Чум – Лабытнанги.
Абезь
В 1946 году закончилось строительство мостов на участке Воркута Халмер-Ю, и мостостроительная контора переехала в район станции Сейда. Я должен был учиться в пятом классе, и меня отвезли в интернат в поселок Абезь. Из интерната в Воркуте мы приезжали домой на выходные каждую неделю. В Абези я находился в интернате весь учебный год с перерывом на зимние каникулы. Про жизнь в интернате можно было написать очень много. Но я остановлюсь на событиях, которые запомнились наиболее ярко.
В этот год почему-то все время очень хотелось есть. Кормили нас не плохо, не хуже чем в Воркуте. Но там мы регулярно ездили домой и привозили из дома продукты. В Абези питались только тем, что давали в столовой. Повар китаец всегда давал нам добавки. Он заранее накладывал несколько лишних тарелок и давал их наиболее голодным. Как он решал, кому давать известно одному богу. Но мы его любили и считали очень справедливым. Верхняя корка хлеба была как правило абсолютно черной и горькой. Так пекли. Мы выгрызали корки до толщины бумаг и забрасывали на высокую голландскую печь в своей комнате. Время от времени подсаживали малыша на эту пыльную печь, он доставал высохшие черные корочки, которые мы по братски делили и съедали. Родители дали мне дополнительную хлебную карточку. Мы с дружком ходили в магазин и покупали вожделенный кусок хлеба. По дороге домой почти все съедали, а то, что приносили делили с присутствующими.
В интернате процветала игра в расшиши. 20 копеечные монеты игроков ставились на кон стопкой, решеткой вверх. С заранее установленного расстояния все участники бросали свои битки, стараясь попасть в кон. Тот, кто попадал, забирал кон сразу. Но это было очень редко. Если никто кон не разбивал, то начиналась игра. Первым играл тот, чья битка оказалась ближе к кону, затем следующий и так далее. Игрок ударял битой по стопке монет или по одной не важно, главное монету перевернуть с решетки на орла. Если это удавалось игрок забирал перевернутую монету и продолжал игру. Если перевернуть хотя бы одну монету не удавалось в игру вступал следующий. Я играл редко, очень осторожно и расчетливо. Понемножку выигрывал и копил монеты. Спички в магазине почему-то продавали только за монеты. Я был с детства очень хозяйственным и с большой гордостью привозил домой дефицитные спички. Из поселка иногда приходил поиграть болезненно жадный но умелый и удачливый в игре мальчишка. Его не любили, так как он всегда много выигрывал. Однажды ребята не выдержали. Когда он набив карманы монетами собрался уходить, его схватили десятки рук, перевернули вверх тормашками и стали трясти. Когда весь его выигрыш рассыпался по полу, ребята его орущего от обиды и горя выбросили в коридор, а сами стали ползать и собирать монеты.
Эта карательная операция была известна под названием «вытряхнуть на шарапа». Ее применяли не часто, лишь когда считали что надо восстановить справедливость. Ну и правильно, игра в один карман это не игра. И как вы поняли, в нашей игре отсутствовала опасность заболеть игроманией.
Зима стояла на редкость холодная. Почему-то мне запомнился лютый мороз в безветренное темное время. Я возвращаюсь от приятеля домой в интернат. На улице никого нет. На фоне вязкого темносерого неба светятся тусклыми желтоватыми кружками редкие фонари. Мои воротник, шарф, ушанка покрыты около лица густым инеем. Иду медленно, чтобы почти не дышать . Нахожу себе интересное развлечение. Надуваю ртом из слюней пузырь. Он мгновенно замерзает, и некоторое время у меня изо рта торчит ледяной шарик. Потом края шарика тают от тепла губ, и шарик ломается. Увлекаюсь этим занятием, время проходит незаметно, и вот я дома.
Дома в Сейде я бывал не долго, наездами из интерната. Наш поселок стоял на берегу небольшой речки, недалеко от того места, где она впадала в Усу. В этом месте речку должна была пересекать ветка идущая от станции Чум на восток по правому берегу Усы. Речка была маленькая , мост построили быстро, и вскоре контора поехала дальше. Впереди нас ждал мост через реку Воркуту в том месте, где она впадает в Усу. По русски место называлось "Усть-Воркута". Но мы тогда употребляли официальной название на языке коми «Воркута-Вом». События того периода путаются в моей памяти и накладываются друг на друга. Время и место могут быть смещены. Но сами события происходили именно так как я их описываю.
На новое место жительство родителей я попал только в зимние каникулы. О нас в то время жила нянька Лена. Она была литовкой по национальности, родом и Каунаса. До лагеря она бала хозяйкой кафе. Наверное на нее стукнули соседи и она попала в нашу семью не по своей воле. Она стойко переносила удары судьбы и прочие невзгоды, бала тверда в своих убеждениях и привычках. Я был пионер, часто вел с ней политические дискуссии, но она всегда прижимала меня к стенке убежденностью в своей правоте. Я выслушав как по ее мнению должен жить человек, возразить не мог, так как она и у нас жила согласно своим убеждениям. Она очень полюбила младшего брата Колю, которого нянчила с пеленок. Как только он начал говорить она научила его католической молитве на литовском языке. Перед каждой едой коля крестился и произносил молитву « Свента матка бозка …..». Лена в доме всеми командовала, как это делала наверное у себя в кафе. В ее речи почти никогда не звучали ноты сомнения. Ее каждая прогулка с ребенком была обставлена как торжественный выход в свет. Она была всегда ухожена и аккуратно одета. Поверх блузки с юбкой надет нарядный фартук обозначающий форменную одежду. Маленький Коля был одет с иголочки, все было выглажено, всегда маленький фартучек с платочком в кармашке. Работяги бросали работу и провожали их восхищенным взглядом. Лена была крупной, статной типичной прибалтийской. женщиной. Коля был ребенком очень мелкой комплекции, очень мало ел. Лену это беспокоило. Она устроила завтраки на свежем воздухе. Брала с собой вареное яичко, маленькие бутербродики и бутылочку компота. Они присаживались где-нибудь отдохнуть, и Коля с удовольствием перекусывал. То, что узнает ребенок в раннем детстве, не исчезает бесследно. Коля наверняка получил элементы "западного" воспитания и они послужили ему с пользой. Он профессор, работает с учениками так же добросовестно и убежденно, как это делала его первая воспитательница. Лена долгое время после освобождения была желанной гостьей в нашей семье.
Собираясь на зимние каникулы я столкнулся с проблемой своего багажа. В то время все очень трепетно относились к продуктам. Нам, кто уезжал из интерната на каникулы выдавали сухой пек на 10 дней. Это было невиданное богатство. Помню сгущенку и манную крупу. Чемодан у меня был небольшой, и я придумал оригинальный выход. Весь запас одежды, который хранился в чемодане, я одел на себя. Напялил на себя сначала все нательные рубашки и кальсоны, потом два байковых лыжных костюма, стал похож на раздутого плюшевого мишку. С трудом засунул толстые ноги в валенки, толстые руки в рукава шубы. Сложил все продукты в чемодан и одетый как луковица в семь комплектов одежды отправился в путь. Ехать предстояло на поезде, который называли «пятьсот веселый». Тогда были интересные вагоны., если поднять вторые полки то они смыкались и образовывали сплошной второй этаж. До Инты я доехал в таком вагоне и даже по расписанию. В Инте меня ждал человек, которого попросили сопроводит меня до Сейды. Мы пересели в теплушку, переделанную под пассажирский вагон. В ней поставили печурку и сделали нары. Тусклые свечи в закопченном вагонном фонаре подчеркивали беспросветность окружающего мира. В Сейде я вылез из теплушки. Около темного домика вокзала ни души, только накрытая большим одеялом лошадь, запряженная в сани-розвальни. Увидев лошадь сопровождающий меня человек облегченно попрощался и вернулся в теплушку. Я закопался в сено, возчик накрыл меня огромным тулупом и мы отправились в путь. Надо добавить, что это происходило в последних числах декабря, когда стояла глухая полярная ночь. Слушая скрип полозьев я больше всего желал поскорее увидеть свет.
Я его вскоре увидел. Проехав километров десять мы оказались в маленьком поселке родной Мостостроительной конторы. В домах светились маленькие окна, из труб валил дым. Меня охватила несравнимая ни с чем радость возвращения домой.
Не успел я войти в дом, как нянька Лена схватила меня, потащила в жарко натопленную кухню, сняла с меня всю мою «капусту» и посадила в огромную железную ванну с горячей водой. Я сопротивлялся, но был «нещадно» вымыт, переодет во все чистое и причесан. С тех пор всякий раз когда я приезжал из интерната, я в первую очередь проходил такую санобработку. Сопротивляться было бесполезно. Я знал, что пока не буду отмыт от «всякой заразы», Лена не отступит. Она устраивала мне такие мойки пока мы не переехали в Салехард, где в поселке была нормальная баня.
Елецкий
Период с 1947 года интересен жизнью в маленьких поселках северо востока республики Коми. Вплоть до предгорий Полярного Урала где железная дорога пересекала величественные и суровые перевалы, встречались большие и маленькие речки Помню как мы жили в трех километрах от поселка Елецкий. Наша контора располагалась около небольшой реки. Местность была холмистой, дома и строения на возвышенности, а внизу широкая котловина, на дне которой журчала чистейшей горной водой быстрая река. Мы приехали когда уже была отсыпана временная насыпь и построен временный мост. Временные дороги строили просто - прокладывали трассу наискосок к склону, соблюдая уклон допустимый для временных дорог. Так подкрадывались к реке, где берег был пологий. Временный мост ставился на "ряжи". Это деревянные срубы засыпанные камнями. На ряжи укладывались металлические пролеты - большие двутавровые балки. По временным дорогам медленно ездили легкие составы, в основном местного назначения. Возили строительный грузы, детали, оборудование, товары, продукты. Составы очень медленно со скоростью пешехода двигались в гору и так же медленно вниз спускались вниз на тормозах. Мы любили кататься на таких поездах. Залезали на ходу на тормозные площадки вагонов, а где надо просто прыгали на землю. Весной и летом таким способом часто ездили в школу в Елецкий.
А на капитальной трассе шла непрерывная работа, строили высокий железобетонный мост, отсыпали к нему высокую насыпь. Когда капитальная часть была готова, рельсы и пролеты временной дороги разобрали и увезли. Брошенные ряжи унесли весенние паводки..
Школа в Елецком была меленькая. В нашем седьмом классе было 6 учеников. Учительница вела почти все предметы и была не настоящая, так как настоящих учителей не оказалось. Мы вместе с ней прилежно проштудировали по учебникам все что полагалось по программе, но сама учеба в седьмом классе не оставила у меня никаких воспоминаний. Запомнил только, что на Новый год в школе поставили замечательную сказку 12 месяцев, в которой мне доверили роль волка.
Мы жили не в самом Елецком, а в поселке у строящегося моста через речку. Я вспоминаю, что в нашей семью летом на столе всегда была свежая рыба. Я очень не любил эту рыбу. Это была обязаловка – есть вареную или жаренную костлявую рыбу. Сейчас я понимаю, что рыбу как классическую музыку надо изучить прежде чем полюбить. Ее в то время рассматривали как еду, а не как лакомство. И готовили ее плохо. И есть ее не умели. Помню такой случай. Как-то мне пришлось обедать в маленьком ресторанчике в пригороде Вены с партнером, программистом из Братиславы. Я заказал какую-то котлету, а он польстился на запеченную форель. Ему принесли красивую тушку, он начал ковырять ее вилкой и через минуту стал плеваться костями, ругаться и проклинать эту рыбу. Теперь я понимаю что произошло. Ему принесли рыбу, запеченную несколько часов назад, которая остыла, затвердела и рыбьи косточки в ней прилипли к мякоти навсегда. Не помогла даже печь СВЧ. Я последние 30 лет ловлю и жарю свежую рыбу. В правильно пожаренной, свежей рыбке косточки сами отскакивают от сочной мякоти и не доставляют никаких неудобств. Но рыбу надо есть руками, а не вилкой. В моей семье самой вкусной рабой считают жаренную плотвичку. Эта рыбка довольно костлявая. Если ее неправильно приготовить и есть вилкой, то тоже захочется выругаться. Моя жена, дочери и внучки берут из сковороды теплую жаренную плотвичку руками, и через полминуты кладут на салфетку целенький скелетик с хвостиком, ребрышками и обсосанной головкой.
Среди заключенных были заправские рыбаки. Многие умели плести сети, ставить их в нужное место. Ловить рыбу в сеть надо уметь. При этом даже у очень опытных рыбаков случаются неудачи Мы с женой и детьми как-то провели лето на Селигере. Снимали комнату в доме колхозника-рыбака. Я неплохо ловил рыбу на удочку и иногда угощал хозяев. Они все лето были без рыбы. Та крупная рыба, которая должна была попадаться в их сети куда-то ушла.
В нашем поселке заниматься рыбной ловлей на снасти было некогда. Рыбу заказывали подрывникам. Они бросали в омут пару шашек динамита, потом на лодочке быстренько собирали улов. Большого вреда это занятие не приносило, речка была горная, маленькая, омутки небольшие. Улов – десяток хариусов и сырков. Кстати глушенная рыба так же как рыба, уснувшая в сетях, невкусная, У нее дряблое мясо. Самая вкусная рыба - пойманная полчаса назад на удочку. Много лет мы едим только такую рыбу.
Мы с пацанами разузнали, что рыбу можно глушить с помощью карбида. Надо насыпать сухой карбид в бутылку, налит туда воды, забить деревянную пробку и бросить в воду. По идее газы от кипящего в воде карбида, разорвут бутылку. Я нашел бутылку из под шампанского, все проделал как полагается. Но взрыва не получилось. Бутылка поплыла по реке, и через некоторое время пробка вылетела из горла, а сама бутылка под действием реактивной силы пролетела несколько метров над водой. Я был пацаном, в винах не разбирался, откуда мне было знать, что бутылки из под шампанского выдерживают большое давление.
Весной 1949 года, капитальная железная дорога на Лабытнанги была построена. Летом меня отправили из поселка Елецкий в пионерский лагерь, откуда я вернулся уже в Салехард