Кушавера начало-начал

Анатолий Аргунов
Из новой книги "Значимые события и люди".
                Вместо предисловия.
               
 Время не постоянно. В детстве мне казалось, что оно стоит на месте, и я однажды спросил у матери:
-Мама, а когда я вырасту большим, все тети и дяди умрут?
- Это почему?
- Так долго не живут!
В юности время пошло быстрее, в студенчестве уже не хватало одной ночи, чтобы выучить последние  билеты. Взрослая жизнь - тут особая мера времени. Но, без сомнения у всех:  у богатых и бедных, счастливых и не очень, оно проносится неумолимо быстро, оставляя за собой горечь утраченных возможностей; разбитых иллюзий и не исполненных желаний. И, в конце концов, остаешься  недоволен собою: мало успел, не то и не так сделал. И вроде бы дом есть  и  много денег, а дерево не успел посадить, сына не так воспитал. Да мало ли каких претензий наберете к этой поре лет, когда мы называем ее зрелостью.
Но, вот и этот  рубеж пройден. Наступает затяжная осень, а там глядишь и зима. Жизнь потекла еще  стремительнее,  да так,  что просто не замечаешь ни дней, ни собственного возраста. Тебе некогда остановится, подумать, побыть самим собой. Всё летит в тартарары и ты туда же, в жуткую «воронку» времени.
Но, стоп!  Ударь по тормозам своей навороченной иномарке. Остановись в чистом поле, выйди, походи  по лугу, сорви полевой цветок «Иван-чая», понюхай  и вспомни, что было в твоей жизни такого, что повлияло  на твою судьбу,что ты стал таким. И тебе вдруг станет совестно и грустно, или ты поймал себя на мысли – «А ведь прожил-то не зря!»  Но, одно бесспорно – все ходим под Богом. Эта книга не мемуары,а появилась она по моим личным воспоминаниям о людях и событиях, которые так или иначе повлияли на мою жизнь.

С уважением, Анатолий Аргунов


               Станция Кушавера, на которой я родился, ничем особенным не выделялась. Небольшой островок среди болот и лесов Ленинградской области. В двух десятках метрах от путейского барака, где жила моя семья, стоял километровый столб на обочине железной дороги, выкрашенный в белый цвет, внизу он опирался на бетонное кольцо с красной звездой посередине, а вверху две досочки с цифрами. На одной стороне, обращенной в сторону Ленинграда, стояли цифры  241, что обозначало, что до Ленинграда двести сорок один километр. А на другой стороне –576, такое количество километров до Москвы. Эти два измерения стали определяющим в моей судьбе. Я с детства решил,  что если куда и поеду, то только в Ленинград. Город, где есть море, река Нева и легендарный крейсер «Аврора». И там же жили мои тетки, дядъя и другие родственники, поселившись туда кто когда,некоторые еще до революции. Во время войны многих поубивали  или они умерли в блокаду. Только две тетушки: Серафима и Анастасия выжили в том аду. Моя семья осталась на родине своих предков- в деревне Аргуново. Отец еще до войны ушел на железную дорогу, став путейцем,  потом помощником машиниста паровоза, а мать устроилась  работать на  картонную фабрику «Красная Звезда». Станция стала местом проживания многих вышедших на свободу заключённых после большой амнистии в 1953 году.В большие города бывших зэков не пускали ,а раскидывали по глухим местам,где была хоть какая-то работа.
Так задолго до школы я сошелся и подружился с мальчишками, которые появились на нашем полустанке  после смерти Сталина. День смерти  вождя помню плохо, отрывками. В памяти запечатлился паровоз,который прибыл на станцию с портретом Сталина в черной рамке. У железнодорожного вокзала собрался народ. Начальник станции ударил три раза в колокол, На крыльцо вышел какой-то важный мужчина, в коричневом пальто, с черным каракулевым воротником и белоснежных фетровых бурках на ногах. Он снял шапку и долго, что-то говорил. Некоторые из знакомых тетенек плакали, мужики угрюмо стояли, не говоря ни слова. Лишь старушки крестились неизвестно куда и кому, кланялись и молились. Вечером отец с матерью молчаливо сидели, будто как проглотили кол, смотрели на нас, четверых гавриков, уплетающих картошку залитую сметаной и яйцами.
- Как жить-то будем, Василий? – спросила мать отца.
- А как жили, так и дальше будем. Картошки побольше посадим, корову заведем. Хватит молоко у соседей покупать, сами справимся,лес рядом- ягоды грибы, соли-суши на всю зиму. Хрюшку и курей во дворе разведем, капусты, моркови нарастим, живи кум королю... Ребята большие, подросли, в помощники пойдут... Проживем мать, не печалься.
Так за разговором  родителей о смерти Сталина и кто станет новым начальником страны,  я тихо заснул на койке в уютной комнатке за печкой, самым большим украшением её был огромных размеров фикус, стоящий в кадушке около окна, да чайная роза, цветущая почти круглый год темно-красными цветами. Наверное, моя жизнь так и текла бы равномерно под строгим присмотром старших, мурлыканье кота Сеньки, если бы ни тотальная нищета народа, да и всей нашей многодетной семьи. От голода спасал огород, да лесные дары, из которых готовили запасы на целый год. С одеждой было совсем  плохо, нечего одеть. Вещи переходили по наследству от старших к младшим, и если ты был  третьим или четвертым ребенком, то можно себе представить, во что она превращалась после носки двух  братьев или сестер – сплошные заплатки.Поэтому, с ранних лет мы привыкли работать,чтобы выжить и помочь своим близким.
Родители, как могли, следили за нами. В школу ходили аккуратными, каждый со своим белым  воротничком, которые пришивались раз в неделю. На ногах затасканные до дыр ботинки или сапоги, но все починенные отцом и начищенные ваксой до блеска. В общем,  жили трудно, но радостно. Радостно от того, что война кончилась, что в  дома не приходят похоронки и женщины не плачут навзрыд в очереди за хлебом. По радио стали передавать веселые и интересные рассказы про все на свете. Вагон-клуб приезжал показывать кино, а перед кино выступали местные артисты- школьники старших классов. Они читали стихи или задористо пели песни, но больше всего зрителям нравились частушки на местные проблемы. Хлопали от души, а нам было приятно и хорошо. Вся жизнь  ребятишек проходила в школе или на улице. В школе регламент строгий, там хоть и можно было выпендриться и что-нибудь такое отчебучить,  но делалось все с оглядкой- не дай Бог в школу родителей вызовут? А на улице каждый находил себе применение и хулиганил, как мог.
На станции,кроме вокзала и багажного строения, было три железнодорожные ветки. По главной шли поезда в ту и другую сторону, пассажирские или грузовые, а на второй - всегда стоял запасной состав из вагонов, в основном грузовых. Они шли на подмену. А третью ветку составлял тупик, на котором ставили на погрузку вагоны или платформы.  Работа шла днем и ночью. Стране, как воздух, нужен был лес, бумага, пиломатериалы. Вот этим и занимались станционные жители, работая грузчиками, выполняя непосильный труд, чаще всего это были женщины, так как почти все мужики работали на железной дороге.  Нас, мальчишек тоже использовали на подсобных работах. Мы помогали разгружать песок, щебень, который привозили на открытых платформах-чинить железку. Там неплохо платили. Мой старший брат Лешка, заработал за лето столько денег, что купил первым на полустанке велосипед.
Помню, как однорукий бригадир колхоза «1 Мая» дядя Ваня Ковалев  приходил к нам в школу. "- Ребятки, просил он нас, помогите: лен на корню гниет, не уберем, без рубашек ходить будем.  Дядя Сэм нам не пришлет своих"...
Кто такой дядя Сэм, мы не знали?  Но, я представлял его толстым и жадным буржуем.
И  какое же было мое первое в жизни удивление, когда  в отцовской газете «Гудок», я увидел карикатуру Кукрыниксов  на этого самого дядю Сэма. Им,  действительно оказался американский буржуй,  в полосатых брюках, с толстым животом,  в жилетке со звездами и, в огромном котелке-шляпе, а в толстых губах – сигара.
 «Американцы – плохие, и все, что связано с Америкой плохо!» Писали в газетах и говорили по радио. Правда, мой отец не соглашался, и бывало, как бы сам себе вскользь скажет-" А без американской тушенки и Студебекеров, чтобы мы ели и  чем бы воевали? "... Особенно часто он спорил на эту тему со своим другом, тоже фронтовиком ,дядей Лешей .
Дядя Леша Качаев был легендарной личностью на нашем полустанке. На войну ушел с первого дня и до Дня Победы  пробыл на фронте, и ни разу не был ранен. Контузило – да, несколько  раз тонул в болоте, при форсирование Днепра их плот разбило в щепки и дядя Леша, не умеющий плавать, уцелел. Вцепился в проплывающее бревно, словно клещ и под ним,как под щитом, приплыл к тому берегу. Вся их рота полегла, а он хоть бы  что, только сильно простудился и в госпиталь попал.  Пролежал  полмесяца в беспамятстве, все думали,  не выживет, а он возьми да и встань на ноги. То-то у врачей было изумление, когда поутру застали его сидящим на стуле. Бледный, столько дней, ни пил, ни ел, а тут встал и сам на стул сел и сидит у изголовья кровати.  –" Качаев, ты ли это? –" спросила изумленная нянечка. У дяди Леши сил не было ответить, лишь кивнул головой: мол, я, а кто же? Вернулся свою часть, а там новость. Ордером «Красной Звезды» за Днепровскую операцию награжден. Так с единственной наградой и дошел до Берлина рядовой Алексей Качаев.Контузия давала себя знать, плохо слышал  на левое ухо, голова по ночам наливалась кровью  и горела, словно, ее помещали в огонь доменной печи. А к утру с него лил холодный липкий пот и он наконец засыпал тревожным сном солдата.
Тетя Куля, жена Качаева рассказывала в очереди у магазина. -" Так всю ночь от него жаром несет, будто весь изнутри горит. К утру остывать начнет и уснет, и все шарит, шарит рукой под одеялом, шарит,словно ищет что-то... Я спросила"Чего Лешенька ищешь? А он в ответ – автомат и диски с патронами."
Женщины сочувствовали бабе Кули
- "Автомат ночью не ищут?  Он на гвозде висит, а ищут молодуху, тепленькую да мяконькую, вот и горит в огне, что найти не может." Женщина, сказавшее это, хрипло засмеялась.
Другие и моя мать, осуждающе посмотрели на нее.
- Не суди по себе.
Так вот дядя Леша, когда приходил к отцу и они, выпив по рюмке другой водки, начинали спорить. Нет, не о войне, а о сегодняшнем дне, что происходит с нашей страной.
- Вот ты скажи, Алексей Пантелеевич,кто такой Хрущёв? Ты о нем в войну хоть слово, какое слышал?
- Не приходилось, не буду врать – отвечал друг отца.
- Да ни кто о нем не знал, по фронтам в штабном вагоне разъезжал, агитировал, значит. А пороха-то он не нюхал. После войны, как-то к Сталину втёрся в доверие, видно «гопака» плясал хорошо.  Смотри, как-всех переплясал. Маленкова  с Булганиным – обставил, а они тертые калачи, опять же чужыми руками. Если бы не Жуков,Берия их всех на Соловки бы определил. Качаев не соглашался.
- Василий Иванович, мы всех тонкостей не знаем. Может Сталин завещал Хрущёва на свое место? Зачем он его с Украины вытащил и в Москву поставил?  Значит, умысел был.
Такие разговоры шли в каждой семье. По радио и в газетах писали одно, а народ, переживший войну, голод и разруху, думал по-своему и редко ошибался. Мои сверстники, да и ребята постарше , на эту тему молчали. Политика им надоела. Они хотели другой, новой жизни, но какой, они еще не знали. Но, тень новой жизни  ходила рядом с ними, и они долго не могли определиться, кто их кумир?  Вышедший- ли из тюряги молодой, веселый, весь в наколках  Федька Шестаков  по кличке «Шестак», или молодой учитель истории- Лев Яковлевич Потегайлов, интеллигент из Ленинграда, эвакуированный вместе с семьей в годы войны, но так и не сумевший уехать обратно.  Дом разбомбило, ехать было не куда.
Что уж он там говорил на уроках истории, но вскоре учителя арестовали, прямо у входа в школу. Приехал темный "козелок" с решетками на заднем стекле. Надели наручники  на Льва Яковлевича, посадили в машину и увезли в район. Однако запомнил я на всю жизнь - арест  молодого красивого и очень спокойного учителя,  в хорошем костюме, рубашке с галстуком и суровые лица работников милиции. Отец сказал, что Льва Яковлевича арестовали по доносу Дуськи Брезгиной,  выслужиться перед властью захотела. Сама-то на 101 километр сослана, вот и вылезает из кожи,как змея подколодная.
- А что он сделал, папа? – спросил я отца.
-" Ничего! Сказал на собрании в школе, что Сталин хороший полководец, но плохой человек..." Прививка, сделанная в раннем возрасте, особенно политическая, долго давала  о себе знать и часто защищала меня от необдуманных поступков. Но, тот мой первый урок жизни, так сильно повлиял на меня, что я еще долго видел  в каждом интеллигенте своего противника.Но слава Господу, жизнь все расставила по своим местам.