Перелистывая жизнь

               
   В их жизнь  она вошла случайно. Абсолютно неожиданно. Никем не званная.  Никому неизвестная. Чисто внешне- какая-то серая. Чуть выше среднего роста.Чуть толще среднего веса. Казалось, не знакомая с понятием улыбка. Скорее жёсткая. Несколько многословная. Однако, при нынешней косноязычности окружения, её многословность не раздражала, наоборот казалась подготовленной некоторыми внутренними набросками речи. Эта неизвестная женщина по имени N как будто возникла из самого воздуха, никто из окружения даже не заметил как, когда и откуда она появилась. И главное-зачем?! Одно лишь всем сразу стало  понятно-эта женщина по имени N из  благополучненьких, явно материально  твёрдо стоящая на ногах. Своим временем она вольна  распоряжаться по- своему, ни перед кем не отчитываясь, а потому почему бы и не сделать хорошее  дело, быть может Богом одобренное... Конечно,если не потребует оно от неё слишком больших усилий.  Впрочем, во всей этой  её корыстности  я так  до конца  ещё  не разобралась и потому  отложу своё ворчание к концу повествования, когда  сама созрею и  сама  осознаю истинную  «правду и только правду."                В последнее время всё, это невероятно, но действительно всё  виделось  ими только в чёрных красках. А ведь когда-то, в  каком-то абсолютно другом  двадцатом  веке,  он  писал картины. Разными красками. Разными стилями, чаще в стиле реализма.И был   уже много лет Членом Союза художников СССР. Преподавал  живопись в Одесском Пед. Институте.Он хорошо рисовал.Он хорошо преподавал.Впрочем,какой логарифмической  линейкой можно измерить это понятие ХОРОШО?! Скорее всего и то  и другое —  весьма субъективны, да и  нередко зависят от тех: « А Судьи КТО»? И какой мерой интеллекта и  мерой таланта обладают сами ценители чужих судеб.  И ох, как много межчеловеческих драм и подлинных войн разыгрываются на этой почве.  Как много жизней ломается в среде людей со слабыми локтевыми да и сердечными мышцами.
    Так было и остаётся во все века человеческой жизни.                Две из  его картин  теперь висят в моём кабинете. Одна напоминает улицу Пушкинскую, в самом центре города Одессы. Вдоль  длинной улицы, густо засаженной   деревьями  каштанов  и  нежно- розовых акаций, идут двое. По силуэтам  отчётливо видно - идёт высокий, худой, чуть сгорбленный, художник  Фёдор Иванович Шапошников и рядом с ним , рука в руке,  его супруга, маленькая, изящная, как с иконы написанная,  писательница   и поэтесса   Соня  Левина- Шапошникова.               
На   второй из  этой серии  картин   изображена река Днестр. Вдоль неё небольшие домики ,  утопающие в зелени, щедро  умытой  нередко обильными молдавскими дождями и  выросшей  в столь же  щедрой, чернозёмной молдавской  земле небольшого городка Сороки. И та и другая картины мне очень близки, ибо связаны они и с моей    молодостью, и  с моей  наивной уверенностью в светлом будущем. 
Обе картины  Фёдор Иванович написал   в хорошие, морально благополучные, почти здоровые  шестидесятые  годы двадцатого столетия.  Ну, а материально они оба   были из той породы людей,которым никогда ничего просто не нужно было.Минимум еды.  Минимум домашней утвари. Минимум одежды, вне всякой связи с модой и даже с  временами года.  Минимум мебели. Две большие кровати с панцерными сетками, постоянно раскрытыми  из-за  частых болезней Сони. Два  высоких  шкафа  со  стеклянными дверцами. В одном лежали книги Сони, в том числе  тридцать уже изданных её личных книг, создававших гордость  прежде всего самому Фёдору Ивановичу. Казалось, Соня была равнодушна к успеху,как будто не верила самой себе- это мне адресуют такие красивые слова? Это МЕНЯ(?) приняли в Союз писателей СССР?    
               Во втором шкафу-близнецу лежали любимые  альбомы живописи   Феди - предметы гордости  обоих, ибо нередко в них печатались статьи Феди в области искусствоведения , реже фотографии его личных картин.  К  тому времени  он  уже был Кандидатом Искусствоведческих  Наук.
  Посреди комнаты- один большой овальный стол и четыре стула.  На довольно большом, застеклённом балконе ещё один шкаф, в котором сохранялись  любимые Федины газеты: Правда, Комсомольская правда, Кишинёвская правда. Похоже, особо острые статьи в этих газетах он как-то по-особому  ценил и потому сохранял. 
А рядом, на этом же балконе  стоял  большой холодильник, с лекарствами.  Только лекарства. Много лекарств. Они занимали весь  холодильник  и был тот холодильник, насколько я помню, больше продуктового.   В книжном шкафу Сони, рядом с уже изданными  её прозаическими и поэтическими сборниками, лежала  Большая Медицинская Энциклопедия. Она так лихо и так грамотно в ней разбиралась, что однажды я спросила:» А не хотела ли ты  в молодости выбрать Медицину и  именно Медицину сделать делом своей жизни?.»
  -Нет, решительно и  холодно ответила она. Время не позволило. Московское ДЕЛО ВРАЧЕЙ  пусть косвенно, но  и  мою жизнь  рассекло на ДО и ПОСЛЕ.»
 Так я узнала о её отце, расстрелянном  в 1937году. 
К врачам  они почти не обращались, советы черпали из Энциклопедии. А когда болезни слишком донимали, (у Фёдора Ивановича во время Отечественной войны, на фронте, пуля задела лёгкое и после неудачной полевой операции так и оставалась в нём, почти не тронутая и часто затруднявшая дыхание), они ездили в Москву и порой месяцами лежали в Московском Лечсанупре. Так Москва предоставляла свою заботу Членам Союза Писателей и Членам Союза Художников. Для этого  одномоментно  брались   отпуска  и время это было для них священно,  ибо только московским врачам  оба доверяли  свои проблемы со здоровьем.  А потом ещё долго вспоминали , что сказал Московский профессор медицины. И  только рекомендации московских профессоров  выполнялись  беспрекословно, с точностью до минуты. Любые другие советы кишинёвских  либо одесских врачей   на корню отметались, во всяком случае к ним относились несколько  снисходительно, без почитания.
  Уже тогда они  были во всём, абсолютно во всём  одним целым. Казалось думали они одними мыслями, к  людям относились  с одинаковыми мнениями, решения  по жизни принимались одновременно, без разногласий, как на партийном собрании: ЕДИНОГЛАСНО!
А летом, почти ежегодно ездили в Юрмалу, также получив путёвки-направления в своих Союзах: она в Союзе Писателей, он в Союзе Художников.
Однажды и я с младшей дочерью увязалась за ними, ведь вокруг всегда  столько   восторгов слышала: Юрмала-это Юрмала! Ах, Ах, Ах! Настоящая заграница! И радио современного  Рижского ВЭФа только там и можно было купить.Купила-а!Дефици-и-т!    Много лет эксплуатировали мы его. Особенно младшая дочка. Она была подвержена частым простудам и, уходя на работу, я неизменно включала ей любимое радио (около метра в ширину , сантиметров сорок в высоту и главное- на  четырёх высоких изящных ножках,  надёжно упиравшихся в пол.) Чаще всего я включала для дочери любимую пластинку с рассказами Зощенко, а уже к вечеру она шпарила все рассказы наизусть. В исполнении четырёхлетней актрисы рассказы  Зощенко  воспринимались с  особым юмором и слушатели буквально держались за животы от этого  весьма взрослого юмора в детском исполнении.
 Да,да-  всё это было в нашей жизни! Мы  ценили  свой длинный педагогический  отпуск, старались разумно использовать каждый день  и долго потом ещё вспоминали, в письмах дополняли: "А помнишь...?!" 
 Уже через  две- три недели, из изнывающего зноем Ташкента Юрмала действительно казалась раем. А  это холодное  Балтийское море, с его весьма редкими пляжниками, серым, безрадостным небом  и постоянно моросящим дождиком, требующим неизменных зонтиков, надолго оставались в  памяти. 
 Впрочем, главным,  не смотря ни на что,  в  самом сердце оставалось моё родное Чёрное море. А  уж Каралино- Бугагский лиман, с  его  почти всегда тёплой, ласкающей водой, мягкими волнами- качелями,  уже с раннего утра улыбающимся солнцем  и, конечно, главное- очень близкими, очень родными людьми, перекрывал в сознании все прелести  Заграницы под названием Прибалтика.
Однако самым значительным  здесь, в Юрмале,лично для меня, оставались  бесконечные, часто вечерние беседы, нередко с лежащей в кровати с недомоганием Соней,  в комнате Шапошниковых.
 Не забывается это  Время . Не забывается ТА Жизнь.!
И всё же   время неумолимо отсчитывало окончание отпуска и возвращение в, ох какой нелюбимый мною Ташкент  и  в  почти   нежно любимый  Шапошниковыми Кишинёв.   А ведь жили они тогда в полунищенских условиях. Но безропотно. Как  должное.  Без ворчания. Без внешнего сопротивления подобному быту. Впрочем, быть может другого они просто  никогда и не знали? Казалось, это популярное для того времени понятие МЕЩАНСТВО никогда не прикасалось к ним. Они всегда были довольны настоящим и всё  своё время оба посвящали только творчеству.
   Однако, жить так или иначе где-то нужно было. И однажды, уже вплотную встал вопрос обмена их, собственной  одесской квартиры на Кишинёв. Великолепную,  ещё из дореволюционных   времён  квартиру   в самом центре   Одессы,   в пяти минутах ходьбы от красавца Оперного театра, они вскоре после освобождения  Сониной мамы  Доротеи Даниловны Левиной  из Гулага, поменяли на квартиру в городе Кишинёве.    Этот пятиэтажный дом внешне напоминал колодец, ибо представлял собой замкнутый квадрат с устремлёнными ввысь  кирпичными  стенами и высокими прямоугольниками окон,пропускающих осенью капли косого дождя, а зимой даже лёгкие белые снежинки, от чего в квартирах бывало очень холодно.
 Мы, девчонки, приходя в гости к любимой учительнице, чтобы проведать её во время очередного заболевания, нередко останавливались посреди  дома-колодца, задирали головы вверх и исступлённо, самозабвенно, абсолютно без тормозов кричали: «Соловьи, соловьи , не тревожьте солдат !»( мысленно соединяя слово "солдат" и слово "учительница" в одно целое)
 А  там, высоко- высоко  в небе ,  прямо над нашими головами , с каким-то особым криком, и в самом деле  напоминающим  песню Соловьёва Седого на стихи Фатьянова, проносились  соловьиные стаи.  Мы дожидались, когда они дружно опускались на крыши дома-колодца и начинали там  свои любовные воркования. Только тогда  мы, своенравные одесситки,  успокаивались, и чуть- чуть, припустив на себя серьёзность,  поднимались на высокий пятый этаж.
Вот эту большую, хотя и коммунальную квартиру, теперь семья Шапошниковых меняла на город Кишинёв, в  то время небольшую, чисто провинциальную столицу Молдавии. Дословно запомнила я  объявление об обмене, которое они поместили в обменных бюро, как города Одессы, так и города Кишинёва.
«Меняем двухкомнатную квартиру общей площадью 30 квадратных метров, в центре города Одессы  на любую  двухкомнатную в городе Кишинёве.  Квартира расположена на высоком пятом этаже.  Лифт не работает. Потолки протекают. Кухня коммунальная, на двоих соседей. Ванная не работает, нет воды. Соседи
скандальные, много пьющие. Квартира требует большого ремонта.»  Тогда, прочитав это объявление, я долго смеялась.  А вот теперь, когда обмен уже  официально  завершался  и я , хорошо знавшая к тому времени город Кишинёв  и его окраинные районы типа Черёмушек, отчётливо понимала, что ситуацией просто не  могли не воспользоваться аферисты.  Только  негодяи, хорошо понимавшие, что  загоняют   эту семью, живущую в мире поэзии, живописи и музыки в так называемые  Кишинёвские Черёмушки, в маленькую двушку, конечно панельную, известную как «хрущёвка», могли так кощунственно  поступать... 
 Я была просто  шокирована  этим решением, но сделать уже ничего не могла. Опоздала. У всякого безразличия к комфорту и тем более к роскоши должен быть предел. Но  тут уже было  просто безумство. Ведь предстояла жизнь совместно с очень больной, раздавленной пятью годами тюремной жизни в Гулаге, бывшей аристократки , мамой Сони. Всякий раз, когда я приезжала к ним в гости, Доротея Даниловна, прищурив почти ничего невидящие глаза(у неё зрение было минус 11) рассказывала, как в огромной, метров на 100 тюремной камере, где она  более пяти лет жила вместе с известными  и  потенциальными  проститутками  и воровками, она до поздней ночи, по памяти читала соседкам, лежащих на двухъярусных кроватях,  стихи Саши Чёрного, Ахматовой и Цветаевой.  За это они, в виде особой благодарности и особого уважения, брали её дежурства по уборке сортиров на себя. 
И вот теперь ситуация с обменом квартиры  казалась мне просто безумием. Долго и упорно пыталась  я научить свою учительницу,  как жить в этом мире среди людей- волков. Не научила. Красноречия не хватило. И меня, видимо, не довоспитала моя талантливая учительница. Так и уехали они жить втроём в Кишинёв , в  район Черёмушек. В этот период много новостроек, в разных городах Союза,гордо именовали себя  Черёмушки (по типу Москвы).                А  из Одесского Пед. Института, где Фёдор Иванович успешно работал больше двадцати лет,его отпускали «на волю» с трудом, с бесконечными отсрочками. Наконец,«уволили по собственному желанию».  Лишь теперь,  после более двадцати пяти  лет жизни с Соней , после многих разлук и  расставаний по служебным обязанностям,   командировкам  заграницу, а последние годы просто проживанием на два города, он, наконец,  окончательно  решился оставить  Одессу, кафедру живописи  и всех интересных для него ( в художественном плане) студентов.
 Он уезжал в Кишинёв. К жене. К другу. К любимой женщине.  Теперь они начинали Жизнь Сначала. Окончательно. Переехать из  красавицы  Одессы в столицу Молдавии их заставила  многолетняя болезнь Сони и рекомендации грамотных медиков бороться с тяжёлой формой астмы прежде всего, проживая в более сухом климате, подальше от Чёрного моря.
Переезд в Молдавию  действительно благополучно сказался на здоровье  Сони, и эта жертва в карьере Федора Ивановича была  вполне оправдана. Даже с учётом того, что и в Одессе  для Сони,(кроме. конечно,здоровья), всё  складывалось  весьма благополучно, ибо  работала  она  в одной из центральных  одесских школ, преподавала Русский язык и Литературу в старших классах и была очень любима детьми и весьма уважаема коллегами.    А преподавала она  действительно на  высоком профессиональном уровне.( свидетельствую под присягой!)            Первые два года в Молдавии  мы вместе с моей уже бывшей, любимой учительницей Русской литературы  жили в небольшом городке Сороки, в одном домике, почти на самом берегу Днестра.И обе вспоминаем это время,как самое счастливое в своих жизнях. Она всегда отличалась от окружения своей  какой-то  особой интеллигентностью, скорее  особым  аристократизмом. И внешним и внутренним.  Казалось, поэзия проникла в каждую чёрточку её внешности и уже оттуда, изнутри  освещала  её облик,  предопределяла  характер. Она действительно была и оставалась до последних дней жизни  безмерно талантливым Поэтом. Её стихи  поражали своей  искренностью, музыкальностью, порой наивностью, но всегда  каким -то особым  обаянием. Казалось, чуть -чуть бы удачливости по жизни, (как говорят израильтяне МАЗАЛЯ )  и всё  приобрело бы совсем другое звучание, во всяком случае более оптимистичное. А при встрече с созвучным композитором  стихи её и впрямь   могли бы  перерасти в широко исполняемые, быстро становившимися  в те годы популярными песни- шлягеры. Именно так  поэтесса Лариса Рубальская  постепенно приобретала  свою популярность и давно уже является критерием вкуса,  какого-то чисто женского дарования, с почти  бесхитростной тематикой стихов, обращённой, кажется, к каждому  человеку (как ты, как я, как мы с  тобой) и в тоже время тонко,гармонично ложащаяся на музыку.  Композиторы любят её  и с удовольствием  превращают  стихи Л. Рубальской в много лет уже популярные  песни.               
  Однако -нет. В судьбе Сони этого так и не произошло.                Лично я верю в судьбу. Стыдно признаться (перед дочерью стыдно), но больше верю в Судьбу, чем в БОГА. Однако  с Соней Шапошниковой  судьба  действительно всегда была невероятно  безжалостна.   
В 1937 году её отца, руководителя большого Банка на Украине посадило НКВД,  и уже через  неделю   семью  оповестили: РАССТРЕЛЯН.  Мать, в своё время окончившая Консерваторию, читала и говорила на французском, немецком и английском языках. Через день после ареста мужа её также , как жену врага народа, арестовали и сослали в Сибирь, в одну из известных гулаговских тюрем. Там она находилась вплоть до 1943года, в компании с воровками и проститутками,  которых пыталась  окультурить высокой литературой . Соня же в эти страшные времена находилась у сестры отца и всю жизнь вспоминала её как самого доброго и  самого родного человека. Уже в те ранние годы она начала писать стихи.  В  одном  из них  рассказала и  о  любимом отце.  Цитирую шестилетнего ребёнка:         
                «Десять лет без права переписки»,-               
                На запросы отвечали близким               
                Мы  не знали, что на самом деле               
                Это- о свершившемся расстреле.               
   Она рано начала писать и, как не удивительно,но её рано начали печатать. Вероятно, талант её был выше негативности властей, а стихи, написанные ребёнком и  чуть позднее  студенткой,  не вызывали опасений,  раздражения  власти к маленькой дочери "маленького врага народа".
 Нет, никогда не писала она «в стол» . Ещё со времён  Одесского Университета  и обучения  в качестве   талантливой студентки   кафедры Филологии,  и не смотря на  всё  своё  еврейское происхождение и всё более растущий  украинский антисемитизм, её  уже тогда стали активно печатать.  И в Украине, и в Молдавии. Всё больше приобретала она  популярность  и признание в среде украинских  и молдавских писателей и поэтов, всё чаще книги её, и нередко книги для детей, мгновенно раскупались с книжных прилавков.
 А вскоре,  один из её рассказов напечатал  и московский журнал ЮНОСТЬ. Этот, широко популярный в то время журнал, с 1981 года   издавался   под редакцией  великолепного  поэта Андрея Дементьева, умевшего ценить и выбирать из толп претендентов на звание Поэт самых талантливых, самых  неординарных и перспективных. Высоко оценил он и Поэзию и Прозу Сони Шапошниковой. И была  это уже её личная победа, подлинный, не придуманный, действительно большой успех. Потекли отзывы. Со всего Союза.
Я хорошо помню и очень люблю, написанный Соней в те же годы, так же, изданный в Москве её рассказ ШИРМА.  Великолепный язык,глубокий внутренний подтекст, на уровне музыкальности чувство формы- всё это  быстро сделало и этот рассказ популярным, вызывавшем  широкие дискуссии в читающей среде. А  успех   окрылял,  повышал самодостаточность, открывал  двери в Союз писателей СССР.    И всё же,  вернусь чуть-чуть назад, когда из-за  проблем со здоровьем, по советам  врачей, летом 1958 года  она совершенно неожиданно приехала ко мне  жить, в городок Сороки.  Я была одной из её бывших учениц восьмого Б класса,одесской школы номер 52. Обожающими глазами,внимательно, не пропустив ни одного предыхания слушала я МЦЫРИ Лермонтова в её почти безэмоциональном исполнении.  Никогда она, ни в своём  творчестве,  ни в детях не  любила и не поощряла при чтении классической литературы какие-то СТРАСТИ-МОРДАСТИ( чрезмерную эмоциональность.)
- "Старайся читать с меньшим выражением-говорила мне  моя учительница- иначе твои эмоции перекрывают содержание произведения"(издержки моей музыкальности).
 А когда она, вполне  осознанно  переехала ко мне  жить,  я уже работала после окончания Кишинёвского  музыкального  училища и  преподавала в сорокской музыкальной школе, обучала детей игре на фортепиано.
Соню очень быстро взяли на работу в качестве  журналиста  сорокской  газеты,  где она  вскоре  завоевала уважение окружения и даже поклонника в лице главного редактора газеты. Знаю, чувствовала, и это немудрено- она нравилась мужчинам. Казалось, её как -то по особому  уважали и нередко просто любили.  За красоту. За обаяние. За талант. Однако внутренняя чистоплотность, любовь и уважение к своему мужу-художнику погасили не один так и не созревший роман.            
                Не доверяя всем вокруг,               
                Терзаешь ты себя напрасно.               
                Найдёт другую давний друг-               
                Его ты гонишь так же властно,               
                Как тех, кто был в тебя влюблён.               
                Униженные жалкой ролью               
                Оставили тебя. На склон
                Уходят  с ними годы. Болью               
                Ты мучаешься по ночам,
                Одной себе лишь доверяя.
                Своим чарующим очам
                Уже и в зеркале не веря.
                Очнись! Душа твоя во мгле.   
                Ни мужа рядом, ни ребёнка.
                Ты плачешь...
Теперь она лучше , чем в Одессе себя чувствовала, много и с увлечением писала, как статьи в газету, так и стихи и прозу в журналы. Я же, в качестве непризнанной секретарши активно рассылала написанное  по многим редакциям .               
          Никогда  не забуду, как бежала я поздно вечером, под проливным  дождём, через весь городок, по милым, уже полутёмным  сорокским улочкам. Я так горда была тем, что первой, в мои 18 лет, доставила прямо ей в руки журнал Днестр, в котором  впервые в её и, тем более моей жизни, была напечатана её первая поэма   НАД РАСКРЫТОЙ ТЕТРАДЬЮ. Эта поэма посвящена была и рассказывала в стихах о нашем   классе.                               
                Мы были с ними так сродни
                Что лишь вздохнуть и удивиться.                               
                Как мы друг друга берегли...                               
                А годы были непростые,               
                Казалось мы навек простыли               
                И  всё согреться не могли.               
   Об этой  поэме, об этом классе, о нашей любимой учительнице Русского языка и  Русской литературы я уже писала в одном из  своих первых  рассказов -исповедей ЭМИГРАЦИЯ ПО-ШКОЛЬНОМУ.                Псле почти двух лет жизни и работы в  маленькой сорокской газете, журнал ДНЕСТР-(очень популярный, как в Молдавии, так и во всём Союзе), пригласил Соню Левину- Шапошникову работать  в Кишинёв,  в качестве редактора журнала.
    Наступила очередная ЖИЗНЬ  СНАЧАЛА. Наконец- вместе, с до трепета любимым  мужем, вместе с единственно значимым для неё другом, единственно  полным единомышленником, человеком, боль которого  всегда была больнее собственной боли,  она зажила настоящей, семейной жизнью.
 И   только  к обоюдным, безмолвным страданиям- без детей.                Мне  было худо. Я была слабей
      Той ветки, что трещит под снежным грузом.
      Постель казалась  жаркой, жёсткой, узкой,
      Вставать я разучилась, хоть убей.
              Как ты неожиданно помог мне!
              Нет, не лекарством, не заветным словом-
              Ты просто  заболел и слёг.
              Назавтра я была здорова.
 Лишь теперь, после стольких лет скитаний по разным городам, разных Республик они окончательно переехали  в город Кишинёв и работали  там  вплоть до самого решительного этапа своей жизни- выезда в Израиль.                К этому времени я со своей большой семьёй  уже  три года жила в Израиле.
 Это было трудное время. В январе 1991 года  началась война. Саддам Хусейн, переполненный злобой и  дикой  ненавистью к новому, невероятно  маленькому государству  под названием Израиль, даже не имеющему общих границ с Ираком, начал ожесточённые обстрелы  страны тактическими ракетами  средней дальности.
 Первые годы  необходимо было прежде всего освоить новый язык. Для нас, русскоязычных, он как -то по особому  трудно давался, упорно  не ложился на слух. Совершенно другая языковая группа. Так непривычно для восприятия отсутствие гласных в написании любых слов. При написании  слова  только с согласными, но предполагающими внутри разные  гласные,(огласовки) слово приобретало совсем другой смысл и это удивляло, поражало, раздражало, порой вызывало неоправданный юмор- сарказм. К этому необходимо было не только привыкнуть, но и смириться,принять как должное.
Иврит- древний язык, приближенный к современному обществу многими учёными- словесниками и особенно много внесшему в создание современного иврита  учёным-языковедом Бен- Йехудом Элиэзером.
В течение многих  столетий  в страну прибывало  тысячи новых репатриантов. Это были этнические евреи, соблюдавшие или не соблюдавшие приверженность к иудаизму. Они молились, но  далеко не все разговаривали на языке ИВРИТ. Чаще  всего они были  ассимилированы в  странах своего проживания и  именно на языках своих стран общались, учились, работали- жили!
Именно к таким относились  к примеру евреи, прибывающие из Советского Союза. Эта подгруппа евреев обычно, кроме  русского, владела языком" идиш", на котором, как правило, говорили и молились большинство евреев Европы и особенно евреи Германии.Недаром между немецким языком и языком "идиш" так много общего, корни языка почти одинаковые. Вполне вероятно, что именно это и плюс разность религиозных убеждений  послужило основой дикой ненависти Гитлера к еврейскому народу. А его невероятное  тщеславие, многократно помноженное  на  чувство национального превосходства, амбиции, дикая, на уровне шизофрении энергия, сумели поработить, заставить, насильно навязать  более двум третям немецкого народа своё видение еврейского вопроса. Это и привело этот, казалось бы, весьма талантливый и цивилизованный немецкий народ к дикой войне-бойне, доступной лишь инстинкту-разуму  необузданных дикарей  12-13 веков. Настоящих людоедов.               
Впрочем,именно антисемитизм имеет очень древние корни,прежде всего из-за  РЕЛИГИИ  ИУДАИЗМА и легендами, связанными с именем  и жестокой смертью Христа. Вот и  время величиной в века его не стирает.       
 И лишь сами немцы - один из наиболее цивилизованных народов мира, сумели оправиться от этой  фашистской дикости и в настоящее время открыто принесли покаяние еврейскому народу, выкорчевали, во всяком случае в своей стране, корни антисемитизма.               
 Быть может даже несколько перестарались. Не об этом ли свидетельствуют теперь уже открытые врата Германии для исламизма, во многих странах проявляемого, как другой вид фашизма.  А болезнь эта в Мире теперь размножается под другими названиями: русофобство, англофобство, антиукраинизм, всё тот же  антисемитизм, как и  неожиданно новый вид антиисламизма и т.д.            
 И только сам  Мир, как дружелюбное, мирное соотношение  народов  земли  друг к другу, народов с разными  языками, разным  цветом кожи, разной  верой  в БОГА, потерял свою значимость и превратился в абсолютно дикое злоязычие,  примитивное хамство, откровенную враждебность, невероятно быстро размножающиеся и  грозящие перерасти в Третью Мировую войну.
   Именно в 20-21 веках разные  подгруппы евреев, прибывающие в Палестину с Востока молились, но не говорили, не общались на языке иврит. Они разговаривали  на языках  проживания в своих странах: Ирана, Ирака,Йемена, Марокко, Индии и даже африканской Эфиопии. Собирание же еврейской, весьма  древней нации, в рамках одного,еврейского государства  началось задолго до признания   Израиля в Организации Объединённых Наций.  И произошло это признание лишь  в 1948 году, кстати, при полном  согласии и поддержке Йосифа Сталина. Именно его голос, голос страны только недавно победивший фашизм, при голосовании в ООН оказался решающим.
    Теперь, когда после окончания Великой Отечественной войны, евреи стали собираться в Палестине,( в то время ещё колонии Англии), остро возникла необходимость создания одного языка, на котором евреи разных стран могли бы разговаривать и понимать друг друга. Особенно остро эта проблема проявилась в 1948 году, когда по решению ООН, наконец, было создано государство Израиль. Уже на следующий день всё арабское окружение, в составе: Египта, Ливана, Ливии, Иордании, огромной массы ещё разрозненных, постоянно, по сей день враждующих между собой палестинских  племён,  объявили тотальную войну новому, абсолютно слабому государству Израиль.   
 Началась Великая Война за Независимость. Ещё не была создана Армия Цахала, ещё не было единой руководящей силы в Армии, ещё шла ожесточённая борьба внутри страны со стороны левых сил, под руководством партии Лэхи и правых сил под руководством партии Пальмах, во главе с Бен- Гурионом. Но самое страшное заключалось в том, что в страну прибывали, едва ли не ежедневно, новые люди из СССР,из разных стран Европы: Польши, Германии, Чехословакии, Румынии, Венгрии и даже Франции и США. Зачастую они не были обучены военному делу, не все, особенно 16-18 летние владели оружием. Это было поистине трагично, ибо большинство прибывающих мужчин тотчас отправлялись на фронты.  Командиры давали приказы на языке ИВРИТ, а солдаты не понимали приказов и действовали лишь по своему наитию, нередко с трагическими ошибками, лишь с одним внутренним приказом ВЫЖИТЬ и добиться ПОБЕДЫ. Вот почему так остро необходимо было срочно создать в рамках единого государства  единый язык.               
 Этот язык прежде всего помог бы  объединению народа в одну нацию.  Для  большинства   подгрупп евреев   ЯЗЫК МОЛИТВ был почти одинаков, даже (как это не удивительно)в среде эфиопских евреев, с чёрной кожей. Эту "компанию" только недавно, уже в наше время, тайно, ночными спец. рейсами привезли из Африки в  Израиль.  Ещё в самолёте они разжигали костры, ещё в самолёте они пили воду прямо из туалетных бочков, ещё в самолёте, по дороге в Израиль они  проявляли всю специфику своей африканской, не знакомой с  цивилизацией жизни. А вот теперь, и для них также необходимо было как можно скорее создать разговорный язык, на котором,  на демократически равных условиях, евреи из России, Европы, Марокко, Ирана,  Ирака,  Ливии, Йемена, Сирии, Эфиопии, Иордании, Турции  и т. д. могли  бы общаться и понимать друг друга.  Вот эта новая функция языка,  с одной стороны  возрождавшая древний язык,  с другой   стороны доступная, удобная, понятная  современному, объединённому обществу  и была  создана  Бен- Йехудом Элиэзером.               
   Вот почему его назвали Отцом современного иврита.
 И, конечно не нам , одному миллиону русскоязычных  репатриантов, прибывших сюда в девяностые годы двадцатого столетия, реально было бы вмешиваться в его законы, облегчать, подгребать под себя. От нас требовался труд, упорство, уважение  к новому языку и главное ЖЕЛАНИЕ его освоить, сердцем принять за родной.
  Далеко не всем это удалось.               
 Особенно трудно складывалась жизнь тех, кто приехал сюда уже в пенсионном возрасте. Капитализм, даже такой полусоциалистический капитализм, который достался  нам  в наследство  в эти, девяностые годы, стремился отобрать самых молодых, самых талантливых,  умеющих думать и без устали трудиться, не ныть и  только  преодолевать конкурс за конкурсом. Именно так-МИВХАН лэ МИВХАН (иврит, экзамен за экзаменом),  принимаются  здесь люди на работу. Без взяток, без протекции,  без унижений, но обязательно через интервью , через   подробное ознакомление с уровнем знаний,  уровнем  способностей, уровнем владения  данной, узкой специальностью. В случае несоответствия требованиям конкретного заведения, но признания   потенциальных   возможностей претендента,  за счёт  организации  его могут направить на  специальные, платные  курсы, дающие  базис для  освоения   нужного направления.   
 К  примеру- нового языка в программировании.
Намного всё труднее тем,кому за 60. И снова препятствие номер один-иврит. Препятствие  номер  два-здоровье ( больные ни при коммунизме, ни тем более при капитализме никому не нужны). Номер три-выбор места проживания. К примеру, большинство приезжающих и не только из СССР, но и из Франции,США, Востока желают  жить в центре, в Тель-Авиве, а верующие в Иерусалиме или Бней- Браке. Однако Израиль очень маленькая страна. Во всём государстве проживает меньше народа, чем в одном российском городе, типа  Москва.
 И увеличивать границы государства просто некуда и МИР не позволит. Вокруг- исходящие враждебностью, агрессией,  нацеленные на бесконечный терроризм,  с малых лет воспитывающие  своих детей в ненависти  к соседнему,  уже получившему признание в ООН государству, арабские народы. Эти ближайшие соседи Израиля (по вертикали величина Израиля 470 км.,по горизонтали - в самом широком месте 135 км., в самом узком-15(!) км. ): Сирия, Ливан, Иордания, Египет, Саудовская Аравия и занимающая огромную территорию пустыня Негев, с её коренными  бедуинскими племенами, всё никак не могут с этим смириться. Именно  поэтому уже на следующий день  началась война. В войну вступило всё арабское окружение и продолжаются эти войны по сей день. Всего за эти годы было семь войн, бесчисленное количество терактов, много военных операций, типа последней операции Несокрушимая  скала в 2014 году, продолжающих ЕЖЕДНЕВНО уносить  десятки жизней еврейского народа.               
 И вот тут вплотную, перед вновь прибывающими и особенно людьми пенсионного возраста  встаёт главный вопрос дальнейшей жизни- ГДЕ  ЖИТЬ? и НА ЧТО ЖИТЬ?  Такие проблемы немедленно возникли и у друзей моих Сони и Фёдора Шапошниковых. Им было по 65 лет, Фёдор  на полгода старше. Он, в далёкой молодости коммунист,  участник Великой Отечественной войны, Кавалер Ордена Славы,с простреленным лёгким и соответственной инвалидностью, очень скоро, уже живя в Беер-Шеве, получил подтверждение своей инвалидности через специальную медицинскую комиссию и утверждение  весьма достойной пенсии, с солидной  прибавкой на жену-пенсионерку.
Так они стали гражданами государства Израиль. Для начала сняли двухкомнатную квартиру и первые два года получали от Министерства абсорбции деньги в качестве помощи на оплату жилья.               
 Я часто думала уже тогда- почему отказались они от моей помощи, почему выбрали именно этот, довольно далёкий от меня город для проживания. Разгадка пришла  быстро. В первую очередь сработало осознанное желание из-за проблем со здоровьем Сони жить в как можно более отдалённом, от  теперь уже Средиземного моря городе. И во вторых- их общая  душевная щепетильность, нежелание  быть в тягость кому-либо или  ждать « милостей от природы». Они привыкли справляться со своими жизненными проблемами самостоятельно, привыкли к своему одиночеству вдвоём, ведь детей у них никогда не было. Фёдор Иванович со времён войны остался сиротой. Мать Сони   Доротею Даниловну я  лично хорошо знала, с интересом общалась с нею в те годы, когда она уже вернулась из Гулага и проживала с Соней и Федей в двухкомнатной кишинёвской квартире.  Уже «на воле» она прожила недолго, здоровье было сильно подорвано полужизнью  в   концлагере. Умирала    она невероятно  трудно, мучительно  долго, в почти невыносимых бытовых условиях, практически  без всякой медицинской помощи.   Теперь, прожив в Израиле более 27 лет, я часто думаю- какую же невыносимо трудную, просто мученическую жизнь проживали наши родные люди, наши не только бабушки-дедушки, но и отцы- матери.
 И как удавалось им просто не сойти с ума?!
 Как вынесла смерть мамы Соня  Шапошникова, я до сих пор не представляю. Незадолго до выезда в Израиль они сделали попытку удочерить соседскую девочку Асю, но и здесь судьба отвернулась.  Ася росла на глазах Сони, казалось, была очень привязана к ней. Однако выйдя  замуж, уехала в Америку.
Связь быстро прекратилась.
А положение в Молдавии стремительно ухудшалось. Поднял голову город Тирасполь. Началась настоящая  война, предполагавшая   отделение  Приднестровья от республики Молдова. Война продолжалась почти целый  год и лишь первого августа 1992 года был подписан договор о перемирии и замораживании вооружённого конфликта. Эта война и несомненно общий развал СССР на отдельные, самостоятельные  государства,  во главе с недавними Председателями Горкомов и Обкомов партии, не могли  не сказаться на положении людей в  маленькой Молдавской  Республике.
 Почти прекратили своё существование, как Союз писателей во главе с его бессменным руководителем, писателем Барухом, так и Молдавский Союз Художников. Фёдор Иванович Шапошников  остался без  работы. Соню Шапошникову прекратили печатать.
  Экономическое положение Республики резко ухудшалось. Национализм, русофобство, антисемитизм, хулиганство, полупустые магазины, дикие цены на продукты в ещё  недавно довольно богатых кишинёвских базарах- всё становилось невыносимым, требовало мужества  и решимости  покинуть уже почти развалившуюся страну. 
Двух ещё остававшихся здесь  Сониных учениц , они попросили не провожать себя, казалось так будет менее болезненно..                Они уезжали  из Кишинёва в полном одиночестве. Они поселились  на самом Юге страны, в   израильском городе Беер- Шева- в полном одиночестве.
 И вновь  ЖИЗНЬ СНАЧАЛА.   
                Без языка,  без  денег, без жилья
                Я в воздухе  подвешена, как будто
                За кость грудную.
                Вещи- из старья. Чужого.
                Только где былая смута?
                Всем  уговорам близких вопреки- мы здесь.
                Уже сбывается плохое- так трудно выжить!..
                Но из под руки текут слова, становятся строкою.
                А в ней ни сожаленья, ни тоски.
Фёдору Ивановичу   язык и вовсе казался  чужим, нереальным для принятия. Быть может из-за его чисто славянских корней. Быть может из-за зрелости возраста и уже начавшей притупляться памяти. Быть может из-за обострявшихся проблем со здоровьем, как своим, так  и особо беспокоящих  его проблем со здоровьем  любимой Сонечки. «Любонька»- так обращался он к ней всегда, и было в его интонациях столько подлинной  любви, столько вечной тревоги, безграничной нежности, что лично я слышала это всегда с комком в горле. Порой обоих, будто одновременно настигала  тоска. Быть может по прошлому. Быть может по Одесской молодости, по  Москве, в которой бывали часто и чувствовали себя  в ней , как дома. И тогда в ход запускался юмор, одесский юмор Сони.   
                А муж у меня тощий.
                А муж у меня лысый.
                А муж у меня в шрамах-
                Военная длится ночь.
                А муж мой живёт молча,
                Без всякого там свиста.
                А я для него- мама,
                А я для него -дочь.
                Люблю вот за эту тощесть,
                За раннюю эту лысость,
                Люблю за мальчишьи шрамы,
                За то. что рванулся в бой,
                За то .что совсем не ропщет,
                Его не заботит сытость.
                Что трудно живёт, но прямо,
                И просто за то, что мой.
Они жили в съёмной двухкомнатной квартире, недалеко от небольшого парка. Этот  Парк  не  был создан природой, как привычно было в Украине или в Молдавии,а  посажен  лет десять назад заботливыми человеческими руками.  Грамотно,  экономно.  По всему периметру  Парка, вокруг каждого дерева или кустарника были и остаются по сей день пластиковые трубочки. В них  на равном расстоянии проколоты одинакового  диаметра дырочки, регулярно  пропускаюшие точное, выверенное компьютером количество воды. Это принцип израильского орошения. Этот принцип действует по всему Израилю, озеленил уже всю страну и  приносит немалый доход в связи с тем, что приобрёл популярность в Мире и теперь является  активно продаваемым и приносящим немалые доходы стране средством развития экономики Израиля .
  Они часто гуляли, рука в руке, по этому Парку.  Порой, именно здесь рождались новые стихи Сони.      
                Не говорите «русская» с укором.
                Так суждено- он мой родной язык.
                Я им дышу:  на нём  и боли крик,
                И тихие ночные разговоры.
                Иврит загадкой к разуму приник :
                Запомнить трудно, осознать так просто!
                Какое счастье, если ты- подросток.
                Какая жалость, если ты- старик...
 Теперь вся жизнь Шапошниковых была связана  только с бытом. Минимальные проблемы довольно примитивной, почти без мебели квартиры.  Совместные  походы  в продуктовые магазины за едой( благо в этом никаких трудностей не было и в помине.)  Приобретение бесчисленного количества лекарственных препаратов. По давней привычке  и вере только в московских врачей и московскую фармакологию, Соня при каждом возможном случае просила кого-то,  кто уезжал или приезжал из Москвы, привезти им какие-то лекарства. Московскую Медицину, по их обоюдному  мнению, не могла превзойти, вызываюшая уважение всего Мира Израильская медицина. Помню., как поехав со своим мужем в Карловы Вары на  отдых и лечение, я получила заказ от неё на целый список лекарств.  Когда я обратилась с этой просьбой к санаторному лечащему врачу,он  усмехнулся в свои длинные, с закрученными кончиками  чёрные  усы и сказал:» А мы уважаем израильскую медицину и израильскую фармакологию.» Но все просьбы выполнил, и я, с чувством выполненного долга вручила  довольным Феде и Соне чешские лекарства.
 Теперь они по-прежнему думали, чувствовали, страдали, радовались, плакали, смеялись —  в  унисон.               
                Я об одной руке-вторая рука твоя.
                Я об одной    строке- вторая строка  твоя.
                Я об   одном крыле-второе крыло твоё.
                В холоде   ли, тепле - только вдвоём                Так прожили они на съёмной квартире два года. Однако цены на съёмные
квартиры из-за всё возрастающего наплыва репатриантов увеличивались. Людям не работающим  и особенно пенсионерам, даже таким, как Фёдор Иванович с его довольно высокой пенсией по инвалидности, оплачивать съёмную квартиру становилось всё труднее. И тогда кто-то , кто знал эту пару, как членов Союза Писателей и Союза художников СССР, обратились за помощью в эти же , но  уже израильские Союзы. Помощь пришла неожиданно и довольно быстро.  Им предложили на выбор два Хостеля -место временного проживания малоимущих граждан Израиля. Один только строился и предполагалось, что максимум через год он будет заселён новыми репатриантами. Другой  уже много лет функционировал, находился  почти в центре города и руководство Хостеля, по израильским понятиям непредвиденно быстро, предложили  Шапошниковым двухкомнатную квартиру, на втором этаже.
 Лично я -педантка и любительница всего нового, нестандартного посоветовала им ждать  год, но начинать новую жизнь в новой квартире, с новым, оптимистичным настроением. Не тут-то было. Оба одновременно почувствовали, одновременно  решили: " Нет, пойдём в старый Хостель." Переселились. Купили новые, удобные кровати, как всегда два холодильника- один под продукты, другой под лекарства. Кто-то помог купить и установить большие шкафы для хранения  одежды.
 Судьба  начинала  им улыбаться, хотя по прежнему угнетали проблемы со здоровьем и пугающим отсчитыванием возраста. Однако в Соне  вновь заиграл талант. Захотелось вернуться к поэзии. Этот принцип существования (предполагаю- больше, чем проза)был особенно  близок ей. Казалось каждое мгновение своей жизни она проживает  в стихотворной форме. Стихи  лились из неё абсолютно естественно, без какого-либо напряжения, всё яснее раскрывали сущность, становились средством самовыражения.
   Однажды  Соня прочла  биографию композитора Бетховена. Его жизнь, его любовь, его душевные страдания, наконец его страшное заболевание, приведшее к полной глухоте, пронзили её до  глубины души. И тогда полились  великолепные стихи, которые стали основой, плюс страницы в прозе, её большой поэмы ГЕНИЙ В ПЛЕНУ или В ПЛЕНУ У ГЕНИЯ.
 Эта поэма была издана в Израиле и быстро разошлась среди знатоков и любителей Поэзии. Теперь, нередко прямо в постели, она писала стихи и лишь всё чаще обращалась к Фёдору Ивановичу. Он был для неё самым большим авторитетом, единственным редактором. После его критики могла совсем уничтожить или заново переписать новое стихотворение. Именно благодаря ему были созданы два  последних поэтических сборника: ВЕЧЕРНЯЯ КНИГА и ЛИСТАЯ ЖИЗНЬ СВОЮ.
 И только Время, время  неумолимо бежало вперёд. А вместе с ним, ускоряя темп, убегало здоровье.
 Вот уже и 88  обоих настигло. Как всегда, отмечали только  вдвоём.
Я   позвонила. Сыграла два Ноктюрна Шопена, оба в минорных тональностях. Соня слушала в телефонную трубку и плакала. Тихо- тихо, как будто скулила. Всё чаще  Феде не давали заснуть мысли:» А что же с Соней будет , если первым из жизни  уйду  я ?!»  Это становилось навязчивой идеей,  душевной болезнью. Надеюсь. что вспоминал  он и обо мне, ведь за годы жизни в Израиле в категории ДРУЗЬЯ оставалась  я одна. Как-то незаметно все бывшие друзья отъединились, всё реже звонили. Быть может и сами постарели, не хотели быть навязчивыми, говорить стандартные слова -утешения. А некоторые и вовсе умерли.
И только я одна, казалось, жила здесь же, рядом, вот только  далеко (по израильским  понятиям.) Примерно, как от Москвы до Ленинграда. И главное -так близко к морю, а Соня всю жизнь панически боялась влажности, которую неминуемо несёт за собой море, да ещё такое капризное, как Средиземное. Теперь я всё реже, из-за своих проблем со здоровьем, могла навещать их, лишь через день-два звонила. Всё чаще звонки бывших друзей , ныне живущих в Америке, уже не приносили радость общения, наоборот угнетали, разочаровывали, увеличивали состояние одиночества, нередко приводили к полной  бессоннице.
 Да и у Хостеля свои Правила игры.  Семье  Шапошниковых были   предоставлены две помошницы- МЕТАПЛОТ, от Министерства Здравоохранения Израиля   и Государства  Германия, как пережившим Катастрофу, в  количестве 36часов в неделю.  Это большая помощь, далеко не многим она предоставляется. Но... у обоих возраст...,ох как же страшно он  выговаривается,(средняя продолжительность жизни в Израиле у мужчин 80, у женщин 84 года). В очереди на проживание в Беер-Шевском Хостеле стоят сотни пожилых людей. Следующее место проживания для людей преклонного возраста-это Бейт Авоты разной направленности и  разной зависимости от состояния здоровья. И Фёдор Иванович и Соня страшно забеспокоились. Мысль о Бейт Авоте  вводила в состояние  невероятной паники. Предполагаю, что им, пережившим  37год, Отечественную войну (41-45 годов), полужизнь-полусмерть  Сониной мамы в концлагере(37- 43годы), а также   ведущим  в Израиле  очень замкнутый  образ жизни и  фактически не имевшим представления о проблемах жизни в этой стране, слово Бейт- Авот было  созвучно слову концлагерь.
 И  вот тогда, как-то  действительно совсем неожиданно появилась она, Женщина по Имени N. Так и не  прояснилось  откуда, зачем, почему  возникла  именно она в их одинокой жизни.  Однако  доброта и участливость её не казались фальшивыми и потому они тут же, со всей откровенностью и  свойственной обоим наивностью выложили ей все свои проблемы.  Главная и, казалось,нерешаемая  для них проблема заключалась в том, что руководство Хостеля уже предупредили их о  ближайшем переселении в Бет-Авот. Женщина по имени N  внимательно выслушала, успокоила. пообещала немедленную помощь.
 И действительно, через два дня к ним в квартиру пришла руководительница Хостеля и улыбаясь, полная благожелательности сказала:”Вы не волнуйтесь, живите у нас сколько хотите. Мы глубоко уважаем вас, помним ваши выступления в первые годы  проживания  в нашем Хостеле, на литературных вечерах. А ваш, Сонечка,  последний сборник стихов находится в нашей библиотеке и его постоянно берут  для чтения   жители  нашего Хостеля.»
Казалось,беды вновь отступили, жизнь продолжалась.
И всё же возраст... Ах, эти бегущие годы... Ну куда же мчитесь вы с такой скоростью?!.  Вот и по себе уже сужу.
 Ведь именно сейчас, когда отступили многие проблемы:  жилья, быта, продовольственного обеспечения: хочешь икру красную- чёрную?- пожалуйста. Хочешь торт Киевский-Пражский?- пожалуйста. Хочешь колбаску самую вкусную?- пожалуйста,  30-40 сортов- только купи! Хочешь наряд французского модельера?- лишь  выбрать надо, на свой вкус. И только здоровье никто на выбор не предоставляет, наоборот- только время Судьба отсчитывает . Уже от конца. В лучшем случае от пресловутых, израильских 120.
 Вот и на этот  раз Соня неожиданно попала в больницу. Перелом бедра- немедленно установили врачи. Сделали операцию. Бесплатно, как НАЦАЛАТ ШОА.( пережившая Катастрофу в годы войны с фашизмом).  Операция прошла благополучно.  Израильские врачи  давно  научились справляться с  подобными проблемами , как правило, пожилых  людей.
  А утром в палату пришла молодая, красивая девушка, в форме солдатки Цахала. Она одна из многих, бескорыстно оказывающих помощь людям, нуждающихся в  ней. В Израиле много таких АМУТОТ( фирм), существующих на пожертвования как своих жителей, так и  евреев Америки и Европы.
Девушка присела к кровати Сони, участливо спросила:' Как ты себя чувствуешь? Может помощь тебе нужна? “.В иврите нет местоимения Вы и потому вопрос для Сони прозвучал  неожиданно хамовато, испугал, вызвал напряжение.
 -Ты кто? Зачем пришла ко мне?
 -А я наблюдательница, не мудрствуя лукаво ответила совсем юная солдатка.
Быть может Соня плохо расслышала, быть может поразил незнакомый полурусский-
 полуивритский акцент.  Ведь солдатка эта  явно  была русскоговорящая, но  вероятно,выросла уже в Израиле, школу закончила с израильским БАГРУТОМ( аттестат зрелости)  и потому говорила   она на каком-то почти неясном диалекте.   
В мозгу мгновенно прозвучало НАБЛЮДАТЕЛЬНИЦА-СМОТРИТЕЛЬНИЦА- НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА- весь комплект  тюремного жаргона из рассказанной  матерью жизни в Гулаге. Так помощь добродушной солдатки, не пожалевшей своего времени   на благие, быть может Богом одобренные  дела, дала обратный результат,  вызвала неожиданное ухудшение психологического состояния.
   И всё же..., не случайно об израильской медицине весь Мир говорит с таким уважением. Удачно проведённая операция, физиотерапия, масажи, здоровое питание сыграли свою роль и уже через две недели Соня была дома.
Наконец!...И главное ФЕДЯ  рядом!.. И помощь метаплот продолжается. И кровать- своя, такая удобная, совсем родненькая, только руку протяни и  к любимому Феде прикоснёшься. А утром запишешь новые, уже рождённые в подсознании  стихи и ему первому почитаешь, его «любонька» услышишь...
  Прошло три дня. В десять утра, когда в доме  уже хлопотала одна из особо любимых метаплот, говорящая с грузинским акцентом, за несколько лет ухода и заботы ставшая  почти подругой Сони, неожиданно в кухню зашёл Федя. Он налил  стакан отфильтрованной воды, чтобы ровно в  10.00 подать Соне лекарство.
   И вдруг...,как-то совсем неожиданно..., резко, как будто  оступился..., упал на пол... Сильно разбил голову...
 Его увезла Скорая помощь  в больницу  СОРОКА , а  там врачи лишь  констатировали -инсульт. Через  час   после приезда в реанимационное отделение больницы я с ним говорила, через пелефон. Попросила держаться. Быть сильным. Ради Сони. Без него она  и вовсе жить не сможет...
 А смерть никого  не спросила, пришла на следующую ночь.               
   Похороны организовала, подвезла прямо к заранее вырытой могиле и  Соню, и человек десять соседей, всё та же Неизвестная Женщина по имени N.               
  Я знала, я 100%  помнила, что место своего погребения они  уже лет семь-десять тому назад продумали, нашли на альтернативном (а не на еврейском) кладбище и оплатили оба места для будущих, своих же захоронений. Оплатили они также заранее  два будущих, простых, недорогих, без фантазий памятника, лишь  с выгравированной датой рождения и будущей датой смерти.  Так хотел Фёдор Иванович. Всё ЗАРАНЕЕ, всё просто и незатейливо.
 Вот и  здесь, хотя думали  они  оба уже  о  том, о другом мире, но хотели только одного-находиться рядом, близко-близко друг к другу. А ведь ещё совсем недавно она как будто предвидела, умоляла, заклинала:               
                Будь осторожен:               
                Не простужайся,               
                Не ушибайся,               
                Не оступайся,               
                Не поскользайся. 
    Я сидела  у свежевырытой   могилы  рядом с Соней. Каждая на своём АЛИХОНЕ.  (инвалидная коляска).Она была безучастна. Не плакала.  Ни слова не говорила . Куда-то, поверх голов смотрела ничего не видящими, ничего непонимающими глазами. Абсолютно  отрешённая.               
 В этом же состоянии Женщина по имени N  довезла её до дома в Хостеле.
    А через неделю выяснилось, что во время  последнего пребывания Сони в больнице Фёдор Иванович снял  все деньги в Банке, общей суммой  примерно в  сто тысяч шекелей (1доллар= 3,5 шекеля), плюс привезённые из Кишинёва гонорары в долларах (боюсь быть не точной, однако по свидетельствам тех, кто заботился о ней дома- не менее ста тысяч долларов . И  без всякой расписки, без нотариального  подтверждения, с невероятной для нынешних времён и вполне естественной лично для Фёдора Ивановича наивностью, передал  все накопленные сбережения  всё той же Женщине по ИМЕНИ N. А вот сейчас она совсем просто, совсем внезапно ИСЧЕЗЛА.    
 И только совсем не понятно - почему именно её,  никому из друзей неизвестную, почему  таким способом,  за такие деньги  он об этом  попросил? Почему, почему, почему...  прежде, чем обнулил все их сбережения, он элементарно ни с кем не посоветовался?! Нет, никогда и никто уже не услышит ответа на этот единственный к нему вопрос.            
    Соня прожила  в центральном Бейт -авоте города ещё полтора года. Она не верила, что Феди уже нет. Еженошно с ним разговаривала и тем самым привлекала к себе внимание, как неодекватная.  Конечно денег не хватало. Все, кто знал и любил Соню, были уверены, что Фёдор Иванович обо всём заранее побеспокоился и во всяком случае их многолетние сбережения  передал в надёжные руки. Да и главное-все мы: атеисты- и ортодоксы, религиозные сионисты - и сторонники реформистского  иудаизма (особенно широко принятого в Америке), представители  течения Хабад- и представители течения Хасидизм, и безусловно Христиане- все, абсолютно  все ещё надеялись - ЭЛОИМ (Бог) поможет! Нет, не помог.               
        29 августа 2018 года СОНЯ ЛЕВИНА - ШАПОШНИКОВА, Писательница и Поэтесса,  знаток и преподаватель Русской литературы, прекрасный ЧЕЛОВЕК покинула этот мир.
 И всё же самое удивительное, просто непостижимое- с этого я начала своё повествование, на этом и заканчиваю - с тех пор ЖЕНЩИНА ПО ИМЕНИ N как будто растворилась в той же атмосфере, из которой совсем недавно возникла. Мне очень трудно в это поверить, мне очень стыдно за некоторых представителей рода человеческого. Однако,  против фактов и я, и все, кто знал Соню и Фёдора Ивановича Шапошниковых просто бессильны.  Расходы у Женщины по имени N  могли быть, но лишь весьма незначительными, ибо они уже давно сами оплатили своё погребение.  По негласному  Завещанию Фёдора Ивановича  все деньги должны были оставаться  в помощь только Соне.  Неужели  действительно Судьба столкнула их с очередным, примитивным, однако агрессивным, увы всё ещё столь популярным не только в России, но и в Израиле, обыкновенным аферизмом?!!. Впрочем- не впервой.               
 Однако следы её, не смотря на многие усилия и небольшие габариты нашего  государства так и не найдены.
  Психологически Соня  не справилась с мыслью о том, что Федя умер. Она будто бы видела его каждую ночь, будто по-прежнему разговаривала с ним. Ей постоянно казалось, что вот-вот он присядет к ней на кровать, как всегда ласково попросит: -"Почитай мне, любонька, что-то из твоего, нового." И она, мысленно готовая к этому очередному откровению, как обычно, почти без внешних эмоций, немедленно отзовётся:
                Как мало нужно!.
                Чтобы ты был жив.
                Чтоб вечно был.
                Чтоб рядом мы ходили.
                Чтобы слова нам губы холодили
                И чтобы взгляд ни разу не был лжив.
                Как мало нужно :
                Вечный шар земной,
                И тишина, и ясность небосвода.
                И чтобы воздух чище год от года,
                И  поколений  - целый лес за мной!
               
                Соня Шапошникова.                               

            Рассказ- воспоминание написан бывшей ученицей,  Адой Геткер.

               
               
               
               
               
               
               
               
               
               
               
               
,,



;