Как поздно уже. Алена прислонилась лбом к стеклу, приложила сбоку ладони, отсекая отражение лампы. На улице – мерзкая сырая темень, ничего не видно, одна чернота. Хоть бы снег пошел, что ли, пора уже. Обычно в октябре в Омске зима…
Она подошла к детской колыбели, полюбовалась на спящего Ванечку. Два месяца всего мальцу, а уже видно, как на отца похож… Спокойный, не крикливый: наверное, не стала бы кормить ночью - так бы и спал до утра.
Ванечка-старший, любимый муж, - извозчик, возвращается домой заполночь, и она всегда его ждет с ужином. Вот и сейчас в печи стоит горячий чугунок со щами и кулеш с салом.
Алена погасила лампу и прилегла на краешек кровати. Притомилась за день колготиться-то. Не заметила, как задремала. И почти сразу услышала, как приехал муж – распрягает во дворе лошадь. Хотела встать, открыть ему дверь, да вдруг такая неимоверная тяжесть навалилась – ни рукой, ни ногой не пошевелить. А он уже идет по дому, глухо стучат сапоги по тканым половикам. Подумала: как же он вошел, неужели забыла дверь запереть?
Муж в темноте остановился у кровати и строго так говорит: «Сколько раз тебе повторять: не клади ребенка с собой в постель, задавишь!» Голос такой, что аж дрожь пробрала Алену, никогда он так с ней не разговаривал. Она удивилась: о чем это Иван? – ребенок лежит в своей люльке.
И тут очнулась. Темно. Тихо. Никого. Приснилось. Странное ощущение осталось от этого сна: жутковатое, пугающее… Она поспешила зажечь лампу, набросила шаль – почему-то зазнобило… Посмотрела на сына – спит, крошечка…
Скоро подъехал Иван, уже по-настояшему. Уставший, голодный, неразговорчивый. Она захлопотала у стола, он жадно ел, только улыбка играла в глазах, когда смотрел на жену. Прибрав после еды, Алена покормила Ванечку и легла к мужу, обняла, прижалась к широкой груди и забыла о необычном видении.
Ни свет, ни заря ее разбудил плач малыша, даже не плач, а, скорее, хрип вырывался из его уст. Маленькое личико кривилось в муках. Он весь горел.
Наскоро одевшись, Иван поехал за доктором, а Алена укачивала сынишку, не зная, как облегчить его страдания. Сердце ее разрывалось от жалости и тревоги.
Немолодой врач, осмотрев ребенка, лишь покачал головой и выписал микстуру от жара. По выражению его лица Алена поняла, что надежды нет, и тихонько заплакала.
Весь день и всю ночь она баюкала Ванечку, осторожно ступая с ним туда-сюда по комнате и мыча сквозь слезы незамысловатую мелодию.
Младенец умер под утро у нее на руках. Иван, просидевший все это время на лавке, хмуро глядя перед собой, вдруг затрясся в рыданиях. Выплакавшись, поехал за батюшкой для отпевания, а потом сам повез маленький гробик на кладбище.
После похорон Алена, непричесанная, кутаясь в шаль, отстраненно, как будто издалека слушала причитания соседской бабушки Марфы, что взялась помогать.
- Иии-и-и, милая, чего слезы лить? Бог дал – Бог взял… Ангелочком теперь будет на небесах… Чего реветь-то? Жизнь такая, голубка. Будут у тебя другие детки, а этот – Господу…
И тут Алене почему-то захотелось поведать бабке о ночном наваждении.
- А знаете, бабушка Марфа, что мне приснилось накануне? – и она рассказала свой сон.
Старушка, присев напротив, внимала каждому слову, а дослушав, мелко закрестилась:
- Господи, спаси наши души грешные… Дочка, это ведь не сон был, это домовой приходил, принес тебе худую весть, что лишишься ты ребеночка-то...
Алена с Иваном прожили долгую жизнь. У них было еще восемь детей, но страшная история, связанна со смертью первенца, навсегда осталась в их памяти глубоко сидящей занозой. И до сих пор она передается в нашем роду из поколения в поколение вот уже больше века.
****Картинка - из Интернета