Рецензия на повесть Цветы лазоревые

Рене Маори
Эта рецензия - то самое чудо, которого ждет любой автор. Читатель, рецензент воспринял текст так, как было задумано автором. Разгадал все символы, все тайны этой маленькой повести. То, что рецензент называет повесть романом - это издержки сайта, на котором она была опубликована. Там просто нет раздела "повесть".

Елена Владимирова

На роман Рене Маори «Цветы лазоревые» уже написаны две рецензии, авторы которых отметили стилистическое мастерство автора, особо подчеркнули удачную стилизацию при описании событий, происходящих в девятнадцатом веке в доме семейства Барминых, высказали свое мнение о героях романа. Мне захотелось написать о символике и идее этого романа «о любви, о театре и немного о смерти». Предваряя свою рецензию, замечу, что у меня получился скорее литературоведческий, чем критический разбор.

Подростковая проза, шире подростковая литература, адресованная юным читателям, стоящим на пороге взросления, тематически близка к описанию обрядов инициации, взросления, прохождения через испытания, чтобы получить откровения  священного (мистического), смерти, чувственности (сексуальности). Эта тематическая заданность воплощена в романе через происходящие в жизни героинь романа Катеньки Барминой и Ирины Синицы(и?)ной мистические события: спиритический сеанс сестер Барминых,  явления призраков Катеньке и Ирине, сны, позволяющие Ирине выйти в иное измерение;  через болезни героинь, граничащие со смертью, реальную смерть Катеньки и ирреальную (с могильным холодом), испытанную Ириной; через осознание  влюбленности, пережитое обеими.

Сюжетные ходы – спиритический сеанс и печальное пророчество, сделанное духом; перемещения во времени и общение героинь, живущих в разных эпохах; гадания у цыган; появление призрака Катеньки, жаждущего успокоения и захоронения на семейном кладбище – традиционны для мистического романа. Композиционное мастерство автора заключается в обоснованности этих ходов, в создании динамики повествования.

Итогом событий, описанных в романе, закономерно становится взросление Ирины, но интереснее проследить, почему призрак Катеньки, по словам Ирины: «…не дает помереть спокойно, а все какие-то дела для меня изобретает».

В Эпилоге находят завершение две линии: успокоение призрака, дождавшегося, что останки Екатерины Барминой найдены, и радость Ирины обретению счастья с любимым, когда можно гулять по лазоревому полю, «болтая о всякой ерунде и целуясь под каждым деревом».

В любовных романах от неразделенной любви чаще  страдают героини, здесь же и Камцев, и Юрий (Йорик) открыто выражают свои чувства, но и Катенька, и Ирина сомневаются.

Задавая себе вопросы: «А есть ли у нее сейчас эта любовь? У Камцева, наверное, есть. А у Кати? Как заглянуть в свое сердце? Весь этот трепет, румянец, лихорадочный побег к цыганам – не является ли все это лишь нервической реакцией на произошедшее? Лишь отражением чувств, пусть даже очень глубоких, но чужих, навязанных извне?», Катенька борется с собой. Как пишет автор:  «все ее существо восставало против такой правды и так хотелось любить...».  Она решает, что «нет у нее никакой любви, одно любопытство», и не останавливает  уезжающего влюбленного в нее художника.

Катенька ждет наказания от отца не за шалость, не за цыган, а за чувство возможной влюбленности: «Ей казалось, что даже подозрение в том, что она влюблена, испачкает ее, и под гнетом этого подозрения ей придется жить все последующие годы». И хотя Ирина верит, что смерть Катеньки в подвале была «печальным случаем, но не «чужой злодейской волей», с отъездом художника, с отказом Катеньки от любви заканчивается и ее жизнь.

Иринино чувство к Юрию сродни жалости, которое, скорее, чувство взрослого человека, чем юношеская пылкая влюбленность. Но главное в том, что Ирина спасается от наваждения в подземелье, где они с Йориком находят останки Катеньки, бросаясь в объятья к любимому со словами, которые не сказала Катенька уезжающему Камцеву: «Не бросай меня!»

Символ «лазоревых цветов», лазоревого цикория, о котором Ирина написала свои немного наивные стихи, прочитанные Катенькой на празднике в семейном кругу, а потом нацарапанные ею на двери подвала, ставшего для нее могилой, это символ поиска любви, голубой мечты, которая должна воплотиться, а не исчезнуть, как призрак.

Может быть, это наивно, может быть, по-детски, «по-подростки» идеализированно, сказочно, когда хочется услышать: «Не бросай меня!», а потом сыграть свадьбу, но ведь это и есть подростковая проза, а не проза для взрослых.