Пару лет назад, туманным и хвойным утром, Аврора скрипнула дверью, чтобы очутиться на крыльце холодной северной дачи. Побродив с четверть часа по густой, конечно, влажной траве, выглядывая подберёзовики, она вернулась назад и уселась в плетеный ротанговый стул. Пустая корзинка топорщилась на локте, и пахла чем-то сухим и лубочным. Резиновые сапоги в прилипших иголках велики размера на два, - кто же новое для дач покупает?
Раннее утро с предзавтрачным голодом сплетались в животе, рождая чувство, как в детстве перед поездкой – чуть жутко, но страх как хочется приключений. Беззвучно улыбаясь с оживлённой мимикой, - как бы воображая свой весёлый перед кем-то разговор, она потянулась наконец к чашечке утреннего горячего. Вот они едут в лифте. Она разговаривает с земляками на своём языке. Что-то смешное… Все хохочут. А он любуется её глазами, интонацией, жестами рук. Ни слова ему непонятно, ему, другу из Пруссии, но он не сводит с неё глаз.
Или же вышли всем коллективом подышать унылым ветром, реющим над балтийскими просторами. Уютно кутаться в чей-то плед, как бы его не замечая. Ловить эти взгляды, хохотать внутри и снова ставить ему ловушки.
Она вновь широко улыбнулась и подула в стакан. Кофейный аромат всклубился, чтобы улететь вглубь тумана. Красивые северные сосны, но за этим «барханом» - взлётная полоса. Вот гул нарастает, чтобы звучать в её сердце долго после того, как самолёт уже сел.
Она нащупывает в нагрудном кармане паспорт. Шершавая корочка чуть взмокла то ли от северных туманов, а то ли от жаркого сердца в близлежащей груди. Она ещё не закончилась. Виза. Будет греть ещё как минимум год.
Неслышно поставив корзинку на старый, покрытый немытой клеёнкой стол, она шуршит по росе к калитке. Скрип, и через три часа удивлённый прусский шепоток по углам встретит путницу в росистых ботинках.