-Скажи, а ты когда-нибудь летал?
Она гладит его белоснежные волосы, а в голове совсем не тот вопрос, что она задала. Сердце колет болью. Его волосы белые-белые, как снег, как лист бумаги. Словно ... седые.
Он вздрагивает. Медленно выскальзывает из её объятий, как лёд из горячих пальцев.
Грустно. Он никогда не говорит о крыльях.
А она никогда не скажет, что давно любит этого тенгу, который больше никогда не сможет летать.
-Летал.
Голос хриплый, такой тихий-тихий, словно его обладатель вот-вот растает, растворится в собственном горе. И как горько ей - той, чьей любви никогда не хватит, чтобы это горе хотя бы немного утихло.
-Это было ... красиво.
Он отворачивается к окну, такой прекрасный, нежно-лунный в этой темноте. А она словно видит его крылья. Как прекрасен, должно быть, он был в полёте. Как красиво разлетались в стороны его длинные волосы, словно дорогой белоснежный плащ из тончайших паутинок шелкопрядов.
-Ты прекрасен...
Он улыбается, но не живо, как статуэтка, холодная и печальная.
А она не может заставить эти глаза потеплеть.
Она знает, как часто его беспокоят фантомные боли, как он кричит от кошмаров, как судорожно скребёт ногтями простыни, пытаясь проснуться.
Она никогда его не будит.
Потому что знает - он не услышит её.
И сегодня ночью тоже.
Она только обнимает его и тихо плачет в эти пахнущие снегом и пеплом белоснежные волосы.
Он просыпается к утру, когда она уже засыпает. Её глаза красные, а на щеках видны следы множества дорожек. Его рубашка - влажная. От её слёз.
Глупый бескрылый демон грустно смеётся, стараясь не разбудить её.
Ну зачем он ей? Зачем? Калека, душой и телом.
Но ведь любит.
Она его.
Он - её.
Так почему же им двоим так больно?
Он просыпается ночью от тихих стонов неподалёку.
В ванной комнате горит свеча.
Не даром всегда запрещается подсматривать.
Из её спины вырастают божественно-красивые золотые перья, сотканные словно из лучей солнца, словно нематериальные.
А она безжалостно вырывает перья, прикусив до крови губу.
-Стой! Ну что ты делаешь, что?!
Он бросается вперёд и бережно перехватывает её руки.
Она плачет.
Впервые он видит её слёзы. Всегда тёплая, мягкая, немного ироничная и грустная, заботливая, нежная.
Она плачет.
-Забери! Мне не нужны эти крылья, забери их!
-Глупая,- шепчет он в её волосы, удерживая бьющееся словно в агонии хрупкое девичье тело в объятиях.- Что ты делаешь? Ты же душу свою калечишь.
-Да кому она нужна? Душа-то? Если не тебе? Мне не нужны крылья, мне не нужна душа. Мне нужен ты и твоя улыбка. Пожалуйста.
Он никогда не плакал перед ней. Считал это слабостью.
Кап.
Кап.
Золотые перья обнимали его искалеченную и прижжённую сотнями шрамов спину.
Она тихонечко дышала ему в шею и обнимала.
Так же, как и всегда. Бережно, как ледяную статую, готовую растаять, надтреснуть и расколоться на несколько безобразных крупных осколков от слишком рьяных проявлений чувств.
Оборванные перья жалобно мерцали, как умирающие светлячки.
А ей было не жаль души ради него.
Так почему же мы замечаем, как нас любят только тогда, когда нам на серебряном блюде преподнесут эту любовь? Горячую, живую, израненную и жадно тянущуюся к одному единственному человеку?
О каких крыльях может идти речь, если тебя так любят?
Демон, конечно же не знал, что уже через несколько дней будет сходить с ума от зуда в лопатках.
И он, конечно же, поймёт в чём дело, только когда прорывая кожу, с кровью, из спины покажутся пока ещё крохотные и жалкие как у орлёнка крылья.
С золотым оперением.
А она ни за что не признается, какова была её роль во всём этом.
Она просто будет продолжать его любить.
Как и много, много-много жизней до этого и после.