- Черт побери, наконец-то!
Лишь только солдатский сапог ступил на холодный бетон перрона, Манфреда наполнила бесконечная лёгкость. Сразу захотелось отбросить десяток прожитых лет и пуститься вприпрыжку по наполненному зданию вокзала.
Однако здравый смысл быстро вытиснул подобные мысли из головы, и Эшенбах начал резко вышагивать к выходу в город.
Люди, кругом столько людей. В глазах пестрило от стольких цветов, кроме серого, черного и красного. Невыносимый гомон был сравним с грохотом артобстрела, поэтому рука Мана с силой сжимала ручку чемодана, готовая в любой момент отбросить его и дать хозяину кинуться к укрытию. Однако, снаряды не летели с неба, закрытого облаками. Лишь минутой спустя оттуда посыпались капли дождя. Ман решил, что лучше бы скорее вернуться домой.
Пройдя пару кварталов, он приметил какого-то мальчишку. Тот с необъяснимым рвением пытался сорвать один из плакатов, что изображал Фюрера. Прохожие косо поглядывали на него, а один направился в сторону проходящих мимо членов партии. Ман резко ускорил шаг и направился к ребенку. Одетый в явно большие ему ботинки, драные штаны, не менее потрепанное пальтишко и невероятно больших размеров кепку, парень ни на что не обращал внимания, продолжая отдирать кусок бумаги. Резкое движение, удивленный вскрик пацана - и Манфред уже заворачивал за угол. Нырнув в один из переулков,он остановился, не отпуская руку, зажимающую рот бедолаги.
- Тебе в тюрьму захотелось, придурок? - зашипел Ман на паренька, - ещё немного, и тебя бы под руки вел не я, а кто похуже.
Пацан смотрел на своего спасителя широко раскрытыми то ли от удивления, то ли от страха карими глазами. На худом лице сквозь кожу проступали острые скулы, а из-под кепки торчали два черных, как смоль, хохолка. Убрав руку, Ман приготовился слушать оправдания.
- Теперь мне на чем рисовать. Черт.
- Что?
- Бумага. На ней рисуют. А теперь у меня ее нет.
Теперь широко раскрытые глаза были у Мана. Он не мог понять, говорит все это паренёк на полном серьёзе, или же издевается над ним. И все же решил оттолкнуться от второго:
- Не смешно, идиот!
- Разве я сейчас шутил? Не помню. Хотя я много чего забываю. Мог и шутить.
Солдат, прошедший три войны, стоял в ступоре перед утирающим нос мальчонкой.
- Ладно, хорошо. Ты художник?
- Нет. Да. Не совсем.
Никакой логики в ответах парня не было, а терпение Мана подходило к концу.
- Ну и черт с тобой! Не хватало мне только возни с детьми!
Эшенбах развернулся и занёс ногу для первого шага на окончательном пути домой. Но тут рука пацана вцепилась в рукав мундира. Ман одарил ребенка очередным ошалелым взглядом и нервно произнес:
- Отпусти.
- Нет. За мной.
И парень, не отпуская ткань кителя, побрел куда-то в глубь переулка. Солдат пошел за ним, не понимая зачем, но всё-таки решив разобраться с этим "диссидентом".
Долго петляя через лабиринт домов и улиц, мальчишка остановился возле двери, ведущей в какой-то подвал.
- Сюда
Оглушающий скрип веками не смазанных петель и стойкий запах пыли и ржавчины - вот чем встречал подвал своих гостей. Внизу во тьме робко светила старая свеча, догорая свои последние минуты. Рядом валялось множество других, целых и невредимых, но парень почему-то даже не взглянул на них. Наконец фитиль медленно погрузился в растаявший воск и затух, испуская последнюю струйку дыма.
- Почему новую не зажигаешь?
- Нечем.
В кромешной темноте сверкнула спичка, а секундой позже загорелись свечи, одна за другой. Взору Мана предстала малюсенькая каморка, сплошь усеянная листками бумаги, обломками чего-то деревянного и кусками угля. Посередине комнаты стояло железное ведро, чёрное от копоти как изнутри, так и снаружи. В углу покоилось аккуратно сложенное одеяло.
- Ты здесь живёшь? - голос Мана эхом отдавался в пустых стенах подвала.
- Да. Меня кстати Тео зовут. Вообще Теодор, но Тео лучше звучит.
- Меня Манфред. Ман, короче и тоже лучше звучит.
На лице Тео мелькнула тень улыбки, но она тут же исчезла. Пустым взглядом он буравил ведро в центре каморки.
- Ты говорил, что рисуешь. Может, покажешь хоть?
В пустых глазницах мелькнула жизнь, и парень встрепенулся.
- Показать? Как?
- Да хоть меня нарисуй. Прям как я сижу. Карандаш дать?
Парень резко замотал головой, кинулся к другому концу комнаты и принялся судорожно искать что-то. Наконец, вернувшись с куском угля и довольно большим холстом, он уселся напротив и принялся всматриваться в Манфреда. Словно пытаясь захватить каждую неровность, каждую складку мундира, каждый миг бытия, его взгляд бегал по всему телу Мана. В итоге, окончив свой досмотр, Тео склонился над холстом, нанося на нем широкие махи своим инструментом. Взгляд был полон азарта, а на лице застыла улыбка, на этот раз настоящая. Спустя 10 минут он представил свой шедевр гостю.
Ман в изумлении разглядывал портрет. Все было передано в точности. И поза, и выражение лица, м даже усталый взгляд прошедшего огонь и воду солдата.
- Ну как?
- Весьма впечатляюще. Хоть и мрачновато.
- Ты сам довольно мрачный.
- Ну спасибо на добром слове. Могу оставить себе?
Парень усиленно закивал головой в знак согласия. Улыбка так и не сходила с его довольной физиономии, являя миру ряд не совсем белых зубов.
Ман с шумным выдохом поднялся на ноги.
- Ну все, Тео, мне пора домой. Я больше года не видел отца.
- Хорошо, заходи ещё как-нибудь.
- Обязательно, шкет. Бывай.
Выйдя на улицу, Ман с облегчением вздохнул свежий ночной воздух после дождя. Шагая по улицам в свете ночных фонарей и окон домов, Ман насвистывал одну мелодию, не переставая думать о новом знакомом всю дорогу до дома...