Искус

Санька никогда не был романтиком. Это был типичный провинциальный босяк, каких  немало  произвело отмирающее поколение советский граждан на необъятных просторах Родины. Любая работа, предоставляемая обширным ассортиментом государства Российского, не выдерживала конкуренции с врождённой его предприимчивостью. Да и, если честно, само понятие «работа» накладывало на выражение Санькиного лица настолько глубокое уныние и досаду, что в такие моменты теневого делягу можно было явно уличить в состоянии, граничащем с потрясением.
  Из многочисленных радостей жизни провинциального проходимца занимала только кипучая деятельность, и чем она оказывалась бурливее и распространяла более густой криминальный душок, тем больше радовала его мятущуюся душу.  Бесшабашная натура этого подпольного воротилы уже более десяти лет, голодая, слонялась  по отощавшим дальневосточным просторам после ельциновского нашествия, при этом, противясь  какой-либо организации собственного  бытия и  постоянно требуя наживы.
  Из-за этого Саньку зачастую швыряло, словно морским штормом ветхий бот, в сомнительные отношения с законом и разного рода истории, таящие в себе  аромат откровенного еврейского жульничества.  У всего, что ни на есть на белом свете начало. Исток положен всему. Эта история, случившаяся с Санькой, также, впрочем, как и всё остальное, не была исключением и тоже не лишена рождения. Имеет, так сказать, ноги. А родилась она очень давно, вероятно на заре сотворения мира. Когда и кем создавался сей мир доподлинно неизвестно, но то, что всему живому свойственно грешить мы знаем с детства.  Особенно грешны существа разумные.
  Кроме праведных грехов, которые неимоверными стараниями иногда удаётся замолить или же обосновать в суде состоянием аффекта есть и неправедные, которые не поддаются никакой логике и покаянию. Таковые отпущению не подлежат, несмотря на обратные заверения служителей церкви.
  Эти грехи каким-то образом умудрились обособиться от Бога и законов природы и стали вести себя так, будто именно они хозяева вселенной, то есть, как попало. Одним из таких грехов, относящимся к неправедным, является пьянство.
   Момент явления сего изъяна свету в документах из прошлого не зафиксирован. Но изучение истории человечества создает впечатление, что причастные к сотворению мира сами не избежали цепких лап этого порока. Иначе чем, как состоянием опьянения создателей многие исторические факты объяснить просто невозможно, а вот пристрастие к зелёному змию не напрягаясь объясняет многие загадки мироздания.
  Нужно заметить, что эта благословенная гидра оказалась склонной к мутациям и за долгие столетия пребывания на земле претерпела множество дивных изменений. Как известно всё живое безоглядно сжирает любое проявление растительного либо животного происхождения неосмотрительно попавшееся под его горячую руку. И конкуренция в этом деле настолько велика, что чуть зазевавшаяся особь тут же погибает от голода либо проглатывается более проворной без остатка. Но природа щедра и определённо склонна к аномалиям, что и способствует появлению всевозможных пороков.
  Своим победоносным шествием пьянство обязано всего-навсего трём незначительным причинам, возникшим однажды и одновременно в природе на короткий промежуток; в своё время плохому аппетиту живых существ, аномально богатому урожаю  фруктовых деревьев и невыносимой жаре, принудившей впервые вкусить забродившие плоды.
  К сожалению, история не смогла донести до современности какого-либо, пусть даже пустячного, описания первого алкогольного потрясения нашей планеты, но графика наскальных рисунков явно свидетельствует об этом. Ведь только неизлечимая алкогольная зависимость могла подговорить неандертальца с каменным топором бросаться на мамонта или носорога, а затем выжившего его сотоварища на стенах пещер, обливаясь слезами безутешного горя, часами выдалбливать посмертную эпитафию другу в виде неправдоподобного наскального рисунка.
   Если кто-то сомневается и считает, что это не так, прошу взять пару трезвых товарищей, экипироваться берёзовыми дубинами и сходить с ними на медведя, ну, или хотя бы на дикого кабана, что приравнивается к избиению небоскрёба кулаками. Полагаю, вы очень скоро убедитесь в правоте моих доводов.
  После скоротечного периода бесплатных сезонных природных воздаяний страждущим, пьянство окончательно укоренилось и под сатанинской личиной бизнеса ввергло человечество в пожизненную кабалу, не зависящую от времени года, природных катаклизмов и политической принадлежности. Изобретательности пьянства можно позавидовать, а способности приспосабливаться и идти в ногу с действительностью нужно отдать должное. Пьянство учло и тот факт, что пьют абсолютно все и многие из пьющих не прочь поживиться на этом искусе за счет своих же собратьев. Оно с успехом обратило эту тонкость в свою пользу.
  Когда планета активно воспроизводила на свет различные понимания и образы Творца, а равно и всевозможные вероисповедания, в некоторые понятия пьянство пустило свои нахальные корни, доказательством чему следуют целая ватага родственных божков небезызвестному Бахусу и пьяный в дым поп на поминках.
  В разные периоды пьянство находило себе тёплый приют, как в трюмах пиратских кораблей, так и среди африканских племен; то, вдруг, оно с невероятным усердием гнездилось в средневековых рыцарях, американских ковбоях и римских гладиаторах. Затем, возмужав, оно вытравило с целого континента индейцев, занесло в красную  книгу все без исключения народы севера и, наконец, обнаглев до предела и в совершенстве освоив гидролизный метод перегонки древесных отходов в этиловый спирт, способствовало тому, что двадцатый век для подавляющей части населения планеты пролетел как в тумане. Нужно сказать, что этот порок, суля большие барыши, может сбить с пути истинного даже святого. Что тогда говорить о простом смертном? Нечто подобное произошло в одном сереньком и мало нужном стране городишке Дальнего Востока.
  Саня не был святым. К простым смертным его можно было отнести с большой натяжкой, а определение смиренный он ненавидел. Дух предпринимательства пёр из него, как пар из кипящего чайника. Из недостатков его выгодно выделяла из толпы нелюбовь к чтению, ибо читающий человек уязвим. По сему, откуда Сане было знать всю подноготную пьянства. Это поэт может обратить внимание, что сотню лет назад вывески на тавернах были радушны и обещали отдохновение душе от мирских забот.
  Только поэт понимает, что натуральный алкоголь действует, хоть и не в меньшей степени губительно, всё же несколько по-иному на жаждущего, чем добытый гидролизным методом. Только поэту дано заметить разницу между опьяневшими от этих, таких одинаковых по виду и вкусу, и таких разных  действием напитков. И только поэт, да ещё вывеска над питейным заведением отразят эту разницу; поэт в своём творении, а вывеска сама собой, определяя наличие искуса пшеничного брожения веселой агитацией и живыми красками прошлых лет, а убийственный гидролизный продукт траурным декором двадцать первого века.
  Саня поэтом не был, и подобные нюансы были ему недоступны. Естественно не мог он и знать, что произошло с владельцем небольшого питейного притона, что ютится на пересечении переулка Садовый и улицы Фрунзе в углу ободранного двухэтажного здания, напротив городских бань. А было вот что.
  Как-то в этот красный уголок в надвинутых кепи зашли два типа, вид которых указывал на их родственные связи с душеприказчиком. На угрюмом лице долговязого было, как  черным по белому, написано о двух долгих ходках в места не столь отдалённые за откровенный грабёж, а клетчатые штаны второго намекали на условно-досрочное освобождение за незначительное уголовно-наказуемое недоразумение. Обстоятельства их появления усугублялись тем, что оба разговаривать не умели. Долговязый явно нервничал, скорее всего оттого, что мало понимал цель своего визита и, как налетчик, неплохо умел палить из пистолета. На обладателя же клетчатых штанов слишком малый срок единственного пока заключения не оказал должного воспитательного воздействия, и привычке все дела с первой же минуты решать ударом в морду он явно не желал изменять. Тем не менее, владелец смог найти с вошедшими общий язык, наказав официанту принести две порции второго, два салата, хлеб и литровую бутыль сорокоградусной «Московской» при этом заверив посетителей, что подношение дорогим гостям от чистого сердца и в счет заведения.
  Короткие переговоры закончились крупным контрактом о тайных поставках в пенаты добродушного хозяина контрабандного спирта «Рояль», который молниеносно убил всю популяцию натуральной водки в заведении, а также и все надежды на её когда-либо возможное появление в ассортименте неприметной питейной. Первую партию заморского товара хозяин решил опробовать лично. Точно зная, что сто пятьдесят грамм под жареную свинину с луком вызывают только положительные эмоции, а двести потакают тайным желаниям провести время с хорошенькой незнакомкой, хозяин неосмотрительно хватанул сначала один стакан, сдобрив беспошлинное сырьё достойной закусью, а, спустя минут семь, и второй, после чего на его кроткий нрав накатила буйная необузданность и дикая похоть, которые неожиданно окончились непроглядной темнотой, будто зазевавшегося таракана прихлопнуло тапком. Много позже из случившегося он мог припомнить только внезапность с которой его накрыла темнота, чему он немало был удивлён.
  На следующее утро хозяин кое-как продрал глаза. Проснувшегося лихостило, а где-то в затылке работал дизельный мотор без глушителя. Разгорячённая память назойливо являла больному воображению сердцевину картины "Тайна гибели Содома и Гоморры", но отчего-то вышитую сочной шелковой гладью по вафельному полотну сцену, где лукавый танцует с обнаженной заложницей захватывающего разврата.
  Его квартира, обласканная далеко недешевым евроремонтом, представляла жалкое зрелище. Рядом сидела плачущая жена, под левым глазом которой было напухше и растекалось синее пятно. У стены стояли его дети. Лицо пятнадцатилетней дочери, что смотрела на всегда веселого и миролюбивого папу, приобрело то выражение, которое бывает у юной монашки, которая на одной из тайных исповедей доверилась епископу отчего, вдруг, лишилась невинности и теперь пребывает в печали и тяжестях. Четырёхлетний ребенок привычному виду не изменил, но стал часто моргать и говорить несколько заикаясь.
  Когда еще через день раздавленный необузданным пороком хозяин наконец пришел в себя и выстрадал двухчасовое объяснение с любимой обильно сдобренное всевозможными угрозами на которые способны только жены по протеже, то он дал вечный обет ни в коем разе даже не прикасаться к губительному обретению человечества, как бы велико не было искушение, что в последствии добровольно и скрепил братскими узами с одной из разношерстных уверований в Бога. И теперь всю прибыль своего заведения добросовестно отдавал одной из многочисленных христианских сект, обрекая тем самым будущее своих детей на традиционное русское нищенство.
  Саня всего этого не знал, а к русскому нищенству он относился с презрением. Поэтому со свойственной энергией только студенту-энтузиасту взялся за дельце, которое сулило немалые барыши. Кто ему предложил взять на реализацию железнодорожную цистерну этилового спирта неизвестно. Известно, что Саня за провальное мероприятие не возьмется. А раз он взялся, значит имел виды. Как-то, по прошествии определенного времени от этих событий, на слуху промелькнуло, будто Саня впутался в это предприятие из-за желания по полной оторваться на Черноморском побережье Кавказа. А для этого нужны были деньги. Деньги не в понимании простого обывателя, а деньги. Те, которые гарантируют круизный лайнер, грузинское вино, армянский коньяк, сырокопченую колбасу, русский размах, замешанный на манер арабских шейхов и мгновенный откуп от притязаний местной полиции с учетом отсутствия неприятного осадка и последствий.
  По диагонали прочитав первое попавшееся под руку постановление и пару брошюр о деятельности железной дороги, и вслед проведя качественную беседу по ликбезу с первым же попавшимся на глаза работягой прямо на путях железнодорожной станции и выяснив, что ничего сложного в поездном деле нет, Саня выкупил злополучную железнодорожную цистерну, до краев наполненную безбоязненным грехом. Идея неуёмного дельца была отогнать цистерну в краевой центр и продать оптом, сняв сливки с надбавленной стоимости. Бизнес обещал быть скорым, а задорный желтый цвет цистерны, которым обычно обозначаются яды, достойную оплату недюжинным хлопотам пройдохи.
  Заполучив заманчивую собственность и, одновременно, лишившись комнаты в малосемейке, средства от продажи которой все до копейки были пожертвованы на организацию прибыльной операции и новенький мотоцикл, неугомонный искатель приключений с эмалированным ведром и сумкой, в которой ютились двадцать пустых бутылок, пластиковая прозрачная воронка и небольшой запас провизии «на всякий случай» рванул на сортировочную станцию.
  Первые огорчения не заставили себя долго ждать и навалились сразу, как только он перешагнул первый рельс, будто голодная стая волков на отбившегося от стада теленка. Одним из них было видимое отсутствие желтой цистерны. Из других более наглым оказался вездесущий мазут. Имея достаточный опыт и довольно длительный стаж всевозможных переживаний, Саня первый час беготни между формирующимися составами и отдельными вагонами никаких неврастенических и депрессивных наклонностей не обнаруживал. Спустя пятнадцать минут он, основательно извозюкавшись и провонявшись мазутом, нашел уютное местечко у одного из столбов освещения, сложил нехитрый скарб и пошел искать своё сокровище. Ещё полчаса он бестолково лазал под вагонами, каждую минуту рискуя быть раздавленным. Затем передохнул и, наметив четкий план, занялся поиском с удвоенной силой, подкрепленной глубоким пониманием, чем грозит потеря цистерны. Теперь он обследовал сортировку согласно намеченному алгоритму. Даже постоянное хаотичное передвижение вагонов не могло сбить его с толку. По истечении часа, вспотевший и уставший он обнаружил, что искомого изделия на путях нет. Это его несколько обескуражило, но он быстро взял себя в руки. Холодное сознание пока ещё согревал железнодорожный документ на драгоценную покупку, покоившийся в нагрудном кармане. Саня вернулся к столбу. Отсутствие на месте ранее сложенных вещей ненадолго способствовало появлению глупой улыбки. Спустя минуту первый раз за этот день лицо Сани посерело. Он осмотрелся, подумав, что вещи оставил под другим столбом. Две десятисекундные стометровки в обе стороны результатов не принесли, а столб, с которого начался поиск, упрямствовал в том, что именно ему было доверено хранение. Очередные полчаса беготни и приставания к редким путейцам в оранжевых жилетах убедили Саню в исчезновении шмоток. Он, наконец, понял, что его обокрали. Но стоический характер и нервы из титанового сплава выдержали и этот удар. Вспомнив, зачем он собственно здесь, Саня рванул в здание сортировочной станции. В течении двух с лишним часов в различный кабинетах обворованный поменял множество ролей. В диспетчерской он предстал, как требовательный клиент. В кабинете главного инженера в нём признали участливого собеседника. Кабинет учетчиков более двадцати минут созерцал и выслушивал доводы профессионального скандалиста. И, наконец, кабинет директора определил в нем глубоко несчастного больного человека, просящего подаяния.
  Солнце клонилось к закату, когда Сане, грустно сидящему на деревянной лавке в коридоре, сообщили, что искомую цистерну по ошибке прицепили к составу и отправили черт знает куда. В этот момент нервы парня сдали. Саня закатил истерику, от которой стало тошно даже чертям, которые потирали свои мохнатые лапы в предвкушении халявных дивидендов. Безутешно истерил неугомонный до того момента, пока директор самолично не пообещал цистерну вернуть на станцию к послезавтра и не дал служебный автомобиль довезти пострадавшего куда угодно по его желанию.
  Послезавтра, как ни противилось природе, как ни тянуло резину, всё же настало. Саня сердцем - нет, а умом смирился с прежними потерями. Его прозорливый ум понимал, что никаких компенсаций за украденные ведро и сумку из государства не выбить, даже с помощью хорошего адвоката. Если же завести иск на управление железной дороги за ошибочную отправку цистерны, то рассчитывать на кое-что было можно, но контрафактному товару придется торчать на приколе до исхода судебного дела, а это чревато потерей драгоценного времени. Да и вдруг вылезет какая неприятность, ведь само явление свету цистерны со спиртом от которой открестилось государство тоже в некотором роде загадка. И Саня решил не рисковать.
  К радости богоявленного спиртоноса на этот раз цистерна обнаружилась сразу. Саня восторженно и со свойственной ему педантичностью проверил пломбы, затворы и замки. Постучал в разных местах, дабы убедиться, что емкость заполнена. Всё было исправно и соответствовало заявленному в документе, с которым он не расставался. Директор, чувствуя за собой некоторую вину, поспешествовал, чтобы цистерну в этот же день присоединили к составу и отправили. Дело было на мази. Этиловый магнат придирчиво уточнил маршрут товарняка, остановки и их длительность, возникновение всех мыслимых и немыслимых возможных проблем и сбоев железнодорожного движения. После этого, он с видом победителя покинул сортировку.
  Злоключения, которые начались на следующий день после известных событий, сделали из Сани  на некоторое время инвалида по психической части. Имея под рукой мотоцикл с коляской, гордо именуемый «ИЖ», Саня покинул город в направлении движения цистерны. Спустя три часа и полсотни верст бездорожья, мотоцикл подъехал к первому пункту назначения, где Саню должна была ожидать цистерна. Но станция оказалась пуста. Ещё через час выяснилось, что сам состав уже прошел, а цистерну отцепили в тридцати километрах назад от станции. О причинах столь дикого обращения с клиентом никто толком не знал. Не растеряв врожденного упорства, Саня проехал тридцать верст в обратном направлении. Его цистерна действительно в одиночестве стояла в унылом тупике. Но почему именно здесь выяснить не удалось. Учитывая, что день заканчивался, Саня невдалеке от путей расположился на ночлег. Спать в мотоциклетной коляске может и достаточно романтично, но лично я бы не рекомендовал подобный экстрим разумному существу, если конечно он не обуян жаждой наживы.
  Как Саня провел эту ночь известно одному Богу. Что касаемо меня, то до меня дошли слухи, будто с цистерной Саня пробыл там около недели. За это время он сорвал пломбы, вскрыл люк и по дешевке розливом сбывал спирт местным аборигенам, чем и кормился. Затем каким-то чудом ему удалось пристыковать цистерну в хвост какому-то товарному составу и двинуться дальше. Но на узловой станции, что в двухстах километрах от первой стоянки, ревизором обнаружилась незаконность присоединения и цистерну снова загнали в тупик. В этом месте многие факты забавного путешествия теряются. Из редких свидетельств его пребывания на узловой станции известно, что там он какую-то часть спирта всё таки продал, часть сменял на еду и охрану, был дважды избит местными за воровство картошки в огородах селян, разбил мотоцикл, потом надолго запил.
  Уже по прошествии долгого времени после похождений банкрота случайно промелькнуло, что цистерну с остатками спирта у него изъяла транспортная милиция, а его самого судили, припаяв условный срок. Видимо, он старательно скрывал некоторые подробности приобретения цистерны, а заодно и неудачного турне по железным дорогам Дальнего Востока. Но шило в мешке не утаишь, как и то, что искусу и пороку подвержены все.
  Не так давно я встретил Саню живым и невредимым, и в пустой беседе узнал, что он снова обуян выгодным дельцем. Он бодро и в красочных тонах объяснил; в стране подпольные заводы известного зелья усилиями полиции разгромили, оставив без работы неисчислимую рать барыг, и что ему от упрямых последователей темного бизнеса поступило выгодное предложение реализовать самопал под видом жидкости для омовений верующих. Дело чистейшее, весьма выгодное и безопасное заверил меня Санька и уверенной походкой нашедшего клад пошел прочь.
  Я долго смотрел вслед этому неунывающему, разбитые штиблеты которого вызывали тоску, который один раз умудрился потерять Кавказ на дальневосточной железной дороге, видал всякие виды и носил судимость, человеку. Его потрепанный вид обострял во мне чувство сострадания, а резвая иноходь вселяла надежду. В голове беспардонно роились пустые бутылки, вёдра и желтого цвета автомобильная канистра, столбцами выстраивались цифры; я мысленно подсчитывал выгоду от продажи одного литра неизлечимого человеческого изъяна, неосознанно сравнивая её с никудышней зарплатой и безликими буднями муниципального работника.  Искус штука серьёзная.