Нашему-то народу грязь месить не надоть привыкать. Ежели грязи по колено, то держаться на ногах даже прошше. Друго дело – вперёд не больно то подашься. Но нам и тут хорошо: жижу промеж пальцев пропустил – корнеплодов на обед выловил, воду в пруду замутил – рыба сама в руки выпрыгиват, теста из глины намесил – праздничным пирогом стол для гостей украсил!
Да по эдакой-то няше до нас никаки враги вовек не доберутся! Которой народ пошустре – те из грязи сразу в князи норовят перебираться. Там и место повыше и грязь пожирне будет. Так уж у нас веками сложилось: чем больше вокруг грязи – тем толшше наши князи. Оттого, видать, и цари-то у нас никак не переводятся…
Один мужик жил, эдак вот, посреди грязи бескрайнёй в избе чёрной кондовой, сам – на всю голову бестолковый. Фамилие его никто уж не припомнит, а прозвишше ему было дадено – Бухоня, штоб родину почашше поминал.
Вот, одиновы, проснулся Бухоня ни свет ни заря – пашню пахать. Свесил ноги с полатей, почесался во всех местах, сидит и прикидыват: с какого края в поле зайти, где межи оставить, в какой конец сподручней камни таскать. И мимодумно в ноздре пальцем чистит. Выкопал из носа здоровенну суху соплю, скатал из неё кругляш и скинул его в пыльной угол. Вышел опосля на двор, оправился, штаны поддёрнул и поплёлся нехотя на работу.
А сопля помаленьку очухалась, мал-помалу на воле обуркалась и давай по углам в пыли шариться-кататься. Навертела на себя грязи да сору всякого, прилепила сверху тухлу рыбью голову, ноги из куриных костей приделала, вместо рук себе клешни из лучины соорудила и пошла по избе рыскать – искать поживы.
Вернулся мужик с работы домой, а на лавке сопля его сидит дожидается: сама ростом с вершок, под ней сору мешок, клешнями заваль елошит и бельма рыбьи по сторонам тарашшит. Подивился Бухоня на эко чучело, а сопля надулась пузырём и шипит ему сквозь рыбью голову: «Давай, мужик, я тебе по хозяйству помогать буду. Всю грязь соберу, мышей и тараканов выведу!» Бухоня и думат: «А нешто. Пусть себе хозяйничат – хуже не станет. Грязи, глядишь, и паразитов поубавится». Похлебал жиденького, погрыз сухарей и спать на полати завалился.
Утром говорит он сопле: «Давай, хозяйка: воды наноси, дров наколи, полы вышоркай, портки мои выстирай, да еды наготовь!» И ушёл снова в поле робить.
Возвращается к ночи домой, глядь, а в избе всё переставлено, со свих мест передвинуто, вверх дном перевёрнуто, а сопля разжирела – размером с ведёрной самовар стала – сидит на полатях, боками блестит и команды мужику сверху выдаёт: «Сюды не ходи – тут пол слизью намазан! Шайки не тронь – в них грязь про запас сложена! Печь не мети – там сажа да зола для дела копится! Полагушками пустыми не греми – я спать тут устроилась!» Бухоня ей и отвечат: «Вот ишше – буду я всяку соплю слушать!» А сопля как заверешшит на него: «Я те не сопля, азъ есмь – тщарь!» «Кака така «тщарь»?! – мужик подивился – не нать нам никаких «тщарей»! Сковырнул соплю с полатей кочергою и загнал в подпечье – сиди там, не высовывайся!
А сопля в подпечье барахла всякого на себя нацепляла, ухваты к лучине приладила, горшок битой на голову насдевала, вылезла из подпечья, покуда Бухоня в поле робил, уселась на шастке, как на троне и орёт ему оттуда: «Всем холопьям грязь плодить да оброк платить, а кто ослушается – тому ноздри клешшами рвать и бить батогами!» «Совсем спятила!» – решил Бухоня, поддел соплю вилами и вынес на задворки за овин.
Сопля под соломой на задворках отлежалась, обросла силосом да навозом и затянулась обратно в избу через подполье, пока мужик в поле горбатился.
Воротился домой Бухоня, а сопля совсем разошлась, с ногами на стол забралась, раскинула шшупальцы по углам и гудит сверху на мужика: «Я законна в энтом доме хозяйка, грязь за тобой прибираю, слежу за всякой заразой, а ты пропадёшь тут один и потому должен слушать меня да исполнять все мои указы!»
«Да накой нам эки хозяева! – возмутился Бухоня – Каки таки указы!» Начал он соплю из избы выковыривать: за один край вилами подцепит – другой под лавкой увязнет, за один бок потянет – другой в косяк упирается. Схватился Бухоня за топор, а сопля исхитрилась да вывернулась наизнанку, гнилым нутром наружу, и давай вопить во весь голос: «Вся грязь – народу! Долой старый порядок!» Стала она раздуваться от натуги да расти как на дрожжах, и заняла собой всю избу! А Бухоню на двор выперла: живи теперь – хошь в бане, хошь в сарае!
Тут уж мужик не выдержал! Подложил соломы под углы, заколотил окна досками, подпёр ворота вилами и зажёг свою избу: пропадай совсем, коли так! И сгорела сопля вместе с избой и грязью в одночасье.
Погоревал Бухоня по привычке, да дело поправимое: разметал золу по полю, отстроил себе избу по-нову, отдышался, залез опять на полати и сидит – ноздрю пальцем мимодумно чистит – как жизнь свою наладить размышляет.