ПРЕДИСЛОВИЕ.
Примерно в 2002 году мои сокурсники академик Валентин Васильевич Воеводин и его жена Серафима Николаевна начали собирать материалы для сайта выпускников механико-математического факультета МГУ. Сокурсникам было предложено написать что-нибудь про себя и друзей. Я в один присест написал 40 страниц, используя несколько готовых кусочков из своих дневников деревенской жизни. Материал в дальнейшем предполагалось перекраивать, редактировать, распределяя его по рубрикам и темам сайта. Поэтому я не очень заботился о его композиции и литературной целостности. Фрагменты из моего материала в дальнейшем вошли в главы ротапринтного сборника «Нам 70 лет», выпущенного Воеводиными к юбилейной встрече выпускников 1957 года. В дальнейшем я стал использовать файл с материалами как информацию о себе при общении с теми, кто со мной давно не виделся и не общался или ранее не был знаком. Со временем обнаружилось, что большинству читателям текст очень нравится. Файл помаленьку стал распространяться уже без моего участия. Ко мне стали обращаться с просьбой подарить книжку с надписью и иногда удивлялись, узнав, что такой книжки нет. В 2013 году на юбилее Института, в котором я работаю, я встретился с моим учеником, Акифом Мусаевым. Он к этому времени занимал высокий пост в Азербайджане. Он искренне хотел сделать мне дорогой подарок, и я сказал, что это можно сделать издав мою книжку. Акиф обрадовался, и в результате Бакинский Университет напечатал и подарил мне 150 экземпляров моей первой книжки, которые мгновенно разошлись по знакомым, друзьям и родственникам. При подготовке рукописи я вначале собирался ее доработать с позиции прошедших десяти лет. Однако попытки это сделать портили текст, и я решил оставить часть, написанную в 2003 году, без изменений.
Мои поклонники, отзываются о книжке, как о очень легком чтении. Ее читают, в электричках, в самолетах, в залах ожидания, когда надо убить полчаса. "Ждала посадку в аэропорту, открыла книжку, не могла оторваться до последней страницы, время пролетело незаметно". Это не хвастовство, просто только интерес к моей книжке моих поклонников мотивировал публикацию ее фрагмента на сервисе proza.ru.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. О ЧЕМ МНЕ ВСПОМНИЛОСЬ В 2003 ГОДУ.
ОТКУДА Я ВЗЯЛСЯ.
Я родился 28 августа 1935 года в подмосковном городе Люберцы. Родители жили и работали в Москве. Однако мать в ожидании моего рождения жила на даче в поселке Ухтомское. Поэтому я и родился в Люберцах. Мать приехала с родителями перед революцией из Кореи во Владивосток. В юности она оказалась в гуще революционных событий. В 30-е годы оказалась в Москве, окончила Плехановский институт, работала в Госбанке. Про отца почти ничего не знаю, так как он был арестован в 1937 году и расстрелян. По рассказам матери он занимался скользким и опасным делом - печатал и нелегально перевозил в Корею революционную литературу. Мать отсидела 6 лет и в 1944 году освободилась. После ареста родителей меня и сестру спасла от детдома младшая сестра матери, студентка Гера. Геру и нас с сестрой приютили наша няня Лена в комнатке общежития при заводе, куда Лена, молодая девчонка из ярославской деревни, практически тоже осиротевшая после ареста хозяев, устроилась работать. В этой комнатке мы прожили до осени 1941. Гера вскоре вышла замуж и усыновила нас. Они с мужем были студентами, комсомольцами, потом коммунистами. Приемный отец по комсомольской путевке от московского Метростроя работал на севере. Он был строителем железнодорожных мостов, поэтому я все свое детство провел около строящихся мостов через реки, которые пересекала железная дорога Москва-Воркута. По этой дороге во время войны непрерывно поступал в центр страны спасительный воркутинский уголь. Родная мать после лагеря вышла замуж, жила в ссылке, в 1957 году реабилитирована, умерла в 90-х, оставаясь непреклонной коммунисткой, сурово осуждая перестройку и возврат к капитализму.
В 1952 году я окончил среднюю школу в городе Салехарде, на берегу Обской губы на севере Ямало-Ненецкого национального округа. Как правило, я всегда жил далеко от школы. Поэтому либо жил в интернате, либо бегал в школу на лыжах. В 10 классе я дружил с девочкой и иногда после обеда бегал к ней делать уроки, а это - второй раз в день пять километров в один конец.
Все экзамены я сдал на «отлично», кроме письменной работы по литературе. Я сделал одну ошибку - написал "экзам(И)национная работа". Подвела меня нянька младшего брата, ссыльная литовка из Каунаса. Она говорила с акцентом и, в частности, обсуждая мои проблемы, говорила "экза-ми-ны" с ударением на третьем слоге.
Комиссия присудила медаль. Документы послали на утверждение в областной центр, в город Тюмень. Это две тысячи километров на пароходе. Короче, я взял простой аттестат и поехал в Москву поступать в МГУ. Почему в МГУ? Когда живешь на краю земли, то мечтаешь о самом лучшем. Кроме того, дальние родственники и земляки у нас были либо в Москве, либо в Кзыл-Орде. В Москве в те годы проживала небольшая группа корейцев, которые после революции приехали с Дальнего востока учиться. Они приехали молодыми, окрыленными, увлеченными строительством нового общества. Это всё было на самом деле - дети батраков и поденщиков окончили московские вузы, влились в ряды молодой советской интеллигенции. Мой дядя с женой окончили ВГИК. Тетя Надя осталась в Москве и всю жизнь проработала на студии документальных фильмов. Дядя уехал на Дальний восток создавать национальный корейский театр. Этот театр потом обосновался в Кзыл-Орде. Не знаю, какова его судьба теперь. После 1953 года родители вернулись из заполярья в Москву. Приемная мама любила собирать гостей. У нас постоянно были гости. В основном, это были московские корейцы и друзья родителей по северу. Среди последних немало бывших заключенных и ссыльных. Мне посчастливилось в юности общаться с интересными и достойными людьми. Именно эти люди и мои родители, прожившие непростую жизнь, своим примером привили мне любовь и преданность к своей суровой родине.
Я подробно остановился на своей семье и ее окружении, так как они оказали на меня большое влияние. В какой-то степени мои амбиции по поводу поступления в МГУ были результатом "героического" воспитания. Я любил революционную героику. Читал "Как закалялась сталь" Николая Островского, "Военная тайна" Аркадия Гайдара, мечтал совершить героические поступки на благо своей страны. Честно говоря, я и сейчас об этом мечтаю.
Поступал я на физфак. В школе я преуспевал как в математике, так и в физике. Однако, кроме головы, у меня всегда "чесались" руки. С первого класса я все свободное время пропадал на "производстве" - в конюшне, в столярной мастерской, в кузнице, в лаборатории, в гараже. Я обожал учителя математики Сергея Петровича Чемоданова. Я испытывал гордость от того, что понимаю его объяснения. Но только на уроках физики я реализовывался на полную катушку. Молодая учительница сама плохо понимала материал, который надо было объяснять. Она была хорошая девушка и без особого смущения поручала мне рассказывать новые темы. Я считал себя физиком. Перед тем как подать документы на физфак, я провел полдня в коридорах архитектурного института. Я и сейчас считаю, что мир потерял во мне хорошего архитектора. В своей деревне я без чертежей и предварительных рисунков один своими руками построил дом, который радует своим видом и пропорциями.
В УНИВЕРСИТЕТЕ.
Я набрал 30 баллов из 35 возможных и не попал в списки принятых. Нас, не набравших нужных баллов, пригласили поучиться на заочном отделении механико-математического факультета в качестве резерва для пополнения дневного отделения после первого отсева. Я согласился, так как альтернативой этому был билет на поезд до заполярной станции Лабытнанги. Этот первый семестр на заочном осенью 1952 года запомнился мне как один из самых счастливых периодов жизни.
Не знаю, как у кого, но у меня ощущение счастья вызывают те отрезки жизни, когда она полна трудностей, но ты стараешься победить эти трудности, когда живешь ожиданием лучших времен. Таких отрезков было совсем немного. Осень 52-го года - один из них. Я живу в Москве без прописки. Прихожу ночевать к тетке, которая живет в коммуналке в пятиметровой комнатке. Ухожу из дома в 7 часов утра, возвращаюсь в 23 вечером. Весь день провожу на Моховой, 11. Либо на общих лекциях дневного потока, либо на балюстраде у библиотеки. По выходным - целый день на занятиях заочного отделения. Меня завораживает непривычное для меня многолюдье. Я купаюсь в безбрежном море толпы в аудиториях и на улицах Москвы. Сейчас я чувствую себя виноватым, но я начисто забыл о существовании девочки-одноклассницы, с которой вместе приехал из Салехарда в Москву и которую потерял из виду с начала приемных экзаменов. Все кажется вокруг почти нереальным, сказочным. Великолепные лекции Вайнштейна и Моденова завораживают. Пугают и настораживают почему-то не две, а три координаты точки на плоскости в невнятных бормотаниях Бюшгенса. В читальных залах тесно, и вокруг много, много молодых и прекрасных, как я теперь понимаю, лиц, сосредоточенно уткнувшихся в конспекты и книги.
Два раза в неделю позволяю себе вечером сходить на каток. С коньками у меня особые отношения. Если лыжи на севере - это повседневная обувь, то коньки - это редкая экзотика. Моя приемная мама подарила мне свои коньки – «английский спорт». Я прикручивал их к валенкам с помощью веревочек и палочки и катался в своем поселке по обледенелым дорогам и тропинкам. На каток впервые я попал в Воркуте в четвертом классе. Было 40 градусов мороза, я увлек с собой интернатского соседа по комнате. На катке не было ни души. Мы прикрепили по одному коньку и стали кататься, отталкиваясь свободной от конька ногой. Потом пришел большой мальчишка и попросил покататься. По его повадкам мы поняли, что он не вернет нам наши коньки, но молчали, как кролики перед удавом. Он сказал, что веревки у нас плохие. Он пошел куда-то за новыми веревками и не вернулся. Через час мы совсем замерзли и ушли домой. Мы не плакали, но было очень обидно.
Сейчас мне совсем не обидно, так как за 60 лет жизни в России у меня больше ничего не отняли и ничего не украли. Я часто забывал ключи в дверях дома, терял сумки, кошельки с деньгами и документами, все каким-то образом находилось и ничего не пропадало. Два раза у меня угоняли автомобили. Первый раз машину нашли через час, второй раз через 5 минут. Машины брали покататься, как и коньки. Может, надо было подождать, и мальчишка бы вернул коньки, но было очень холодно. Второй раз в жизни меня обворовали в 1980 году в городе Вене, в первой заграничной командировке. Я оставил сумку с деньгами и покупками перед входом в зал самообслуживания так же, как это делал во всех городах Союза. Увы, я, как провинциал, был наказан блистательной европейской столицей.
Еще раз я попытался сходить на каток в 10 классе. Было 35 градусов мороза. Коньки были с ботинками, казенные, "гаги". Через 15 минут ковыляния на вихляющихся коньках, мы с приятелем убежали в помещенье. Выяснилось, что мы отморозили четыре больших пальца ног. В Москве я сразу на присланные родителями деньги купил с рук "гаги" на ботинках со сточенными пятками "под канады". Ходил я в Сокольники. Там был один большой круг, по которому по часовой стрелке катился плотный поток катающихся. Совершенно потрясающее впечатление оставляли парни, представляющие элиту катка. Они были стильно одеты: обязательно в нормальном, а не лыжном костюме, под пиджаком свитер, на шее белый шарф-кашне, брюки аккуратно заправлены в плотные высокие шерстяные носки или гетры. И обязательно кепка. Эти парни двигались между остальными катающимися, как рыбы между кувшинок. Их движения были свободны, непринужденны, они, казалось, не прилагали никаких усилий, но при этом двигались с большой скоростью, свободно маневрируя в любых направлениях, закладывая крутые виражи. Коронным номером этих парней был бег по очень маленькому кругу на каком-нибудь свободном пятачке. По очереди, по два - три человека, они забегали с разгону в этот круг и неслись по нему с большой скоростью. При этом головы их были почти в центре, а коньки с характерным шипеньем поднимали фонтаны ледяной пыли по краю. И уж особый шик показывали некоторые мальчишки, ухитряясь выполнить этот бешеный бег спиной к центру круга, держа ноги в пятой позиции, вывернув их в одну линию пятками вместе, носками врозь. Потом я не встречал ничего похожего, что показалось бы мне столь красивым и элегантным в движении. Даже у лучших фигуристов присутствуют элементы профессионального штампа в выполнении движений, так как они связаны некоторой сверхзадачей. А здесь только свободный, раскованный бег.
Я не умел кататься и потихоньку осваивал всякие приемы где-нибудь в сторонке. Приятно ныли с непривычки ноги. В перерывах я покупал бумажный стаканчик горячего кофе с молоком и сладкий слоеный язык. Все это тоже было эпизодами счастья.
Зимнюю сессию я сдал на «отлично», и был переведен на дневное отделение мех-мата. Дальше жизнь пошла нормально, в основном, как у всех.
Я не был в числе лучших на курсе, я не отдавал все силы учебе. Даже при среднем прилежании мехматский курс обучения отнимал много сил. Изучение математических дисциплин в таком объеме - это титанический труд, который был мне не под силу. Поэтому были провалы. Я нормально усвоил только классические разделы высшей математики. Все, что было сверх этого, оказалось темным лесом. Я ничего не понял из лекций Маркушевича, Рашевского, Колмогорова. С теорией функций комплексных переменных, с основами дифференциальной геометрии, с элементами функционального анализа, с уравнениями в частных производных я познакомился позднее по книгам, когда надо было помочь дочерям-студенткам перед экзаменами. К моему большому удивлению весь этот темный лес через двадцать лет оказался простым и понятным. Наверное, это было нормальным, когда после второго курса более интенсивно занимаешься предметами, которые по каким-то причинам пошли хорошо. А хорошо у меня пошло программирование и, соответственно, численные методы. Я потом в шутку говорил, что я не математик, а арифметик. Что касается программирования, то я, скорее всего, родился программистом. К этому меня подводит такой эпизод. В 1953 году ученики А.А Ляпунова начали нести программирование в массы. Я попал в кружок по программированию к Севе Штаркману. Нас было пять человек. Сева рассказал нам устройство условной вычислительной машины и дал насколько задачек. К следующему занятию никто программки не написал, так как нам не рассказывали, как писать программки, а только озадачили. По замыслу на этих задачках Сева должен был нас учить программировать. Я же написал все программки. Сева сказал мне: "ты, Ким, больше не приходи, тебя программированию учить не надо". Я ему поверил и связал свою жизнь с программированием. Курсовую я писал у А.А. Ляпунова. В качестве курсовой была предъявлена написанная на большом листе миллиметровки блок-схема на языке Ляпунова для подстрочного перевода с одного языка на другой. Диплом я писал под руководством Андрея Петровича Ершова, первого советского академика - программиста. В профессиональном плане я считаю его своим учителем. Дипломом был кусок программирующей программы на ЭВМ Стрела-3. Всю программу написала группа при Лаборатории Владимира Михайловича Курочкина в ВЦ АН СССР. Мы с Юрой Олейником весь пятый курс проработали в этой группе. Руководил работой Ершов. Это была его кандидатская диссертация. Моя первая публикация была совместная с Ершовым. Он написал руководство к программирующей программе, а я написал практические примеры.
РАБОТА В ВЦ АН СССР.
Коль скоро я заговорил о программировании, хочу высказать свое мнение о соотношении математики и программирования. Программирование - некое ремесло, которое так же, как и многие прикладные дисциплины, опирается на математику, но не сводится к ней. Хорошая математическая подготовка весьма полезна программисту, однако ее недостаточно. Точно так же для того, чтобы успешно зарабатывать хлеб пением, недостаточно изучить музыкальную грамоту, надо еще иметь слух, отменное здоровье и работоспособность. Тем не менее, хочу сделать комплимент мехмату. Для большинства его выпускников программирование - техническое упражнение, причем не самое трудное. Все мои знакомые, окончившие мехмат, легко справлялись с работой программиста, независимо от того, родились они программистами или нет. Преодоление курса мехмата само по себе требует таких способностей, которые перекрывают профессиональные требования к программистам. Возвращаясь к музыкальной аналогии, скажу так: если изучать музыкальную грамоту в консерватории, то при необходимости можно всегда заработать хлеб пением. Позволю себе отдать дань двум выпускникам мехмата старшего поколения. Они столкнулись с программированием, будучи зрелыми специалистами. Когда мы писали наш первый транслятор, мы, как это и было принято, отлаживали программы, т.е. пропускали тесты, искали ошибки, исправляли их и снова пропускали тесты. В.М. Курочкин почему-то не появлялся в машинном зале. Мы беспокоились, так как работу пора было сдавать, а он делал большой кусок. Он появился в машинном зале один раз. Поставил толстую колоду перфокарт, запустил ее в работу, взял результаты и ушел. На другое утро он сдал нам свою часть полностью готовой, проверенной, безошибочной. Второй случай произошел с Виктором Павловичем Черениным. Он изобрел метод последовательных расчетов, сам по себе гениальный на мой взгляд. Но дело не в методе. Его надо было применить к составлению плана формирования поездов – сложной по своему существу задачи оптимизации в дискретной области. Однако в ВЦ АН СССР свободных программистов не было. И Черенин вынужден был делать программу сам. Он взял книжку - описание ЭВМ УРАЛ-4 и начал работать. Я сидел с ним в одной комнате. Как обычно, бегал в машинный зал по два раза в день. На мой вопрос, когда начнется отладка, Черенин спросил, что такое отладка. Я ответил что-то насчет борьбы с ошибками. Он пожал плечами и сказал, что ошибок в работе не должно быть. Он закончил работу над программой и сдал ее заказчикам с первого захода на ЭВМ. Я уверен, что большинство моих однокурсников с успехом выполняли любую работу на ЭВМ, так как именно наше поколение оказалось связанным с бурным развитием и распространением вычислительной техники.
Описанные события происходили в ВЦ АН СССР, где мы с Ю. А. Олейником оказались после окончания мехмата. Пять лет ежедневно рядом с интереснейшими людьми, среди которых хотелось бы упомянуть В.М. Курочкина, А.П. Ершова, В.П. Черенина, В.Д. Поддерюгина, Н.М. Нагорного, Т.В. Великанову, Л.Д. Панову.
За эти пять лет я многому научился не только от своих старших коллег, но и благодаря интенсивной практической работе, далеко выходящей за пределы непосредственных обязанностей. Программистов, видимо, не хватало, и руководство не возражало против сверхурочной работы сотрудников. Мне надо было кормить маленьких детей, платить за комнату, и я постоянно делал "левые работы" за небольшую дополнительную плату. Тематика работ была широчайшая. Работа была в основном связана с расчетами на ЭВМ для соискателей кандидатских и докторских степеней в различных областях знаний. Успешно проведенные расчеты, как правило, заканчивались совместными публикациями, где на мою долю приходились заботы по описанию алгоритмов и программ. Мне приходилось проводить расчеты, связанные с исследованием ионосферы, с изучением приливов и отливов Тихого океана, с проектированием обогатительных фабрик, с изучением прочностных характеристик деталей механизмов. Разнообразие задач, необходимость быстро входить в курс дела, ограниченные сроки, отведенные на работу, позволили быстро набраться профессионального опыта и определили мою дальнейшую карьеру. Расширение тематики приложений стало стилем работы. Позднее мне приходилось писать программы для машинного перевода, для планирования работы автотранспорта, для бухгалтерского учета, для размещения и определения мощностей предприятий различных отраслей. Начиная работу как специалист по автоматизации программирования, я через несколько лет превратился в универсального программиста, который практически умеет все. Вернее, думает, что умеет все.
Приобретенная профессиональная раскованность позволила мне в дальнейшем получать полезные результаты в области совершенствования численных методов за счет рационального программирования. Классическим результатом общего характера, но полученным программистами и только программистами, является тот факт, что трудоемкость вычисления градиента функций многих переменных равна трудоемкости вычисления самой функции, независимо от числа переменных. Я и мои коллеги натолкнулись на этот факт только тогда, когда сделали диалоговую систему на ЭВМ НОРД-100 для исследований алгоритмов минимизации функций многих переменных. Пришлось писать формульные трансляторы для автоматического вычисления функции и ее градиента. Захотелось написать хорошие программы. В результате получилось доказательство вышеупомянутого факта.
Впрочем, и все остальные мои "теоретические" результаты были получены при попытке написать хорошую программу для реализации того или иного известного численного метода. В основном, результаты выглядели примерно так: предлагался хороший алгоритм, и доказывалось, что более быстрого алгоритма не существует.
Теоретические результаты позволили мне иметь хорошие публикации, защитить кандидатскую диссертацию. Но это побочный результат. Основной мой результат - это десятки и сотни написанных программ. Я надеюсь, что хотя бы небольшая часть из них внедрена с какой-нибудь пользой.
РАБОТА В ЦЭМИ АН СССР.
В 1963 году я стал сотрудником Центрального экономико-математического института. В это время я вынужден был лечить позвоночник и поэтому два года лежал в больнице в гипсовой "кроватке". Я очень благодарен Юре Олейнику и директору ЦЭМИ Николаю Прокопьевичу Федоренко, которые взяли меня на работу лежачим. Думаю, что я с лихвой отрабатывал свой хлеб. Вместе со мной на работу приняли мою жену Иру Левицкую. Два раза в неделю она приезжала в Мытищи ко мне в больницу, привозила распечатки с ЭВМ, забирала новые варианты программ. Потом она бегала по ночам на машину и запускала мои программы. Мы работали бригадой и вполне успешно. Честно говоря, в то время я работал в идеальных условиях. Я был вполне здоров по самочувствию, хорошо ел, хорошо спал, не знал никаких житейских работ. Работал я по 10 часов в сутки без выходных. Время летело незаметно, результаты работы приносили удовлетворение. Меня навещали друзья, родные, мальчики и девочки, которых я научил программированию в спецшколе.
Кстати, мне повезло не только с учителями, но и с учениками. Один из них Анатолий Кушниренко работает на мехмате и считается там сильнейшим специалистом по программированию. В 1963 году старшеклассник Иосиф Бернштейн, проходя практику в ВЦ АН СССР, написал с друзьями программу для решения транспортной задачи линейного программирования. Эта программа несколько лет ходила по Союзу под названием "программа школьников" и имела бешеную популярность. Она так и осталась непревзойденной по быстродействию в классе машин второго поколения.
Транспортная задача была моим любимым детищем. В 1974 году я опубликовал "неулучшаемый" в некотором смысле алгоритм для ее решения. В 1980 году программы, реализующие этот алгоритм, оказались самыми быстрыми на всесоюзном конкурсе программ для транспортных задач.
К сожалению, мне больше не удавалось поработать также комфортно, как в больнице. Приходилось много заниматься практическим внедрением расчетов на ЭВМ в повседневную практику производственной жизни. Приходилось бороться не только с низким качеством отечественной вычислительной техники, но и с косностью чиновников, с чистоплюйством руководства.
Период работы в ЦЭМИ - это самое активное время моей жизни. Об этом непростом времени надо писать отдельную книгу.
С 1973 года до 1995, то есть до пенсии, я проработал заведующим лабораторией в ЦЭМИ. Молодые люди с удовольствием работали со мной. Они признавали, что со мной интересно, что у меня есть чему поучиться. Но я был плохим начальником. Я отдавал подчиненным свои знания, свое время, многим - свою симпатию, но как коллега, а не как шеф. Я не занимался карьерой подчиненных. Через некоторое время они набирались знаний и опыта к взаимному удовольствию уходили в свободное плавание. Чтобы быть руководителем, наверное, надо что-то не уметь делать самому, или хорошо притворяться этому. Когда все умеешь делать сам и любишь этим похвалиться, окрепшие мужики чувствуют себя не совсем уютно и поэтому надолго рядом не задерживаются.
В ЦЭМИ я набрался всяких знаний, не имеющих отношения ни к математике, ни к программированию. Я хорошо знаю бухгалтерский учет, разбираюсь в вопросах управления производством, торговлей, транспортом. Какое-то время я увлекался проблемами управления организациями в широком смысле этого слова. Дилетантская широта знаний и непоседливость привели меня к тому, что во время перестройки я активно включился во всевозможные эксперименты с организацией молодежных научных коллективов. Вместе с научно-производственным отрядом факультета ВМК я поехал на КАМАЗ, где собирался поучаствовать в компьютеризации управления производством. Я оказался наивным чудаком. Я увидел, что студенты, которые приехали работать, были уже не такие, как мы в молодости, когда могли все лето работать на уборке урожая только за харчи. А молодые программисты выдвинули лозунг: "Утром деньги, вечером программа". Еще хуже повели себя студенты экономического факультета, с которыми я организовал научно-производственный кооператив. Получали деньги, забывали сделать работу. Позднее выяснилось, что нравственность, которая, казалось бы, должна была особо отличать научную интеллигенцию, уже давно отсутствует. То, что я принимал за нравственность, было всего лишь уменьем соблюдать правила игры. Перестройка и последующие реформы показали, в первую очередь, нравственную несостоятельность общества.
БЕГСТВО В ДЕРЕВНЮ.
В 1991 году иллюзии рассеялись окончательно. Я бросил все организационные эксперименты и вернулся к программированию и с тех пор работаю в одиночестве. Получилось так, что к 1991 году я разработал инструментальную среду для быстрого создания и эффективного сопровождения АРМ - автоматизированных рабочих мест управленческих работников. Продукт получился весьма неплохой с идейной точки зрения. Он существенно уступал западным аналогам в дизайне, но имел неплохие функциональные возможности. Сейчас понятно, что я опоздал. Я начинал разработку в рамках последней пятилетки в СССР, а закончил в заболевшей реформами России. В начале девяностых ни программы, ни программисты оказались не нужны российскому государству. Они были выброшены на рынок. Рынок же был плотно захвачен западными фирмами, в которые скупили основную массу крепких российских программистов. Но я не сдался. Работал в своем институте, а также в провинции, в небогатых организациях. Мой авторский продукт позволял мне одному выполнять работу, для которой потребовалось бы много программистов. Поэтому я работал по очень низким ценам, а иногда бесплатно.
Я сознаю, что для большинства людей я старый чудак, в прошлом отличный специалист, но безнадежно устаревший. Это меня не огорчает и не обижает. Такая роль мне даже по душе. Ибо я на самом деле не устарел и не отстал от жизни - просто я считаю "реформы 90-х" и многое, что их сопровождает, тяжелой болезнью общества и надеюсь на выздоровление. Самое главное - не поддаваться этой болезни и активно пользоваться всевозможными противоядиями. Одно из таких противоядий - обыкновенная житейская система ценностей, основанная на здравом смысле, добрых традициях и нравственных устоях. Я прихожу в небольшую провинциальную организацию и говорю: "я - старый чудак, один из лучших программистов СССР, лауреат премии Ленинского комсомола за 1967 год, могу в течение месяца автоматизировать обработку вашей информации, а вы заплатите мне гонорар в размере вашей средней зарплаты. Потом я научу вашу девочку вносить изменения в программы, если это потребуется". Выполнив такую работу, я с удовлетворением констатирую, что вернул маленькую частичку долга тем, кто меня кормил и одевал шестьдесят с лишним лет. И еще мне не стыдно перед своими учителями А.А. Ляпуновым, С.Штаркманом, А.П.Ершовым.
Разумеется, я живу не только мелкими поделками. За последние годы я создал локальную сеть из шести компьютеров для бухгалтерии ЦЭМИ, сеть из пяти компьютеров для автотранспортного предприятия, сеть из пяти компьютеров для бухгалтерии Максатихинского лесхоза. В этих сетях ежедневно крутится несколько десятков управленческих задач. Институт купил мне портативный компьютер, с которым я мотаюсь по Москве и Тверской области. Мечтаю напечатать учебник, в котором научу также хорошо работать других. В 2003 году на 68-ом году жизни я вдруг обнаружил, что остаюсь таким же, как и в молодости, активно работающим программистом. Еще недавно мне казалось, что я не в силах перепрограммировать свой написанный в вреде MS-DOS инструментальный пакет для работы под Windows. с Оказалось, что в силах. Сейчас пишу новую версию. Это будет программный продукт с исходным текстом в несколько тысяч инструкций.
Было бы враньем сказать, что я работаю только за компьютером. Я много занимаюсь всякими другими делами. Дело в том, что мы с Ириной Ивановной в 70-х годах купили домик в деревне в глубинке Тверской области. Мы прекрасно проводили там все свои отпуска. С 1992 года живем там круглый год. Вначале по причине нищенской зарплаты, теперь - так как совсем отвыкли от Москвы. Я справляюсь со своими обязанностями более чем успешно. В 2000 году запрограммированный мною бухгалтерский учет нашего института оказался лучшим в Академии наук. В деревне работа на компьютере для меня всегда оказывается очень приятной "творческой" работой, способной время от времени отвлекать меня от таких достойных занятий, как рыбная ловля, грибная охота, сенокос, заготовка дров на зиму, ремонт и строительство хозяйственных построек, посадка и уборка картошки. Правда для выполнения текущей, рутинной работы, такой как внедрение новых разработок, постановка новых задач, для участия в совещаниях, семинарах и прочих организационных делах приходится бывать в Москве, в "командировках", где время проходит очень напряженно. Самые приятные моменты в моей жизни - это возвращение из суеты московских командировок к размеренному деревенскому образу жизни: ...землю попашем, попишем программки. С некоторой долей иронии я называю период последних 10 лет жизнью в "эвакуации". Мои ровесники, помнящие войну, поймут смысл моей иронии.
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ДЕРЕВНЕ.
В последние годы все чаще посещают грустные мысли - окончательно умирает деревня. Традиционные российские начали умирать давно. Их жителей забирали города и поселки. Однако, незадолго до перестройки, появились признаки, вселяющие оптимизм. В районном центре построили завод по переработке льна, комбикормовый завод. Колхоз построил для своих рабочих несколько десятков коттеджей. Колхозники не рвались в город. Около коттеджей и сельских домов вырастали гаражи, постоянно мелькали мотоциклы, «запорожцы», «москвичи», «нивы». Кое-кто не прижился в городах и возвращался в родные места. Наша деревенька находилась далеко от центральной усадьбы. В ней остались одни пенсионеры и "дачники". Но вокруг зеленели колхозные поля, на которых весной и осенью кишели десятки тракторов и комбайнов. Колхозная машина регулярно привозила хлеб, газовые баллоны, работало электричество, телефон. Думаю, что кому-то такое оживление сильно не понравилось. Началось "расколхозование", которое убило российское сельское хозяйство.
В 90-х годах под неистовым напором столичных "фермеров" в стране начались политические и экономические репрессии, направленные против колхозов и совхозов, Последние для сельских жителей были естественной и единственной средой обитания, хотя, может быть, далеко не идеальной. Я помню, как директор пограничного с нами совхоза под давлением новых властей акционировал свой совхоз, раздал пайщикам землю и технику, продал участки под застройку дачникам и куда-то уехал. Через год рабочие порезали доставшихся им в пай телок, продали за бесценок мясо, бросили свои дома и разъехались кто - куда в поисках работы. Наш колхоз держится до сих пор. Но дождливым летом 1998 года никто не приехал косить клевер, и сотни тонн ценных кормов остались неубранными на полях.
Это значит, что наша деревня будет никому не нужна и останется забытой среди заброшенных и заросших бурьяном полей. Покинут этот мир пенсионеры - колхозники, последние из землепашцев, живших на этой земле. И зарастут таким же бурьяном и деревенская улица, и огороды, и когда-то добротные дома.
Душа болит не потому, что именно у меня не будет деревенской дачи. Этому могут огорчиться мои дочери и внучки, которые отдыхают летом только в деревне. Но не дачные проблемы беспокоят меня. Россия велика, и всегда найдется пятачок земли на берегу речки или озерка, где можно было бы посидеть на примятой травке и подумать о вечности. Горько от того, что обрывается история жизни людей этого живописного и богатого природой края. Очертите круг радиусом в 30 километров. На этих семистах квадратных километров несколько сотен лет существовала некая малая цивилизация. А к 2000 году она исчезла по причине того, что время от времени то одной, то другой горстке весьма образованных людей приспичило решать свои личные проблемы.
Несколько слов о пользе образования. Как правило, образование, особенно сегодня, рассматривается как средство успешно обустроить свою жизнь. Но очень редко образование используется как средство разобраться в жизни, понять ее смысл. Как-то на одном из вечеров встречи ко мне подошла однокурсница Р. Бронская и спросила о том, как моя жена, Ира Левицкая, постоянно живет в глухой деревне. Конкретно вопрос звучал так: "С кем она там общается, ведь там нет образованных людей?" Я ответил ей, что жена с большим удовольствием общается с местными жителями. Бронская посмотрела на меня заинтересованным взглядом и задумчиво произнесла: "мне надо бы с ней поговорить".
Летом в деревне много дачников. Среди них есть и коллеги - математики, программисты. В том числе и выпускники мехмата. В том числе и мои однокурсники. С однокурсниками, отдыхающими летом в нашей деревне, у меня очень теплые и уважительные отношения. Я люблю Воеводиных, Ларису Ивановну Алексееву. Я сорок лет дружил с Володей Хрусталевым, которого в январе 1999 года проводил в последний путь, из этих сорока лет половину мы летом провели в одной деревне. Но мы живем своими заботами, и мы стесняемся делиться этими заботами с друзьями, так как сами довольно деликатно относимся к повседневным заботам своих друзей. Хоть мы и в дружеских отношениях, мы практически независимы друг от друга. Темы наших разговоров банальны и ограничены: о сортах водки, о рассаде, о цветах, о грибах, о ягодах. Вдобавок ко всему, в некоторых вопросах мы перестали быть единомышленниками. Поэтому опасаемся говорить по душам. Совсем по-другому я и Ирина Ивановна общаемся с деревенскими. Привезти дров, накосить сена, передать письма и газеты, купить семена и рассаду, заплатить страховку, привезти лекарства, померить давление, посидеть на поминках, поругать Чубайса, когда отключают электричество. Бытовые проблемы и трудности односельчан мне понятны и близки, так как я живу так же, как и они.
Я сижу за компьютером, половина второго ночи. За окнами белый снег и звенящая тишина. Завтра утром я поеду по заснеженной лесной дороге длиною в 10 километров в районный центр. Я заеду на молокозавод и в лесхоз, где крутятся мои программы, заеду в аптеку купить соседям лекарств, позвоню в Москву детям и на работу, спрошу, нет ли ко мне срочных вопросов. Долгая зима пролетит незаметно, наступит половодье, весна, лето. Что принесут они нам?
ОГЛЯДЫВАЯСЬ НАЗАД
Несмотря на то, что прошло много лет, я хорошо помню нашу университетскую молодость и всех тех, с кем мне посчастливилось сидеть в аудиториях, ездить в колхозы, ходить в походы, выступать в концертах, гонять футбольный мяч, шайбу. Я редко бываю на встречах однокурсников только потому, что живу в 15 километрах от асфальта и в 300 от Москвы, а встречи почему-то происходят в то время, когда у нас разливаются реки и заливают все дороги.
Однажды мои одногруппницы собирались на очередные посиделки. Мне не удалось попасть на эту встречу. Но удалось передать весточку в виде бесхитростных стихов. Этими стихами я и закончу свои воспоминания.
Дорогим однокурсницам 208-й группы.
Я вырос в глухом заполярном поселке,
И всю свою жизнь я куда-то бегу.
То в школу за несколько верст по морозу,
То с чемоданом в Москву в МГУ.
Меня закрутило ветрами столицы,
Но сколько соседок прекрасных вокруг!
Какие косички, веснушки, ресницы,
Какие глазища!… А мне недосуг.
Но сжалился бог и послал мне подругу,
Полвека мы вместе бежим не спеша,
Немного устанем, подтянем подпругу,
И снова туда, куда рвется душа.
Теперь убежал я в глухое селенье,
Приникнуть к земле напоследок решил.
Хочу попросить у земли я прощенья,
За то, что покинул ее и забыл.
Туда, где живем мы как вольные птицы
Приходит порою мне весточка вдруг,
Что помнят меня те косички, ресницы,
Те милые лица!… А мне недосуг.
Но хочется верить, ресницы, веснушки,
Куда бы судьба нас не завела
Мы сядем за стол, разольем полчекушки,
И спросим друг друга: Как жизнь, как дела?
Деревня Хабары, Тверская область.
Декабрь 2003 года
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИРИНА ИВАНОВНА
Незаметно пролетело время, оказывается, мы с Ириной Ивановной прожили в любви и согласии более 50 лет. Если нас спросят, как нам это удалось, я отвечу так: вопроса или даже мысли о том, что возможно было бы жить как-то по-другому, у меня никогда не возникало. Думаю, что у Ирины Ивановны тоже. Мы оказались обреченными быть вместе и все тут. Мы очень разные, порой не понимаем друг друга, частенько пререкаемся и ссоримся, но мы единое целое.
С чего все началось? Я начал учиться на дневном мехмате со второго семестра. Поэтому не попал в естественный процесс постепенного взаимного знакомства с однокурсниками. Чтобы быстрее наверстать упущенное, я активно присматривался к окружающим, изучая и запоминая на лекциях лица студентов. Однажды я чуть опоздал и вошел в аудиторию в последний момент. Аудитория 1610 - это крутой амфитеатр. Передо мной возникла мозаика из двух сотен лиц. И вдруг в этой мозаике вспыхнуло ярко красное лицо. «Надо же» подумал я, не в силах оторвать глаз от горящего девичьего лица. Как выяснилось спустя некоторое время, это и была моя судьба. Ирина Ивановна и сейчас краснеет до самых ушей, когда волнуется. Но это еще не все. Оказывается, с ней случилась тоже замечательная история, которую она рассказала нашим детям через много лет. Еще до нашего знакомства к ней приехала в гости мама. Она стояла с мамой в какой-то очереди в людном месте и заметила меня, незнакомого однокурсника. И вдруг ей неожиданно захотелось сказать маме: «посмотри, посмотри, вон тот парень – мой будущий муж!». Я допускаю, что детали этих истории нами приукрашены. Но, если это и так, то не без оснований. Во всяком случае, наши дети будут их рассказывать своим детям как семейные предания о любви дедушки и бабушки с первого взгляда.
Мы жили в общежитии, где быстро образуются дружные компании близких по интересам молодых людей и девушек. Мы естественно попали в одну такую компанию, вместе ходили в походы, в кино, на каток, на танцы. Нам было хорошо в компании друзей, которые все понимают и сочувствуют. Пора нашей первой настоящей взрослой влюбленности пришлось на счастливое время. Мы были первыми обитателями здания МГУ на Ленинских горах, первыми обживали великолепные аудитории, прекрасные комфортабельные комнаты в общежитии. Библиотеки, читальные залы, площадки и залы спортивного комплекса, концертные и театральные залы – все сияло чистотой и блеском. Еженедельные симфонические концерты, театральные постановки, концерты мастеров искусств – все это бесплатно. Что мы могли чувствовать, приехавшие со всех концов страны, только-только восстановившей хозяйство после трудной победы. Ведь это было первое послевоенное десятилетие. В это счастливое время судьба соединила нас, и с апреля 1955 года мы больше никогда не расставались.
Мне, как и многим молодым людям, пришлось пройти стандартное испытание. Родители были недовольны моей «дружбой» с какой-то девочкой. Мы уже не расставались ни днем, ни ночью, моя комната в общежитии пустовала. Я перестал навещать родителей по выходным дням. Меня навестил папа, и между нами состоялся «мужской» разговор. Папа предъявил ультиматум: или я расстаюсь с девочкой, или лишаюсь родителей. Я уперся и сказал, что с девочкой я не расстанусь ни за что. Сейчас, я понимаю, что угроза родителей была воспитательным приемом, чтобы уберечь меня от ошибок молодости. Спасибо им за то, что вынудили меня сделать выбор. Я свой выбор сделал и ошибку не совершил. Через три года мы были приняты в родительском доме, и все оставшееся время Ирина Ивановна была любимой и уважаемой невесткой. Однако жизнь у нее была трудной.
Как мы жили? Хорошо, плохо, легко, трудно? Как и почти все наши однокурсники мы, уехав учиться, покинули навсегда родительский дом в 17 лет. А в 20 образовали свою семью. Когда мы на четвертом курсе обнаружили, что у нас будет ребенок, то решили расписаться и подали заявление. День регистрации брака назначили на июнь, кода мы должны были проходить военную стажировку на сборах. Я договорился с командиром части, что меня на сутки отпустят. Написал письмо Ире, которая ждала меня в общежитии и не уезжала к маме на каникулы. За день до отъезда начальство распорядилось принимать присягу, и я уехать не смог. Письма шли неделю, мобильных телефонов не было. Я прожил остаток стажировки в тревоге. Вернувшись в Москву, Иру не застал, но нашел записку, что она уехала к маме, что все в порядке. Через месяц она вернулась цветущая и веселая с небольшим животиком. Ни слова упреков.
Ты не злилась?
Да нет. Раз ты не приехал, значит не смог, я уехала к маме.
Что сказала мама?
Думаю, она что-то заподозрила. Но напрямую не допрашивала. Когда ходили в баню, сказала: «ты, Ирка, что-то растолстела».
А ты что?
Промолчала. А она больше не намекала.
Мы расписывались долго. Сначала оказалось, что у нее просрочен паспорт, потом была срочная работа по диплому. Короче расписались мы за месяц до рождения дочки. Расписывались вдвоем. Никто нас не сопровождал. Работница загса хмуро покосилась на большой живот невесты и молча отдала нам документы.
Старшая дочь родилась на пятом курсе, когда мы практически были сами еще детьми. Не всегда в таком возрасте молодые матери и отцы готовы в полной мере испытать счастье материнства и отцовства. В общежитии, покормив и запеленав грудную дочку, мы укладывали ее на пол, обложив диванными подушками, и убегали в кино или поиграть в пинг-понг. При возвращении иногда обнаруживали девочку, спящей в другом углу комнаты, и всю испачканную своими какашками. У нас не было никого, кто бы мог хоть немного помочь, ни родителей, ни дедушек и бабушек. На пятом курсе я уже работал. Защиту диплома и госэкзамен помогли преодолеть подруги в общежитии. Получив дипломы, мы оказались на улице. Программисты были в дефиците, везде ставили ЭВМ. Нас распределили работать в Москве по моей подмосковной прописке у моих родителей, где фактически жить было нельзя. Ира летом съездила с ребенком к своей маме. Когда собралась обратно, мама не предложила оставить внучку, хотя не работала. Но с 1 сентября Ире надо было выходить на работу в воинскую часть, где была строгая дисциплина. Дочку удалось на год пристроить к моим родственникам куда-то в провинцию. Мы сняли в Подмосковье комнатку на зимней даче, хозяева которой жили в Москве. У них была большая дача с водяным отоплением, на первом этаже было 4 отдельных комнаты и все сдавались. Жильцами были в основном молодые специалисты, приезжающие на работу в г. Королев и ожидавшие строящиеся квартиры. Был 1957 год, начиналась эра космонавтики. Поток жильцов на нашей даче не иссякал. Мы были «посторонние» и нам сначала дали самую холодную комнату. В нашу комнату позднее заселилась пара молодых физиков, с которой мы подружились. Люда Овсянникова вскоре переквалифицировалась, она стала известной поэтессой.
Ее песня «Береза - белая подруга», написанная с композитором Шаинским, была в свое время очень популярна. В нашей комнате было холодно, не было мебели, стояла плохонькая односпальная кровать. Мы вставали в 6-30, не завтракая бежали на электричку. Электричка был полупустая, до Москвы можно было сорок минут поспать. Дальше Ира бежала на другую электричку, потом бегом до проходной, в которой с 9-00 записывали опоздавших. Я также мчался на свою работу. Возвращались поздно, усталые и голодные. Холодная комната и узкая кровать сделали свое дело. Мы обнаружили, что ждем второго ребенка. Ира обрадовалась, так как ездить на работу ей уже надоело. Кроме того, ее зарплата оказалась меньше обещанной на распределении. Уход в декретный отпуск всех женщин нашей страны был излюбленным приемом отомстить начальству, и Ира им с удовольствием воспользовалась. Вторая дочь родилась в середине августа. Лето и осень были теплые. Из 24-го роддома на Шаболовке мы доехали на трамвае до метро, потом по кольцу до Ярославского вокзала, затем на электричке на свою дачу. К этому моменту нас переселили в самую теплую комнату. Нас вскоре навестили друзья. Нам привезли детскую кроватку, теплое одеяло. Мы купили на местном рынке фанерный кухонный столик, повесили занавески. Как-то долго стояла золотая осень. Так получилось, что эта осень, начиная с августа и почти до самых морозов, вспоминается нами как самое счастливое время. Странность жизни заключается в том, что более «нищими», чем в этот период, мы не были никогда. Посудите сами. На все декретные деньги мы купили швейную машинку, которой я пользуюсь по сей день. Моя зарплата молодого специалиста была минимальная – 100 рублей, из которых 30 мы отдавали за комнату. Три раза в неделю я после работы с 18 до 23 работал чернорабочим бесплатно на строительстве дома молодых ученых, чтобы получить в нем квартиру. Я на стройке ужинал бутылкой кефира и городской булкой. Вспоминается, что возвращаясь домой последней электричкой, я покупал на вокзале буханку свежего черного хлеба. Там были такие специальные хлебные ларьки для жителей Подмосковья. Как правило, полбуханки я съедал, пока ехал. В то время ходили такие слухи между нашими однокурсниками. «Знаешь, а Ким с Иркой ужасно бедно живут! Ирка не может сходить в магазин, у них осенние туфли одни на двоих. Вот она и ждет когда Ким приедет с работы!». Это была почти правда. Мы носим обувь одинакового размера. У меня были очень крепкие полуботинки на толстой каучуковой подошве. Я купил их еще на 5 курсе. В дождливую погоду Ира иногда ходила в них, правда только недалеко от дома по хозяйственным делам, за дровами, за водой. Стирала и купала ребенка в корыте в комнате. Готовила и грела воду на керогазе. Полоскала у колодца. Все это ее тяготило на много меньше, чем езда не электричках и бессмысленное сиденье по 8 часов в душных комнатах. Целыми днями она проводила время со своей любимой грудной дочкой, с которой они вместе насолили противному начальству. Муж где-то занимался полезным делом. Кормить и ублажать было не надо. Это ли не настоящее счастье? Мы даже находили время помурлыкать под гитару любимые студенческие песни.
А вот к примеру короткий диалог:
Как вы сегодня прожили день? Ведь на улице был мороз.
Прекрасно мы жили. Утром ребенок описался, заворочался. В комнате холодно, вставать было неохота. Подкатила к себе под бочок и накрылась двумя одеялами.. Она согрелась и уснула. И мы до обеда сладко поспали
Мокрые?
Да все куда-то впиталось! Самое главное, было тепло!
И я был доволен, несмотря на трудную и напряженную жизнь. Сейчас я задумываюсь над этим, почему? Мне кажется, что дело в ощущении скорого наступления радостных событий. Да, мы сегодня живем трудно. Но это же временно! Я по ночам выкладываюсь на стройке, но я через полгода получу свою новую квартиру бесплатно, мне не надо копить деньги. Сегодня Ира носит воду из колодца за 100 метров от дома. Но через полгода у нее будет своя ванна с горячей водой. Да, мы родили второго ребенка не вовремя, в трудное время (сейчас так не делают), но ребенок появился от избытка любви, поэтому будет красивым и талантливым.
Мне в молодости много пришлось сражаться с болезнями. Наша любовь в этой борьбе была существенной помощью. Еще на третьем курсе у меня обнаружили очаговый туберкулез легких и отправили в санаторий. Ира, вернувшись из подшефного колхоза, тут же примчалась меня навещать. Никаких оханий и аханий, только радость, что видит меня. Про болячки ни слова.
Когда вернешься? Давай скорее возвращайся!
Одна только мысль, что я скоро вернусь и увижу, ее подействовала лучше всяких лекарств.
В 1963 году у меня нашли туберкулез позвоночника. Ира проводила меня в загородную больницу, где меня закатали в гипс и положили на полтора года в кровать. Потом мне сделали операцию. Вернулся домой я через два года. Все два года Ира два раза в неделю приезжала не электричке ко мне в больницу. Она не просто навещала меня. Мы с ней работали, делали расчеты на ЭВМ для решения какой-то важной оптимизационной задачи. Я выдумывал алгоритмы и программы, записывал на бумаге, Ира переносила их на перфоленту, вводила в ЭВМ, проводила расчеты, печатала результаты. Еще у нее на руках были две маленьких девочки, которых надо было утром отвести в детский сад, вечером забрать, накормить уложить спать. Она приезжала к обеду, когда заканчивался обход. Наньки приносили ей лишнюю тарелку супа, второе мы делили пополам. Она любила покушать, особенно за компанию со мной. В туберкулезных больницах кормили вкусно и сытно. После обеда она приходила в хорошее настроение. Мы быстро обменивались бумагами по работе, а потом она рассказывала мне про детей, про свои домашние дела. Я погружался в ее ауру хорошего настроения, и мне становилось тоже хорошо и спокойно. Один старый врач сказал, что врачи не лечат болезнь, они помогают больному ее победить. Я точно знаю – Ира мне помогала побеждать болезни одним только фактом своего существования. Я выздоровел, вышел из больницы. Мы продолжали жить в счастье и успешно работать вместе. В результате появилась моя кандидатская диссертация и любимая дочь Ксения. Вскоре лаборатория, в которой мы работали, развалилась. Ире без меня стало работать не интересно. Она с большим удовольствием бросила работу и занялась домашним хозяйством, воспитанием трех дочерей, а потом - внучек и внуков.
В наших с Ирой отношениях я постоянно черпал силы из ее светлой ауры, которой у нее этой ауры было бесконечно много, если она была счастлива. Те, которые не понимают, в чем истинная прелесть женщины, меня не поймут. Ира как-то лежала в больнице, и ее соседка очень переживала, что некому приготовить пищу ее мужу. Когда она узнала, что у Иры нет таких проблем, то очень удивилась - «Повезло тебе!» А на самом-то деле повезло мне. Женщин, которые могут приготовить мужу обед, тысячи. Но очень мало таких, к которым будешь торопиться домой не из- за ужина или еще чего-то там, а потому, что рядом с ней появляется ощущение уверенного спокойствия, даже если она не обращает на тебя внимание.
В одно время Ира любила поиграть на компьютере, когда я уходил на работу. Иногда заигрывалась. Прихожу с работы домой:
- А я ничего не приготовила. Кушать нечего.
- Играла?
- Ага, прошла на пятый уровень!
- Здорово! А сама-то голодная?
- Я бы поела.
Ничего похожего на раскаяние или чувство вины. А на меня накатывает волна хорошего настроения отдохнувшей женщины, готовой щедро поделиться этим настроением со мной.
- Давай пожарим картошки? Ставь сковородку!
Поели картошки, попили чайку. Я сыт, и я дома! Все неприятности остались где-то далеко, Мне хорошо!
Мы с Ирой почти никогда не расставались надолго, кроме тех случаев, когда мне приходилось лечиться. Отпуск мы всегда проводили вместе. Я не ездил в длительные командировки. В один прекрасный момент я обнаружил, что очень часто известные ученые организовывали научные конференции и школы в курортных местах и приезжали с женами. Я решил брать с собою на конференции Иру, хотя не был известным ученым. Оказывается, взять с собой жену было очень выгодно. Никто в оргкомитете особенно не интересовался, большой ученый я или нет. Но появление с женой резко повышал мой рейтинг в глазах обслуживающего персонала. Всегда среди организаторов находился кто-нибудь из знакомых. Я был известен, как хороший программист. Я звонил знакомым и просил заказать номер на двоих, желательно люкс, так как буду с женой. Также просил заказать два билета в мягкий вагон. Первый раз вдвоем мы с Ирой поехали в Ленинград на трехдневную конференцию. Чтобы сэкономить время и деньги, мы решили по пути заехать в деревню. Приехали на денек в деревню на «запорожце». А потом в Максатихе сели на ленинградский поезд. Приехали поздно вечером. Нас на вокзале встретил Женя Срогович, которому я в свое время написал очень нужные для диссертации программы. Он дал адрес гостиницы и сказал, что нас там ждут. Гостиница была рядом с метро в нескольких остановках, мы быстро ее нашли. Следующая сцена стала тоже семейным преданием. Темный подъезд, все закрыто, но есть кнопка звонка. Звоним. Дверь приоткрывается, появляется швейцар и вежливо интересуется, кто мы такие. Заметно, что он кого-то ждет, но смотрит на нас с подозрением. Мы налегке, без чемоданов, одеты плохо, в какие-то плащики и кеды. В руках у Иры небольшая сетчатая авоська - это вся наша поклажа. Я робко говорю: «Я - Ким». Дверь немедленно широко распахивается и швейцар громко и торжественно объявляет: «Ким с супругой!». Дежурный администратор уважительно провожает нас к лифту и дает ключи. Мы со своей авоськой заходим в шикарный двухкомнатный люкс, прекрасно обставленный, со вторым туалетом в спальне и т.п. Мы входим в роль. На следующее утро Ира прошлась по магазинам, подкупила нарядов и хорошей выпивки. Вечером я пригласил в номер коллег, с которыми мы постоянно сотрудничали, - программистов из ЛГУ. Обстановка позволяла чувствовать себя солидным. Командировка прошла удачно, мы с Ирой были довольны. Я пообщался с коллегами в комфортной обстановке, Ира посмотрела Ленинград. Через три дня мы вернулись с большим чемоданом в Максатиху, пересели на «запорожец» и вернулись домой в Москву. Женя Срогович потом рассказал мне, что двухкомнатный люкс был уже занят известным ученым. Но когда в администрации узнали, что некто Ким будет с супругой, то уговорили этого ученого переехать в одноместный. С той поры у нас появилась семейная шутка. Когда мы заходим в гости к детям, и там сидит веселая компания, то нас встречают торжественным объявлением: « А вот и Ким с супругой!».
Светлую ауру Ирины Ивановны чувствуют и другие люди. К нам как семейной паре почему-то всегда все очень хорошо относились. Можно привести много примеров, но, пожалуй, наиболее интересным является случай в санатории Кашин. Мы, заказав две путевки, забыли указать, что мы муж и жена, а фамилии у нас разные. Когда мы приехали, нам предоставили места в двухместных палатах, мне с мужчиной, ей с женщиной. Мы пошли просить главврача поселить нас вместе хотя бы в одноместный номер с раскладушкой. Нам такой маленький номер нашли. Мы переночевали, а утром нас вдруг переселили без всякой доплаты в двухкомнатный люкс со всеми удобствам, с большим телевизором. К нам в гости постоянно ходили «застольники». Приезжали с ночевкой дочери и внучки.
Сейчас в 2014 году все внуки и внучки взрослые. У них своя очень напряженная жизнь. Но все они в детстве лето проводили у бабушки и полюбили нашу деревню. При любой возможности они едут отдыхать в деревню, причем уже не к бабушке, а к себе домой, так как у всех взрослых членов нашей семьи в конце концов образовались свои отдельные дома, как это всегда было принято в деревнях. Мы с Ирой постоянно живем в деревне уже двадцать лет. Местных жителей в деревне не осталось. Она превратилась в дачную деревню. Это происходит по всей России. Оживленно у нас бывает в летнее время по выходным и в период отпусков. Всегда весело и шумно в Новый год и зимние каникулы. В остальное время тишина и покой.
Ира никогда не скучает. Она целыми днями в огороде или в хлеву. Копает грядки, полет сорняки, кормит лошадь, собак, кур, козочек, выхаживает маленьких козлят. По вечерам падает от усталости. Много читает. Круг интересов у нее очень широк. От справочников по животноводству и огородничеству, до трудов современных и русских литературоведов, историков и философов. Любит классическую музыку и песни советского периода. Заказывает заинтересовавшие ее книги и диски по почте.
Моя любимая жена не просто хорошая женщина. Она некий своеобразный мир со своей философией, мировоззрением и системой ценностей. У меня не хватит слов здесь рассказать о ее духовном мире, в котором уживаются рядом любовь к России в целом - с любовью к своему огороду, горечь от отсутствия справедливости в стране и в мире - с возмущением по поводу того, что старшая собачка обижает младшую, неприязнь к телевизионной пропаганде стяжательства и халявы - с бурными переживаниями во время трансляции биатлона, слезы на передачах «Жди меня» и на сентиментальных рождественских мелодрамах. Ирина Ивановна принадлежит к той редкой категории людей, которые живут не столько разумом, сколько чувствами и интуицией, прислушиваясь к своему внутреннему голосу, а не к тому, что советуют «умные» люди. Поэтому университетское образование ее не испортило. Она впитывала не столько математические знания, сколько университетскую атмосферу во всех ее лучших проявлениях. Она с энтузиазмом приняла главные приоритеты: доброе отношение к людям, честность и объективность, уважение к знанию, уважение не только к мировым культурным ценностям, но и к лучшим традициям своей страны. Она выросла в семье военного, поэтому патриотизм и чувство долга получила по наследству. И все это вместе закрепилось, устоялось в ней на уровне инстинктов, стало ее натурой. Ирина Ивановна оказалась не восприимчива и нетерпима к такой страшной болезни современности, как «халява». Ее неуважение к накопительству и потребительству, особенно к пустому и мелочному, присущему многим людям, меня просто восхищает. Она считает это пустой тратой времени, которое можно потратить на более достойные занятия. Сейчас из ее жизни совсем пропало такое понятие, как деньги. Она не знает, какая у нас пенсия и думает, что когда мы собираемся в поселок за продуктами и прочими покупками, то я печатаю денежки на принтере. Конечно, за 60 лет совместной жизни мы постарели. Но наша любовь не угасает, а лишь наполняется новыми красками и гранями. Наша верность и преданность друг другу укрепляет уверенность в преодолении любых трудностей. И чтобы не случилось, мы благодарны судьбе и за всю прожитую жизнь и за каждый новый прожитый день.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
За последний 10 лет произошло немало событий. Одно из заметных - в 2005 году мы отпраздновали Золотую свадьбу. Была приглашена вся деревня. Нам дарили в основном теплые слова и пожелания. В одной из шутливых песен, исполненной друзьями, шумное одобрение вызвал такой куплет:
«Звон стаканов, звон гитары, флаг по ветру вьется.
Нынче старая Хабара Кимовкой зовется».
В этих словах главная истина – деревня, в которой мы живем, стала для нас настоящей малой родиной. И я совсем не против того, что будет на самом деле, приживется ли это второе неофициальное название. Потому что главной моей целью стало продление жизни деревни как населенного пункта. В 2006 году мне удалось уговорить молодого коллегу с женой и маленьким ребенком переехать к нам на ПМЖ. Ему с женой понравился образ жизни, который мы ведем. И они рискнули, начиная с нуля. Прошло 8 лет, Родился второй ребенок, старшая дочка пошла в первый класс. Живут более чем скромно. Держат лошадь, коз и большое стадо овец, возделывают большой огород. В доме у каждого члена семьи - компьютер с выходом в интернет. В заулке –старенький УАЗик и жигули-шестерка, все без документов, только для хозяйственных нужд. Так что теперь зимой у нас два обитаемых дома, в которых живут крестьяне с университетским образованием.
Наступил день когда скончался последний местный житель, живший постоянно. И мы с соседом стали единственными «сторожами» ухоженных дач – бывших деревенских домов, которые все принадлежат горожанам. Половина этих дач принадлежат моим друзьям, родственникам. Деревня превратилась в место общения горожан. Даже очень близкие родственники по-настоящему общаются только в деревне. Я выложил в интернет свои небольшие заметки и фотографии о деревне. Пришло письмо от русских программистов, покинувших страну 20 лет назад. Они нашли во мне единомышленника, так как мечтают вернуться в Россию, но непременно только в деревню. Переписываются с энтузиастами движения «Возрождение русских деревень». Мечтают помогать горожанам, решившим переехать в деревню на ПМЖ. Мой 20-летнй опыт крестьянской жизни и размышления, связанные с этой жизнью, они считают очень полезными и важными. Все чаще стали проявлять интерес к нашему образу жизни самые разные люди. Похоже, что наступает время, когда люди будут вынуждены отрывать усталый взгляд от экранов телевизоров, мониторов, мобильников и в поисках ответов направлять его за окна автомобилей, автобусов и поездов, за пределы глухих заборов своих коттеджей. Я не рассчитываю на скорое увеличение числа постоянных жителей деревни, хотя и готов отдать этому все оставшееся мне время. Но я очень надеюсь на то, что дети, внуки и правнуки российских дачников со временем разберутся в истинных ценностях и смысле жизни. И мне не надо будет бояться гнетущей картины будущего, в которой вся крестьянская земля окончательно превратится в место отдыха и развлечений усталых горожан.
В 2015 году мы с Ириной Ивановной отпраздновали 60 лет нашей совместной жизни. Сил у нас поубавилось, но по-прежнему скучать некогда, появляются новые задачи, новые идеи, новые знакомства и контакты. В прошлом году мы вместе с несколькими молодыми людьми активно включились в строительство храма-часовни святого преподобного Варлаама Хутынского, современника и соратника Сергия Радонежского, покровителя нашей деревни. Вместо развалившегося хлебного ларька, в который превратилась старинная часовня, на опушке леса, на холме уже возвышается высокий сруб, который с момента его освящения является ещё недостроенным, но уже действующим храмом. Жизнь продолжается!
Деревня Хабары, Тверская область.
Июль 2017 года