5. Коза.
Мелкие зелёные волны водоёма, полощут глинистый берег, - мгновения времени отсчитывают. Обветшалая хижина с плоской камышовой крышей, вот-вот вползёт в воду. Половину халупы занимает тёмная кладовка, - дроблёным зерном для разводимой рыбы засыпаны безоконные кирпичные стены.
Кооперативный рыбак дед Тодар Купец, ежедневно высыпает в водоём пять мешков комбикорма, латает лодку, и ждёт новые указание от кооперативного начальства.
Каждый понедельник он, докладывает зоотехнику хозяйства о состоянии водной живности:
- Рыба на злаковых кормах и макухе - жиреет, любители ловят караси одними разрешёнными удочками, И только Рыжий из липованского села, кидает сети, никак словить его не удаётся, больно хитрый.
Через неделю, Купец снова состояние рыбного хозяйства хвалит. И всё было бы хорошо, если бы Рыжий крупными сетями не вылавливал самый крупный толстолобик.
Из понедельника в понедельник зоотехник выслушивает одну постоянную беду: - Рыжий не прекращает безобразничать, - браконьерничает по зеркалу ночного водоёма!
Старшему рыбаку придали специально приобретённую резиновую моторную лодку, и двоих юных охранников, - борцов вольного стиля из школьного ковра: Артёма Тащи и Дениса Шаран, - ребята с плотными мышцами.
Но они тоже беспрерывно упускают Рыжего, не улавливают его скрытые, запутанные липованские умыслы.
- Кто такой этот Рыжий, - негодует зоотехник, - он рыбу нашу постоянно ловит, а вы его самого словить не можете, заснимите его на доказательную плёнку. Или, наконец, …принесите мне голову этого самого Рыжего!
Хотя бы!..
Мальчики довольны катаньем на быстрой лодке, заверяют, что до конца каникул: точно отнимут сети у Рыжего, его лодку утопят!
Сами они, рыбу ловят закидушками, для раков вентель на все сутки в воду брошен, тухлыми сусликами заманивает в большую решётчатую чернильницу падкие донные клешни.
А купаться целый день, - это, то же что прохлада искрящегося арбузного гребня в утро разбуженного сна. Ранние баштаны поспели за ставком, в плевелах прячется их красная тайна, и дед Тодар глухими щалбанами безошибочно выведывает у полосатых кавунов зрелую полноту.
Вечерами рыбаки: варят уху и живых раков, дымят и чешут укусы комаров, арбузы режут, высчитывают ползущих по подстилке ужина муравьёв, слушают надоевшую жалейку одинокой дедовой козы, привязанной у ближней вербы.
Вредитель Рыжий потерялся в мутной самогонке деда Тодара, выпьет старый, и начинает скуку тянуть:
- Муравей заполз на сыр, - не буду больше кушать. Вот ещё один, - перестану слушать. Опять муравей – ракию быстро пей…
Ребята хохочут, - аж тлеющие дрова смехом воспламеняют. Коза вслед за ними беспокойно, отрывисто блеет.
Солнце не собирается долго закат держать, убежало за плотиной зелёного водоёма, нагнало над ставком тёмные облака, заквакали жабы.
Замолкшая коза жевала, жевала переспевшие жёлтые кабачки, задрала голову, её кривые рога как две антенны, ловят лягушечьи трели, и различают мутные шептания скупых волн ставка.
Издалека полорогая, похожа на деревянную «козу», с которой ребята на рождество ходили вертепом разговевшийся народ поздравлять.
Артём водил «козу» на привязи, Денис из-под вывернутой шубы блеял святость вертепа, - славил пещеру, что бога родила. Переулки зимние оттаяли, липкой густой грязью заужены, не везде место обозначается, где улицу перейти можно.
Пьяный дед Купец тогда, был шумом вертепа разбужен, необъяснимая обида шумела в его мозгах, долго своё желание соображал, вышел из-под тёплого тулупа в сырой ветреный холод двора, - никого нет: калитки уличной тоже нет, - снята с петель, и в грязь дороги брошена. Вертепов много по рождественской ночи бродят, не высчитаешь, кто именно снял, у кого точно в большой торбе обычай недовольства засел.
Миша Радилов пристал к ребятам вертепа, три рубля даёт тому, кто скажет: что сказал футбольный судья Сава, - капитану Борику, когда тот неверный гол требовал засчитать.
Все знают ругательные вихри заики-Савика, да больно уж неприличны они для школьного народа. Вертепный «милостивый» Ваня Бобочка на ухо шепнул, но это не считается:
- Громко надо повторить стадионные слова!
Пропадают три рубля из вертепной кассы, никто не решается сказать: «Что сказал Савик – Борику?».
Тодар Купец пошёл на слух искать воротил скрипучей калитки, прямо на писк гармошки идёт.
«Коза» уже сбросила шубу, выходит из ближнего двора, на одной палке одинокую деревянную голову с проволочными рогами, держит Артём. Затих вертеп, месит грязь, все угощения жуют.
Из толстого ствола голой акаций, человек отделяется по безразличию темноты, накинулся на вертеп, вырвал «козу» из рук Артёма, и бьёт лопающей мордой по стволу дерева, разбил деревянные челюсти.
Дядя Миша Радилов вступился за Купца, не наказанным остался дед - хулиган, похоже он вовсе не помнит тот случай; у борцов за старые обычаи, он тоже скомканным остался. Смеются.
Живая коза снова блеет, будит сырую рождественскую ночь.
Ребята хихикают, и Купец за ними обрывисто, хрипло груди рвёт, не поймёт, откуда смешинки вслед за муравьями выползают. Мутный самогон ещё больше туманит соображения, ворует непонимания тлеющего вечера.
Гей-гей – потеря, не кради святую ночь.
- А что? – говорит Артём, - давай деду напомним обиду нашу старую.
- Давай напомним, пусть старый до конца уяснит проказу прошлую свою.
- Тащим его в воду.
Они ухватили старшего рыбака за слабые конечности, и поволокли в ставок.
Купец блеет возмущения, кричит брошенный в воду старик, мокрым ползёт по слизкому глинистому берегу, показывает на воображаемую лодку Рыжего, зоотехника вспоминает.
Коза блеет, будто полынью задавилась, вертепники драчливо смеются, выслушивают, как старший рыбак куцыми стонами грозится, их ребяческую дурь наказать.
Барахтается старик в воде, а Рыжий в хвосте водоёма расправляет сети. Непонятно: лодка его бесшумно скользит по темноте лунного блеска, сторожа баштанов перекликаются, или то охранникам водоёма всё это гневно мерещится.
Украла ночь – день вчерашний.