Среди злостных неплательщиков членских взносов председателя дачного кооператива «Лесное» Тарасова больше всех нервировал Чеглоков; остальным он мог высказать все, что он о них думает, а Чеглокову не мог: его здесь никто ни разу не видел вот уже пять-шесть лет подряд, - примерно с тех пор, как умерла его мать. Надежда Николаевна Чеглокова была дама с сильным характером, и не позволяла своему сыну, любителю заложить за воротник, особенно распускаться, но после ее смерти он начал пить по-черному. И вот, несколько лет назад его соседи вдруг спохватились, что Чеглоков уже давно не приезжал. Такая констатация весьма достоверна: в поселке, как и во всякой деревне, даже при мимолетном посещении никому не удается остаться незамеченным: в дачный сезон всегда находится пара внимательных глаз где-нибудь в саду или за окном; зимой же на снегу остаются следы, и вот на расспросы председателя все, как один, отвечают: «несколько лет не появлялся».
«Умер?» - подумал Тарасов, и сам себе возразил: «Нет, в этом случае сразу бы возник наследник, а то и несколько: обязательно найдутся какие-нибудь родственники – седьмая вода на киселе, а тут – полная тишь. Значит, не желая погасить задолженность по взносам, Чеглоков просто решил не приезжать, намеренно порвав все возможные контакты».
Действительно, по его мобильному номеру всегда приходит лишь один ответ: «Абонент временно недоступен», а заказные письма, посланные по имеющемуся в списке адресу, возвращались с пометкой почтового отделения: «адресат по извещению не явился». «Ну, нет, так нет, - когда-нибудь объявится; - куда он денется!» - думал Тарасов, но год шел за годом, а на участке Чеглокова по-прежнему никто не появлялся.
Как-то, проходя мимо, Тарасов бросил взгляд на приземистую дачу Чеглокова, и ее фасад, глядевший на улицу двумя окнами, скрытыми под ставнями, напомнил ему лицо с закрытыми глазами, и вдруг его пронзила мысль, что Чеглоков мог приехать на дачу поздней осенью, напиться, и здесь умереть. «Был бы сильный запах разложения» - успокоил он себя, но неприятная мысль его не покидала. «Все-таки от улицы до дома приличное расстояние – метров тридцать; кроме того, возможно, дом утеплен, - окна и двери пригнаны плотно, а вьюшка печной трубы, допустим, была закрыта; при отсутствии вентиляции воздух изнутри просачивался наружу очень медленно, и сразу сдувался ветром, так что запаха никто не почувствовал, а, если кто-то и заметил, то мог подумать, что где-то поблизости гниет бродячая собака, подохшая минувшей зимой, – такое здесь бывает часто. Кроме того, были же случаи, когда тело умершего не разлагается, а мумифицируется; лет десять назад газеты писали, что в одной московской квартире обнаружили труп одинокой пенсионерки, который за несколько лет, что он там пролежал, пока квартиру не вскрыли, превратилось в мумию. Если посторонние люди откроют, что здесь шесть лежит тело Чеглокова, то наш, - как его не назови, - «коллектив», «нейборхуд», или «товарищество», будет выглядеть очень погано: так мы можем и в прессу попасть, а нам это надо?».
Чем дальше, тем больше беспокоила Тарасова проблема исчезновения Чеглокова, пока он не вытерпел, и не поехал в ближайший поселок, чтобы переговорить с участковым. Старший лейтенант полиции Новиков, молодой мужчина с непримечательным одутловатым лицом, был явно не в духе. Молча выслушав Тарасова, он сказал:
- Полиция может объявить пропавшего гражданина в розыск на основании заявления родственников или соседей по месту регистрации. Ваш случай ведь не такой?
- Нет, не такой. Но Чеглоков последнее время перед исчезновением сильно выпивал. Что, если он приехал на дачу поздней осенью, заперся, напился, и во сне умер, и так там до сих пор и лежит? Мы ведь не знаем, есть ли у него близкие родственники или друзья, которые бы его хватились. Может быть, кроме нас, никто о его пропаже не знает. Я предлагаю на всякий случай вскрыть и осмотреть его дачу.
Новиков молча раздумывал. Перспектива того, что на подведомственной ему территории может находиться забытый труп, его явно не радовала.
- Ладно, я поеду с Вами. Только напишите заявление об обнаружении бесхозной недвижимости. Кроме того, пригласите для осмотра еще одного члена вашего кооператива, чтобы протокол подписали двое понятых.
Когда заявление было оформлено, Тарасов сел в свою машину. Участковый, прихватив с собой коллегу, последовал за ним. По дороге Тарасов заехал к Купцову, с которым обо всем условился заранее – тот взял с собой инструмент, и вот кавалькада из двух машин остановились у дачи Чеглокова. Открыв не запертую калитку, все четверо прошли по заросшей травою дорожке к дому, настороженно приникшему к земле, и поднялись на крыльцо, покрытое ковром из пожухлой, слипшейся прелой листвы.
Новиков для порядка трижды громко постучал в дверь, крикнул: «Откройте!», затем, дернув с усилием дверную ручку, и убедившись, что дверь заперта, распорядился: «Ломайте!» Вытащив из сумки нехитрый инструмент, Купцов деловито принялся за работу. Легкий врезной замок сопротивлялся недолго, и вскоре путь к тайне дома стал открыт. Тарасов раскрыл дверь, сварливо заскрипевшую ржавыми петлями, и вошел в небольшие сени. Слева от входной двери к стене был прислонен садовый инвентарь: лопата с налипшей на нее сырой и вязкой глиной, которая теперь пересохла и растрескалась, четырехзубые вилы, щербатые грабли, шестигранный лом; рядом, на вешалке, прибитой к той же стене, висела рабочая одежда: Тарасов покосился на длинный светлый плащ, над которым с крюка свисала шляпа – он всегда представлял себе Чеглокова именно в этом прикиде, - и теперь это выглядело, как будто с него шкуру содрали, и на стенку повесили.
Тарасов щелкнул выключателем, но свет не зажегся; проведя по стенам лучом карманного фонаря, и найдя распределительный щит, он повернул рукоять автоматического предохранителя; вспыхнула свисающая с потолка лампочка. Задержав дыхание, - будь, что будет - Тарасов открыл дверь, ведущую в дом, провел рукой по наличнику, нашарил выключатель, и зажег свет. Все четверо, один за другим, не проронив ни слова, вошли в небольшую кухню. В ее середине располагался стол, заставленный грязной посудой: разнокалиберные тарелки, бутылки из-под вина и водки; одна из бутылок рассыпалась на части – она была разорвана замерзшей в ней жидкостью, от которой на усыпанной мышиным пометом клеенке осталось пятно грязно-бурого цвета. У стола стоял видавший виды венский стул, на спинке которого висели грязные полотенца. На ржавой плите кирпичной печки сиротливо маячил закопченный эмалированный чайник. Рядом, на запачканном пеплом полу, лежала кучка березовых дров и газеты для растопки. За печкой к стене был прислонен большой оббитый эмалированный таз; рядом стояли два пустых ведра. Углы кухни и оконный проем в несколько слоев затянуты паутиной.
- Холостяцкий уют – с ментовской иронией произнес Новиков – Пойдем дальше.
В жилые помещения дачи вели две двери. Открыв ближайшую из них, Тарасов оказался в просторной комнате, освещенной сумеречным светом, проникавшим через щели в ставнях. Справа от него, в углу чернел диван. С учащенно забившимся сердцем Тарасов провел по нему лучом фонаря. На продавленном ложе лежало скомканное одеяло, нижний край которого свисал до пола, и подушка без наволочки; в ее середине имелась впадина – след головы, но было очевидно, что этой постели человеческое тело в последний раз касалось в незапамятное время, - Тарасову даже показалось, что она затвердела, как схватившийся цемент.
Участковый щелкнул выключателем, и комната осветилась. В ней напротив дивана стоял письменный стол с большой радиолой советских времен. На его столешнице тоже столпились бутылки из-под спиртного и несколько мутных стеклянных стаканов. Пахло пылью: казалось, она недвижно повисла в воздухе, подобно дымке. У стены налево стоял допотопный платяной шкаф. Открыв жалобно запевшую дверцу, Новиков обнаружил целый ряд старой одежды, - пальто, костюмы, платья, расправленные на плечиках, вплотную друг к другу висели на штанге; судя по ее старомодному покрою, одежда принадлежала деду и бабке Чеглокова. Полки шкафа были заполнены смятым несвежим постельным бельем.
Вернувшись на кухню, инспекционная группа, пройдя через дверь направо, двинулась во вторую жилую комнату дачи: в ней стояла железная кровать без матраса; на полу стопками были сложены книги и журналы, повсюду стояли картонные коробки и чемоданы – было ясно, что она использовалась, как кладовка.
Осталось осмотреть нежилые помещения. Подняв люк, врезанный в кухонный пол, Тарасов и Новиков осветили фонарями подпол. Там было пусто и сыро, и пахло плесенью. По приставной лестнице Тарасов поднялся на чердак, где были в беспорядке сложены обрезки пиломатериалов, и поломанная мебель.
По мере того, как останки Чеглокова при осмотре не обнаруживались, для Тарасова становилось все яснее, что хозяин жилища умер, ибо столь очевидное долгое отсутствие человека там, где ему следовало быть – это не менее красноречивое свидетельство его смерти, чем банальные череп и кости или мумия, если они были бы найдены здесь. И Тарасов мысленно помянул Чеглокова.
Июнь 2017 года