Конкурс Копирайта -К2
Автор – Лидия Косарева
ФАЗА БЕЛОЙ ЛУНЫ
29 574 зн.
Владимир Брехт весь день испытывал необъяснимое беспокойство, зная, что оно связано со школьным другом, Сашкой Крутилевым, у которого в последнее время потерь было больше, чем достижений, раз он ушел от жены и завел любовницу. Правда, наличие любовницы у Сашки Владимир ставил под сомнение, зная о патологической ревности женщины, которую он не переносил ровно столько, сколько она существовала в жизни друга. Шутки Вселенной, надо полагать, если потомок древнего рода и ценитель красивых и умных женщин, Крутилев жениться на такой психопатке, что это привело в шок окружение: друзья жалели, а подружки плакали.
Будущая трагедия Владимиру почудилась еще на свадьбе, когда невеста прямо за столом едва не впала в тяжелый приступ ревности, заметив, как на жениха девчонки поглядывают, и как он любезен со всеми. Но тогда Сашка только-только сестру любимую потерял, и многие верили, что девушка, которую он за себя замуж берет после трех часов знакомства, спасет его от тоски. Брехт так не думал и пытался друга отговорить, хотя знал, что тот в своих решениях всегда самостоятелен, и самое большое, что позволит себе — посоветуется с умными людьми. Но сделает потом по-своему, в разрез общему мнению. Спрашивается, зачем тогда совета просил?
Смерть Алисы, сестры Крутилева, повергла в депрессию многих: ее любили. Страшная катастрофа, которая так повлияла на жизнь друга, случилась в аэропорту. Алиса уезжала в Карловы Вары на курорт. Сашка сам купил ей путевку, сам помог собраться, сам же и отговаривал никуда не лететь, говоря, что накануне сон нехороший посмотрел, и теперь у него дурные предчувствия. Алиса по обыкновению смеялась, слушая сетования, и говорила, что самое большое, на какое время они расстаются — три недели, и очень хорошо, что они отдохнут друг от друга. «Кто-то, может быть, и отдохнет,— прошептал тогда Сашка,— а кто-то и с ума сбрендится». Но она мрачных слов не услышала и спокойно пошла на посадку. А через полчаса все было кончено: самолет взорвался, едва взлетев, и Александр, сильный, красивый и уверенный в себе человек, остался на планете один, сразу перестав быть и сильным, и красивым, и уверенным. И Владимир, с детского сада влюбленный в друга, с большим трудом вытащил его из пограничного состояния, все время, как мантру, повторяя одну фразу: «Ничего, выкарабкаешься! У великих людей и испытания всегда великие!»
И вот спустя десять лет Владимир чувствовал, что Саша опять находится на грани срыва, потому и решил, что вечером непременно к нему заедет. Знакомы они были, как говорится, с горшка: и в одном доме жили, и в один садик топали, и в школе за одной партой сидели. Владимир, еще с юности увлекшись психиатрией, думал, что он так сильно привязался к другу, потому что находил в его характере качества, в которых сам испытывал острый недостаток. Бесшабашная Сашкина коммуникабельность и храбрость, граничащая с наглостью, вызывали у Володьки слепое восхищение. Сам он от природы был тихим и скромным, точнее застенчивым и робким и, если бы не заступничество друга, — быть бы ему в классе изгоем. А Сашка был человеком решительного действия, чего бы это ни касалось: ситуаций, интересов, встреч. Всегда действовал спонтанно, не задумываясь и, что интересно, правильно. Как ему завидовал Андрей, третий мушкетер, как они для себя решили, прочитав в детстве великого Дюма почти одновременно.
Андрей пришел к ним перед третьим классом. Владимир хорошо помнил тот солнечный летний день. Они с Сашкой сидели на лавочке под вязом и караулили маленькую Алису, пока та в песочнице ковыряется, а мать по магазинам ходит. Сашке скучно было за сестрой наблюдать, и он позвал Володьку, а сам гитару вытащил, чтобы поупражняться с арпеджио, совместить, так сказать, полезное с приятным. А Володька такому предложению всегда рад был: и с другом рядом, и за людьми можно понаблюдать, что ему очень нравилось. Все люди такие разные: один бегом бежит, другой едва тащится, третьего от лавочки не оторвешь. И у каждого своя судьба, жизнь, привычки. Вот новые жильцы приехали, и маленький юркий мальчик, чтобы не толкаться у взрослых под ногами, пока будут вещи разгружать, решил, видимо, прогуляться, и сразу же нарвался на неприятности, точнее, на одну неприятность, и ею оказался Сашка Крутилев. Он отобрал у новичка велосипед и отдал засветившемуся от радости щуплому очкарику, поясняя:
— Борьке не купят, у него отец пьет. А тебе мамочка все в клювике носит. Маменькин щеночек небось!
Мальчишка вспыхнул, и драка началась, правда, быстро и кончилась, так как сразу был сбит с ног, а добивать Сашка не стал. Он протянул побежденному противнику руку, поднял и представился, словно только сейчас новенький этой почести удосужился.
– Сашкой меня кличут, а это сестра моя Алиса, — кивнул он в сторону изящной красивой девчушки, играющей в куклы. – Тронешь — покалечу, я из-за нее нервный.
– Почему? Особая?
– Сердце слабое. Бережем. Ее весь дом любит. Фантазерка! Лиска, как тебе новый друг?
– Как хвостик.
– Ненормальная, что ли? – спросил Андрей.
– Сам ты ненормальный! — сказал Сашка и дал Андрею затрещину. — Просто замечает, что другие не видят. А пояснять не умеет, мала еще.
Выпрыгнув из воспоминаний, Владимир уже к трубке потянулся, чтобы другу позвонить, как мобильник зазвонил сам. Высветился Егор, четвертый по времени появления в их компании мушкетер. И опять Владимир был свидетелем знакомства. Они дворовой толпой в электричке на пикник ехали, на одной из станций Егор и зашел в вагон. А как Алису увидел, рядом присел: не желаешь ли шоколадки? Но вместо сестры брат отозвался, попросил за пивом сбегать, тот его послал куда подальше, и знакомство, быстро переходящее в дружбу, состоялось.
Все в этом мире предначертано, и предначертано, говорят, не нами. В чем тогда состоит воля человека? В привычной покорности, несущей тебя по течению, или все-таки надо сопротивляться? А если сопротивляться, то чему? И как? У человека всегда есть выбор, вот как сейчас: можно снять трубку, а можно и отмахнуться. Однако странно, обычно Егор редко на работу звонит. Неужели действительно что-то стряслось, не с Сашкой ли?
– Что случилось, Егор? Тебе дали звание лучшего сыщика?
– Если бы. Андрей толкует, работу Сашка бросил. Еще что-то долго и пространно о рабстве говорил. Андрей в панике.
– Андрей всегда в панике. Именно ему Сашка и врет чаще других, зная его тревожность и легковерие. Тебе, например, никогда не заливает, зная, что ухом не поведешь. А Андрей любой бредне верит.
– Думаешь, бредня?
– Думаю, нам к нему надо съездить, проверить. Прямо сейчас и поеду.
– Добро, Володя, я позже подгребу.
По характеру Сашка был заводила, выдумщик и весельчак. Правда, у него был один существенный недостаток. Период активного Солнца, когда Крутилев весь горел, искрился фантазией и объединял под свои идеи всех и вся вокруг, у него сочетался с фазой влияния Белой Луны, при которой он даже самого себя организовать не мог, валяясь на диване сутками и вставая только в туалет.
В это время он почти ничего не ел, много спал, мечтал и бродил по звездам, в это время он видел духов и слышал голоса Вселенной, в это время он писал музыку и читал мысли даже отсутствующих в комнате людей. Об этом друзья догадывались, а достоверно знал только Володька, самый любимый, преданный и верный друг, который в отличие от остальных никогда не задавал себе вопрос: а почему это я должен? Просто был предан — и все! Вероятно, поэтому он всегда хорошо чувствовал друга, и когда тому было плохо, появлялся, не смотря на протесты. Вот как сегодня.
Подходя к дому, Брехт столкнулся с Андреем, когда тот уже с крыльца сбегал, как всегда злой и недовольный. Все ясно: опять поцапались. Сколько Андрей существовал в жизни друга, столько они и ссорились. Один имел язык весьма нехороший, а другой вспыхивал даже от малейшей искры.
— Что опять отчебучил? — спросил Владимир Андрея, возвращая обратно, ласково взяв под руку.
— Сам расскажет, он нынче в ударе,— воскликнул Андрей, сразу же позволивший себя уговорить.— Знаешь, куда послал?
– Подозреваю, не дальше, куда его накануне Ленка отправила. И лицо у него в тот день было такое же, как у тебя сейчас, сам видел. Все возвращается на круги своя, Андрюшенька!
– Да ты знаешь, что он мне сейчас наговорил?!
– Расскажи. А я послушаю. Сам знаешь, обязанность психиатра – слушать и еще раз слушать. Присядем в беседке, поведаешь.
Андрей Марцев совершенно случайно имел те же инициалы, как и его московский кумир, а значит, по мнению Александра, просто обязан быть в их компании кулинаром. По счастью, Андрей тоже любил готовить. Да и как не любить, когда Сашка подливает масла в огонь комплиментами и похвалами, мол, до тебя Макаревичу, как до Луны на трамвайчике.
— А ты хоть ел? — огрызался Андрей.
— Что ел?
— Что Андрей Вадимович готовит.
— А зачем? — пожимал плечами Крутилев,— я еще жить хочу. И жить, заметь, долго!
Владея тайнами компании, Владимир, конечно, знал, что Андрей где-то внутри себя догадывается, что Сашка не просто так его обеды нахваливает, а из корысти, лишь бы самому у плиты не торчать, но предпочитал смотреть на это сквозь пальцы. Все знали, что Крутилев никогда, ни в юности, ни после, даже и понятия не имел о процессе превращения некоторых продуктов в готовые кушанья. Он предпочитал видеть уже последнее, не расчленяя салаты и супы на компоненты, а соусы и майонезы на ингредиенты. Сашке до кулинарных тонкостей просто нет дела. Он понимал только две категории: вкусно или не вкусно. У Андрюши всегда вкусно. А когда чуда не случалось, он строил гримасу, губы выпячивал, глаза округлял, всем своим видом показывал: что за пойло? И тогда Андрею приходится соскакивать, и горячих сливок в кофе добавлять, или в салат майонеза, а в борщ сметаны, хотя иной раз ему хотелось другу по затылку половником треснуть.
– Это я от тебя слышал, и не один раз, – прервал Владимир сетования Андрея. – Ты по сути говори, что сегодня увидел?
– На кухне увидел. За стойкой, а перед ним кусок ветчины, сыр, помидоры. Вижу, стоит – томится: в салат порезать, или глазунью сварганить. А чайник уже кипит. Кофе-то для себя, любимого, лень сварить. Я и потянулся за туркой по привычке.
– А он?
– Сразу от стойки отскочил и развалился на мягком стуле в позе аристократа, позволившего себе наблюдать за мастерством любимого повара. Вот не люблю, когда у него подобное выражение лица, не люблю! И тон ехидный: «Ты, Андрюша, как всегда вовремя. Сегодня и есть страшно хочется, и готовить лень». А когда и сыр, и ветчина, и помидоры были порезаны и красиво по тарелкам разложены и даже украшены свежей зеленью, а кофе сварен, он взял кусочек сыра и, не раздумывая, отправил в рот, терпеливо ожидая, пока перед ним поставят любимую чашку и кофе нальют.
– Налил?
– А у меня есть варианты? Правда, когда первый глоток сделал, одобрительно причмокнул язычком. Угодил, значит. Я и расслабился, вот тут-то он мне и выдал сюрприз, сказав, что бросил работу в большую помойную яму. Надоело, мол, все.
— Что надоело?— не понял Владимир,— работа или жена?
— Да все ему надоело, все! Никуда, сказал, больше не пойдет. Он так решил. И никого видеть не желает. Будет лежать на любимом диване и потолком любоваться. Нирвана, сказал, высшее проявление души, и медитация — подступ к ней. Выучит пару мантр и будет разглаживать мозги, привыкая к полету. Представляешь, парит между потолком и полом и с Буддой разговаривает.
– Не представляю, – отозвался Владимир, мрачнея.
– Вот и я не поверил. Как работу бросил? Сашка? Наш вечный движитель и зачинщик идей? Сашка, которого ты иногда к себе в больницу насильно клал, чтобы тот элементарно отдохнул и хоть на пару дней остановился? Да не может быть! Да что я рассказываю? Я записал на телефон, знал, что спросишь. А вот нашел, слушай!
Андрей коснулся экрана, и диктофон заговорил голосом Александра.
— Нет, не шутки, Андрей. Это реальность. Ночью проснулся и понял, что я — раб. Раб обязательств, раб отношений, раб соглашений и всего остального, что приносит деятельность, именуемая работой. Был самым примитивным рабом, а думал, что свободен. Впрочем, и сейчас раб, раз оправдываюсь перед тобой, хотя это только моя жизнь.
— Не только. В компании, которой ты руководишь, есть и мои акции, и Егора, и Владимира. Так что у тебя перед нами есть ….
— …. обязательства. Говорю же, я раб, Андрюша, раб. И мне все надоело.
— Но ведь ты тогда разоришься? Или я плохо понимаю ситуацию?
— А мне все равно, понимаешь, все равно. Плевать! Ты, конечно, можешь позвонить Володьке и доложить, кстати, облегчишь мне исповедь, так что хватай телефон и – вперед! Кстати, вы всегда можете выгодно продать свои акции, если, конечно, сумеете.
Андрей выключил диктофон и резюмировал:
– Представляешь, Володя, мне после этих слов стало так страшно, что даже тошнота к горлу подкатила. Я внезапно понял: Сашка не шутит. Что-то произошло. У меня ведь действительно мелькнула мысль срочно тебе позвонить, доложить. Он и тут угадал, понимаешь? Но у меня хватило ума мягко улыбнуться и сказать, что ты приедешь сам, ибо лучше других его чувствуешь. И что ему надо отдохнуть, расслабиться. Но он неожиданно разозлился. Слушай, концовку.
— Струсил, Андрюшенька? За свою жизнь благополучную испугался! Лет десять на моей шее сидите и хоть бы кто «спасибо» сказал! Возьму и скину, да погляжу, как сами крутиться будете.
– Надо же, благодетель выискался! Один он только работает, один весь воз волочет! А мы так — с боку припёку!
– Да ты-то из нас точно трутень: пару бутербродов сделаешь и мучаешься потом три дня, а не перетрудился ли накануне, и не обнаглел ли бездельник Крутилев в просьбах своих.
– Ах, вот как! И это твоя благодарность, что я тебя обслужил?
– Обслужил! Надо же, надорвался!
– Да пошел ты на….!
– Сам пошел, слизняк!
Владимир взглянул на Андрея. Он сидел, словно кипятком облит, видимо, заново переживая ссору. Лицо его было бледно, на лбу испарина, а в глазах тоска, такая тоска, словно конец света уже случился, и небесный суд за поворотом.
– Эгоист чертов! Скажи, Володя, чего ж я по жизни такой идиот? Таскаюсь к нему, обслуживаю, опекаю. Мне, что, больше всех надо? Ну, хоть бы одним пальцем ради меня шевельнул, хоть бы одним!
– А то, что мы в его компании, которую он, кстати, один тянет, разбогатели – уже не в счет? Много бы ты в своей филармонии заработал, не помоги он тебе в свое время, а? А я, а Егор? Сашка ему курс определил, тот и пошагал в нужном направлении. И доволен, как ты знаешь. А сыну твоему операция понадобилась, кто деньги дал? Или они тебе сами с неба свалились? Ты за веревочку дернул – Христос отсыпал. Молчал бы лучше! Это в тебе, Андрюшенька, страх проснулся. Представил, поди, как все рухнуло, и ты с голым задом остался.
– Да, представил. Думаешь, легко по гастролям мотаться, с моей-то язвой!
– Вот и примолкни быстрее. Сашка из семьи ушел, и я еще не представляю последствий, но лучше его сейчас в тоске поддержать.
– Как ушел, совсем? Говорил же Егору, говорил: все рушится, рушится!
Андрей обхватил голову руками и застонал, словно подбитый ворон. При всей своей непредсказуемости Сашка был очень умен, даже мудр, прекрасно разбирался в людях и делах, которые вел, и, главное, был очень удачлив. Все, за что он брался, горело в его руках блестящими искрами. Это в период Активного Солнца. Но сейчас, похоже, наступала фаза Белой Молчаливой Луны. И если она затянется, затрясет всех.
—Ладно, не бойся, переживем. Первый раз, что ли? Правда, развод и депрессия совпали впервые. Поворачивай оглобли, мириться будем.
Но, зайдя в прихожую, Владимир едва сам не взвыл от тоски, внезапно на него нахлынувшей, потому что здесь все: и стены, и эти скрипучая лесенка, и рояль, грустивший в углу гостиной, и маленькая кухня, где Алиса колдовала над изобретением новых блюд,— все напоминало любимую сестру Александра — Алису, Лиску, Алисоньку.
Она была нежна, интересна и очень внимательна. И не только к любимому брату, а практически ко всем его друзьям, знала их заботы, тревоги, переполохи, и всегда помогала, чем могла, советом ли, деньгами, которые никогда не требовала обратно, тут же забывая, кому дала и сколько. Они сами возвращали долги, чтобы потом опять попросить, если нужда будет. Иногда только одно ее присутствие снимало стрессы, развеивало тучи и улучшало настроение. Она была как солнечный лучик в их кипучей юношеской жизни. Вот только вчера, кажется, Владимир заскочил к другу, чтобы отругать за то, что он опять пропустил урок литературы, а когда дверь открыла Алиса, – остолбенел, забыв, зачем пришел: надо же, как выросла! А как похорошела! Богиня!
Сашки дома не оказалось, и Алиса пригласила Владимира в дом подождать немного, сказав, что обед готов, и, значит, Сашка будет с минуту на минуту. И Андрей зайдет, потому что они, побросав в прихожей портфели, вместе куда-то умчались. Владимир послушался и прошел в гостиную, а девочка направилась в кухню стол к обеду накрывать. Перегородка, разделяющая обе комнаты, наполовину раскрыта, и Владимир невольно залюбовался девчушкой, у которой лицо было ясным, а глаза лучистые.
Прогульщики скоро явились, довольные и счастливые, и обед протекал, как всегда шумно и весело. Оказывается, они съездили на барахолку и достали какие-то струны, и все удивлялись, что до них никто не заметил и не купил такое чудо. Владимир ничего не понимал в их веселье, хотя знал, что для Сашки гитара всегда была лучшей подругой. Ради нее он расстался с шикарным английским, бархатным костюмом, привезенным отцом из-за границы. Сашка выглядел в нем чудо как хорошо. Кажется, им тогда исполнилось по семь-восемь лет.
День выдался летний, дождливый, скучный и друзья забавляли себя походами по гостям. Сначала они сходили к Аньке из четвертого подъезда и подарили ей гладких речных камушков и разноцветных стекол, которые собирали все девчонки во дворе, хвастаясь друг перед другом своими коллекциями. Потом друзья посидели у Петьки из третьего подъезда, чай попили и поели горячих пончиков, которые Петькина бабушка только что напекла, и, чтобы внук поел, пригласила за стол всю компанию. Обычно Сашку от стола трудно оторвать, ни за что не уйдет, пока все не съест, но в тот день после третьего пончика неожиданно спросил, а кто тихо плачет в комнате, гости приехали? И поначалу ответ, что там никого нет, и что ему показалось, Сашку немного успокоил, но через минуту он опять прислушался. «А я говорю, плачет кто-то» — сказал он и бросился в чужую спальню, прямо под кровать, откуда со счастливым криком «нашел!» и вытащил какую-то старую гитару, совершенно рассохшуюся и без струн.
Потом они, Петька и Сашка, пока бабушка мирно дремала в кресле, произвели честный, как они думали, обмен: гитара перешла к Сашке, а новый английский костюм – Петьке, который его тут же надел, и даже вышел во двор похвастаться. На другой день Петькина мамочка, выстирав и отутюжив костюм, принесла обратно вместе с миллионом извинений.
А Сашка, как только ее увидел, вцепился в гитару и заорал истошным голосом, что ни за что, ни за что эту красавицу не отдаст, потому что ей у них плохо, они ее не любят. Она сама попросилась, потому что умирает, и если им мало, пусть они забирают все костюмы и даже новый самосвал в придачу. А гитару он не отдаст, ни за что не отдаст!
Долго потом Петькины родители понять не могли, как такие интеллигентные и благоразумные люди могли поддаться на непонятный каприз несмышленого ребенка и отдать – отдать! – такой прекрасный костюм взамен рассохшегося куска фанеры. А виновник обмена, Сашка, был невероятно счастлив: он притащил гитару в свою комнату, вытряхнул из нее всякий хлам, вычистил, вымыл и, уложив на паласе, прямо на полу, рядом с собой, долго смотрел на нее, любуясь, сразу назвав ее: Чара. Точнее, как он рассказывал, она сама назвала свое имя. И соседи тогда подумали, что мальчик не в себе, и только сами Крутилевы были спокойны: у сына появилось увлечение, которое, дай бог, пройдет с ним по всей его жизни. А гитара, как позже выяснилось, когда в ремонт отдали, оказалась работой знаменитого испанского мастера. Сашка ее очень любил, повсюду таская с собой. Она и сейчас должна быть непременно где-то рядом с ним. Он даже говорил как-то, что Чара потому и чара-очарование, что умеет исполнять желания. Вспомнив об этом, Владимир подумал, что давно, очень давно друзья не слышали его новых пассажей. Он внезапно понял, что именно с этим, с потерей своей индивидуальной музыкальной значимости и связана последняя Сашкина депрессия. Жизнь проходит, а мечта так и осталась пока не исполненной. Есть от чего затосковать смертельно! Но друзья-то что могли сделать? Разве что как-то его на вдохновение спровоцировать? Как? Эх, если бы его сестра была жива! Уж она-то на него влияние имела.
Сашка при появлении друзей даже не пошевелился, как лежал на диване к ним спиной, так и остался, более того, разворчался.
– Вот ведь напасть, только одного выпроводил – другой маячит, и тоже без приглашения. Нашествие вас, что ли?
– С женой не помирился? – спросил Владимир, присаживаясь рядом с ворчуном на диван, хотя массивное кресло рядом было свободным.
– А ты нас свести мечтаешь? Так дудки вам!
– Грубишь? Явный признак раздраженности.
– Это в тебе врач заговорил? А просто, как другу нельзя было приехать?
– И Андрея опять обидел, сказанул что-то, – продолжал Владимир, как ни в чем не бывало. – Он от тебя без лица выскочил, я его едва успокоил и уговорил приготовить для тебя что-нибудь вкусненькое. Ты же в период депрессии будешь сутками валяться на диване и ничего не есть, доводя себя до голодного обморока. А чтобы встать да приготовить что-нибудь — это пусть друзья заботятся, хорошо, что они есть.
– Скажи, Володя, незабвенный знаток всех наших слабостей,– внезапно пошел в атаку Серебрянков, приподнявшись с подушек и поворачиваясь к нему лицом,– почему ты к себе в клинику мне за компанию Андрея не положишь? Мне кажется, что он в своем немыслимом подражательстве Макаревичу, заходит давно за границы. Или у тебя только ко мне врачебная любовь?
– Я, между прочим, могу и уйти,– взорвался Андрей, услышав,– подыхай тут один с голоду! Пошли, Володя!
Но Брехт давно научился всю компанию в двух словах успокаивать.
– А потому и не кладу, Сашенька, что лучше подражать живым, как Андрюша, чем как ты, дуреть по мертвым. О твоей сестре говорю, пора уж отпустить давно.
– Снилась сегодня.
– И что?
– Жизнь моя не благодать, сказала. Я проснулся и понял: не так живу, понимаешь? Не так! Осуетился, замотался, на звезды смотреть перестал. А я ведь мечтал музыку писать, мир объехать, а сам…. Андрей, и тот счастливей меня: его песни полстраны поет.
Александр замолчал и отвернулся к стене, а Владимир взглянул на Андрея. Заметно было, что тот успокоился и простил друга, зная характер: сначала языком трепанет, а потом прощения просит. Неожиданно Владимир спросил:
– Саша, у тебя выпить есть?
Тот от удивления даже присвистнул, развернувшись:
– Что? Ты же не пьешь, православная твоя душа!
– Это я без тебя не пью, а с тобой – сам бог велел!
– Скажи лучше черт... Не пью я.
– Вот как? И давно мы возглавляем общество трезвенников? – пошутил Владимир, видя, как напряжен Александр. – А я уже телефон Хортока набрал, чтобы водки привез. Алло, Егор? К Сашке едешь? Вовремя, мы тебя ждем.
И пока Андрей, ворча и вздыхая, фаршированную утку с яблоками готовил, да салаты крошил, Александр прочитал друзьям лекцию о том, что у Андрея-то как раз есть лицо, он себя на эстраде нашел, раз хиты пачками строгает и купоны стрижет. Это у него, Крутилева, лица нет, так как дальше соседней улицы его, как музыканта не знают, и даже друзьям ненаглядным до его музыки, как вампирам до солнечного света.
– Ах, вот в чем дело,– сказал Владимир, поняв, что его догадка подтвердилась,– гордость непризнанного гения в нас взыграла! Если ты сам, из-за жены своей эстраду оставил, мы-то здесь причем? Ты нам свои опусы играешь? Да мы вообще знаем, есть ли они у тебя? Сам в своей раковине замкнулся, а все виноваты кругом. Андрей менее тебя талантлив, однако, продвинулся по лестнице успеха, потому что шел по ней, а ты сам с нее соскочил. Кто тебе виноват? Неужели Андрей, которой методично, потихоньку к своей славе идет? Или Егор, который еще в юности, тебе поверив, что его призвание людей охранять, а не за станком детали точить, свою фирму открыл и весьма преуспел в этом? А, может быть, я виноват, не тем лечил тебя, не так заботился? Давай, вали все свои шишки на друзей! Все тебе по жизни должны: Егор твои проблемы решает, я утешаю, а Андрей жаркое любимое готовит. А ты потом к столу по-барски притащишься, да еще гримасу состроишь: не так он салат нарезал, не с тем майонезом подал.
Выпалив все это, Владимир даже застыл в тягостном ожидании. Нечего сказать, хорошенькое начало для примирения. И он уже приготовился выскочить из дома с треском, равносильно тому вылету, которое только что демонстрировал Андрей, как в дверях раздался звонок: Егор приехал. Вовремя подкатил, еще пара минут, и ссора покатилась бы по новому кругу.
Компания встретила Егора напряженно: Сашка не в духе, Андрей сердит, а у Володьки – глаза виноватые. Поэтому Егор, как ни в чем не бывало, в гостиную прошел и сумку свою громадных размеров, не говоря ничего, на рояль поставил, и только мотивчик какой-то Сашкин насвистывать начал, как всегда фальшиво.
Щепетильного в вопросах музыки Александра такая сквозная фальшь по ушам задела и от стенки отвернуться заставила. Он опустил ноги на пол, оглядел компанию, остановился на Егоре и спросил:
– Водки привез?
– Привез.
– И закуски?
– И закуски привез.
– А девочек?
– Девочки в сумку не вошли, разучились, понимаешь, складываться пополам,— ответил Егор, садясь в кресло.
– Я думаю, ты не очень-то и старался. Водка-то хоть хорошая?
– Я даже коньяк твой любимый захватил. Вставай, развод твой отметим, или решил на весь свет надуться?
– Все в курсе моих дел, ничего от вас не скроешь, как в витрине живу,– проворчал Александр, поднимаясь и подходя к роялю, чтобы с его аристократической спины плебейскую сумку убрать. – Тоска у меня, ребята, не хочу больше в офис ходить. Надоело!
– Вот за это и выпьем, за твое исцеление,– ласково сказал Егор, подходя к другу и перехватывая у него сумку,– а заодно и за мир в доме, и между нами. То-то я смотрю у всех лица кислые.
Александр ему ничего не ответил, но когда все за столы сели, стопки наполнили и первый тост обговорили, воскликнул:
– Чтоб я делал без вас, братцы! Только с вами, и только здесь у себя на даче, где каждая ступень сестру напоминает, я чувствую себя человеком.
Он взял в руки гитару и начал настраивать, спрашивая, что сыграть. Друзья попросили что-нибудь из ее любимого. А когда последние аккорды Андалузского дождя затихли, задумчиво произнес:
– Вот появись она сейчас, живая и невредимая, казалось, все бы отдал! А дома у жены я никто, даже не часть мебели. Ей милее вещь антикварная, или статуэтка в позолоте. Их она, по крайней мере, любит, и пыль с них каждые полчаса сдувает, а я хоть мхом зарасти – плевать! – не рассыплюсь.
– Кому плевать? Мне? Это ты, братец, на меня наговариваешь!
Друзья, как по команде повернулись в сторону голоса. В дверях стояла Алиса, живая, здоровая, молодая. Или у них, у всех четверых галлюцинация?
– Ты откуда взялась? – спросил Александр, выходя из-за стола, чтобы к видению присмотреться.
– Из шкафа.
– Из какого шкафа?
– Что в моей комнате. Я, оказывается, путевку забыла. Пришлось вернуться.
– А в шкаф залезла зачем?
– Хотела тебе сюрприз сделать. Ты вечеринку соберешь, а я как снег на голову, с проверочкой. Так и есть, уже с бутылкой!
– Можешь радоваться, сюрприз у тебя получился. Затянулся, правда, немного. По времени.
– Так я задремала. Ждала вас, ждала…. Саша, что происходит? Ты же обещал мне не пить? Где слово твое нерушимое? Во мужики пошли, даже на полдня оставить нельзя, сразу к бутылке тянутся. Э-эх! Смотреть противно: опухли, обрюзгли, постарели. Вы себя, ребята, в зеркале видели? Ну, ничего-ничего! Я за вас, голубчиков, возьмусь. Целебный чай приготовлю, в баньке напарю – враз оживете!
Пока брат с сестрой переглядывались, Егор шепнул Владимиру: за мной, – они быстро выскользнули из-за стола. Ее комната выглядела так, словно они оказались в прошлом. Часы мирно тикали, на столе под стеклом календарь семьдесят седьмого года лежал, постель заправлена, на стеллаже книги, а дверца шкафа слегка приоткрыта. Кругом чистота и порядок.
– Он, что, сюда не заходил ни разу? – спросил Егор, осматривая комнату и заглядывая во все углы.
– Получается так.
– Мог бы давно обнаружить.
– Не мог.
– Почему?
– А ее там не было. И быть не могло. Она же погибла.
– Поясни.
– Фаза Белой луны, Егор, это не шутки. В это время Сашка почти волшебник. Ты помнишь, что он сказал перед ее появлением?
– Плевать – не рассыплюсь!
– Не то. Он сказал: «Появись она, живая и невредимая – все бы я отдал!
– И что?
– Он всё и отдал. В зеркало на себя взгляни. Лицо меняется, видишь? Бьюсь об заклад, мы выйдем, а там – семьдесят седьмой год, и у нас у всех вся жизнь впереди.
– Думаешь?
– Знаю. Знаю, что она сильнее….
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2017
Свидетельство о публикации №217071201621