Кожва — станция и село не берегу Печоры в республике Коми. Школа в Кожве - это счастливое детство. Учителя — местная сельская интеллигенция. У них нет квартир в Москве или Ленинграде. Красивые и умные женщины. Минимум условностей, но твердое соблюдение главных школьных правил — добросовестно учиться, не врать, не хулиганить, не курить , не воровать. Емкая и образная речь. Мне кажется, что двуязычье сделало местный русский язык своеобразным, выразительным и красивым. После общения с равнодушными приезжими учительницами в Абези, я просто влюбился в этих простых теток - наших учительниц. Они сразу заметили и мою любознательность и лояльность, желание учиться, желание быть на хорошем счету. Почему-то в сельских школах было принято сажать вместе 1 с 3, и 2 с 4. Я формально был второклассником, но подсказывал и помогал всему четвертому классу. Одноклассники и друзья — русские и коми — тоже интересная публика. Мне казалось, что они рождались уже с лыжами на ногах. Сугроб около школы всегда был сплошь утыкан большими и маленькими лыжами, без лыж ходить было не принято. А в общении у нас в ходу был мат, и у девчонок тоже. И говорят обо всем без стеснения. Я в начале ужаснулся. Потом привык и перестал обращать внимание. Потому что ни грязи ни разврата на самом деле в школе не было. В основном треп, к которому с возрастом пропадал интерес.
В Кожве мне нравились праздники в школе. Они проходили как-то по домашнему, без официоза. Развлечения были похожи на народные игры. Я потом видел учебники и пособия для педучилищ и для института культуры, который готовил работников для клубов и школ. Оказывается там было столько народных танцев и песен! Особенно меня поразила игра, когда две шеренги игроков выстраивались друг перед другом на максимальном расстоянии, буквально прижимаясь спинами к противоположным стенам зала. Игра состояла в том чтобы эти шеренги по очереди в вызывающей манере как бы наступали на соперников, напевая или декламируя хором некое дерзкое заявление. С громким притоптыванием начиналась игра. Шесть энергичных шагов в перед: А МЫ ПРОСО СЕЯЛИ СЕЯЛИ!» И СРАЗУ ПОВТОРЕНИЕ КУПЛЕТА, НО ПРИ ЭТОМ ШЕСТЬ ШАГОВ НАЗАД. Соперники не остаются в долгу и делают свой выпад: « А МЫ ПРОСО ВЫТОПЧЕМ, ВЫТОПЧЕМ!» Перепалка сопровождаемая энергичным топотом, продолжается долго, соперники предъявляют друг другу все новые ответы и заявления. Потом вроде как кто-то у кого-то захватывает коней, и требует в качестве выкупа красну девицу . Топот, грохот, хохот, особенно когда начинают играть старшеклассники и учительницы.. Думаю что эту игру взяли из учебника. В разных школах , а потом в санаториях и домах отдыха, я всегда видел баяниста и культ работника. У них был один и тот же репертуар. На вечеринках и танцах было все знакомо и привычно. Был свой значительный пласт массовой культуры и никакой партийной пропаганды там не было. Впрочем и сейчас развлечения тоже стандартные. Вставил диск с караоке и вперед.
Мы с местными пацанами ходим курить в старые баржи. Я ворую у отца махорку и папиросную бумагу. Мы сидим на теплых шпангоутах и крутим цигарки. Я ловкий и научился это делать мастерски. Я толком не знаю, что делалось на строительстве моста. Наверное строительные работы мостов не прекращалось долго после того как открывалось движение. Первые поезда и эшелоны двигались медленно и были небольшие. Потом постепенно дорога и мосты укреплялись, скорость движения возрастала, длина составов и грузоподъемность вагонов увеличивались. По мосту через Печору часто шли поезда с углем из Воркуты. Я думаю, что было очень важно увеличивать объем перевозок. Донбасс был захвачен и Воркутинский уголь спасал положение. Наш дом стоял очень близко от моста. Я помню, что пока мы жили в Кожве, на мосту все время шли какие-то работы. Трещали пневматические молотки, мерцала электросварка. Поезда становились длиннее, скорость их увеличивалась, росло и количество поездов. В отдельные дни они шли почти непрерывным потоком.
На Печоре скорее всего была именно такая производственная текучка (как и сегодняшние ремонты, когда отменяют электрички). У меня уже не было времени обходить стройку, как у моста через Усу, когда я еще не ходил в школу и детей моего возраста не было. Здесь, в Кожве мы жили в большом старинном поселке, гда у самого леса была большая школа, пристань, затон, рыболовецкий совхоз. У меня было много сверстников. Как всегда в провинции дети сбивались в разновозрастные компании, в которых проводить время с утра и до вечера было очень интересно. Мои воспоминания о жизни в Кожве мало связаны непосредственно со стройкой. Быт в Кожве мало зависел от зоны. Были обыкновенные магазины, столовые, бани, мед пункты, железнодорожная станция. Но жизнь и обстановка в принципе мало отличались от жизни на Усе. Местные жители жили очень бедно и скромно, особенно рядовые работники местного хозяйства. Мало у кого было в доме такое количество книг, одежды и предметов обихода, как у нас дома. Служащие Гулага, в том числе специалисты из числе заключенных, жили материально лучше местных. Сказывалось наличие спец снабжения. Я мог утащить из дома курево. Мои дружки нет. У многих не было отцов. Местные дети были плохо одеты. Но все прекрасно бегали на лыжах, были на ты с лесом и рекой. Умели делать в своем доме все. Девятилетние пацаны были похожи на маленьких мужиков. Я таскался с ними везде и лишь один раз упал с крыши крыши старого вагона и сильно ушибся. Помню как один раз мы поработали на разгрузке вагона. Мужик из сельпо нанял нас разгружать соль. Она была расфасована в небольшие плотные мешки весом килограммов 10. Мешки надо было сбросить с платформы и уложить в кучки на обочине. Как всегда простои вагонов были недопустимы. За работу мужик разрешил нам взять из порвавшихся мешков соли сколько унесем. Я насыпал соль во все карманы и даже в сапоги. Дома меня похвалили, так как соль была в дефиците.
Скоро я понял, почему соль была в добротных мешочках. Это была очень качественная соль. Это доказали наступившие вскоре события.
Как –то в сентябре поздно вечером на реке появились огни. Много огней. Это были лодки с «козами» - железными решетками , закрепленными на носу. В козах ярким желтым пламенем горело «смолье» - наколотые на кубики просмоленные части вершин сосен. На носу стоял человек с острогой, на веслах второй. Начался осенний ход печорской семги. Все работоспособное население совхоза было на реке.
Ход продолжался не долго. Но рыбы взяли много. И разгруженный нами вагон соли пошел в дело. Рыбные склады совхоза были не далеко от нашего дома.
Однажды вернувшись из школы я увидел на кухонном столе огромную рыбину, которую принес в подарок.зав. складом, сосед и собутыльник моего непьющего отца. Нянька не знала что с делать с этой рыбой. Сосед подробно объяснил няньке как надо нарезать и подавать хозяевам на стол эту малосольную семгу трехдневного посола, где ее надо хранить, что под нее пить. Предложил все лично продемонстрировать. Нянька налила ему пол стакана спирту. Он выпил спирт, запил глотком холодной воды, заел маленьким бело- розовым, куском рыбы и ушел слегка покачиваясь. Нянька сказала что он и с рыбой под мышкой тоже покачивался. И эта семга конечно в кладовке не залежалась. Такую вкусную рыбу я больше никогда не пробовал.
Тогда на Печоре семгу не ловили в сети и неводы. Ее осенью «кололи» острогой в затылок и кидали в лодку. Рыба вскоре выгружалась , потрошиась и тут же солилась в сухую. Я знаю что настоящие рыбаки не любят рыбу мыть водой. Мне кажется, что ту малосольную рыбину водой не мыли.
Про сложности личной жизни.
Однажды мне сообщили, что Георгий Владимирович Черквиани приехал в Кожву и зовет меня в гости. В то время еще осталась мода использовать в качестве передвижного жилья и кабинета специально оборудованный вагон. Традиция уходит корнями в 19 век. Вагон стоял в тупике не далеко от конторы. Идти было близко, и вот я в уютном вагоне за столом. Дневальный Павел (хорошо помню его рябое лицо!), печет блинчики, а мы с Г.В. пьем чай. Хозяин – сухощавый красивый молодой грузин, аристократической внешности (наверное князь), одет в идеально сидящий полувоенный костюм: защитного цвета френч, темно синие галифе, хромовые сапоги. Расспрашивает про житье бытье, я восьмилетний пацан – второклассник, что-то рассказываю. Потом он дарит мне безделушку и отправляет домой. Ни чего не предает родителям.
Здесь надо немного вернуться назад. С Георгием Владимировичем наша семь - Гера, Володя и мы сестрой знакомы с двоенных времен. Они с Володей работали во одной конторе. В 40 году мы по дороге в отпуск к неустроенному Володе ночевали в доме у Г.В Наверное он был повыше в должности, и самое главное быт его был хорошо устроен. Он жил в большом доме и ждал приезда жены с ребенком. На Усе мы год жили в его большой квартире. Там была большая гостинная, отдельные комнаты для Геры с Володей и для нас с сестрой. В одной из комнат жил еще один парень грузин – некто Симонишвили. Жена и сын Георгия должны были приехать через полгода. Жизни в этом «молодежном общежитии" была веселой и интересной». Гера была затейницей, любила видеть вокруг себя молодых мужчин, и они тут были, да еще такой набор! Кореец и два грузина. Одно из развлечений было таким. Мужчины кидали меня друг другу как мяч через всю комнату. Я орал как зарезанный – было страшно. А они хохотали. Г.В. долго живший без семьи очень ко мне привязался. Любовь взрослых ко мне не всегда была понятна. Видимо бывают такие случаи, когда маленький ребенок нравится взрослым, как котенок или щенок. А я еще был очень умный. Умнее всех взрослых и они это признавали. Однажды кто-то предложил решить такую задачу. Два поезд по 60 вагонов в каждом должны разъехаться на станции где есть тупиковая ветка только на 30 вагонов. Целый вечер молодые инженеры не могли решить эту задачу. Я ее решил за 10 минут. Но еще пришлось целый час объяснять каждому из них как надо при этом действовать. Мне было 6 лет и они играли мною как мячиком.
Но дело усложнилось. Гера и красавчик Г.В. воспылали друг к другу большими чувствами, усиленными твердыми границами, через которые ни кто не смел переступить. Оторванные от возможности физической близости их чувства выливались в поступки. Гера рванула на Алтай доучиваться, Г.В. срочно и категорически вызвал жену Тамару, которая как выяснилась просто не хотела ехать из Ташкента на север. А Володя, когда уехала Гера, переехал с нами и кухаркой в свою отдельную квартиру и скоро завел шашни с соседкой, пышнотелой медсестрой Валентиной. Он особенно нас не стеснялся. Тетя Валя регулярно приходила помочь по хозяйству и часто оставалась ночевать. Она была спокойной доброй, и мы были не против ее визитов. Когда через полгода вернулась Гера, Черквиани уже уехали на другой объект, а мы с сестрой в первый же вечер « продали» Володю с потрохами. Гера швырнула тарелку в Володю и пошла топиться. Мне сейчас понятен ее гнев. После того как она вырвала любовь из сердца и уехала в ссылку на полгода, муж, которому она сохранила верность банально загулял. Все кончилось хорошо, но , как я теперь понимаю, родители больше не общались с Черквиани. Его брак оказался не удачным. Жену и сына он не любил. Наверное, он долго любил Геру. И любил меня, как напоминание о ней. Все что я здесь написал, может быть просто плодом моей фантазии. Но нет другого объяснения тому факту, что Г.В. остановился на пару дней в Кожве, чтобы повидать меня.
В мае 1944 года у Геры родилась дочь Татьяна. Первый ребенок достался Гере трудно. Она была миниатюрная, а у ребенка оказалась большая головка, как оказалась не зря, так как Татьяна оказалась умнейшим и достойнейшим человеком. Роды проходили дома, длились 10 часов. Принимал роды Семен Михайлович, который был врачом нашего лагеря, начиная еще с Усы. По существу он был нашим семейным врачом. Скорее всего, на воле он был хорошим хирургом. Сильные руки, властный голос, решительные действия. Мы с сестрой всегда с удовольствием ходили к нему в медпункт. Там в больших огромных деревянных корытах лежал проросший горох, стояла бочка с кислым напитком из ржаной муки, который назывался дрожжами. В коробке стоял порошок шиповника. Все это входило в обязательный рацион зоны как профилактика цинги. Все эти витамины были на редкость вкусные, и мы брали их домой с удовольствием. Лето 44 года прошло как обычно, но в декабре мы сгорели до тла. А перед этим вернулась Валя.
Возвращение родной матери.
Как-то вернувшись домой увидел за общим столом цветущую женщину с знакомым лицом. Гера сказала: это наконец вернулась ваша мама. Но вы зовите ее Валя, чтобы не путаться, так как по документам ваша мать это я. А Валя ваша тетка, она будет жить пока с нами, а потом будет видно. Вале было 42 года, она была здоровая и энергичная. Трудоголик по натуре, да еще после успешной работы в своем лагере, она ни дня не просидела дома. Устроилась работать в плановый отдел, где успешно проработала много лет. Валя появилась во-время. У Геры был маленький ребенок. Гера уставала, так как физически она была слабенькой. Не то что Валя, которая взяла в нашем доме все в свои руки. Отсидев 6 лет в лагере, она быстро поставила все на место, приструнила всю заключенную прислугу, которую разбаловала Гера. Валя была профессиональной революционеркой, знала подпольную работу, нелегальные метода перехода границы, конспирацию. В добавок умела руководить, так как была бригадиром в лагере. В 1957 году Валя была реабилитирована, получила квартиру в которой поселилась со вторым мужем, тоже бывшим заключенным и сыном, родившимся на севере. Она восстановилась в партии и с головой ушла в партийную работу, дожила до преклонного возраста. Не одобрила и не признала произошедшие перемены.
Молодых людей из общества "Мемориал", пытавшихся принести ей гуманитарные пайки, она не пустила на порог.
Пожар.
Ночью меня разбудили. Вставай одевайся, надо выносить вещи! Соседняя квартира горит. Я одел на пижаму валенки шапку и шубу. Посмотрел что бы такое вынести. Взял патефон, коробку пластинок и вышел на улицу. Мы вовремя успели выйти. Дом сгорел за 10 минут после того как я вынес патефон. Вынести удалось мало чего.
Мы устроились в тесной коморке холодного барака. Хорошо устраиваться не было смысла. Работы в Кожве закончились и наша дальнейшая судьба была непонятна. Кончилось тем что контора разделилась на две части. Часть уехала в Армению строить тоннель, а вторя часть в которую попала наша семья была направлена на строительство трассы на Халмер-Ю.
Халмер-ю это на север от Воркуты. Мы попали туда в начале 1945 года. С той поры как я пошел в школу, сами подробности переездов я уже не мог знать. Нас сразу отправляли в интернат. А на очередные каникулы мы попадали в новое место. Так что из каморки в Кожве нас с сестрой отправили учиться в Воркутинский интернат. Это была совсем другая жизнь . После провинциального рая в Кожве, мы оказались в крупном шахтерском городе. Как во всех полярных городах вдоль улиц были проложены деревянные тротуары. Они служили пешеходам, но главное – под ними находились водные и тепловые коммуникации. Зарывать трубы в вечную мерзлоту было бессмысленно. Они лежали в больших деревянных коробах, были засыпаны толстым слоем опилок. И накрыты досками, по которым и ходил народ. В Период моей жизни в Воркуте очень насыщенный. Я много помню более отчетливо. Особенно вхождение в детскую самодеятельность. Мне повезло что наш руководитель был очень талантливым человеком и безумно любил свою работу. Но обо всем этом с следующей главе.