Деревянные человечки
Деревянные человечки
(рассказ)
Стамеска сорвалась, чиркнула по запястью левой руки – и из глубокой царапины на только что ошкуренный чурбачок закапала кровь. Ванеев, отведя подальше руку, чтобы не испачкать рубашку, прошел в ванную. В туалетном зеркальце отразилось бледное, чужое лицо. Заклеивая пластырем ранку, Ванеев попытался успокоить сам себя: «Моя кровь на заготовке – значит в человечке будет, наконец-то, моя душа... А могло и кончиться очень печально, могло и вену рассечь...».
Пружина мрачной фантазии неуёмно раскручивалась: лезвие стамески вспарывает голубую жилку, кровь бьет фонтаном, алые брызги на обоях и на полу, фонтан все слабее и слабее, он теряет сознание. В квартире никого, хватятся, в лучшем случае через неделю. Найдут засиженное мухами окоченевшее тело в луже запекшейся крови. А вокруг тела безмолвные фигурки деревянных человечков, отомстивших за предательство.
"Чушь!" - в печальном размышлении Ванеев достал из холодильника бутылку водки, налил пол-стакана. «Как на поминках, – мелькнула у него мысль, – в тишине. Анкетные данные для некролога: тридцать два года, холост, бывший программист, места работы не имеет... Хм, если нет места работы, кто будет сочинять траурную речь? Смерть его не затронет никого, даже в дальнем городишке старики-родители, узнав нескоро о гибели сына, не помыслят даже в безутешном горе, что сын их был... Был жертвой таланта».
«У Ричарда еще двенадцать непроданных человечков, вся выручка его будет. Радоваться станет, барыга, моей смерти...».
Злость, возникшая при воспоминании о человеке с рыцарским именем Ричард, сбила траурное настроение. Ванеев вернулся в комнату, сел за верстак. Посмотрел на подмокший квадратик пластыря на запястье и поднял с пола болванку черновой заготовки. Хмуря брови, вгляделся в липовый чурбачок, держа его в двух ладонях, как новорожденное дитя, и затем, крепко зажав лезвие стамески, принялся сдирать с заготовки крупную стружку.
Было у программиста Ванеева такое увлечение – вырезать из дерева придуманных человечков. Человечки получались характерные. На одного поглядишь – пузатый, щекастый и грозный, так и кажется, рявкнет сейчас густым голоском: «Что!? Молчать!». Другой – присевший на придорожный камень, уставший от жизни и мыслей; третий – удалой, разухабистый Петрушка. Делал он их и сказочно-уродливыми, и кукольно-красивыми, и похожими на кого-то. Получались деревянные скульптурки размером в двадцать-тридцать сантиметров. Кто из сотрудников в гости на день рождения, на новоселье приглашает, обязательно предупредит: «Ванеев, ты подарков не покупай, подари что-нибудь из своих фигурок, коли не жалко».
Ванеев к этому привык. Шел к начальству на торжество – дарил заготовленную заранее голову из «Руслана и Людмилы», если к кому из равноправных сослуживцев – Мефистофеля, у которого лицо – сплошной профиль, плащ от подбородка до копыт. Такого Мефистофеля ему на два часа работы: шаблон, раз-два – и готово. Для одного, конечно, и Мефистофель – шедевр, другому, видишь ли, захотелось «Усталого путника», а то еще и «Арлекино» клянчат себе в подарок. Этого «Арлекино», между прочим, он полгода вырезал. За наличные купить – пожалуйста.
Арлекино купила заведующая сектором, шикарная женщина, говорили, вдова профессора-лауреата, Светлана Сергеевна. Подошла в конце рабочего дня и предложила:
– Покажи, пожалуйста, что-нибудь из твоих творений. Куплю и с ценой спорить не буду.
Ванеев провел гостью по общему коридору коммуналки, по которому витали запахи щей и детских пеленок. Открыл дверь угловой комнатушки, моля своих домочадцев, чтобы те не посыпались на голову лощеной дамы. Один таракан все-таки шлепнулся на воротник плаща Светланы Сергеевны и шустро пополз вниз по ее спине. Ванеев рефлекторным движением шлепнул по таракану ладонью. От этого легкого шлепка Светлана Сергеевна обернулась, посмотрела с мягкой улыбкой и сказала:
– Нет-нет. Я раздеваться не буду. Я буквально на минутку.
Пролепетав что-то о холостяцком жилье, Ванеев полез на антресоли, достал большую корзину и выставил из нее на диван несколько человечков.
Светлана Сергеевна, не прикасаясь, осмотрела каждую фигурку, потом показала зажатой в руке перчаткой на «Арлекино».
– Поставьте туда, – и она показала место на столе, рядом с включенной настольной лампой.
Ванеев установил «Арлекино» на столе – и Светлана Сергеевна, с секунду помолчав, произнесла:
– Да, какое чувства. Как бьет по нервам...
– Это хорошо или плохо? – простовато спросил Ванеев.
Светлана Сергеевна обернулась к нему и вместо ответа спросила сама:
– И сколько же ты хочешь за этого клоуна?
– Это «Арлекино».
– Хм, весьма удачно, подходит. Так сколько?
– Двадцать... пять... в долларах, – почти твердо назвал цену Ванеев. Светлана Сергеевна достала из сумочки кошелек.
Ванеев тактично отвел глаза, наткнулся взглядом на проданного «Арлекино». Человечек в клоунском колпаке стоял, выгнувшись назад, вскинув подбородок, заломив в отчаянии руки...
А через неделю Светлана Сергеевна пригласила Ванеева в гости. Он почистил и отутюжил поношенный костюм. Ровно в назначенное время подкатил на такси к указанному месту.
Светлана Сергеевна провела Ванеева в большую гостиную, пахнущую книжной пылью, с зашторенными окнами. За маленьким столиком в глубоком кресле утопал мужчина оригинальной наружности. За высоко поднятыми коленками виднелось сухощавое лицо с прямыми волосами на прямой пробор, с тощенькой, но сверх принятых стандартов длинной бороденкой. Ванеев с чего-то решил, что сидящий в кресле тип из священнослужителей. Но нисколько этому не удивился, поскольку жизнь таких людей, как хозяйка этой квартиры, вне пределов понимания пресно-кислого обывателя.
– Я вас жду, – произнес «поп» тихо, без эмоций. – Я просил Светлану познакомить нас. Я видел вашу куколку. В ней есть... э-э, блестки кое- чего... Пока не скажу чего, собственно вашего или заемного, но есть...
Ванеева вдруг обидело слово «блестки». Обозлившись, он почувствовал себя уверенней и, кашлянув, спросил:
– Что, собственно, вам не нравится?
– Сколько времени вы над ним работали?
– Полгода, – ответил Ванеев и, подумав, добавил: – Но я могу и быстрее.
– Быстрее не надо, – поморщился «поп». – Надо... вдумчивее.
Хозяйка поднесла каждому по рюмочке коньяка. Улыбаясь Ванееву, проговорила, будто проворковала:
– Я сама, правда, не специалист, но ваш визави, мон шер, большой дока в древнерусском искусстве. И в современном – тоже дока. С ним считаются бо-ольшие авторитеты. А мне, честно говоря, ваш «Арлекино» весьма по душе. По-моему, талант автора в нем виден определенно.
Бородатый коротко хохотнул.
– Она отказалась продать вашего кукленка за триста. Ждет, когда поднимутся цены на ваш талант. Долго ждать, Светочка. – Потом засмеялся, чему-то довольный в своей шутке, и длинными пальцами загреб назад свою патлатую шевелюру
.
После встречи с «попом» жизнь Ванеева понеслась, как автомобиль по ночной неосвещенной дороге: едешь, едешь, а куда едешь – не видно, и как долго ехать – непонятно. Образы еще не родившихся человечков роились в голове, забивая повседневные мысли, заставляя вскакивать по ночам, хвататься за инструменты, чтобы не стерся в памяти мелькнувший перед глазами ракурс. Пугая тараканов включенным среди ночи светом, он рылся в заготовках. В одних трусах пристраивался за столом и стругал, стругал липовую деревяшку под мысленный образец.
Работу программиста в статуправлении Ванеев с легким сердцем бросил. Устроился в жэке дежурным сантехником. Однако капризным человечкам все равно не хватало времени. Не успевал Ванеев закончить одну композицию, как им овладевала новая идея – и чурбачок с начатыми контурами нового человечка отлетал в угол, в кучу таких же недоделок, а голове и рукам хотелось уже чего-то другого, совершенного, чтобы сказал бородатый «поп»: это – не блестки, это уже – талант.
Ванеев раз в месяц, как по графику, названивал «попу» и вежливым голоском интересовался – не нужно ли показать новые работы?
«Работай, работай, – равнодушно звучал ответ, – еще не время». Ванеев уволился и из жэка.
В комнату без стука вошел сосед Валька, белобрысый, лупоглазый парняга, недавно вернувшийся из мест отдаленных и нежелательных.
– Макароны варишь? – спросил он у стоявшего над электроплиткой Ванеева.
– Макароны.
– Ты что – йог? Одни макароны, смотрю, хаваешь. Нас на зоне и то лучше кормили. Чего не женишься-то? Баба супешник бы сварганила.
Валька прошлепал тапочками по комнате. Осмотрел фигурки, пару раз хмыкнул. – Слышь, маэстро, возьми в ученики. Не пожалеешь, руки у меня золотые...
Ванеев усмехнулся:
– С таким учителем с голоду помрешь.
– Чего это? Неходовой товар?
– Неходовой, – кивнул Ванеев.
– Поскольку за штуку просишь?
– Я, в основном, для себя...
– Ясно – для себя. – Валька выпятил губы, удивляясь непониманию его слов. Спросил доходчивее: – Почем толкаешь их? А?
Валька долго ждал ответа, потом присвистнул:
– Идейный, что ли? А я уж думал, мы с тобой кружок «Умелые руки» организуем. Ты стругаешь, я – толкаю... Коклеток-то, наверное, хочется? Пашкету из печени, а?
Сосед скинул тапочки, забрался на тахту. Глядя на Ванеева, ни с того ни с сего принялся повествовать о своей тюремной житухе. Через час Валька ушел, унося под мышкой двух завернутых в газету человечков.
– ...Игоря Фомича нет, – прогнусавил в телефонной трубке голос непонятной половой принадлежности. – И долго не будет. Уехал в Архангельск на реставрационные работы. Да. А кто это?..
Ванеев медленно нажал пальцем на рычаг. Послушал пиканье зуммера, пожевал губами, кривя лицо в какой-то идиотской мимике, шмякнул трубку и вышел из телефонной будки.
Шустрый, как Буратино, лупоглазый Валька окружил своего «папу Карло» сыновьей заботой, выражавшейся исключительно в снабжении провизией гастрономической изысканности. Вваливаясь в комнату к Ванееву со свертками и пакетами, сразу называл эквивалент – два или, там, три человечка, которые перед этим перекочевали со стола «папы Карло» в Валькины руки. Валька с жизнерадостным великодушием относился к тому, что одна из двух фигурок на продажу предназна чалась «для себя», другая – «для нас». «Папа Карло» был, по мнению Вальки, натуральной шляпой, но не совсем безнадежным.
За совместным ужином Валька болтал, не умолкая, уминая тройной бутерброд из осетрины, буженины и сыра, и запивая этот букет черным чешским пивом.
– Гурман ты, Валька, – улыбался набитым ртом Ванеев.
– А я и не обижаюсь, – не возражал Валька, – хоть как обзывай. Я вообще необидчивый. На обиженных воду возят – а я прыг-скок, хи- хи, ха-ха... Насчет жратвишки, признаю, слабоват. За нее ни перед чем не устою. На зоне поэтому дисциплину блюл. А то забурят в карцер на хлеб и воду – у-у... пытка.
«И я не буду обижаться, – решил про себя Ванеев, отключившись от водопада Валькиных откровений. – Точно: зачем и на что мне обижаться? Плевать на «попа», плевать на всех, проживу как-нибудь... Ну, блестки, ну, кустарь я, нет таланта... Буду жить, как все живут... Ну, сказал бы «поп» в лицо, чтоб сразу больно – потом легче. Сомнения, сомнения замучили. Не понимает он, что ли?.. Ей-Богу, пытка...»
– ...У меня и все друзья из провиантской отрасли, – похвалился Валька, присасываясь губами к бутылочному горлышку. – Один ты, пап Карло, только из этой, из деревянной...
В середине осени измученный неопределенностью своего существования и предназначения Ванеев решился «наглым образом» заявиться к специалисту по древнерусскому искусству для выяснения «своих перспектив». Несколько дней откладывал визит, набираясь решимости, но тут стечение обстоятельств и навело на него мальчика с рыцарским именем Ричард.
Ричард вошел так, как будто его тут давно ждали. Не спросил, не предложил, а сразу объявил:
– Будем знакомы. Р-ричард.
На вид ему лет двадцать шесть, симпатичная мордашка с гладким, матово-смуглым лицом, фирменно-небрежная молодежная «тройка»: ветровка, кроссовки, джинсы. И весь он был какой-то не то чтобы нахальный, скорее, бронебойно-уверенный, стремительный, демонический. Ричард прошелся по комнате, крутя во все стороны головой. Подержал в руках некоторые фигурки. Как бы между прочим заявил, что, мол, такого народного умельца всякая шушера доит, как бездомную корову.
Ванеев понял вступление к делу и ожидал, не перебивая, что ему предложит этот фирмовый мальчик. Не глядя на хозяина, Ричард, подержав в руках одну из фигурок, назвал цену – по тридцатке за экземпляр.
– Ну, понял. Молчание на языке юристов означает согласие. Э-э?
– Этого нельзя, – попытался воспрепятствовать Ванеев, когда Ричард принялся укладывать поленницей несколько человечков. – Мне его себе нужно...
Усмехаясь,Ричард отложил взятую фигурку и прихватил взамен другого человечка.
– Коммерция не терпит лирики, корешок. Но аппетит приходит во время еды. Буду в пятницу. Жди и верь. Конвейер свой не выключай.
Вечером на общей кухне Ванеев спросил соседа Вальку, кто такой
Ричард и откуда он взялся.
– Приходил уже? – осведомился заспанный Валька и сказал грустно: – О-о, это – птица большого полета. Хватка у него, как у конвойной собаки... Ничо, пап Карло, с ним не пропадешь. Вот только питаться мы с тобой теперь раздельно будем.
Ричард пришел в обещанный день. Улыбался, рассыпался комплиментами. Отоварился еще пятью фигурками и ушел, чему-то своему подхохатывая.
Почти ничего нового за последние три месяца Ванеев не сделал. Из-под резца выходили грубые, одноликие, как штампованные на заводах ширпотреба, статуэточки. Целыми днями Ванеев валялся на тахте, читал старые журналы или просто так, без мыслей в голове, смотрел в облупившийся потолок. В окнах напротив сверкали огнями новогодние елки. По телевидению передавали веселые передачи. Ванеев смотрел в потолок.
Ричард заявился в запорошенной снегом дубленке, пахнущий морозной свежестью и тонким одеколоном. Поморщился от застоявшегося в комнате воздуха.
– Живешь, корешок, точно, как гениальный художник или нищий импотент. Как творческие успехи? Конвейер пашет?
– А как успехи коммерции? – проворчал Ванеев, не поднимаясь с тахты.
– Вопрос понял. Отвечаю. – Ричард небрежным жестом кинул Ванееву портмоне с изящной, бросающейся в глаза отделкой. – Ответ понятен? Гонорар. Все твое, кошель – тоже твой. К большим деньгам требуется надлежащая упаковка.
Ванеев вытряхнул из портмоне деньги, пересчитал и опять недовольно буркнул:
– Не ахти какие и большие деньги за пятнадцать фигурок.
Ричард хмыкнул с небрежной улыбкой.
– Я же, кажется, объяснял, что пока не организована клиентура... Даю гарантии, возьмем разгон – пойдут деньги.
– Мне за некоторые работы по три сотни давали. Ричард присвистнул и махнул рукой:
– Мало ли психов на свободе гуляет. Мне такие, к сожалению, не попадались... Ты давай, вставай, маэстро, и усиленно думай над тем, что я тебе втолковываю. Бизнес у нас с тобой пойдет – только лениться не нужно.
Ванеев было завозражал, но Ричард надавил на его плечо холодной, как у мертвеца, ладонью, достал из внутреннего кармана пачку сторублевок. – Вот тут примерно на тыщу зеленых. На. Поезжай куда-нибудь, отдохни. Папа, мама есть? Ну вот к ним и поезжай. Жду тебя через две недели полным энергии и вдохновения...
Ричард унес в своей сумке семь отобранных Ванеевым для «попа» человечков и в придачу к ним выбрал в углу, где валялся брак, еще несколько фигурок.
Зимним смурым утром Ванеев ехал на вокзал, взбодренный предстоящими переменами и тяжестью бумажника в кармане. Но, как приступ тошноты, поднималось в памяти, портило настроение тягостное ощущение от ночного сновидения. Приснился ему костер, пожирающий сложенных поленницей деревянных человечков. Потрескивает дерево, летят искры, слышатся молящие о помощи тонкие кукольные голоса. На вершине охваченного пламенем кострища корежится в языках огня «Арлекино», попискивая: «Пожалей, папа Карло, пожалей...». Костер догорел, осталась кучка пепла.
«К чему бы это? – по-старушечьи гадал Ванеев о значении сна и вдруг решил позвонить Игорю Фомичу – зажилил «поп» на халяву две фигурки и затих. Если ничего путного не скажет, пусть возвращает человечков или гонит деньги за них по таксе Ричарда».
С вокзала Ванеев позвонил. Услышав голос искусствоведа, не говоря ни слова, положил трубку. Поймал такси и, полный решимости, которой не хватало раньше, поехал к «попу» домой.
– Вот это явление, – тихо удивился Игорь Фомич. – Куда же вы затерялись?
Сели на кухне. Ванеев враждебно молчал, но Игорь Фомич этого, кажется, не замечал, суетился, заваривал чай из травок, доставал пирожки с клюквой, ворчал о ванеевском легкомыслии.
– Новости какие насчет меня есть? – агрессивно спросил Ванеев. – Мне особо засиживаться некогда. Уезжаю к родственникам отдыхать.
– Ну что ж... А новости есть. – Игорь Фомич, как будто о чем задумавшись, поднялся с кресла и вышел в соседнюю комнату.
– Какой результат?! – крикнул вслед Ванеев небрежным голосом. Но, тем не менее, напрягшись, Ванеев ждал и смотрел на дверь смежной комнаты, ожидая, что же такое ему сейчас вынесут. С чего-то он решил, что Игорь Фомич выложит перед ним на стол такую же пачку, какую он вчера получил от Ричарда, и также перетянутую резинкой. Игорь Фомич вернулся, протянул Ванееву тисненые корочки с латунным барельефом на обложке. Ванеев открыл их и на отпечатанном золотистыми буквами листе прочел вписанные черной тушью слова «...поощрительным почетным дипломом».
Некоторая радость перемешалась с разочарованием. Он вопросительно посмотрел на Игоря Фомича.
– Поздравляю, – сказал тот. – Это первый рубеж. Вас оценили. Надо работать дальше.
– Я работаю, – с раздражением буркнул Ванеев.
– Есть что-нибудь новенькое?
– Нет, – коротко пролаял, на что-то обозлившись, Ванеев. – Извините, я спешу. И, кстати, тех человечков, что я вам давал, можно забрать?
– Конечно. – Игорь Фомич вынес из комнаты три фигурки и пластиковый мешок. Аккуратно сам уложил фигурки, протянул сумку. – Как вы их любовно, «человечки», хм... Так привозите новые работы.
В трамвае Ванеев заглянул в сумку: почему же три человечка? Третьим оказался проданный Светлане Сергеевне за четвертак «Арлекино». И усмехнулся – сон в руку.
От почти полусуточного сиденья за верстаком разламывалась поясница, от инструментов судорогой сводило пальцы, перед глазами к вечеру плыли огненные круги. Теперь Ванеев стремился к тому, чего раньше боялся. Поточный метод, без брака и переделок, без сомнений: «то - не то». Продукция, пользующаяся особым спросом, запускалась в серию. План – только по количеству. Душа в новорожденных человечках "кормильца Ричарда" абсолютно не интересовала. Стандарт - высшая степень совершенства.
Компаньон всегда заявлялся неожиданно. И как-то ранним утром он вошел с матерински-укоризненным «ай-ай, мы еще бай-бай» – и вдруг увидел стоящего на подоконнике «Арлекино». Ричард оборвал свое ёрниченье, взял фигурку в руки, покрутил ее и сказал:
– Пятнадцать... нет, двадцать пять таких чертенков – и у тебя отпуск в неделю. Покупаем тебе квартиру, авансом пока. Расплатишься потом...
...То ли пораненная рука, как напуганная, слабо дергала заготовку, то ли исчез контакт между фантазией и пальцами, может быть, еще что-то – но свой, настоящий человечек никак не хотел показываться из обструганной деревяшки. Получалась аляповатая, не говорящая ничего болванка «по тридцатке за штуку».
Ванеев со злостью кромсал фигурку. Брался за следующую заготовку. Выстругивал общие контуры, доходил до главного, до сотворения души, характера... И вновь ужасался своему бессилию.
Недельный творческий отпуск подходил к концу. Неимоверная жизненная усталость сковала и мозг, и тело. А завтра неминуемо надо включать конвейер, отрабатывать полученные за халтуру авансы.