Вот и подходит очередной год к концу. За триста шестьдесят пять дней происходит столько всего, что многое просто удаляется из памяти само по себе. Запоминается самое яркое и неожиданное. Чтобы сказать каким был год, не обязательно помнить каждую прожитую секунду, но обязательно дорожить ею. Но, что бы, не произошло нельзя сожалеть. Все нужно принимать, как неотъемлемое, как уроки.
Солнце разливалось сказочным светом. Птицы восхваляли начало прекрасного летнего дня. Щенок Тишка обрадовался пробудившимся в такую рань гостям. Те три месяца, что он прожил у Тамары Алексеевны, были вкусно-тоскливыми, однообразными, но теплыми. Тепло это было не только физическое, но и душевное. Хозяйка всячески угождала ему - хорошо кормила, нежила, выделила целый угол в веранде с мягким диванчиком. Он в свою очередь, как и полагается собаке благодарил преданностью. У всякого существа есть свой путь и свое предназначение. Тишка, как никто другой понимал это, скорее ощущал. Их привязанность была такой сильной, что порой Тишкин щенячий добрый взгляд выражал больше, чем какие-либо слова сказанные хозяйкой. В такие моменты Тамара Алексеевна с грустью думала, что не увидит Тишку тогда, когда у собаки от старости глаза становятся не просто умными, а лениво-мудрыми. Но дальше грусти это не уходило.
- На все свой час, - успокаивала она себя и Тишку.
Он уже целый месяц видел, как суетится Тамара Алексеевна. Ее волнительное ожидание они переживали вместе. Она ждала дорогих ее сердцу гостей. Дорогих, родных и любимых. Ее единственный сын женился и уехал много лет назад с Алтая в Украину. Несмотря на то, что Тамара Алексеевна всю свою жизнь прожила здесь на своей родине, где много родственников, знакомых, друзей уже поменьше ей никогда не хотелось покинуть эти места. Иногда мысль о юге заходила в голову, но она тут, же гнала ее от себя. Все так, как должно быть. Сын приезжал каждое лето, но как-то всегда было очень шумно это все. Ей хотелось часами слушать его голос, смотреть в его, появившиеся морщины, гладить его руки. Но все было не так. Как только он приезжал, сразу же вокруг него скапливались толпы родственников, которых он очень рад был повидать. Но длилось это ровно два, три вечера, затем он очень деликатно со всеми прощался до следующего летнего отпуска и уезжал за город поближе к природе, которую он обожал. В пригороде жил его двоюродный брат. В детстве они ходили на рыбалку, в лес, по ночам жгли костры, катались на лошадях. Беззаботность осталась в детстве, далеко в прошлом. В настоящем, же словно подарок из того прекрасного буйного времени осталась тяга к этим местам, рыбалка, лес и долгие ночные разговоры о жизни.
Но это лето, как-то совсем по-другому нашептывало приезд гостей. Может это появление Тишки, что-то изменило, но Тамара Алексеевна все делала не так, как раньше. Ее строгий нрав просматривался везде: в доме, во дворе, в цветнике. В этот раз хотелось быть мягче, добрее. Войдя в дом, она взглянула на подоконник. Вазоны выстроены в ровнейшие линии. Зачем? В природе должно быть все естественно. Сдвинула. Веселее смотрится. Напольные фикусы, китайская роза, огромные алоэ - рисовали четкий полукруг в левом углу. «- Не уж то, это так важно для меня?» - удивлялась сама себе Тамара Алексеевна и думала, что с годами многое меняется, блекнет, а лишь малая доля начинает переливаться бриллиантом. Что-то внутри обрывается и ценностями становятся совершенно иные мгновенья.
Она вытащила фикусы на террасу и строго наказала Тишке, не испортить ненароком красоту. Один горшок с алоэ решила подарить соседке. Та все прибегала, когда Шурочка – ее внучка, болела. Тамара Алексеевна, не скупясь с каким-то особым наслаждением, ломала нижние листья растения.
- Главное, чтобы им было не меньше трех лет. Иначе не будет пользы, - объясняла она соседке. Затем спускалась в подвал, брала варенье малины и смородины, красиво все, сложив в кулек, лично относила Шурочке. Она была огорчена, что дитя хворает, но в глубине души она желала пригодиться девочке. Уж слишком она ее полюбила. Вроде двенадцать лет совсем несмышленыш, но нет. Заведут разговор, и чувствует Тамара Алексеевна, что душа в ней бездонна, как колодец, можно черпать и черпать. А тут еще Тишка – сплошная потеха. Радуется девочка, значит, быстрее выздоровеет. Своими руками перетрет Тамара Алексеевна алоэ с медом, сделает чай с ягодами и ухаживает за Шурочкой.
- Пей деточка. Пей больше чудодейственного чайку.
- Спасибо, баба Тома. А, правда, что малину Юрий Долгорукий завез в Россию?
- А чего ж не правда, так и есть он самый. Знался с иноземцами, те и подсказали. Это кажется, что малинка ягодка для наслаждения. Сорвал, поел и забыл. А вот, если ее не забыть, да припасти на зиму. Насушить да вареньица наварить, настоять, то никакой мороз не страшен.
- А, какие иноземцы?
- Известно, какие. Греки и римляне. Они, то знали это с незапамятных времен. Вот Федот говорит, мол, они и раны после боя лечили малиной. Смешивали ягоду с чем-то и прикладывали к ранению. А я ему говорю, что чаем малиновым они спасались. Тело, то горит – жар. А она малинка то противодействие супротив температуры высокой. А коли жар спадает, значит, побежден недуг, не слыхать бы о нем сто лет. От других болезней и настойка хорошо помогает. Федот, то от настойки не отказывается.
Слушает Шура, чай пьет, а глаза потихоньку оживают.
- А, чего спорить, то баб Тома? Что чай, что настойка все одно с малины.
- А и то, правда, - смеются, словно и ангины нет у Шурочки.
- Но самая полезная та, что в лесу – дикая. Одомашнили ее, но польза, то не та. И вкус так себе. А чуть порозовела и сыплется. Хотя разная есть. Полюбилась она нам очень, развели сортов, сколько хочешь. Вот она ягода-малина. Одна сиротинушка над листиком. Возьмешь верхушку ветки, да поднимешь. И глаз радуется и душа поет. Настоящее малиновое царство. Под листьями все усеяно ягодами, словно августовское небо звездами. А аромат, какой чудесный. Некогда собирать. Сначала нужно насладиться. И вот штука то, какая – мыть нельзя. Просто рви и наслаждайся. Иначе вкус потеряет, кислая будет. А от чего мыть то? Она же густо растет. Держит влагу. Ни пылинки на ней.
- Баб Тома, а, правда, что раньше при богатых дворах, когда девчата собирали малину, их заставляли петь.
- А что думаешь, книги врут. Нет, детка все из жизни. Переиначить, конечно, можно что угодно. Но суть она остается.
- Я не думаю, что книги врут. Просто жаль тех девчонок. Как можно петь без перестану, а если руки поколол? Малина ведь колючая, - Шурочка вдруг стала такой серьезной, будто взрослый человек был перед Тамарой Алексеевной.
- Да ты не бери в голову. Чай не барыни то, а крепостные были. А они девки терпеливые, тут не поспоришь. Они по десять детей рожали, а ты говоришь руки поколоть. Мы, то нынче совсем не из того теста слеплены.
- Да уж. Баба Тома, а вы любили историю?
- Да.
- А чего не стали больше детей учить?
- Потому, что жаль мне их стало.
- От чего же?
- Да вот прожила я часть этой истории, а ее зачем-то все время меняют и переписывают. Не узнаю того, что было. Вот и стала думать, что я делаю то, во что сама не верю. Не искренне как-то получается, а дети они чисты с ними так нельзя.
- Как это переписывают? Ее же много? Вы ж говорите, что в книгах правда, – удивилась девочка.
- Да разве кого-то это "много" когда-то останавливало. Какая же это правда, когда ты ее сердцем не чуешь?
- А что значит сердцем?
- Эх, Шурочка, сердцем это, когда ты рассказываешь детям, а они внимают. Потому, что лучше взрослых знают, что это истина. А тут сама себя не могла вразумить и сердце молчало.
- Понятно. Баба Тома, а, правда, что вы раньше по-другому разговаривали?
- Это, как же, Шурочка? – с интересом смотрела Тамара Алексеевна на девочку.
- Ну, как-то не так как моя бабка. Она говорит, что речь ваша отличалась раньше.
- Ах это. Так образованная ж я. И все мамочку свою поучала. А она мне про корни да про древность толковала. Не хотела я ее понимать тогда. А теперь прямо слышу все ее мудрости. Да и огрехи делаю те же потому, что осуждала. Казалось мне по молодости, что каждый может чему угодно обучиться, стоит только захотеть.
- А разве не так?
- Так, доченька, так. Но, видишь ли, какое тут тонкое дело кроется. Не всегда нужно всем то, что нужно тебе. А гордыня наша затмевает нам разум, и начинаем осуждать всех, кто не так что-то сделал на наш взгляд.
- И что же с этим делать? – спросила Шурочка, будто поняла все, сказанное соседкой.
- Эх, детонька, любить надо родителей. Но прежде родители должны сами любить, чтобы дети это чувствовали.
- Так все же и любят.
- Любят, как могут, как научили. А нужно просто любить душой. Тогда дети будут благодарно любить все, что их окружает и это будет взаимно. А наши дети почему-то отдаляются от нас с каждым годом все больше. Может, много требуем от них? Как думаешь?
- Не знаю. Иногда конечно хочется скушать с грядки помидору или огурец, а бабуля не разрешает.
Вот такие блиц опросы вела Тамара Алексеевна со своей соседкой Шурочкой, и становилось ей от этого легче, будто кто-то свыше ей приоткрывал завесу неразгаданных ею вопросов бытия. Ну а теперь вернемся к солнечному дню, когда Тишка обрадовался раннему пробуждению гостей. Что-то такое приятное витало в воздухе и наполняло Тишку от ушей до кончика хвоста. Все были радостные и спокойные.
Иван и его жена Анна омыли лица колодезной водой. Тамара Алексеевна подавала завтрак на террасу. Льняная скатерть приятно нашептывала мамин уют с домашними пирогами и медово-травяным чаем. Присев за стол Тамара Алексеевна с неподдельным удовольствием хозяйки угощала своих детей. В эти минуты ей хотелось раствориться в них, любить во всю свою материнскую силу так, чтобы они это чувствовали. Ведь не только нежным прикосновением любовь матери выказывается, но и пространством, в котором она светит бесконечно. Всегда в этот первый завтрак она интересовалась планами детей. Сегодня же решила все без суеты сделать. Сын радостно смотрел на помолодевшую маму. Ему захотелось прикоснуться к ее загорелой руке. Когда Тамара Алексеевна потянулась за чайником, Иван взял ее руку в свои и подержал, ощущая тепло.
- Я налью, спасибо.
- Ну, мне же приятно.
- Мне тоже. Мам, а ты давно ходила в лес за малиной?
- Да. Я же вон у себя развела. А в лес мне далековато самой.
- А с нами пойдешь?
- Пойду. А что вспомнилось детство?
- Да.
- А когда пойдем?
- А когда хочешь? У нас времени предостаточно. Мы к тебе на месяц.
После этих слов Тамара Алексеевна боялась дышать. Она не знала верить или нет. Но материнское сердце уже пело песнь любви и благодарности. Наконец-то все ощутили начало новой жизни вокруг. А может просто жизни, а не следованию догматам в сухих пределах. Все было в этот раз совершенно по-другому. И даже любимые помидоры можно было Анечке кушать прямо на грядках. А Тишке разрешалось бегать по огороду и палисаднику. И в гости к родственникам они ходили вместе, и уезжать не хотелось от матери и родных благодатных мест. Каждый взгляд, соприкасаясь с другим, дарил тепло, и хотелось жить и дышать на полную грудь.
Игривое светило солнышко в окно.
Глаза дразнило светом снежным.
И проносилось в голове одно –
Мамулин голос нежный, нежный.
- Проснись, дитя, пора вставать.
Уж жизни новый день настал.
Пора труду себя отдать,
Чтоб много он взамен нам дал.
Я, как и много лет назад
Жду мягких маминых шагов.
И солнце глаза дразнит в аккурат.
А в голове мамулин голос и ряды стихов.
Не детский утренний уж сон,
А взрослый, крепкий, но не долгий.
Слышу тишину и комариный звон,
Взволнованного сердца удар колкий.
Ведь нежный голос не разбудит
И мягкий шаг не отвлечет.
На завтрак ждать лишь терпеливо будет
И день с улыбки мой начнет.
Так поступают со взрослыми детьми
Те, кто любил, показывал и нежил.
По-человечески учили быть людьми,
Не верить чувствам смежным.
Светилась золотом терраса
От солнца и улыбки мамочки моей.
Блестела скатерть серебром атласа
И что могло бы быть желанней и родней.