Мой первый друг, мой друг бесценный!
Самый древний…
Древнее только Библия…
И хотя, как пишет классик-- «час зачатья я помню не точно…», мне казалось, что наши мамы-подружки сделали это одновременно.
Каждый из нас по отдельности пачкал свои пелёнки ( не буду уверять, что мы в это время были не разлей –вода)-- это осталось в стороне от моих воспоминаний.
Но вот неоднократное сидение рядом на горшках летом на даче-- помню отчётливо.
Помню наши общие планы на жизнь: не расходиться; никому не рассказывать о наших задумках; сидеть до победного, не откликаясь на зов предков из-за двери: «Скоро вы там?...»
Вот дураки взрослые! Это им нечего делать на горшках, а у нас было дел по горло: обсудить все сплетни двора, решить, кого на другой день мы должны побить, кого обмануть и прочее…
Хотя твой бойцовский характер ковался уже тогда: сделал дело-- гуляй смело, но чувство локтя и солидарности с товарищем не оставляло тебя: я делала свои дела не столь стремительно, да и очень хотелось посидеть рядом и побалдеть…
А дальше жизнь начала нас уводить от общих горшков, что не мешало нам строить всё те же планы..
Ты был для меня образцом быстрого, острого, парадоксального юмора!..
У тебя было такое лицо с вечно вздёрнутыми от радости и удивлении глазами, что нельзя было без улыбки смотреть в твои лукавые глаза, зная, что сейчас ты разразишься находками….
Звонить тебе в минуты грусти было отдушиной: твой голос уже настраивал на праздник жизни…
Настали великие шестидесятые, и в нашу жизнь ворвался Визбор-- со всеми его бесконечными байками и дивными песнями..
Когда мы привели его к тебе на Ростовскую Набережную, наполненную невероятной красотой-- и внутри квартиры, и с видом наружу, где небо казалось ближе, чем земля с маленьким, но всегда празднично суетливым Киевским вокзалом-- Юрка был очарован…
Здесь ждал его прекрасный вкусный обильный стол с огромной толпой слушателей-- и он с восторгом пел свои песни и смешил нас театральными сплетнями-- до рассвета…
Ночь, точнее—остаток—он провёл у тебя в квартире…
Но ты проявил себя так же артистично: ты звонил нам каждый час до восхода солнца и делал подробный отчёт о прошедших часах: Великий поэт пописал; Поэт выпил ведро воды; поэт шумно плескался в ванной, оставив после себя ряд мокрых мест; поэт сожрал остатки вечеринки, а также тот запас еды, на который семья рассчитывала просуществовать ещё неделю, но уже без поэта.
Но ты был великодушен и, как всегда-- точный свидетель тех гнусных прекрасных времён...
А потом тебе взбрело в голову, что жизнь всё-таки будет сподручнее прожить в Америке: ты поджёг дверь твоей знаменитой хаты( или просто удачно загорелась проводка)-- как факт модного тогда проявления антисемитизма., что давало право на отъезд…
Ты вызвал нас сделать ряд снимков твоей сгоревшей хаты- и себя, несчастного, загнанного голым в душ-- одежды уже не осталось--- и был ты волосат и прекрасен!
Бесстыдное и очаровательное зрелище!
Как тебе всё удалось проделать с этой Америкой-- именно в нужном ритме и темпе—мы до сих пор не понимаем…
И ведь не пожалел!..И оказался прав…
И юмор твой таким остался и там-- звонким, победным, неунывающим!...
Мой дорогой! Я помню тебя!...И люблю по прежнему!