вино?
- Обижаете, мистер Браун. Конечно есть, целый погреб лучшего вина на всем континенте, не побоюсь сказать.
- Замечательно. – сказал отец. – Тогда сегодня за ужином я желаю видеть бутылку красного первосортного вина. С травами, если угодно.
- Будет исполнено в лучшем виде. –улыбнулся Август и скрылся за дверью банкетного зала.
Арчибальд сошёл со ступеньки и отпустил перилу. Он посмотрел на Делвина так, как отцу должно смотреть на сына. Грозно, но в тоже время и снисходительно. У мужчины были темные и густые брови и безобразно карие глаза. На челюсти слегка выделялась не загорелая кожа от недавно сбритых бакенбард. Свет люстры падал на отца и сына, и длинные тени кидались на стену.
- Отец, а где мама? – спросил Делвин, оглядываясь по сторонам, ища её сиреневое кружевное платье глазами. Она то и дело твердила о том, что оденет его, как только они остановятся где-нибудь дольше, чем на одну ночь.
Если бы мальчик увидел свою мать в платье, то это было бы добрым знаком.
- На верху. Ступай туда.
- Она одела своё платье?
Отец скривил губы в искренней попытке произвести улыбку.
- Уже два раза перемерила. – сказал он. – Иди уже. Твоя комната в левом крыле, третья дверь по коридору.
   Делвин сверкнул глазами.
- Спасибо! – воскликнул сын и помчался вверх по лестнице.
Мальчик перескакивал через одну, а иногда и через две, ступеньки. Лестница, не имея выбора, вопреки своим, может быть, низменным желаниям, привела его к узковатому коридору. В его конце болталась на петлях, без сомнения, несчастная дверь. Несчастная от того, что ей не давали продыху, затворяя и отворяя её то и дело. Кто только не сгибал свою шею под верхним косяком проема этой двери. Достопочтенные джентльмены, без устали приводящих всё новых и новых дам, регулярно вызывали Августа в комнату в конце коридора. Они распивали лучшие вина. Управляющие то и дело менялись. Все, как один, твердили, что более не намерены терпеть разврат, который твориться в этом доме. То были хорошие управляющие в подчинение у не хороших людей. Достойным поступком они сочли свой уход. В конечном счете, люди, желающие управлять сим домом, искоренились. И удивительно то, что даже развращённые управляющие отказывались управлять в этом доме.
   Август весьма возвеселился, когда ему предложили из поваров и знатоков вин переметнуться на должность управляющего домом. К счастью, возвеселился не на столько, чтобы брать пример с достопочтенных кавалеров и развлекаться с дамами. Стоит признать, что Август оправдал все ожидания, выдыхаемые в его адрес. Двуспальную кровать в комнате в конце коридора убирать не стали, однако Август строго распорядился, чтобы её сдавали лишь супружеским парам. В холле расстелили дорогущие ковры. Их мыли каждую неделю. Сменили окна во всех комнатах правого крыла. Этого оказалось недостаточно и вскоре комнаты приняли на себя благородные одеяния паркета. Свет фонарей, что висели по обеим сторонам окон, падал на паркет ночью, и это было по-настоящему красиво. Случалось, что на освещенных участках паркета собирались дети самых разных деловых лиц, собранных в одном доме по деловым причинам. Они рассказывали страшные истории друг другу на ночь, поражаясь собственной фантазии, а потом, все, от мала до велика, прыгали от каждого шороха. Ещё до Августа в доме управлял Обутый Донателло. Так его прозвали за пристрастие к обуви, которую он безостановочно приобретал по каждому пустяковому случаю. Дни рождения совершенно незнакомых ему людей. Дни рождения собак незнакомых ему людей. Дни рождения щенят собак незнакомых ему людей. День первых блинов, о котором он случайно услышал из разговора незнакомых ему людей. Этот день праздновали в незнакомой ему деревне. Жители готовили блины, которые всегда получались комьями. Особенность в том, что готовить дозволялось лишь тому, кто ранее никогда не готовил. В жизни такого человека это был первый блин, и он всегда получался комом. Поэтому, когда дети очередных деловых лиц, тихо играющие на паркете в своей комнате, услышали стоны за стеной, то они немедля позвали Обутого Донателло. Тот, когда прибежал, просиял и открыв дверь, поздравил молодую пару с любовью, хотя это была не любовь. Это была большая мерзость, в честь которой управляющий обулся в синие туфли.
   В коридоре было прохладно. От старых стен веяло нелюдимой неприязнью. Они будто сдавливали мальчика. Делвин посмотрел в конец коридора, на дверь, которая была на половину приоткрыта. Небольшая доля света падала на пол, манила к себе каждого. Делвин, тихо подойдя к третьей двери, бесшумно скинул сумку с плеч и начал красться к приоткрытой двери.
В комнате играла тихая музыка. Едва уловимая для ушей. Однако она звала ноги в хаотичный танец, брала за шкирку и тащила в хоровод или иное скопление танцующих. Но скопление отсутствовало. Была только Анна Браун, легкомысленно кружащаяся в своем сиреневом кружевном платье. Она танцевала босиком. Её каштановые волосы струились на хрупких плечах, а плечи, в свою очередь, медленно качались из стороны в сторону. Ключицы слегка выпирали. Мужу это нравилось, а значит это не было недостатком. Делвин присел на пол и откинул голову. Он смотрел в потолок, туда, где стояла кромешная тьма. Она походила на что-то привычное, такое, как паутина, что разрасталась где-то в углу. Музыка лилась из приоткрытой двери, наполняя Делвина нерукотворным вином. Ему вспомнились осенние балы, которые они устраивали у себя в доме, созывая на них множество деловых лиц. Дед с отцом беседовали с каждым гостем. Те, один за другим, кланялись перед ними, любезно улыбаясь. Дамы протягивали свои руки к блестящим от вина губам мужчин. Те, кому не светило свершение успешного дела, напивались и пускались в дикий танец, который уносил их с ногами и руками. Всеобщий смех заливал огромный зал с высоким, расписным потолком. Только Анна Браун кружилась в стороне, не имея напарника по танцу. Но ей, как она утверждала, так даже лучше.
- Никто не наступает на ноги. – говорила она.
Если бы девушка знала, что танец с новоиспеченным мужем на свадьбе будет её последним парным танцем, то она прониклась бы им намного глубже. Многие вещи, которые происходят с людьми в последний раз, кажутся им вещами, которые происходили и будут происходить. А когда они осознают, что это был последний раз, то начинают искать убежище в иных вещах.
Делвин всё ещё сидел на полу, когда из приготовленной ему комнаты повеяло вечерней прохладой. Тонкая струйка свежести ударила ему в лицо через замочную скважину. Мальчик поднялся на ноги, и напоследок взглянув на свою мать ещё раз, удалился в свою новую комнату.
   Окно в ней было на распашку. Мальчик лицезрел средних размеров комнату с одной кроватью у левой стены и книжным шкафом у правой. В правом дальнем углу, как нельзя кстати, покоился посменный стол, поверхность которого до блеска отполировали, вероятно, ещё до их прихода. Делвин подошел к окну, чтобы его прикрыть. На улице начинал свое наступление один из первых осенних дождей. Его капли с неумолимо нарастающей интенсивностью барабанили по крыше дома. Они попадали на подоконник и даже на пол.
- Ничего себе. – вымолвил мальчик, узнав, что его окно смотрит прямо на мертвый фонтан.
   Локтями он уперся в подоконник. Звук падающей с небес воды окутывал всю улицу. На секунду Делвину показалось что фонтан ожил, что он снова разразился прозрачными струями. Оконные фонари загорелись, ослепив мальчика своей неожиданностью, и он едва не свалился со второго этажа.
- Всё, хватит. – сказал он и закрыл окно.
   Ему ещё было чем заняться. Книжные полки отнюдь не пустовали. Они рвались от многочисленных корешков книг. А может быть, - подумал Делвин, - их теснят не сами книги, а истории, которые в книгах?
Он читал всё; от детских сказок до вечных произведений. К тому же, кто сказал, что детские сказки не могут быть вечными произведениями? Все самые сложные истории с закрученными углами, яркими героями и чем-то, чего нет в других книгах, Делвину казались лишь констатацией фактов, которые многим были известны ещё с раннего детства. Если бы дети предстали перед миром в телах взрослых, то им бы доверяли написание куда более удивительных и добрых историй, чем взрослым со своими телами. Они бы пренебрегли закручиванием углов или их сглаживанием, они бы создавали. Мальчику нравилось представлять себя в роли одного из создателей. Создание его билось в унисон с его сердцем, отчаянно рвалось наружу, на бумагу. Когда огонь загорался в одном месте, его тут же тушил встречный ветер на границе с другим местом, которое, как всегда оказывалось, только подливало масла в огонь.
   В начале весны Брауны нигде не задерживались более одного дня. Где как не в Делеон-Виччи можно на славу распотрошить грудную клетку? Вопрос сложный, потому что не каждый прохожий способен унюхать его риторику. Распотрошить грудную клетку. Открыть своё сердце. Душу. На бумаге, на холсте, да хоть на тыкве! Без разницы. В одной из гостиниц культурной столицы мальчик улицезрел дряхлый столик с богатой историей. Молодой управляющий Дуду Конго глаголил, что за сим столом черкала рука не одного писателя. А кошка легендарного автора двести двадцать четвертой книги произвела на свет четверых котят как раз на краю этого стола.
- У автора «Номер 224» была кошка? – спрашивал Делвин.
-О да, - говорил Дуду Конго, - и четыре замечательных котенка.
Стоит ли сомневаться, что открыть сердце Делвин намеревался именно за этим столом? Глубокой ночью он спустился в холл гостиницы, прихватив с собой лампу и пару листов твердого пергамента.  Во второй заход он отправился в свою спальню за чернилами. В начале он написал: «Я желаю, чтобы на свете было как можно меньше людей, которые желают.» Потом он зачеркнул написанное, так как осознал, что это тоже желание. «В мои девять лет меня окунули в семейные дела вниз головой. Мне четко дали понять какой навоз меня ждет впереди. К счастью, это продолжалось не долго, потому что долго висеть вниз головой никому не охота.» Делвин зачеркнул и это. Он не собирался описывать круги вокруг своих почти двух лет богатого бродяжничества, которое сплошняком было покрыто непроглядным слоем недоговорок и тайн. Особенно семейных тайн. «Простые вещи могут иметь смысл, лишь когда никого не расстре…»   Зачеркивание №3. Делвин переставил чернила в другой конец стола, будто это могло помочь. Он похрустел пальцами и продолжил. «Первый снег нежданно свалился на крышу бегущей повозки. Сидящие внутри люди даже и представить не могли, что случиться через минуту. Повозка набирала скорость. Ветви темного леса хлестали лошадей по задницам, что подливало масла в огонь. К сожалению, кучер так и не был осведомлён о том, что моста уже нет.» Зачеркивание №4. «Бывает, идёшь темной долиной и тебе страшно. Бывает, заходишь ещё дальше и уже не так страшно. Затем вовсе не страшно. А потом страшно только другим.» Зачеркивание №5. Зачеркивание №6. Зачеркивание №7. №8. №9…
Когда места на листе хватало лишь для одной фразы, он написал: «Я устал.»
Стук в дверь.
- Мистер Браун? – голос Августа. – Я пришел сообщить вам, что ваша семья ожидает вас за столом. Ужин готов, мистер Браун.
- Ээ…Спасибо, Август. Да-да, я сейчас спущусь.
За дверью все ещё слышалось легкое сопение.
- Не смею вас задерживать. – Делвин улыбнулся.
Мальчик соскочил с подоконника. Его руки быстро расставляли содержимое сумки по полкам. В основном, это были подставки для книг. Очень удобная вещь. Он заметил их на рынке в Эльк-Эйске, это на востоке. Отец был слишком поглощен разговором с деловым лицом, поэтому он не глядя вручил Делвину несколько купюр и пригоршню монет. Этого было более, чем достаточно. Половину этих денег мальчик до сих пор носил в кармане своих штанов, что делало его немного выше в собственных глазах, хотя он и понимал, что это сущее безумие.
   Выйдя из комнаты, Делвин оглянулся. Он посмотрел на дверь маминой комнаты. В темноте её почти не было видно. Лишь тонкий запах лака и дерева, прорезающий воздух, словно горячим ножом по свежему хлебу, намекал на дверь. У лестницы горел свет, ещё одна лампа горела в восточном коридоре. В холле его ждал Август, вероятно, чтобы проводить в зал. На управителе висел черный фрак, пуговицы не были застегнуты.
- Что-то не так? – спросил Август, видя прикованный взгляд мальчика.
- Лучше застегнитесь. – сказал Делвин и пошагал в сторону зала.
   Два длинных стола по обе стороны зала убрали, заменив их одним большим столом по центру. Белая, как снег, скатерть дрожала в предвкушении пиршества. Она уже распрощалась со своей белизной, видя масштабы первого ужина далеко не первой семьи. В центре стола сидела чем-то нашпигованная жаренная курица. Она высиживала яйца-фрикадельки. У того, кто это придумал хорошее чувство юмора. По крайней мере получилось забавно, если не смешно. Мальчику с трудом верилось, что кто-то осмелиться запустить вилку в промежность курицы, чтобы попробовать яйца. От этой мысли губы скручивались в безудержной улыбке. Готовят то, чего не вкушают. Ставят то, на что стыдятся посмотреть. Да, умом нас не понять. Подле курицы стояла большая чаша с зеленым супом, который, похоже, хлебала только мать. Три тарелки с разной икрой. Четыре глубоких тарелок с фруктами; от яблок до ананасов, которые были в таком дефиците, что их можно было сравнить с волосами единорога. Единорогов, кстати, не существует. Делвин думал, что существуют, но нет. Книги, которые он читал, не всегда сохраняли веру в сказки. Так, с помощью книг, он отказался от бредней о снежном человеке, о лесных эльфах, о феях, как бы глупо это не звучало. Он перестал верить в старика, что жил на склоне высокой горы. Этот старик якобы занимался профессиональной ловлей солнечных лучей. У него был такой необычный сочок, который мог ловить солнечные лучи, подобно обычному, который ловит бабочек или мальков. Что он с ними делал? Он их отпускал. А зачем ему чужое, если у него есть своё? Он добрый человек и улыбка у него добрая, солнечная, если быть точней. Раз в неделю он мог позволить себе взглянуть на себя в зеркале, улыбнуться себе, чтоб ещё неделю не смотреть. Ему хватало.
   С кухни, где трудилось не менее трех человек, веяло нежным, неторопливо поджариваемым, беконом. Новые расписные тарелки всё прибывали и прибывали, покуда на столе виднелись пустынные места.
- Мой сын. – отец сидел в начале стола. На двух пальцах его изящной руки висел бокал с вином. Красная жидкость напомнила Делвину кровь. Он вспомнил книгу о вампирах, которые, кстати, тоже выдумка.
- Это мой сын, Август. – отец указал на сына краем хрустального бокала. – Похож на меня, не правда ли?
- Конечно. Так и должно быть. Он же ваш сын.
Август сидел напротив Делвина. Его длинные волосы были собраны в безукоризненный пучок. Подбородок гладко выбрит, однако догадаться, что чуть ранее на нем разрасталась густая борода, не составило труда. Пуговицы его фрака были застегнуты, все до единой.
- Так вот, - начал отец, - я припомнил один случай. Это было лет семь назад. Ох и жаркий тогда был денек. Я тогда сидел на веранде, газету читал. Вот, даже помню заголовок: «Эльк-Эйские поля прощаются с Эльк-Эйском.»
- О, - перебил Август, - Помню эту статью. То ещё было время. Помню, я даже о вас тогда вспомнил, когда прочитал её. О, как же я был поражен скоростью вашего многоуважаемого отца. Газеты только-только из-под печати вышли, а половина полей уже приписали вашему семейству! Это, должен признать, не одобряет равнодушия.
- То были хорошие времена. Но даже сейчас, - Арчибальд сделал глоток вина, - даже сейчас, не смотря на всю суматоху, что творится в мире, уверяю вас, дела идут в гору. Этого нельзя отрицать. Знаешь, есть два варианта: либо кризис тебя жрет, либо ты жрешь за счет кризиса.
Оба рассмеялись, подобно злодеям, чьи хитрые планы воплотились в жизнь. Мерзость. Не было ушам покоя. Делвин перестал слушать. Глазами он хватался за облик зала, который хоть и лицезрел при входе, однако деталей не подчеркнул.
   Невысокие, но широкие окна были уставлены свечами. Древесные рамы, сверкающие стёкла. Белёные стены украшены подвесными горшками, из которых вниз, к полу, устремлялись покладистые ветви благородных растений. Ничего особенного. Сплошная простота. Автор двести двадцать четвертой книги намекал на простоту в своих текстах. Часто используемые слова, применяемые в быту. Читалось легче, чем сказки для малышей. На пятой странице книги встречается слово «простота». Оно подчеркнуто жирной линией. На сотой странице подчеркнуто слово «красит». На двести двадцать четвертой это слово «человека». Простота красит человека. Если автор прав, - думал Делвин, - то вся наша семья и её окружение сущие уроды. Нас не красит. Мы не красимся простотой. На публике деловые лица и те, кто только мнит себя таковыми, практикуют закручивание словесного винегрета в самые различные фразы. Вместо «извините, но мне надобно спать» они говорят: «О, прошу вас, госпожа, поверьте слову моему, не имеющему лжи и лишенному всякой корысти, будь она неладна, негодница такая, чтоб её… Мне жутко не желается лицезреть как улыбка ваша, что светлее первого утреннего луча, сходит с лица вашего наипрекраснейшего, но прошу вас, проявите своё понимание к моей не самой тактичной персоне. Не я так восхотел, а в силу несгибаемых обстоятельств, должен донести до ваших нежных ушей, что, как бы это не было грустно, я обязан отойти в постель свою.»
- Вы планируете задержаться? – голос управляющего прорывался сквозь вереницу мыслей.
Делвин посмотрел на отца. В руках он сжимал уже не первый стакан. Он не был пьян, но язык его слегка заплетался.
-Не знаю. Быть может. – Он произвел новый глоток, если не два. – Возникли некоторые сложности. Случай часто встречающийся, но обойти его можно, даже нужно.
-Кто-то затрудняется? – спросил Август. – Кто- то из городских, не так ли?
-Так ли.
Мальчик превратился в слух. Были только уши. Был только звук.
- Голден Мак-Фи. Слышали про такого?
Август покачал головой.
- Никогда раньше не слышал этого имени.
Арчибальд произвел аристократически одобряющий смешок.
- Вот и я раньше не слышал. Но факт есть факт, он не укладывается в сроки. Поскольку он последний, то спешить нам некуда. Можем подождать немного. Да и потом, - отец взглянул на сына, - давненько мы не отдыхали. Верно, Делвин?
Мальчик кивнул.
   Первым из-за стола вылез Делвин. Он направился к лестнице и уже через минуту тихо лежал на кровати, сверля дырку в потолке своим пронзительным взглядом. Ветер швырял об окна пожелтевшие листья. Стекло заключало их в свои мокрые, холодные объятья. Сколько не беги – остановишься. Сколько не кричи – умолкнешь. Главное жди и дождешься.
Под монотонный оркестр дождя Делвин уснул.