Конвейер шел, а Азамат стоял.
Конвейер шел вдоль сушечно-сухарного цеха хлебзавода номер три.
На особом отрезке этой линии сырые сушки шли из специальных лепительных машин в печь. Но из-за производственного несовершенства некоторые сушки иногда касались друг друга - если бы они отправились в таком виде в печь, они бы слиплись. Чтобы этого не происходило, был предусмотрен специальный человек, который стоял у ленты с особым палкообразным инструментом и разделял касающиеся сушки. Этим человеком и был Азамат: о чьей ответственной, но как порой ему казалось, слегка монотонной работе, и пойдет сей сказ.
Работал он по две смены пять дней в неделю. По ночам его сменял паренек по имени Женька Данилович или попросту Шуберт. Прозвали его так потому, что как-то после смены, прилично приняв на грудь, он что-то не поделил и подрался в гардеробе с собственной шубой.
В отличие от Шуберта, Азамат был очень усердным работником, не только потому, что осознавал ценность своей роли в хлебопроизводственной цепи, но и потому, что очень уж мечтал приметиться начальству и выбиться в люди, правда слегка боялся действовать. Вероятно, этот сплав умеренной амбициозности с дикой нерешительностью были обусловлены отсутствием у нашего героя отчества, что слегка подтачивало его статус в обществе. Дело в том, что его мать, умирая при родах, успела лишь вымолвить фразу –«Азамат – это все из-за тебя», отчего в доме ребенка его и назвали Азаматом, фамилию же дали самую стандартную – Иванов. А отчество придумывать – дело неправильное, оттого так и оставили – Азамат Иванов. Конечно, в последствии он жалел, что его не назвали как-то посолиднее, вроде Бенисио дель Торо, раз уж был такой простор в выборе, но и то, что есть, его не в целом, но порядком устраивало.
Каждый день Азамат приходил на завод к шести утра. Первым делом он отмечался на контрольном пункте у местного консьержа Петра Аристарховича-старшего, который очень любил спать, кошек и водку. Последнее он любил безграничнейше: никто на заводе не знал, сколько мог выпить Петр Аристархович. Этого не знал даже сам Петр Аристархович. Единственный человек, кто мог обозначить лимит консьержа - была завхоз Ева Тагировна. Но она имела исключительную, можно даже сказать уникальную способность - торговаться в обратную сторону: строго ограничив Петра Аристарховича остановиться на двух бутылках, Петр Аристархович выторговывал у нее все 4, хотя изначально рассчитывал силы лишь на три.
Пройдя консьержа, Азамат приветствовал местных производственных кошек: Минзинур, Зэйнэп и Фирузу (это были их имена версии Азамата - другие рабочие звали их по-другому), шел в раздевалку, надевал униформу, и расписывался в учетной книжке о взятии судебной, как он ее иногда называл, палки для разделения сушек. У книжки его всегда смирно дожидался заводской уборщик - Святослав Робертович, который страдал компульсивно-обсессивным расстройством, отчего ему нужно было постоянно совершать некие обряды, чтобы приступить к последующим действиям – например, увидеть, чтобы кто-нибудь расписался на листочке ровно перед ним. Дождавшись подписи Азамата, он брал у него ручку, расписывался о приеме собственного инструмента - желтого пипидастра для уборки пыли – и со спокойной совестью они оба приступали каждый к своим обязанностям.
Так дни и шли пока, в один из совершенно обычных конвейерных будней, не завертелась та самая история, всевозможные сценарии которой уже не раз были отыграны в голове нашего героя.
Все началось с того, что к нему подбежал Малой. Малого так называли потому, что он работал младшим помощником секретаря заместителя начальника цеха и по совместительству являлся его одноименным сыном. Ну и лет ему было всего 13. В общем, причин зваться Малым у него было предостаточно, что он успешно и делал. Так вот, Малой подбежал и сквозь заводской шум спокойно прокричал Азамату, что вчера вечером его искал начальник цеха Юрик Борисович, и лучше бы ему, Азамату то есть, поскорее посетить его кабинет.
Азамат, уже готовый буквально взлететь в кабинет Юрика Борисовича, вдруг каким-то образом уронил свою же сушечно-разделительную палку себе на голову, и вспомнил, что оставлять конвейер нельзя.
- Постоишь за меня на ленте? – спросил он у Малого
- Прости великодушно, не могу - меня моя баба ждет, - «своей бабой» он называл маленькую девочку, с которой гулял по вечерам.
Слегка опешив, Азамат около получаса смотрел то на конвейер, то на лестницу с красным ковром, которая вела к кабинету начальства на втором этаже. В итоге, все же выбрав второй вариант, он побежал прямо со своей палкой в руке в кабинет Юрика Борисовича. Стоит отметить, что самого Юрика Борисовича Азамат никогда не видел: он был настолько занятой персоной, что до цеха с конвейером никогда не опускался. Но народ его любил. И то, что он сам вчера искал Азамата, конечно же, было чем-то небывалым, и даже можно сказать, удивительным.
По пути Азамат споткнулся об пушистую Минзиннур, зацепился палкой о пипидастр уборщика Святослава Робертовича (который вычерчивал своим инструментом большие квадраты в воздухе, чтобы с чистой совестью приступить к чистке следующего этажа), пробежал по лестнице лишний этаж, нечаянно выбежав на крышу – в общем, слегка переволновался. В момент «вбега» в секретарскую, он уже больше походил на бешеную лису с предынфарктной отдышкой.
В приемной, тем временем, было всего два человека - Илья Степанович, который умер два месяца назад, и тот факт, что он до сих пор в приемной, надо признать, выглядел немного странным; и секретарь начальника Виталик Нефистофелевич.
О последнем: Виталик Нефистофелевич, будучи персоной довольно загадочной, даже практически таинственной (ходили упорные слухи, что он состоял в заводском масонском ложе), был известен всему персоналу как человек с весьма и весьма недоброжелательными наклонностями - ублюдком, короче. Но все вынужденно его уважали, так как он своим лицом представлял руку власти. И очень любил он эту власть. И в моменты, когда он мог ее проявить, он ее обязательно проявлял.
Так, почувствовав власть над судьбой Аазамата, когда тот только еще бежал мимо двери на крышу, заводской масон начал играть главную роль в театре имени самого себя: выслушав просьбу еле говорящего безотчественного (о чем знала каждая кошка на заводе) Азамата, он с минуту деловито пораздумывал и в приеме начальника торжественно отказал, сославшись на то, что Юрик Борисович поехал на межзаводской чемпионат по шахматам и будет только завтра.
Азамат, не стоит скрывать, слегка расстроившись, что судьба настолько несправедливо с ним обошлась, развернулся, глубоко вздохнул и быстрым шагом ушел в заводское закулисье.
С мыслями лишь о том, зачем же все-таки его искал начальник, он завершил свой рабочий день. Сдав палку сменщику Шуберту, который выглядел как актер из массовки фильма о бомжах, он оделся, попрощался с производстенными кошками, и в раздумьях побрел домой в общежитие. По пути он зашел в магазин, купил хлеб, халяльную буженину и две пачки сушек производства своего же завода. Дома он первым делом открыл последние и проверил их на наличие сдвоенных экземпляров. Не обнаружив таковых, он глубоко выдохнул и с чувством выполненного долга пошел на ежедневный предночной чёс своего огромного черного кота Байбатуллы. Дело в том, что Азамат постоянно вычесывал его шерсть, собирал ее в специальный холщовый пакет, раз в месяц доставал, взбивал, потом прял, стирал, сматывал в клубки и вязал из нее прекрасные шубы. Байбатулле было 13 лет. За эти годы он принес своему хозяину доход в пять шуб – что является неплохой прибавкой к изысканной зарплате конвейерного рабочего.
За окном лил дождь. Вычесав Байбатуллу, Азамат обернул его вокруг шеи, лег на свой матрас, порадовался, что у изголовья находятся теплые батареи, достал из под подушки портрет улыбающейся Лилии Аллилуевной, к которой ему запретили приближаться из-за его безотчественности, поцеловал его и уснул с мечтами о славных днях и богатстве.
Снова утро. В шесть часов Азамат зашел на завод и вдруг столкнулся с очередью рабочих, которые никак не могли пройти контрольный пункт. Оказалось, что консьерж Петр Аристархович, изрядно приняв на грудь в ночную смену, упал со своего поста, перевалившись через стол, прямо на проход и уснул благопочтеннейшим сном. Разбудила его завхоз Ева Тагировна, потому что он мешался всем в проходе, создавая затор из рабочих, наровивших отметиться в тетради консьержа, что лежала под его спиной. Резко проснувшись после удара Евы Тагировны, Петр Аристрахович был несколько обескуражен своим непривычным положением, но вида не подал, и с лицом победителя залез обратно за свой стол и в течение всего дня больше не падал.
Пройдя наконец-таки контрольный пункт, Азамат приветствовал Фирузу, Зэйнэп и пушистую Минзиннур, прошел в раздевалку, надел униформу, отметил в учетной книге взятие своей судебно-разделительной палочки, передал книгу покорно ждавшему его эксцентричному Святославу Робертовичу и пошел к конвейеру разделять соединенные машинным несовершенством сушки.
Перед обедом он столкнулся с Малым, который ссорился со своей бабой. Тот прервал на секунду ссору и доложил Азамату, что вчера вечером Юрик Борисович снова вызывал его к себе. Азаматова надежда зажглась с новой силой, и он вновь побежал по красной дорожке наверх, в не менее волнительном состоянии, так как теперь он точно был уверен, что это наверное нечто очень важное, раз начальство искало его уже второй раз подряд.
"Твой час настал, Азамат" - сказал Азамат сам себе, стоя перед дверью приемной начальника. Доносившийся из-за нее запах покойного Ильи Степановича поддал нашему герою уверенности и он смело вошел, доложив первому масону цеха, что вот он и прибыл по вызову начальства.
- А Юрика Борисовича нет.
- Ну на нет и суда нет - неожиданно для себя выпалил Азамат, и несмотря на то, что его разум всеми силами пытался остановить его тело, оно быстро развернулось и ушло в сторону конвейера.
После обеда Азамат неожиданно вспомнил о наличии на заводе заместителя начальника их цеха, и решил зайти к нему, так как второй раз идти сегодня к секретарю он стеснялся.
Замначальника цеха звали Дмитрием Фикторовичем, и он пользовался репутацией человека очень деятельного: он постоянно был в командировках.
Зайдя в его приемную Азамат натолкнулся на его секретаря – высокомерного Авраама Рубенштольцевича.
Тот долго не мог понять цель столь нежданного визита конвейерного, да и к тому же безотчественного рабочего, несмотря на то, что Азамат рассказал свою проблему, кажется, с восьми разных углов. В конечном счете, Авраам Рубинштольцевич, с присущим ему высокомерным взглядом, деловито попросил не морочить ему голову столь сложными рассказами и изложить сей рассказ на бумаге, чтобы его можно было передать начальнику, если тот вдруг вернется.
Написав целое сочинение, наш герой передал его секретарю на проверку, и по растерянному, но все еще высокомерному, виду, Азамат понял, что Авраам не умеет читать.
Чтобы как-то замять эту несуразную ситуацию, Рубенштольцевич решил чуть снизить ранее выбранный уровень пафоса и вдруг вспомнить, что Дмитрий Фикторович уехал на два месяца на обучение в кондитерскую фабрику в Париже и будет только по истечению этого срока, отчего Азамат понял, что быстрее будет пробиться в масонском кабинете.
Вечером закончился очередной рабочий день, пришел сменщик Шуберт, и Азамат, погладив на прощание трехцветную Зэйнэп, решил как бы нечаянно пробежаться вдоль окон своей Лилии Аллилуйевны. Она работала в главном заводском секретариате и являлась внучатой племянницей заместителя директора завода Олега Рхаитовича. Именно он когда-то, в письменной и грубой форме и оповестил Азамата, что он - не ровня его племяннице. Все, что мог сделать Азамат - покорно смириться и в самые грустные вечера, приходить смотреть на прекрасную Лилию в окне залитым золотым светом секретариата. Она не видела Азамата там в темноте. Она видела в окне лишь свое золотистое отражение и улыбалась ему. Надо сказать, что она и раньше, и до предостерегательного письма ее дяди, не видела его – Азамата, а лишь улыбалась своему отражению. А он всегда радовался – ведь она будто улыбалась ему.
Постояв с полчаса у окна, промокнув до нитки, но растроганный улыбкой Лилии, Азамат пошел домой, зайдя по дороге в магазин. В магазине он увидел уборщика Святослава Робертовича, который дрался с их же заводским сторожем за последнюю пачку мидий. У обсессивно-компульсионного уборщика не было такого обряда – драться с другими покупателями перед покупкой, а значит этот инцидент был чистой воды импровизацией, отчего Азамат и не хотел ввязываться в его личное дело и попробовал обождать драку за полкой. Через 20 минут он понял, что дело затягивается, и что вполне переживет один день без буженины. В итоге он пошел в другие отделы купил немного пива и сушек, чтобы порадовать себя сегодня вечером. Но порадовать как-то не получилось, отчего Азамат, вычесав шерсть Байбатуллы, решил просто лежать, переосмыслять бытие и страдать - но мучительные страдания предательски были прерваны глубоким сном. Снилась ему пушистая Минзиннур, которая вдруг неожиданно принялась философствовать о бытие, подытожив все фразой - «И вообще, Азамат, жизнь - это конвейер. Ты плывешь по нему и встречаешь свою лилию – а вас хвать судьбой по голове – и финита ля комедия».
Снова утро. В шесть часов Азамат по обыкновению своему пришел на завод, поздоровался с незаметившим его Петром Аристарховичем, который только что залпом выпил поллитровую бутылку водки, и Ева Тагировна громко отчитывала его за то, что он мало того, что пьет на работе, так еще и не закусывает, на что консьерж твердо ответил, что после первой не закусывают. «Мудрый все-таки человек, этот Петр Аристархович», - думал Азамат, ожидая своей очереди на подпись в листке прибытия, так как перед ним высокомерный Авраам Рубенштольцевич никак не мог понять, где находятся буквы, соответствующие его фамилии.
Далее он поприветствовал Фирузу, Зэйнэп и пушистую Минзиннур, которая так глубоко рассуждала этой ночью, а сейчас неотрывно глядела на зеленый шкаф, что даже как-то заставило Азамата разочароваться в этом животном. Он прошел в раздевалку, надел свою же униформу, отметил в учетной книге взятие палки, передал ручку отчего-то слегка побитого виду Святославу Робертовичу, и пошел к конвейеру разделять слипшиеся сушки.
Не успел Азамат полной грудью вдохнуть аромат хлебного цеха, как к нему подбежал Малой, сообщив волнительную новость: Азамата вчера искал начальник.
Уже не в шутку разъяренный Азамат, на всех парах побежал в приемную. На месте перед ним вновь предстало властное лицо Нефистофеливеча. Наш герой поинтересовался у него внезапно отончавшим голосом:
- Вы не подскажите, а Юрик Борисович здесь работает?
- Да, но он еще не пришел
- Хорошо, в таком случае, я подожду, можно?
- Ждите, если хотите.
И Азамат устроился на кожаном диване напротив секретаря, который обращал на него внимания ровно столько же, сколько и на покойного Илью Степановича, который, опершись всем телом на висячую телефонную полку рядом с диваном, тоже чего-то ждал, причем с таким грустным видом, будто готовился вот-вот скончаться во второй раз.
Так Азамат просидел с полчаса, вспоминая, как они весело всем цехом отпивали 40 дней Ильи Степановича. Но потом его посетили неожиданно мрачные мысли: ему приводилось, что слипшиеся сушки тоннами попадают в печь, а оттуда в упаковочный отдел, а оттуда в магазины, а оттуда к людям. И какой-то неуклюжий старикашка, даже не подумав, что на заводе может быть допущена такая страшная халатность как слипшиеся сушки, не глядя берет из пачки одну из них, и эпично давится слипшимся экземпляром… Бам!!!
- сильнейший грохот заставил Азамата проснуться: оказалось, что Илья Степанович слегка переоценил устойчивость конструкции и с оглушительным треском рухнул вместе с телефонной полкой.
Азамат кинулся помогать покойному подняться. Пробуждение заставило осознать нашего трудягу, что его конвейер идет, а он здесь сидит. Поняв, что надо возвращатся, он с полной решимостью встал, а потом сел, решив подождать еще. Но образ сушечной смерти никак не оставляло Азамата в покое. Он не вытерпел, вскочил с дивана, выпалил, что зайдет попозже, попрощался с покойным и рванул к конвейеру.
Там он принялся отделять сушки с двойной силой и вниманием, будто бы это могло как-то компенсировать невосполнимые десятки минут его отсутствия. Практически в беспамятстве протрудившись в таком режиме несколько часов, наш герой в какой-то момент пришел в себя и вспомнил, что ему надо вернуться в приемную.
Но тут в соседнем от сушечного - бараночном цехе случилась авария, из-за чего Азамат по доброте душевной вынужденно согласился помочь товарищам по бараночному конвейеру разделять слипшиеся баранки. Правда его сушечная палка была не совсем подходящей для разделения баранок из-за своих размеров, что в корне подрывало всю технологию работы. Трудяга лишь через час вычислил правильный угол наклона палки, и далее дело двинулось чуть легче. А когда он привык, и дело двинулось совсем легко, сломался и бараночный конвейер.
Устранение этой аварии затянулось надолго: все рабочие высыпали в цех, что было в целом не трудно, ведь они и так постоянно там. Но никто никак не мог справиться с поломкой, пришлось даже вызвать священника на подмогу, поскольку Виталик Нефистофелевич вдруг расподозревался, что это сговор каких-то там сил. От всего этого работа затянулась еще на дольше, все занимались своим черт знает каким делом: Высокомерный Рубенштольцевич пытался вникнуть в доклад механиков; Нефистофелевич бегал вокруг конвейера, выкрикивая, как всем казалось, проклятья на латыни; священник усиленно избавлял цех от нечистых сил, а его помощник в стороне продавал рабочим гашиш под видом ладана.
В общем, Азамат направился к двери приемной уже лишь к концу этого дня. Он зашел и сквозь уборщика Святослава Робертовича, который стучал пяткой об ножку дивана, чтобы благополучно протереть пыль в масонском кабинете, вопросительно посмотрел на уже успокоившегося после аварии Вячеслава Нефистофилевича:
- Я к начальнику - промямлил Азамат, нерешительно двинувшись сразу к двери Юрика Борисовича, не отводя глаза от секретаря, оттого споткнувшись по дороге об скрещенные ноги Ильи Степановича, который вдруг резко вскочил и неимоверно, просто истошно завопил во все свое покойное горло: Бл*********ть!!!
Азамат был слегка удивлен тем фактом, что это первое слово, которое произнес Илья Степанович после смерти, а также понял, что это слово выражало не только недовольство слегка задетых ног, но и всю эту ситуацию с начальством в целом.
Это понял и Нефистофилевич.
- Юрик Борисович сейчас не может вас принять, молодой человек, Азамат, если не ошибаюсь. Поразмыслив секунду, Нефистофилевич с ехидной улыбкой добавил: простите великодушно, а как уж вас по батюшке?
- Я зайду завтра.
- Вы очень сообразительный молодой человек.
«Кокетничает, козел», - думал Азамат, медленно разворачиваясь на своих каблуках в сторону двери, по пути заметив, как Святослав Робертович на прощание машет ему пипидастром.
Азамат пошел собираться домой. Уходя, он забыл передать разделительный инструмент Шуберту (оттого тот всю ночь, похоже, нехило налегши на водку, просто неистово кричал на слипшиеся сушки, в надежде, что они одумаются и разлипнуться сами), а на выходе, не заметив, наступил на ладонь Петра Аристарховича, который мирно спал на полу укутавшись заводскими кошками. По пути домой, он не купил себе ни поесть, ни даже проверочной упаковки сушек. А дома так сильно счесывал уже начинающего слегка лысеть Байбатуллу, что его ударило током и он, потеряв сознание, уснул.
Снова утро. Наш герой вновь прибыл к шести утра в сушечно-сухарный цех хлебзавода номер один. Подойдя к контрольно-пропускному пункту, он вдруг как громом был поражен девственной свежестью Петра Аристарховича. Казалось, лучшие модисты области не смогли бы к нему придраться. Но насколько безупречен был его вид, настолько пронзителен и трагичен был его взгляд.. Никогда Азамат не забудет этот взгляд: в нём было столько горя, страдания и обиды, что утренние рабочие наверняка запомнили этот взгляд на всю жизнь. После им приходилось видеть глаза матерей, потерявших своих детей, глаза собак, брошенных хозяевами, супругов, преданных любимыми, глаза умирающих, но никогда, никогда они больше не видели столько горя и несчастья в человеческих глазах. Дело в том, что Петр Аристархович в то утро был раскулачен алкогольной инспекцией…
Впечатлившись взглядом самого человеческого горя в его первозданном виде, Азамат вдруг резко понял смысл жизни. Он понял, что именно ему нужно менять и без раздумий направился сразу к начальнику цеха.
Он вошел в приемную: впервые там никого не было, даже запаха покойного Ильи Степановича. Но Азамат решил не отступать и ждать до самой ночи или вообще как Илья Степанович.
Так он просидел до обеда. Ровно в обед, когда начал урчать живот, Азамату подумалось, что все это очень странно, особенно отсутствие завсегдатая кабинета в виде тела Ильи Степановича. Он решил все же на время покинуть свой пост, разузнать в чем дело, ну и главное поесть.
Спускаясь вниз, он встретил уборщика Святослава Робертовича, который, как ни странно, стоял на красной дорожке в костюме и завешивал черными шторами зеркала на стенах. «Как ему подходит» - подумал Азмат и неожиданно споткнулся о золотой гроб, который перекрыл проход. Чтобы не мешать и так компульсионно-расстроенному уборщику выполнять очередной обряд, которые раз за разом становились все более странными, Азамат пошел в обход.
Дорога в обход шла через двор, и Азамат, несмотря на дождь, решил не упускать возможности увидеть свою Лилию.
Он подошел к ее окну. Лилия довольно улыбалась своему отражению в золотистом свете. Азамата она по обыкновению не видела. А вот Азамат буквально таял в такие моменты, забывая обо всем на свете. Он позабыл и аварию, и Виталика Нефистофилевича и даже то, что его конвейер сейчас простаивал и сдвоенные сушки беспрепятственно попадали в печь. И тут момент блаженства неожиданно прервался - свет вдруг резко сменился тенью - перед Азаматом в окне кто-то встал, перекрыв ближайшую свечу. Лилия при этом продолжала улыбаться. Тень повернулась к окну - раздался гром, и в свете молнии Азамат узнал этого человека. Это был Петр Гавриилович-Иванович - областной судья, который часто бывал в директорате завода. Он также как и Лилия видел в окне лишь собственное отражение и не видел Азамата. В руках у него была длинная трость с острым концом. Со следующим раскатом грома он развернулся обратно и своей тенью потушил все золото кабинета.
Азамат остался один в темном дворе. Признаться, он не понял, что произошло.
Размышления его прервал подбежавший к нему Малой. Он сказал, что покойный Юрик Борисович искал его. Азамат начал было говорить, что он только что полдня, впрямь как покойный Илья Степанович просидел в приемной, но тут слова Малого дошли до него до конца, и он переспросил, что значит «покойный Юрик Борисович»?
- А ты не знал? Вчера Борисович, значит наш, Юрик то – сушкой подавился! Сдвоенной! Заглотнул, подавился, ну и умер. Тебя, говорят, перед смертью искал. Уж прости великодушно, не знаю зачем. Ты мою бабу, к слову, не видел?
Но Азамат сегодня не видел его бабы, точно также как никогда не видел Юрика Борисовича, точно также как Лилия никогда не видела его.
Он зашел в вестибюль цеха и заметил то, что не заметил утром: а именно огромный золотой гроб таким же огромным венком, возле которого с довольно удручающим выражением лица стоял покойный Илья Степанович и будто чего-то ждал…
Его ожидание резко прервал Виталик Нефистофилевич, который спустившись по ковровой дорожке со свитком в руках, объявил, что новым начальником цеха самоизбрался Дмитрий Фикторович, который прислал приказ с Парижу.
Второе объявление – о том, что в связи с халатным отношением на разделительной линии сушечного конвейера, Женьку Даниловича, Шуберта то есть, повышают и переводят в упаковочный отдел, а Азамата сокращают до одной смены в день.
В течение всего того дня все вокруг сочувственно смотрели и ждали, когда же Азамата накроет депрессия. Но, похоже, его накрыло кое-что похуже: последние его видевшие утверждали, что это был дождь - он шел, а Азамат стоял.