Моё уродливое лицо заиграло светом, когда я открыл панельную дверь. Тихий скрежет металла, тихий вычурный металлический щелчок. Рассвет на поверхности земного шара. Я стоял как перед расстрелом, провожая взглядом уходящий красный цвет.
И в тот момент, когда летучие мыши дезертировали из могильного холода, вместе со мной. Мириадами движений, кишащими голыми крылышками, черными пуговичками – глазами. Острыми клыками, маленькими, похожими на личинки мух коготками. Я вышел из своего дома.
Пришлось отодвинуть себя вдоль стены к свободному месту, потому что на носилках несли Порождения Земли*.
Порождения представляют собой не родившиеся, полу зачатые эмбрионы хомо сапиенса, или то, что от них оставалось. Бактерии размножались только воздушно - капельным путем. Гомункуло - сталактиты продолжали коробить мир. Оставался естественный выход генофонда. Благодаря привычкам, я сразу же достал свою маску из внутреннего кармана пальто и натянул поверх лица. Из-за непреодолимого, что бы терпеть ужасного запаха ещё не родившихся и уже разлагающихся существ. Было просто невозможно терпеть его на чистое лицо. По чистому везению рабочие* остановились около меня, после того как их путь преградили вылетающие небожители чистилища. Я прислонился к стене и увидел, что вся улица отчищается от порождений. Вслед за рабочими шли их прорабы, каждый прораб старался как можно громче закричать на парочку с носилками.
Жалкое зрелище.
На моих глазах один рабочий просто уронил носилки с одной стороной, а на них в контейнере находилось все ещё живое порождение. Прижимаясь к стенке всё ближе с отвращением, я заметил как мой подбородок, намереваясь, отдалится от данного действия и вдавливается в шею, упираясь в то место где должен быть кадык. Руки, которые у меня были по бокам, начали непроизвольно елозить по стене, пытаясь выбраться от этого действия. А дело было вот в чем. Рабочий, напротив меня уронил ручки носилок, а я по чистой привычке и моторике рук начал было пытаться помочь ему, но сразу же осёкся. А он увидев во мне помощь попытался воспользоваться. Ужасная вонь. Мерзкие выродки.
Чавкающее порождение чуть было не опрокинулось мне под ноги. Да и рабочий, это ещё то зрелище, представлявшее собой продукт человеческого без нравственного и лицемерного стремления обойти стороной природу.
К моему счастью, прораб мигом подхватил бедолагу, под руку и швырнул его на пол, лицом к контейнеру. Прорычав, что-то совместимое с надписями на стенах улицы. Рабочий* ударился лицом об угол контейнера лицом. Далее эту сцену я уже смог благополучно покинуть, уходя видев как на полу лежит существо, упираясь руками о землю, ногами пытаясь встать, не задев ничего лишнего, будто бы извиняясь за своё существование.
Проходя по знакомой улице, я завидовал людям, которые настают такие пейзажи, ведь это может быть единственным, что может радовать за весь день. Слипающиеся глаза видели оторванную от планеты краснеющее небо и два осколка цивилизации, в которых ютилась ещё одна сепарированная цивилизация.
Наверху, высоко в дебрях космоса, стояло два спутника, один за другим. Коллаборация инфернального дизайна, вместе с многочисленными механическими пристройками в довершение творения гигантские, многокилометровые шпили давали грандиозный и вдохновляющий вид постройкам. До сих пор хотелось вдохнуть глубоко и всю грудь, что я и делал. Это был скорее рефлективный подвид жеста оваций.
Не сразу, но постепенно я стал понимать, что сегодня меня ждёт ясная погода. Атмосфера обещала быть безоблачной и ветра не ожидалось.
В мыслях я стал вспоминать, какое местонахождение означал тот или иной спутник.
Первый был спутник, построен и разработан нашей армией специально, для коммуникации между независимыми континентами. Находился он между третьей планетой и был в тесном почти что телесном контакте со спутниками четвёртой планеты: Деймос и Фобос. Два пункта в передачи посланий человеческих контактов. Первый был спутник континент гвардией, разработанный и запущенный специально для коммуникации континентов.
Второй же, был даже станцией, с прозаическим названием “Катарсис” построенный не только для коммуникации, но и для конверсии по переработке людей в рабочих*, так же рабочих в людей. Отслеживают буквально всё: рации, локальные данные, абсолютно все. Именно поэтому мир воспротивился и ускользает от живого общения. Вместо него люди выбрали виртуальные миры. Мир – это помойка. Мир – это непрестанное подтверждение себестоимости. Мир – это акт власти, унижающий слабые попытки воспротивится им. Мир не живой, уже не живой.
Виртуальная реальность – это надежда на завтра.
Виртуальность - это последняя капля надежды упавшая с гроздя свежих ягод на техногенную почву. Чьи нервы просто не выдерживают и трепыхаются как струны.
Это была судьба, знак и убежище для первобытных инстинктов человека. Пока что не протоптанная дорога для эволюции.
Говорят что счастье - часть целого. Говорят "Счастье – это временное явление". Пусть говорят, это, пока солнечный шар крутится. Пока колонны электростанций гвоздями стоят под потолком неба. А ссутулившиеся спины небоскребов, утыканными микросхемами окон, реклам и пристроек держат оборону. Пока кислород начисто не исчез между комбинациями ветров, запущенными корпорациями, заводов и развалившихся свалок. Между останками робких, одушевленных, светящихся в ночи немых созданий. И остается с таким же немыслимым жаром. И отворачивается под покровом вселенной черной и бессмысленной пустоты.
Если абстрагировать всё едино, то получается некий кибернетический цветок, пускающий корни в дух земли, а стебли и лепестки представляют собой цивилизацию, мегаполис которого работает в свете неоновых ламп. А ты – наблюдатель, пытающийся понять структуру композиции.
Я был на откосе жизни, они чувствовали то же, что и я. А я ранил себя превосходными кинжалами само отторжения и самобичевания. Надо мной и моей довлеющей действительности. Но именно я, ни летучие крысы, ни мои друзья, ни мои личные вещи, ни кто - либо другой не мог дать мне ответы на вопросы, которые у меня накопились во время само копания.
Красота заворачивающего занавеса уже уходила за горизонт. Закрываясь, дверь выгнала всех ночных обитателей. Я, в свою очередь привыкший к таким выходкам, только мог замыслить очередной звонок, или даже поход к управляющему или наемным уборщикам.
Выйдя, через улицу на шоссе, а затем, завернув на него я плавно вышел на остановку. Запах кислого и едкого запаха был под стать, здешним местам. Потому что это был запах мусора, запах оставшихся лужиц от мусора. Мусоровоз приезжал очень рано утром. В связи с тем, что уличные беспорядки, отбросы общества, контингент людей занимался само отчисткой, беспорядки останавливались с восходом солнца. Солнце являлось врагом таких обитателей теней, оно находило их через спутники и низвергало в пучину механических катакомб и чистилищ. Я так называл полицейские участки, потому что иначе их назвать нельзя было. Только чистилище и только оно самое.
Всё шоссе, вплоть до города была покрыта тончайшим слоем пыли, рабочими*. Снегоходы знали свое дело. К тому же у меня создавалось впечатление, что они создавали помехи как при осмотре комнаты при дергающейся и мигающей лампочки. Как раз после этого момента я и понял, что в нашем районе пойдут изменения.
Дело в том, что религиозные убеждения нашей континентальной зоны утверждали что разделение по национальности, расе и происхождению не имеют под собой особой разницы. А вот политические убеждения как раз таки носят судьбоносный характер. Каждый человек, каждый рабочий. Каждый идиот понимал, что это чистой воды идеология бессмыслицы и потребности этой идеологии направлено на то что бы угождать головам от мира сего. Господство, власть, Кратос просто подметали за собой осколки разбитой истории земли, которая некогда принадлежала природе и их детям. Отсюда и происходила ожесточенная текучка людей, мутация, расовое кровосмешение и прочая катастрофа, о которой нормальный человек даже думать не станет в самый ужасный или какой-либо другой момент его жизни.
Абсолютно разворованный в логике и потерянный мир ждал меня за порогом дома. А жил я как будто Квазимодо, то ли я сам был глухой и не хотел слушать ничего лишнего. Прочь из моего спального жилья маленькие детишки Квазимодо. Для меня еще найдется место для колокольного звона!
Пока я ждал своего вагона, я думал обо всем в этом. И то что я могу рассказать вам никогда больше не станет секретом ни для кого присутствующего.
И моя история станет очередной стеной с монументом и транскрипцией ужаса и агрессии, на полочке ваших кошмаров и не реальных фантазий, в которые могут заходить любые человеческие фантазии, наивысших вопросов. Я сообразил не очень сильно затачивать мой мастерский клинок безумия, на грани богохульства и невежества научных открытий.
Река безумия, река кровоточащих дёсен будет разбиваться об агоническую стену параноидальных скал на берегу моих порожденным сознанием разума.
Я спал, но я бодрствовал, я открыл окно в ночи, но из него доносилась тишина. Я вслушивался в пустоту своей комнаты, но я слышал рев и шум города. Я знал и знал, еще раз знал, что должно произойти что-то.
Карта проезда дала о себе знать, как только я достал её, что бы оплатить проезд в вагоне. Войдя внутрь, я сразу почувствовал дежавю. Далее вагон двинулся, вакуум захлопнул ставни коробочки, и она так же скользила внутрь мегаполиса, под аккомпанемент таких же вакуумных – кислородных конфликтов, ведь такие рельсы были лучшим изобретением передвижения, что могла дать цивилизация себе взамен на бесконечные мытарства поездок.
Рядом стояли люди и курили. Хлопоты быта рассасывались во мне, мне становилось легче. Рядом с собой заметил альбиноса, у него был протез вместо ноги, голубые глаза, очень морщинистый лоб, почти складками друг на друга. На нем была кожаная куртка, волосы были модной прической направленны вверх, штаны цвета хаки и военные кожаный ботинок. Выглядел он поджаро, внешность была нордическая. Одной рукой держась за поручень, а другой, покручивая сигарету и подталкивая ее к губам, то обратно поднося к губам. Когда он увидел, когда я заметил его то начал слегка ухмыляться. Я даже подумал, а не знакомы ли мы?
Вагон был стерильным как кресло и комната зубного врача. Но у него была грязь под ногтями. Этому я удивился. Наверное, это был его жизненный стиль. Так же я заметил, что эта ухмылка была у него всегда при себе. Но наше пересечение взглядов вскоре оборвалось, потому что я просто на просто отвернулся. Затем я начал вспоминать, а не знает ли он меня? Может, видел, где-то на работе. Или через друзей\знакомых. Вагон поворачивает под землю.
Вагон со свистом уходил вниз, по наклонной. У меня расслабился вестибулярный аппарат, и я почувствовал лёгкое облегчение в ногах как будто в падающем или резко спускающимся лифте. Только без малейшего чувства опасности. Вместе с этим сопутствующий свист как бы не издавался звуками в вагоне, а когда он проходил, таким образом, было понятно, что вагон, люди, в нем находившиеся были свистом. И ты становился частью этого. Я зацепился рукой за поручень сам, т.к. необходимо было это сделать, потому что я мог упасть или удариться об кого-нибудь\задеть. В проблесках трещин, на вагон и внутрь периодически простреливал солнечный свет, который был похож не на солнечные лучи, а на потрескивающие и пощелкивающие неоновые лампы. Я заметил у моего теперешнего знакомого футболку между куртки с интересной надписью.”..нгелы не лета.. ”.
Интересная надпись, которая была напечатана готическим шрифтом. Белым цветом, поверх чёрной футболки. А так как его грудная клетка была широкая, то он отчасти находился в распоряжении показывать свой принт-арт всем окружающим. Вагон начал подниматься, когда я услышал первые звуки поднимающегося свиста. К нему подошла женщина почти пожилого возраста и спросила какой-то обычный вопрос об расположении чего то и где, то . Он ответил кротко, утверждающим, вместе с кивающим жестом. Убедив ее в безопасности и правильности направления.
Она, как и подобает, с женской тревогой открыла для себя нового собеседника и доверительное лицо. Начав, что-то дальше рассказывать про расстояние и пространство, он как бы понял, что придётся выслушать её полностью до конца остановки, если не поездки, начал утвердительно кивать и поднимать брови над веками. Отвернулся, сплюнув вслед за потушенной сигаретой, которую он так и не докурил. Немного сжав губы, играючи роль, все равно находился в наблюдении меня. Она, было, уже открыв диалог, перешла к восклицательному жесту, подняв руку, показывая на дальнюю сторону, лишь бы показать и быть услышанным, сжала ладонь в кулак и прислонила его к груди. Немного промолчав, она перед этим кивнула и промолчала с несколько секунд. Далее дело шло за малым, он понял, что надо ронять встречные реплики начал это делать, в то же время, продолжая наблюдать за мной. Затем меня начало это тревожить, но я не чувствовал подвоха или опасности. А они в то же время, не переставая вести, диалог друг с другом, смотрели друг другу в глаза. Разговор у них заходил, несколько в другое русло откуда начинался и я слышал обрывки фраз:
-“Перебежать через платформу…”,”…Отталкивал себя же от края…”, ”…сама бывала в подобных ситуац..”,”…Про деньги абсолютно ничего не известно…”,”…Тяжелее всем приходится машинистам…”.”Снег… распял асфальт…”.
После последующей фразу, лицо женщины перестало участвовать в разговоре, альбинос перевел взгляд на меня, впервые за долгий диалог с ней. Ощущение будто они перестали играть свои роли. Я понял, что упустил, что-то очень важное из своей жизни, я почувствовал себя виноватым перед самим собой. Я почувствовал себя беспомощным, я стал видеть себя стоящим в этом вагоне, представил, как выглядел я на фоне одинокого окна, затем стоящим в вагоне, который напрямик рассекает в муравейнике – цивилизации дорогу, и рельсы который готовы протолкнуть его дальше. Я видел себя, стоящим себя около окна, а вагон уезжал все дальше и дальше. Я уже был таким маленьким, будто игрушечным солдатиком, вагон будто игрушечным. Затем дорога, затемненная местность. Видя себя со стороны, стоящим в вагоне и держащегося одной рукой. Видя свое лицо, очень задумчивое и в то же время импульсивное. Порезанное и кривое. Всё исчезло.