Глава 8
Осторожно отодвинув штору, я увидел на диване мужика, укрытого моим любимым ГДРовским пледом. У журнального столика аккуратно стояли новенькие берцы, а на спинке стула камуфляжная тужурка. Хоть свет с кухни довольно освещал комнату, но я потянулся к выключателю и щёлкнул им. Под пледом шевельнулся гость и откинул плед с головы. На меня смотрело бледное, зажмурившееся от яркого света, лицо молодого человека с явно свежей короткой стрижкой. Немота неожиданности поразила меня. А гость невозмутимо сел, опустив ноги на ковёр, и потянулся за обувью. Когда он наклонился, на белоснежной наволочке нашей любимой с женой подушки я разглядел безобразное, розово-красное пятно и сразу понял – грим! Гость невозмутимо одел один берц и, наклонив голову, взглянул на меня. Теперь я видел правую сторону его лица отчётливо. Она была цвета неспелого помидора с синими прожилками! Гость бросил взгляд на подушку и неожиданно прыгнул в мою сторону. Я не успел отреагировать, а он сжал мои запястья своими, чёрт побери, обжигающе холодными руками. В животе чувствовалось тренированность и сила.
- Тихо, Володя, тихо! – спокойным голосом прохрипел гость. – Я не опасен, выслушай меня, всего лишь выслушай. Понял меня? Кивни головой.
Он смотрел на меня прищуренными глазами, прямо вовнутрь. Хотя, честно сказать, я не испугался. Уже, видимо, привык к «сюрпризам». А точнее я вчера понял, что он меня что-то надо им всем, а может просто всем!
- Я отпущу, а ты выключи свет, мне он мешает и давай без глупостей. Видишь, я тебе доверяю, - он отпустил мои руки, вернулся на диван и начал шнуровать берцы.
Верхний свет я выключил, но по-прежнему стоял в дверном проёме.
- А я думал, братан, ты меня помнишь, - уныло произнёс гость, встав и наклонившись к тужурке. Что-то знакомое было в этом человеке и в его движениях. Гость застегнул пуговицы, одёрнул тужурку по военному и, наклонившись к стоящему на журнальном столике зеркалу моей жены, потрогал себя за не бритую щёку.
- Да черти, с гримом они переборщили, может наволочку застирнуть? – взглянул он на меня.
- Ты кто? – спросил я ошалелым голосом, немея от догадки.
- Суд по твоей стоящей шевелюре, ты догадался. Да, это я.
- Андрюха?!
- Увы, мой друг, ну-ну, успокойся, на, потрогай.
И он вновь взял мою руку своими холодными пальцами и потыкал в свою зелёную щёку.
- Ну хватит, дружище, я думаю, ты читал мои рапорты и протокола. И всё понимаешь.
Да, это был мой друг Андрей Зырянов, которого я похоронил восемь лет назад. С Андрюшей мы дружили с пединститута, вместе кончали физико-математический факультет, только он был математик, а я физик. После выпуска я отправился в школу, а он через год ушёл работать в милицию, снова учился вроде, потом исчез из поля зрения. В далёком девяносто первом мы с ним столкнулись нос к носу в большом доме возле универмага. Он спешил по коридору по своим делам, я, наоборот, по делам не своим. Мы радостно обнялись, быстро обменялись новостями, и он исчез, а я пошёл в кабинет бывшего «ОБХСС», а на то время «Отдела по борьбе с экономическими преступлениями» «ОБЭП», где узнал себе точную цену. А именно железнодорожный вагон сахара, на который обменял меня мой пронырливый компаньон. Молнии правосудия в тот раз сверкнули согласно справедливости, хотя зная знакомства моего урода-компаньона, это произошло благодаря судьбоносной встрече в коридоре “Большого дома”. Я заочно был бесконечно благодарен своему другу Андрюше, хотя и знал, что я бы поступил также, и всё мечтал быть как-нибудь ему полезен, но как и бывает, ничего не успел. Я даже на похоронах то не был, а узнал обо всём только через месяц, в конце мая. Ну и помянул как следует, хоть таким образом отблагодарил друга. Гудел неделю. Все эти мысли пронеслись у меня в голове за секунду.
- Молодец, помянул меня тогда, - похлопал меня по плечу «друг Андрюха», - нам это очень важно.
- Андрюха, ты реальный?
- Ну я, ну что ты! Вот, садись на свой диван, - он сгрёб плед и аккуратно его сложил, - и что-нибудь сделай со своей тюфтелей: или ешь, или иди положи в тарелку, капает же.
- Ты живой?!
- Нет, ну скажем так, не совсем нет.
- Как так?!
- Фу ты! Совсем ошалел что ли? Ты что не дочитал то, что тебе оставил «Рахимьяныч»?
- Владимир Рахимьянович? Нет, я только начал.
- Стареешь, друг. Раньше «самиздат» страниц по четыреста за ночь делал.
Тогда, ещё до перестройки, мы увлекались всей этой разоблачительной, как нам казалось, истиной, но теперь я понимаю, просто вранье как карасям на прикорм. И естественно встретили пятнистого оракула как Мессию или апостола новой веры, кол ему осиновый!
- Кол ему не понадобится, мы его и так там тепло встретим. Ладно, давай пройдём на кухню, а то ты всё здесь уделаешь.
Мы прошли к столу, Андрюха попросил включить настольную лампу и отвернул её в окно.
- Тебе налить чайку?
- Ни к чему, я сейчас употребляю другое, но не в этом дело. Времени у меня мало, только три дня. Вот ночь уже прошла. Нам ещё много надо сделать.
- Почему всего три?
- Потом искать начнут.
- Кто?
- Мои коллеги.
- Это точно ты?!
- Проверь, - он вяло усмехнулся.
- Я вышел, взял из альбома свою студенческую фотографию всей группы.
- Это кто?
- Это Валера Руди, Петька Пояков, Вовчик Косарев, ты, Иринка Могучая, - и он перечислил всю мою студенческую группу. Да, это был, несомненно, Зырянов Андрей.
- Перестань наконец, удивляться. Я попросил кое-кого, чтобы мы встретились, вот мы и встретились.
- Оттуда?
- Оттуда.
- Фууух, - выдохнул я, - я бы сейчас с удовольствием проснулся.
- Успокойся, это неизбежность, как и сама смерть. Ты же умный человек, должен понимать, что не ты распоряжаешься своей судьбой. Вот сейчас ею распорядился я, но поверь, не во вред тебе, не во вред.
- Ну а что тебе от меня сейчас понадобилось?
- Не торопись, всё узнаешь, но постепенно, а иначе тебя заклинит или крыша съедет, вот тогда точно небытие и забвение…забвение.
Последние слова Андрей произнёс, всматриваясь в темноту, словно силясь что-то рассмотреть.
В горле пересохло и я отпил свой остывший чай. Смотря в это совершенно чужое лицо, я спросил:
- Её можно избежать?
- Зачем?
- Страшно.
- Мы не умираем физически, собственно только тело. Сознание наше вечно, через тридцать два года я должен буду начать пачкать пелёнки, питаться молочком и заново учиться говорить.
- Серьёзно?
- Серьёзней не бывает. Через сорок лет после «события», мы её так называем, сознание материализуется в этом мире. Потом всё по циклу: школа, семья, старость.
Голос его отдалённо напомнил моего друга, но я всё-таки его не узнавал: вроде он, вроде нет. И что со всем этим делать… Мысли роились в моей голове, но тут зазвонил будильник.
- Пора собираться на работу, - усмехнулся я.
- Понимаю, - невозмутимо произнёс «Андрюха», - вообще-то знаю, а не понимаю, у нас там не принято разговаривать, постепенно забываем речь, мы читаем по глазам, и если собеседник повёрнут ко мне лицом, выдыхать воздух через гортань не обязательно.
Точно его манера говорить. В молодости мы много разговаривали, когда я приезжал в Долматово на рыбалку и целыми ночами просиживали перед костром под варёных окуней и «андроповскую без винта».
Я отвернулся спиной к «ожившему» другу, учёл его предупреждения и подумал: «Чёрт! Вот влип с этим согласием работать на них. Работа, экзамены, тут вдруг домой Ольга приедет, а он тут…». Надо сказать, что моя жена хорошо знала Андрюху. Учились они на разных курсах, но боа были математиками и, естественно, встречались в коридорах, к тому же Андрюха был у нас гостем на свадьбе. Её посвящать в мои дела не хотелось.
- Молодец, на лету хватаешь, - похвалил «Андрюха» моё движение и правильно всё поняв. – Что решил?
- Объясню директору, что надо срочно отлучиться. Думаю, проблем не будет. Думалиев обещал прислать подмену.
- Тогда мне лучше побыть во дворе, ну хотя бы в машине. У тебя есть полог? Накрой.
- Может всё же здесь? Можно в погреб, - всё не хотелось вот так выгонять «друга».
- Нет, уже по следу идут, не хочу вас подставлять, а так запах увезу с собой.
- А что, диван что ли теперь выкидывать?
- Нет, Вовчик, спасибо Зое Семёновне и станции переливания, они постарались, пока не пахну, но бережённый сам себя бережёт. Но всё-таки… Да и в замкнутом пространстве как-то спокойней, - «Андрей» утомлённо уселся на заднее сиденье, вздохнув: - Устал много говорить, - и замолчал, уставившись в одну точку.
Я не без труда напялил на «жигулёнка» старый курортный чехол и, хорошенько умывшись от прикосновений друга, отправился на работу.
Было пасмурно, но не холодно. Школа шумела, торопясь на уроки. Но на крыльце стоял директор и радостно улыбался. Вообще-то в полный рост его видели редко, а на крыльце впервые, поэтому школьники замолкали, поднимаясь по ступеням и торопливо всасывались в дверь, образовав водоворот. С моими коллегами он здоровался кивком, а когда я ступил на ступеньку, вдруг двинулся навстречу. Он улыбнулся мне! С чего бы?! Что ещё придумали там Думалиев с Зоей Семёновной?!
- Поздравляю, Владимир Петрович, - двумя руками уважительно поздоровались мы.
- Спасибо, Ринат Рашидович, - ответил я, сохраняя спокойствие.
- Ай-ай-ай, и нам ничего не говорили… Понимаю, понимаю. Ну что же, большому кораблю – большое плавание.
Я ничего не понимал, улыбался и кивал головой, окончательно отделавшись от радующегося директора и, получив напутствия, явился после звонка к нему в кабинет, я начал встречать своих «счастливых» и поздравляющих меня коллег по всей дороге к кабинету. Наконец, влетев в лаборантскую, я как никогда обрадовался Айнагуль, вот кто мне объяснит, что всё-таки происходит. Ожидание меня не обмануло. Оказывается, были из районо с телеграммой, мне срочно надо быть в Астане в связи с переводом в Центральный аппарат Министерства образования и науки Республики Казахстан и что администрации районо и школы срочно к моему приезду приготовить служебные документы на экстерн. Якобы моя диссертация решением ВАКа будет утверждена без защиты.. Вообще то, после того, что сидело у меня во дворе на заднем сиденье машины, тем не менее, я думал, что это не про меня.
Начался урок. Мои славные подопечные молча выслушали моё задание и как-то без энтузиазма, а я направился в директорский кабинет. Там я увидел свою замену. Молодой, стеснительный паренёк, видимо, один из многочисленных племянников довольного Рината Рашидовича. Небольшой фуршетик в шкафу для поднятия тонуса, его придумал ещё я, устав от многочисленных проверяющих в пору моего директорства. И наставления для молодого учителя затянулись до звонка.
Рассердившись от милицейской наглости всё решать за меня, я предупредил, что вернусь и класс доведу до экзамена. Директор был на всё согласен и всё время меня тряс, как грушу, расспрашивая, как мне удалось так обернуться с должностью.
Напоследок я пообещал ему такое же покровительство. Айнагуль томно вздыхала, по ка я показывал коллеге приготовленные к лабораторному практикуму проборы и методички, чем вызвал в нём ужас от необходимости всё это исполнить. И всё просил обратить внимание на профессионализм лаборантки, если будут заминки. Моя подопечная Айнагуль благодарно кивала и бросала взгляды на стесняющегося коллегу. Наконец, взглянув на часы, я попрощался, взяв «оракула» за влажную ладонь и подмигнув, сказал:
- Нет худа без добра!.
Мы поняли друг друга. Наверное…